За ним пришёл его персональный страж-полукаларец. Он молча кивнул вскочившему при его появлении Джину, приказывая следовать за ним, и отвёл на доппель-палубу, заставленную какими-то огромными бочками и ящиками из экопласта — видимо, здесь было что-то вроде камеры хранения для запасов. Помещение было огромным и совершенно не приспособленным для обитания человека: здесь было холодно, воздух был тяжёлым, пахло чем-то затхлым, и Джин не удивился, если бы увидел здесь корабельных паразитов.
Нигде не нашёл он никаких признаков кровати, было несколько странного вида предметов, похожих на стулья, но, видимо, поломанных. Из них он соорудил себе что-то вроде помоста, на который кинул пару кусков наборной ткани, которой были укрыты несколько ящиков, и свернулся на этом импровизированном ложе клубочком. У него всё тело болело, но это было полбеды — у него в хлам была разбита душа.
Он понимал, что его друзьям, его семье, грозит страшная беда, что Хоуп, взбешённый поведением брата, скорее всего убьёт, или уже убил Чимина, и от мысли об этом на глаза Джина наворачивались жгучие слёзы. Зажмурившись, он взмолился всем имеющимся в огромной Галактике богам и героям — всем, кому молились слабые и угнетённые на всей территории бесконечного Космоса, — о судьбе одного дерзкого маленького омеги-мордока, который сейчас, возможно, умирал где-то в недрах этого проклятого пиратского корабля.
Джин стискивал кулаки и пытался унять дикую дрожь, которая постепенно начала охватывать его тело, он трясся в судорожных рыданиях, хотя и не помнил, как и когда начал плакать. Он понимал, что эти слёзы — унижение, что его скрюченная поза, то, что его, как шавку портовую, выбросили в грузовой трюм, — унижение, что его явно изолировали от остальных и больше об их судьбе он, скорее всего, даже не узнает и всё, что останется на этом корабле, — это унижение.
Если бы всё было в порядке, капитан Хоуп давно бы пришёл за ним, чтобы продолжить насиловать его волю, дух и тело, забавляясь и делая вид, что торгуется. Джин, как ни старался, не мог убедить себя, что в его силах выторговать для друзей свободу. Он немногое знал о пиратах, но то, что они без жалости истребляли тех, кто пытался встать на их пути, было общеизвестным фактом. И Джин с горечью осознавал, что Чон Чонгук, с его разумной волей и мудростью, никогда не пошёл бы против них, если бы не испытывал к Джину тёплых чувств.
Нет, это были совсем не те чувства, на которые так грязно намекнул поганый пират, но они на самом деле за столько лет совместной службы в ТТА стали семьёй. А последние события сплотили их ещё сильнее. И то, что в команде внезапно и крайне странным образом появилось ещё три человека, не помешало, а наоборот — помогло им в этом.
Конечно, его команда пришла не только за ним. Малыш Чимин стал для каждого из членов экипажа "Сан-Свити" дорогим сердцу человеком. И даже Свити, мудрый Свити, который тоже был членом их команды, был к нему неравнодушен, что уж говорить о людях.
Свити... Эх, Свити... Наверняка Чонгук пошёл против твоей воли, когда ринулся догонять, а потом и спасти своих подопечных, полез прямо в пасть хищнику. Наверняка и ему, как и Джину когда-то, нейросеть давала мудрые советы, которым он, увы, не внял. Впрочем, Джин поступил бы на его месте точно так же, и, попади кто из их команды в плен, он бы всё сделал, чтобы их спасти. Даже ценой своей жизни.
Джин не мог унять ни дрожь, ни слёзы. Ему было страшно стыдно за это, он стискивал свои плечи и судорожно вытирал глаза, но тоска и безнадёжность текли по его лицу и не могли остановиться.
Сколько он так пролежал, он не знал. Спал ли он, или это был обморок — тоже. Но очнулся он от грубого и болезненного толчка в плечо. Вскочил, не помня себе, и в страхе уставился на своего конвоира. Тот мотнул головой, требуя, чтобы Джин шёл за ним.
Он привёл судорожно пытающего на ходу привести себя в порядок пленника в большую каюту, которая была обставлена как кают-компания. Она была достаточно просторной, по периметру невысоко от пола зависли удобные ковры для сидения, однако те, кто собрался здесь, в основном стояли. Сидел лишь капитан Джей Хоуп — почти посредине комнаты на широком тяжёлом старинном кресле, обитом алым бархатистым материалом. Рядом с ним стояли по трое с каждой стороны пираты, двое людей, трое яу и один из расы малорцев — с тёмно-бордовой кожей и тремя отростками на голове, свидетельствующими, что ему уже порядочно лет. Между этими отростками светились голубоватым мертвенным сиянием его три глаза и ходуном ходил хищно трепещущий хоботовидный нос, обращённый в сторону троих стоящих перед ними на коленях связанных людей — Чон Чонгука, Тэхёна и Намджуна.
Увидев их, Джин стиснул зубы, сердце его заколотилось, болезненно отдаваясь под рёбра: они выглядели сильно избитыми. Ток-жгуты — правда, выключенные, но явно уже несколько раз применённые к ним — стягивали им руки и ноги, а у Намджуна один виток голубоватого металла был вокруг шеи. Как только Джин вошёл, Намджун тут же встрепенулся, повёл носом и попробовал обернуться на него, но один из трёх стоявших за его спиной охранников тут же ткнул кованым носком сапога ему по пояснице и что-то резко сказал — Джин не понял, так как ему стало дурно и в ушах зашумело.
Он покачнулся, и тут же раздался резкий голос Хоупа:
— Поддержите пленника и сюда его! Вниз!
Конвоир подхватил Джина под руки и почти волоком подтащил к креслу Хоупа, а там толкнул на небольшой ковёр, расстеленный около кресла. Джин неловко упал на колени, и у него звёзды от боли вспыхнули под веками: видимо, правое колено всё же было повреждено. Он не смог удержать короткий болезненный стон.
И тут же Намджун хрипло зарычал:
— Джин! Не трогайте его! Джини!
— Молчать! — ледяным тоном процедил Хоуп, и Джин сквозь муть дурноты увидел, как выгнулось от разряда тока сильное тело Намджуна.
— Нет, — прошептал Джин, пытаясь встать и двинуться к нему. — Джуни...
Крепкие пальцы впились в его волосы, Хоуп надавил ему на макушку, заставляя опустить голову почти к груди, и снова дёрнулось в мучительной судороге тело Намджуна. Пираты вокруг загудели, заулюлюкали, засвистели, видимо, одобряя то, как их капитан усмирял пленников.
— Я сказал никому не дёргаться, Джини, — выговорил Хоуп внушительным тоном. — Иначе пострадаете оба.
— Хватит! Мучить связанных — последнее дело, капитан Хоуп, — услышал Джин голос Чонгука, металлически твёрдый, напряжённый и угрожающий.
— Ты на пиратском судне, Чон Чонгук, — глумливо отозвался Хоуп, и Джин услышал хриплый стон Намджуна, через тело которого снова прогнали ток. — Прикажи своему дикарю заткнуться и быть паинькой, тогда всё будет хорошо. Надеюсь, ты не рассчитывал на моё благородство? Баек о пиратах в детстве наслушался, м? Настолько тупой?
— Умоляю, — собрав все свои силы, выговорил Джин, получилось жалко и едва слышно, но Хоуп внезапно отпустил его, и у него получилось поднять голову. Он поймал полный тёмной злобы взгляд капитана и снова прошептал: — Прошу тебя... Не надо.
— Учись у своего бывшего инженера, капитан, — скаля зубы в неприятной ухмылке, сказал Хоуп. — Я тут подрессировал его, так он неплохо поддаётся муштре. Будущий его хозяин останется доволен: из этого красавчика выйдет отличная послушная сучка.
Джин стиснул зубы, но взгляда не отвёл. И, как ни странно, в глазах Хоупа он не увидел ни похоти, ни намёка на желание. Там была ночь. Чёрная, полная абсолютной злобы. Что-то случилось. И теперь надежды никакой не было. Вообще. Этот человек не был готов ни договариваться, ни проявлять даже разумного милосердия. И Джин не мог понять, почему что-то настолько сильно в нём изменилось.
Между тем Хоуп выпрямился в кресле и кивнул двоим пиратам, что стояли у входа. Они вышли и через несколько минут втащили в кают-компанию связанного по рукам и ногам Чимина. Розовые волосы юноши были в крови, как и лицо, и шея, глаза с трудом фокусировали взгляд, одежда была порвана на груди, спине и на коленях и тоже была измазана кровавыми потёками. Он выглядел истерзанным, измученным, словно его долго и жестоко били. На ногах он не держался, его подтащили к стоявшему поодаль ото всех железному стулу и, почти кинув на него, жёстко примотали ток-жгутом, чтобы он не упал. Но голова его тут же бессильно опустилась на грудь: он или потерял сознание, или был просто не в силах её поднять.
Джин, глядя на всё это, едва удержал в груди тоскливый вопль. У него в горле всё стиснуло, сжалось, он до крови прикусил губу, но все слёзы, что были ему, видимо, даны природой, он выплакал. Так что он мог лишь смотреть на своих друзей, которые сейчас были перед ним в самом отчаянном положении, и давиться тоскливым сухим рыданием.
Он смотрел на залитое кровью лицо Намджуна, который тоже никак не мог собрать взгляд после пытки ток-жгутом, но старался держать спину прямо и не опускать головы, на Тэхёна, который едва держался, чтобы не упасть набок, но даже на коленях смотрелся как поверженный, но непокорённый принц, на Чонгука, который настойчиво ловил его взгляд, а поймав, попытался ободряюще кивнуть, чтобы поддержать его, — и внезапно у него в груди стало разрастаться что-то сильное, горькое и болезненное, но заставившее его, сжав зубы, сесть на задницу, чтобы не стоять на коленях. Нет. Только не на коленях.
Хоуп не заметил того, что пленник у его ног поменял позу, он с откровенной ненавистью прижигал дыру взглядом в безвольно обвисшем на стуле Чимине. Пираты гудели и переговаривались, однако Джин, сколько ни пытался, не мог сосредоточиться на том, что они говорили. И в это время ввели того, кого все они, видимо, и ждали.
Чон Хосок был бледен, на его лице алело несколько ссадин, белые волосы были в беспорядке, однако крови на его одежде не было, и она была целой. Его руки были прикручены к телу наборной арматурой, судя по всему, из гипсопласта, так что она жёстко удерживала его, но не причиняла дискомфорта. Войдя в кают-компанию, он тут же нашёл взглядом Чимина, его ноздри раздулись, и на мгновение на лице появилось жуткое выражение, с которым люди теряют человеческое и идут убивать, но только на мгновение. Его провели к Хоупу, и тот, пристально глядя на брата, щёлкнул пальцами. Тут же рядом с ним поставили ещё одно кресло, почти такое же, как у него самого, тоже старинное, широкое и мягкое. Он кивнул, и Хосока туда усадили.
Хосок, однако, не удостоил брата ни взглядом, он тут же снова обратил его к Чимину, словно пытаясь просканировать, в каком состоянии находится парень.
— Теперь, когда мы все здесь собрались, — напряжённым голосом начал Хоуп, — можно начать скорый, но праведный суд по закону этого судна на просторах Далёкого. Решить надо очень простой вопрос: что делать с диверсантами, которые пробрались на наш корабль, вступили в сговор с одним из пришлых и попытались украсть товар, который мы везём. Что думаете, братья?
— Чего думать? — грубовато отозвался один из пиратов, стоявших за спиной пленников. — Закон един. За борт — и все дела.
— Нет ничего оправдывающего их, — подхватил второй пират, который стоял сбоку от Джина и сверлил того странным жадным взглядом, с тех пор как его привели. — Товар дорогой, мы потратились, мы взяли его честно. Отнимать его у нас было нарушением кодекса отношений между торговыми и нами. За борт!
— Закон суров, — вкрадчивым голосом отозвался Хоуп, и у Джина, у которого внутри и так всё захолодело ещё с первых слов этого действа, заныло болезненно и остро сердце. — Однако не надо забывать, что перед нами благородные представители ТТА, экипаж полным составом. Убьём их — и будут проблемы, вы же знаете.
— Мы знаем, а кто из ТТА знает? — резко отозвался молодой парень, который стоял за спиной Тэхёна. У него было жестокое порочное лицо, и он глаз не сводил с гордо выпрямленной спины принца. — Вряд ли они выполняли их задание, капитан. ТТА — торгаши, они обращаются для решения таких вопросов к воякам, и если бы они хотели освободить узника, у нас было бы больше проблем, чтобы отбиться. А эти... Не знаю, каковы они как торговцы, но как воины они — мусор! — И он пнул Тэхёна в спину под одобрительный гогот пиратов.
Тэхён невольно завалился вперёд и беспомощно завозился, пытаясь подняться.
— Ещё раз тронешь его, и я тебе ноги сломаю, — хрипло и зло сказал Чонгук. — Ублюдок, не способный ни на что, кроме как бить связанных.
Молодой пират ухмыльнулся и двинулся было к Чону, но Хоуп остановил его:
— Не надо, Жино, не трогай. Капитан всё не может смириться с тем, что он на коленях и связан. Я уважаю его отчаянное желание защитить своих людей, он так смешон в этих убогих попытках, что ему стоит посочувствовать.
Чонгук исподлобья тяжело посмотрел на Хоупа, его губы дрогнули в презрительную улыбку, но Хоуп никак не отреагировал на него. Не капитан его интересовал. Не капитан.
— Хорошо, мнение команды я услышал, — сказал он, — законная процедура соблюдена. Я и не сомневался в том, что вы примете верное решение.
Джин прикрыл глаза, пытаясь успокоить совсем уж расходившееся от ужаса сердце. Он стискивал пальцами себе бёдра, чтобы боль помогала ему оставаться в сознании. Всё вокруг плыло, и он едва держался от того, чтобы не выпасть из происходящего, потому что всё это казалось ему страшным, невозможным сном.
Голос Хоупа снова вывел его на поверхность и заставил открыть глаза.
— У нас ещё есть один вопрос. Что мы будем делать с предателем Пак Чимином, который обманул наше доверие и посмел примкнуть к нашим врагам.
В комнате повисла тишина. Джин поднял голову и быстро прошёлся взглядом по пиратам. Они казались... смущёнными. Отчего-то ни один из них не смотрел ни на Чимина, ни на капитана Хоупа. Кто-то просто опустил глаза, а кто-то кидал странные взгляды на Чон Хосока, который всё это время сидел, не шевелясь, в своём кресле.
"Они боятся его! — вдруг понял Джин. — Даже такого, закованного в пластик, — боятся..."
— Молчите? — Голос Хоупа вдруг стал издевательским. — Неужели мой брат так страшен вам, что вы не можете и слова сказать, боясь его?
— К чему весь этот фарс, капитан? — раздался холодный, чуть скрипучий голос Хосока. — Ты знаешь, что по всем законам Пак Чимин — мой. И моё право наказать его ни один из них не оспорит. Жаль, если ты думаешь, что его можешь оспорить ты.
— И это было бы так, — тут же отозвался, глумливо усмехаясь, Хоуп, — если бы ты не попробовал утвердить это своё право силой. Если бы не нанёс урон команде и кораблю. Но разве то, что ты это сделал, не лишает тебя всех твоих прав, братишка?
— Те, кого я убил, встали на моём пути к тебе, я шёл за справедливостью, а они преградили мне дорогу. Ты плохо знаешь законы, которые сам установил?
Он медленно и тяжело оглядел тех, кто был в комнате, и лишь на миг дольше задержал взгляд на Чимине, который всё ещё не подавал признаков жизни. Ноздри Хосока снова раздулись, однако голос по-прежнему звучало размеренно:
— Я, может, и лишился каких-то прав, повредив твоё имущество, но точно не первого и священного права пирата на его добычу.
Он выпрямился в кресле, медленно повёл плечами, разминая их, и Джин с невольным восхищением заметил, как два парня, которые стояли рядом с ним, отпрянули от него. Да, Хосок вызывал страх и трепет даже среди своих.
— А разве ты вёл себя как пират? — нетерпеливо крикнул Хоуп. — Разве не пошёл против своего капитана на его корабле?
— Власть капитана священна, — отозвался Хосок, — однако я ни шагу в твою сторону не сделал. И как только твоим именем приказали, я сдался. Так в чём же ты меня упрекаешь? Отдай мне моего раба и мою свободу, свободу пирата, на которую никто не в праве претендовать! Отпусти меня — и я покину корабль, раз ты больше не удовлетворён моей службой тебе.
Гул прошёл по комнате после этих слов, на лицах пиратов отразилось недоумение, они явно не ожидали таких слов от Хосока. Лицо Хоупа исказилось от бешенства, но он молчал, а Хосок продолжил, спокойно и холодно:
— Я тебя просил об этом и раньше. Ты не захотел. Но теперь, когда у нас с тобой спор вышел на команду и она пострадала, это неизбежно. Я требую этого на суде — требую открыто.
Джин вскинул испуганные глаза на злобно зарычавшего на этих словах брата Хоупа: его лицо медленно наливалось кровью, а глаза блистали неукротимой злобой.
— Ради этой суки, Хо, серьёзно? — внезапно тихо прошипел он. — Ты кидаешь меня вот так — ради этой сволочи, которая тебя спокойно предала?
— Меня он не предал, — так же тихо и отчётливо отозвался Хосок. — Потому что ни разу не поклялся мне в верности. Как и тебе. Я никогда не называл его членом команды. Да, я поручился за него, но лишь за то, что он не будет доставлять хлопот, пока мы не пойдём открыто против его интересов. Неужели ты забыл об этом? К чему повторять раз за разом, что он предатель? Я с этого и начал: к чему весь этот фарс?
— Заткнись! — жёстко выплюнул Хоуп. — Заткнись, иначе он сдохнет, как собака, я лично убью его за то, что он встал между нами. Между тобой и нашими людьми, между тобой и командой!
Пираты снова загудели, уже громче и злее, их лица помрачнели, им явно не нравилось то, что они слышали.
— Это не то, что надо бы обсуждать при пленных, — негромко, но очень веско ответил Хосок. — Не понимаю тебя.
— Что нам пленные, — зло отозвался Хоуп. — Уже завтра они буду кормить космических китов своей требухой. Пусть слушают. Впрочем... — Он кинул на Джина короткий взгляд. — Ты прав. Пора заканчивать. — Он посмотрел на тех, кто стоял за спинами пленников, и приказал: — Чона и дикаря — в клеть под ток. Этого, — он кивнул на Тэхёна, — в мою каюту...
— Нет! — яростно вскинулся Чонгук, но тут же получил тяжёлый удар плазмопушкой по голове и, обмякнув, свалился к ногам охраны.
Тэхён вскрикнул и дёрнулся, пытаясь приблизиться к нему, но его уже поднимали двое и — сопротивляющегося, отчаянно ругающегося — поволокли к двери.
— А ты, моя прелесть, — обернулся Хоуп к Джину, — посиди ещё в холодной. А вечерком, после общения с моей новой игрушкой, я к тебе зайду. Поговорим.
— Кэп, что с Чимином? — негромко спросил у него один из громил, что стояли за его спиной.
— Отнесите эту падаль в каюту Хосока, — холодно кинул Хоуп, не глядя ни на кого. — Пусть разберётся с ним сам, раз так хочет.
***
Джин, честно, не помнил, как дошёл до своего прежнего обиталища. Как лёг на своё ложе, как свернулся от холода, пытаясь согреть себя, как померк перед ним свет и он провалился во тьму забытья. Все чувства, сжалившись над ним, наверно, оставили его. Но жизнь вокруг не останавливалась и продолжала своё проклятое течение.
Очнулся он от того, что целуют. Он вздрогнул и с силой вцепился в того, кто над ним склонился. Однако тут же его руки перехватили и прижали к ложу. Он, оказывается, лежал на спине, так что нападавшему было удобно и он, навалившись на несчастного пленника всем телом, снова и снова пытался втиснуть свои губы и язык ему в рот.
Джин сразу понял, что это был Хоуп, так как слишком хорошо узнал его запах, и какое-то упрямое, дикое бешенство стало накатывать на него, забирая его в плен. С тяжким всхрипом он изо всех своих сил дёрнулся, высвобождаясь из ненавистных объятий, и толкнул нападавшего так, что тот отлетел и свалился с ложа. И только тогда Джин распахнул глаза и быстро сел, а потом и вскочил, однако Хоуп уже был на ногах и в руках у него был нож.
— Сядь! — хрипло приказал он. — Не дёргайся, Джини. Что с тобой? С чего вдруг такая прыть?
В груди у Джина разливалась ледяная муть злобы. Надоело. Всё. Больше сил не было. Терпеть, быть разумным, кивать и опускать голову в надежде на то, что послушание принесёт тебе доброе отношение со стороны других, что своей покорностью сможешь что-то выгадать — не для себя, так для друзей? Полная хрень! Он криво ухмыльнулся. Для друзей? А они ещё живы — его друзья? Разве он не погубил их ещё? А тот, ради кого он готов на всё, с кем так мечтал найти счастье и прожить жизнь, — он ещё не забит и не замучен ток-жгутом? Что выгадал Джин, будучи послушным? Что? То, что его поганая жизнь продолжалась, его везли, как породистого дорогого жеребца, чтобы продать тому, кого он будет должен ублажать? Или, может, чтобы тот, кто заплатил за него, мог его убить так, как захочет, и тогда, когда пожелает? Послушание, покорность... Они хороши, когда хочешь жить. А Джин...
Он медленно поднялся и шагнул вперёд, так, что нож капитана Хоупа, взметнувшего брови в недоумении, оказался прямо у его груди. Медленно, не сводя глаз с вытягивающегося лица своего мучителя, Джин обхватил его кисть и поднял его руку с ножом к своему горлу.
— Ну, давай, капитан, — негромко и почти спокойно сказал он. На. Пле. Вать. — Давай. Похер мне на всё, что ты можешь сделать. Больше я не дам насиловать себя, издеваться над собой. Хочешь убить — валяй, сука. Давай! — Он выкрикнул последнее слово, словно выплюнул весь яд, что накопился у него внутри. Облегчения не было, но вот откровенное изумление на лице Хоупа было бесценно. Джин зло скривил губы. — Думаешь, всё можешь? Знаешь, не стоит загонять человека в угол. Умные люди это знают. Потому что загнанный человек... — Он склонился, хватая руку капитана крепче. — ...перестаёт ощущать страх, перестаёт быть человеком!
И он попытался резко дёрнуть руку, чтобы коснуться ножом своего горла, но Хоуп с силой выдернул свою руку, порезав Джину ладонь, злобно цокнул и тут же перехватил раненую руку пленника.
— Идиот! — прошипел он. — Идио-от! — Крикнув это громче, он толкнул Джина на ложе. — Сидеть! — И быстро ушёл, оставив пленника его тяжким думам.
Джин не чувствовал ни удовлетворения, ни облегчения. Внутри всё стягивалось от пустоты и тьмы, которая заполняла сознание и медленно убивала всё светлое что было в ней. Он точно знал, что так чувствуется безнадёжность. Он спрашивал, к чему быть покорным? Длинная тонкая, сочащаяся кровью рана на его ладони саднила и ныла — только она давала Джину ощущение жизни. А к чему сопротивляться? А, да, точно. Если противиться с нужной силой, можно умереть. И тогда — покой. Джин прикрыл глаза и усмехнулся. Покой... Покой нам только снится.
***
— Что ты сделал с Тэхёном, — спросил Джин, отстранённо глядя на то, как Хоуп затягивает ему рану автолайзером.
— Пощупал, оценил, но присунуть он не дался, — деловито отозвался тот. — Дикий. Я таких не очень люблю. Не прогнёшь — только ломать в мясо. Хуже тебя в сто раз. — Он ухмыльнулся, оглядывая непроницаемое лицо Джина, у которого и не дрогнуло ничего на этих словах, и тут же снова нахмурился. — Дал ему пищу для размышлений, описав то, что сделают с ним мои парни, которым он так приглянулся, если он не уступит. Вечером ещё раз попробую, будет выёбываться — пойдёт ночевать в каюту к Чёрному отряду. Там люди лихие, быстро мозги ему вправят.
У Джина болью завозилось сердце, он закрыл глаза и тихо выдохнул, старательно сдерживая в себе желание кинуться на Хоупа и задушить его. Не получится. И Тэхёна не спасти, потому что торговаться нечем. И больше нет сил — торговаться. Так что нет, не получится, но и заставить Хоупа убить его, Джина, тоже не получится. Пока нет. Однако Джин добьётся, обязательно добьётся, чтобы получилось. Он вдруг вспомнил, как пытался убить себя руками Намджуна Чимин. Что же... Он горько усмехнулся. Этот опыт тоже можно взять на вооружение.
— Ты ничего не скажешь? — вдруг спросил Хоуп, который уже закончил процедуру и теперь просто сидел рядом. — Не станешь умолять не трогать его? Не станешь предлагать себя вместо него? Может, если ты мне предложишь безотказную и послушную сучку в своём лице, я и пощажу малыша Тэхёни, просто выкину его за борт вместе с остальными твоими дружками. Согласись, это будет милосердие. Оно не заслуживает твоей благодарности?
— Пошёл нахуй, — отозвался Джин, отодвинулся и, забравшись с ногами на ложе, улёгся, повернулся к Хоупу спиной и закрыл глаза.
— Как грубо, бортинженер Ким, — насмешливо ответил Хоуп. И тут Джин почувствовал, как он укладывается рядом с ним на спину. — Эй, грубиян, разговор есть. Я же говорил. Не смей от меня отворачиваться. — Несмотря на слова, тон у Хоупа был весьма спокойным, даже дружелюбным.
— Пошёл нахуй. — Джин попробовал отодвинуться, но было некуда: ложе было слишком узким для двоих. — Мне неинтересно.
Он не двинулся, когда Хоуп положи руку ему на бедро и стал гладить его, а потом перешёл на задницу, откровенно лапая.
— Слушай, сладкий, я понимаю, что сегодня был жесток с твоим милым, но с ним не было никакого сладу, — снова вполне мирно начал Хоуп, продолжая сжимать пальцами его половинку.
Джин скрипнул зубами и тихо сказал:
— Убери руку, иначе я тебе её сломаю, тварь.
— Ох, Джини, ты невыносим, — засмеялся Хоуп, руки не убрал, но снова переместил её на бедро и стал гладить, легко, без нажима. — Но знаешь, у Тэхёна задница приятнее на ощупь. Твой капитан Чон славно им полакомился, мальчик сладкий до ужаса. Только вот кусается и локти острые. И так и норовил мне в глаза вцепиться. Злой, как демон. Но красивый... — В голосе Хоупа послышалось мечтательное восхищение. — Жаль будет такого в Далёкий выкидывать, не думаешь?
— Пошёл нахуй.
Было что-то милое в таком их разговоре. И Джин даже улыбнулся. Да, да... Он сможет добиться от Хоупа того, чего хочет. Уже сейчас тот явно растерян, удивлён и не знает, что делать и как подступиться к нему — такому. Так что...
— Предлагаю сделку, Джини, — сказал Хоуп. — Хорошую, не отказывайся сразу.
— Неинтересно, — холодно отозвался Джин, даже не открывая глаз.
Сделку? С этим мудаком? Смешно.
— Тебе очень интересно, Джини, — уверенно возразил Хоуп. — Поверь, ты лишь обманываешь себя, думая, что дошёл до того уровня отчаяния, когда на себя и на других наплевать. Оно, может, придёт, когда я заставлю тебя смотреть, как яу трахают Тэхёна на пару — знаешь, они очень любят смотреть друг на друга в этом занимательном процессе и в игру играют: кто первый порвёт жертву так, чтобы она истекала кровью.
Джин молчал, сердце его заходилось в боли, и он старательно пытался не выдать этого мерзкому пирату. А тот продолжал чуть насмешливым, но вполне дружелюбным тоном, очевидно, находя особое извращённое удовольствие в этом разговоре:
— А может, ты отчаешься, когда увидишь, как бьётся в конвульсиях тело твоего дикаря, задыхающегося без скафандра, как покрывается оно изморозью — и дёргается, как бешеное, под жгутом, хотя он уже сдох. Многое можно сделать, чтобы ты на самом деле ощутил то, что сейчас пытаешься изобразить. Но я... — В голосе Хоупа послышалось самодовольство. — Я не хочу, чтобы ты отчаивался Джини. С отчаявшимся пленником — тут ты прав — хлопот не оберёшься. Тем более, что какая-то херня творится с заказом на тебя. Платежи приостановлены, нас требуют на Бейру срочно, чтобы мы успели к аукциону.
Он замолчал, явно выжидая, однако Джин пропустил эти слова мимо сознания. Аукцион? Серьёзно? Он хочет этим его напугать? Хоуп, видимо, понял, что не попал, так что продолжил, лениво поглаживая Джину бок и плечо:
— Джини... Ты пытаешься выглядеть таким холодным, но сердце у тебя бьётся слишком сильно. С ним будет труднее всего сладить, если ты хочешь, чтобы я поверил в то, что тебе наплевать на мои слова. Но всё же я готов пойти на уступки. Я помилую твоих друзей. Ссажу на ближайшей необитаемой планете с подходящей атмосферой, дам им минимальный запас продуктов и примитивное оружие, чтобы они могли выжить. Если получится. Такое тоже допускается нашими законами. И я своей волей могу это сделать.
Джин зажмурился и стиснул зубы. Не верить. Всё ложь. Это же Джей Хоуп. Мерзавец, которому недоступно понятие о чести.
— Слушай, Джини, — между тем продолжил пират. — У меня в жизни не так много вещей которыми я дорожу. Вернее, их почти нет. Поэтому то, что всё-таки есть, драгоценно для меня. Как ты понимаешь, верность и преданность моего брата — одна из таких вещей. — Джин молчал, не шевелился, весь превратившись в слух, а Хоуп, чуть помедлив, снова заговорил: — Так что я на всё готов, чтобы вернуть их себе. Даже на то, чтобы пойти на уступки тебе и тем, кто напал на мой корабль. Я думал о том, чтобы предложить этой суке, Чимину, самый простой выход: пусть катится вместе с Чоном и его шавкам, пусть исчезнет из моей жизни и главное — жизни Хосока.
Джин стиснул зубы. Не верить. Лжец, мерзкий лжец.
— Однако я слишком хорошо знаю своего брата. Если я убью эту тварь, к которой он воспылал жаждой, он попытается убить меня, и не факт, что у него не выйдет. Если выгоню, если вот так просто отправлю с пленниками, предоставив их судьбе, — Хосок уйдёт вслед за ним. И не только потому, что поклялся сделать из этой маленькой дряни воина. Нет. Он влюб... — Хоуп выдохнул, выругался сквозь зубы и лишь потом продолжил: — Да, да, влюблён в эту сучку. Я даже не уверен, что он трахнул его, потому что ебучий Пак Чимин никогда не выглядел как человек, которого трахал мой брат. А поверь — там видно.
Джин коротко всхрипнул от захватившей его злобы, но тут же сжал кулаки. Нет, нет. Держись. Хоуп хмыкнул и заговорил снова:
— Твоё упрямство умиляет. Но насколько оно эффективно? Так я продолжу. У них там, видимо, всё гораздо серьёзнее, чем я бы хотел, чем мог себе представить. Мой брат... — В его голос внезапно прорвалась тоска, и Джин распахнул в изумлении глаза. — Мой брат никогда не был похож на того, кто может даже симпатию к кому-то испытать, я думал, мы в безопасности, а он... На самом деле это он меня предал. Я ненавижу предателей, но не могу его наказать. — Он умолк на несколько мгновений и заговорил значительным тоном: — Сам наказать не могу, понимаешь? Поэтому я хочу, чтобы его наказал ты. И сделал это единственно возможным способом. Ляг под Чимина.
Джин застыл. Ему показалось, что он ослышался, услышал дикую, несусветную чушь. Такого просто не могло быть. Нет же?
— Что? — не удержался он от вопроса.
— Ляг под Пак Чимина, — твёрдо повторил Хоуп. — Я приведу его к тебе. Соблазни его. Это будет нетрудно, ты же знаешь: он за тебя в этот ад полез не просто из милой симпатии. Он в тебя по уши. И если ты захочешь, если дашься, он трахнет тебя с удовольствием. А я сделаю так, что это увидит Хосок. Я бы мог просто привести Чимина к тебе и посмотреть, что выйдет, однако, думаю, ты не стал бы этого делать из-за своего дикаря. Но теперь у тебя есть возможность спасти всех: своего дикаря, своего капитана и даже его сладкого муженька. И Чимина тоже, потому что я не дам его убить Хосоку после того, что мой братец увидит. Я, как и думал, дам им шаттл и отправлю на первую же необитаемую планету по пути. Живых и относительно здоровых. И не стану домогаться Тэхёна. И не отдам его моим, хотя они этого требуют вполне настойчиво. Я не стану больше пытать твоего милого друга. И помогу тебе на Бейре, если тебе всё же придётся пройти через аукцион. Я многое тебе могу дать за одну ночь с Пак Чимином. Что скажешь?
