***
— Не пожалеешь? — криво усмехнулся Хоуп, и Джин, у которого всё внутри болело и переворачивалось от боли, явственно услышал в этом вопросе тоску — сходную с той, которой был сейчас до тошноты переполнен сам. — Прости, — тихо ответил ему Хосок и невольно прижал к себе Чимина, который спал у него на руках, в неосознанной попытке прикрыть его от полного больной ненависти взгляда брата. — Прости, Хоби, я виноват, я знаю, что разочаровал тебя. — Ты клялся мне в верности, — с неприкрытой насмешкой сказал Хоуп, — мы были едины столько лет. И тебе хватило месяца, чтобы обо всём забыть ради смазливой морды и узкой дырки. Конечно, я разочарован. Хосок прикрыл глаза и сжал челюсти, явно стараясь успокоиться. — Я не жду, что ты меня поймёшь. Я и так перед тобой в долгу за то, что ты нас отпускаешь. Капитан криво ухмыльнулся и пристально заглянул ему в лицо: — Я даю тебе последнюю возможность, Хо. Отдай Чимина этим... — Он, не найдя слов, мотнул в сторону Чонгука и Тэхёна, осторожно двигающихся с находящимся в полунаркозе Намджуном, которого они должны были завести в шаттл и привязать. — Он будет счастлив с ними и без тебя, как был. А ты... Неужели нам было так плохо вместе? Хосок снова прижал к себе тело Чимина, который вдруг тихо и жалобно простонал и прильнул лицом к плечу мужчины, затрепетав ноздрями. А тот, виновато глядя на брата, стиснул его крепче и ответил: — Ты не понимаешь. Ты меня просто не понимаешь. Но я думаю, что и тебе во Вселенной предназначен один человек — тот, кого ты ни за что не сможешь отпустить. И ты пойдёшь на любое преступление, ты перевернёшь мир, чтобы быть с ним. Тогда ты и поймёшь, что я не не хочу. Я не могу его оставить. — Меня можешь, а его нет, — отозвался бесцветно Хоби. — Понятно. — Это другое, — тихо отозвался Хосок. — Мы с тобой... Мы были одним. Но ты сам перестал понимать меня и отказался от того... — Он быстро опустил глаза, и на холодном лице его мелькнуло что-то вроде сомнения. — ...от того, что я мог тебе дать. И не Чимин тому виной. Но я думаю, что он не зря сюда попал. Он дал нам с тобой... возможность. — Возможность, значит, да? От того, каким тоном это было сказано, кровь застыла в жилах Джина, который был невольным свидетелем их объяснения, хотя всей душой, всем своим рвущимся на куски сердцем стремился к трапу шаттла, куда Тэхён и Чонгук уже подтащили едва стоящего на заплетающихся ногах Намджуна. Джин в смятении попытался заглянуть в лицо Хоупа, но увидел лишь страшную кривую усмешку. — Возможность, да, Хо? — повторил капитан. — Так он — твой пропуск не только с моего корабля, он твой билет из моей жизни? Джин, если бы не был крепко связан, попытался бы закрыть уши, чтобы не слышать этого разговора — настолько он был откровенным и явно не рассчитанным на посторонних. Но жгут остро впился ему в сцепленные за спиной кисти, а полумаска, которая не давала ему и слова сказать запечатывая рот и подбородок стяжкой, не дала взмолиться о том, чтобы эти двое отошли ради Далёкого в другой угол ангара. Хоуп кинул на него злобный взгляд, и снова диковатая, сумасшедшая ухмылка растянула его губы. — А знаешь, — сказал он, снова обращая взгляд на Хосока, который смотрел на него исподлобья тяжёлым печальным взглядом, — ты прав. Если и попрощаться с тобой, то только так. Скажи своему мальчику, когда он очнётся, что ты оставил его оппа... — Он кивнул на застывшего в углу под охраной каларца Джина. — ...потому что это он его оппа, Хо, а ты себя обманываешь! Так вот, ты оставил его оппа мне, хотя знал, что его ждёт! И что снотворное ему подлил тоже ты, чтобы малыш не кинулся спасать своего любимого и не испортил нам всё, — тоже не забудь сказать, Хосок! Хочу, чтобы он знал, на что именно ради него ты пошёл. Не забудь ему сказать, что я предлагал тебе остаться, и тогда я отпущу пленника. Всем пожертвую, да? Но ты не захотел. И в том, что его теперь ждёт, только твоя вина. Сделаешь? Скажешь своему рысёнку, что ты сделал, чтобы продолжать трахать его, вернее, чтобы он не трахал своего оппа? У Хосока снова, как и в первые два раза, на слове "оппа" сжались челюсти и дрожь прошла по лицу, но он молчал. И Хоуп, явно наслаждаясь его мукой, продолжил: — В качестве моей последней просьбы, братец, а? Чтобы он понимал, с кем имеет дело. А что? Может, тебе это только добавит привлекательности в его глазах? Если он будет точно знать, как ты станешь расправляться со своими соперниками. Пусть боится посмотреть хоть на кого-то, потому... — Ты устраиваешь этот спектакль для него? — кивнув на застывшего от боли Джина, негромко, ледяным тоном перебил его Хосок, и Хоуп гулко сглотнул от тяжести этого тона. — Видимо, да, потому что мы с тобой оба знаем, что если бы сейчас не я садился в этот шаттл, то он бы и до планеты не долетел — ты бы уничтожил его. Не в твоих правилах отпускать пленников вот так, не в твоих правилах... — Он запнулся и добавил тише и... безнадёжнее что ли: — ...просто так отпускать своих соперников. — Заткнись, — процедил сквозь зубы тут же ощетинившийся Хоуп. — Не стал бы я никого уничтожать. Всё по-другому бы было. — Ну, тогда ты послал бы наших на планету, чтобы убить всех и вернуть пленника, потому что тебе приказали доставить его во что бы то ни стало. Думаешь, я не знаю? Я слишком хорошо тебя знаю, брат. И точно знаю, насколько ты боишься того, кто... — Я сказал заткнись! — рявкнул Хоуп. На несколько мгновений в ангаре, где теперь были лишь они вчетвером и спящий Чимин на руках у Хосока, воцарилась напряжённая тишина. Чоны и Намджун уже скрылись в шаттле, а пара пиратов, которые, злобно ворча и косясь на ускользающую от них добычу, загружали до этого в шаттл провизию и кое-какое оборудование, уже справились с этой задачей и ушли. — Ты всегда был слишком болтливым при всей своей молчаливости, — злобно прошипел Хоуп, теряя всё своё напускное спокойствие. — Не понимаю, почему ты считаешь, что я по-прежнему не могу этого планировать — дать мегаторпедой и порвать вас в клочья! Думаешь, ты меня остановишь? — Дело не в этом, — тихо ответил ему Хосок. — Я обещал Чимину, что его последний час будет и моим последним часом, если я не сдохну раньше. — Он поднял свои страшноватые, чёрные, почти без блеска глаза на брата. — Это всё, что ты должен знать, Хоби. Прости меня. Если можешь, конечно. Но и непрощённым... — Он помедлил и закончил едва слышно: — ...я буду всегда помнить о тебе как о лучшем человеке на свете. Он развернулся и через несколько мгновений, пройдя тяжёлыми шагами по трапу, скрылся в шаттле. Джин и Хоуп провожали его глазами. И когда Джин посмотрел на капитана, то увидел слёзы у того на глазах. И беззвучное "Прощай" сорвалось с губ Хоупа. Он кивнул Джинову стражу и, не оглядываясь, пошёл из ангара. Каларец приподнял Джина и потащил его вслед за ним. А тот, сворачивая до боли шею, пытался до последнего видеть медленно загорающийся стартовыми огнями шаттл, уносящий от него самых дорогих ему людей. Слава Дальнему — живых! Но очень надолго, если не навсегда.***
— Зачем ты дал мне увидеть их? — отрешённо спросил Джин. — Хотел, чтобы я услышал твой разговор с братом? Зачем? Чтобы я узнал, какой ценой куплено их помилование? Чтобы увидел, что с Чимином останется он, а не я? Думаешь... — Завали ебало, а... — Хоуп пьяно хохотнул и глотнул из длинной, змеёй свёрнутой бутылки газолина. Часть тёмно-розового дымка растеклась, клубясь, по его подбородку и шее, и он нетерпеливо смахнул наркотик, потряс рукой и протянул бутылку сидящему в углу на полу Джину: — Хочешь? Тот помотал головой и опустил её, закрывая глаза. Весь вечер после того, как тряска, означающая старт с быстрым переходом в варп, остановилась и Джин понял, что теперь он невыносимо далеко от Намджуна, он так и сидел в углу своей прежней камеры. Туда его притащил каларец, грубо сдёрнул с него полумаску и оставил взаперти одного. В голове было пусто, сердце щемило тоской, в горле стояли слёзы, но у него не было сил даже на рыдания. Он пытался убедить себя, что счастлив, что всё закончилось на удивление благополучно, что, несмотря на то что он не понимал причин такой щедрости капитана Хоупа, он должен испытывать к нему благодарность, — несмотря на всё это, ему было так тяжело и тоскливо, как никогда в жизни до этого. Его подташнивало, живот урчал от голода, но еды ему так и не принесли, да он её и не смог бы съесть. Зато к нему пришёл капитан Хоуп — пьяный, встрёпанный, с почему-то порванным рукавом полурасстёгнутой на груди рубахи и в брюках, на которых виднелись пятна от пролитого вина. В руках у него был газолин, которого он успел пригубить. Затевать с ним разговор было глупо, но Джин не мог не спросить. — Всё ломаешься? — зло ощерился на его отказ от приглашения пригубить газолина Хоуп. Видимо, принял он пока мало, так что расслабляюще наркотик ещё не подействовал. — Лома-аешься... Ненавижу вас таких. На шатающихся ногах он подошёл к Джину, который даже глаз на него не поднял, схватил его за волосы и заставил поднять лицо. — Открой рот! — рявкнул он, поднося к его губам бутылку. — Ну! Сука хреноебаная! Я сказал, что будешь — значит будешь! Выёбываешься, строишь из себя... Открой, а то зубы выбью! — Давай, — сквозь стиснутые зубы прицедил Джин, глядя на него, не отрываясь. Пустота... Страшная это вещь — когда внутри пусто: на всё наплевать до ужаса. Однако газолин на него действовал слишком сильно, и он бы улетел с одного глотка. А это было сейчас смерти подобно. Хоуп смотрел на него, покачиваясь, его пальцы какое-то время ещё стискивали волосы Джину, причиняя ему боль, а потом расслабились, и пират стал поглаживать голову своего пленника — почти нежно. — Джини, — прошептал он и снова пригубил дыма. — Почему ты такой? Ты же сдохнешь, ты же... Но помни! — вдруг сказал он громче и яростно покачал перед прикрывавшим глаза Джином бутылкой, коротко и злобно захохотал и склонился, дыша на него приятным алкогольно-цветочным ароматом. — Помни, Джини. У нас договор: ни я, ни мои помощники... никто не убил, не калечил и даже не насиловал никого из твоих... — Он ухмыльнулся и чмокнул губами, кивнув взгляд на губы Джина. — Жаль... Я так хотел попробовать вашего Тэхёна... Но не стал, и ребятам не дал... Свою долю валюты из последней вылазки им отдал, чтобы выкупить у них право трахнуть его по очереди, хотя должен был разрешить... видишь? — Он торжествующе блеснул глазами и снова посмотрел на губы Джина. — Видишь, сладкий... Значит, ты будешь тихо и мирно оставшиеся три дня со мной быть милым... нежным и ласковым, да? И он резко приблизил лицо к Джинову и приник пахнущим сладко поцелуем к его рту. Джина едва не вывернуло от отвращения, но он закрыл глаза и терпеливо его вынес. Не ответил. Но и не оттолкнул. Однако Хоупу не понравилось всё равно. Когда он оторвался от Джина, его глаза были полны чёрной тоскливой злобы. — Ёбаный мальчишка, — прошипел он, ощупывая жёстким взглядом бледное лицо пленника. — Не хочешь меня, да? Дикарю давал, и сосал, и сосался с ним, не противился! А меня не хочешь... А я заставлю, Джини, ясно? Я заставлю! Он выпрямился и снова схватил безучастного Джина за волосы. Тот покорно, поддаваясь руке Хоупа ткнулся лицом в его пах, зажмурился и стиснул зубы. — Ты не закончил в прошлый раз, сука, нам помешали, — хрипло, пьяно растягивая слова, произнёс Хоуп. — Но сейчас ты... закончишь. Давай, блядь, иначе я тебя замучаю, я из тебя душу выну, ты молить меня будешь, чтобы дыркой своей заслужить себе лёгкую смерть. И наплевать мне на... твоих хуезащитников! Бери, блядина, да поглубже! И он снова изо всех сил прижал лицо Джина к паху и стал медленно об него обтираться. Брюки капитана были на экзокоже, так что Джин стянул их легко. Он взял в руки член Хоупа, и тот тут же простонал, откровенно, запрокидывая голову и снова прикладываясь к газолину: — Да, сука... Да... давай, блядь, покажи, как ты будешь сосать этому дерьму ебучему, как будешь ублажать его за то, что он тебя... Чем я хуже, а? Почему всё лучшее достаётся ему, а? Почему он, а не я? Всё это время Джин дрочил ему, сосредоточенно глядя в сторону, стиснув зубы и молясь, чтобы этого хватило. Он едва слышал, что стонет Хоуп, и был благодарен уже за то, что тот пока не заставлял его открыть рот. И лишь пальцы пирата гладили, прищипывая и чуть царапая, его щёку. — Да, да... о, детка... да... — хрипел, чуть задыхаясь, Хоуп. — Хочу... ну же, возьми... Да блядь... возь... мм... Джин старался, но Хоуп вдруг прищипнул ему кожу щеки так, что он невольно вскрикнул. И тут же его насильник, словно очнувшись, схватил его за волосы и, рвано дыша, приказал: — Возьми, блядь, сейчас же! Я хочу кончить тебе в рот, сучка! Потом будешь ему говорить, что первым меня попробовал, что первым твой рот я выебал! Ну-у! — выстонал он громче и нетерпеливо стиснул Джину волосы так, что тот невольно коротко и болезненно вскрикнул. — Живо... Иначе буду ебать тебя по полной всю ночь, пока не... Джин зажмурился и насадился ртом на крепкий, мокрый от смазки член. Хоуп яростно захрипел и нажал ему на затылок так, что Джин, невольно взяв полностью, подавился, его глаза вылезли из орбит, он вцепился в бёдра Хоупа, но тот надавил ещё сильнее и забился в него, жёстко трахая и не думая ни о чём, кроме собственного подступающего оргазма. У Джина начало темнеть перед глазами, и он подумал, что это конец. Но Хоуп уже дёргал бёдрами, кончая в него и хрипло, жарко стонал: — Хо... О, блядь... Хо-о-о... Свет мерк перед Джином, у него горело горло, кашель рвал грудь, а Хоуп всё вжимал его в себя. — Глотай! — прорычал он. — Сплюнешь — убью! Но Джин глотать не мог, потому что захлёбывался всем, что смешалось в его несчастном рту. И когда Хоуп, наконец отпустил его, он упал на пол, задыхаясь, хрипло, натужно кашляя, заливаясь слезами и пытаясь начать дышать. — Мы прибудем на Бейру через три дня, — раздался над ним хриплый голос Хоупа. — Я не трону тебя больше, сучка. Живи. И не беспокой меня. Я хочу о тебе забыть. — Стой! — мучительно задыхаясь, всё же смог выговорить Джин. — Стой!.. Скажи... На какой планете ты их высадил... Скажи, я... хочу знать... И внезапно он услышал страшный, каркающий, злобный смех. — Думаешь, что сможешь их найти? — прохрипел сквозь смех Хоуп. — Что же... На Бейре, когда я наконец-то избавлюсь от тебя, на прощанье я так и быть подарю тебе её название...***
Молчаливый бейрианец, высокий и нескладный, похожий на огромного головонога с несколькими десятками щупалец по всему телу, грубо и быстро осмотрел Джина и кивнул. — Одевайся, — проскрипел голос в переводчике — единственном, что осталось на Джине, кроме рабского ошейника и наруча на правой руке, который выпускал шипы и пускал разряд тока по телу, если раб пытался сопротивляться. Сгорая от стыда и ужаса, Джин дрожащими руками быстро схватил белое полотно, которое ему выдал тот же бейрианец, прежде чем привести в эту пустую страшную комнату, где, кроме голубоватых стен и каких-то стеклянных полок под потолком, ничего не было. Здесь, в огороженном прозрачным материалом углу, на него вылили несколько десятков литров бактерицидника и просушили каким-то воздухом, который пах жуткой ядовитой химией. Он сунул голову в дыру посреди этого полотна и почувствовал облегчение, когда оно, опав в его руках, укрыло его почти до щиколоток. Однако, к сожалению, с боков ничего не было, и Джин торопливо оглянулся в поисках того, чем можно было бы подвязаться, но бейрианец вдруг схватил его за руку и дёрнул к выходу. — Долго возишься, раб. Тебя ждут на внутренний осмотр. — Что? — пролепетал Джин и попытался выдернуть руку из узкого щупальца бейрианца. — Какой ещё... Бейрианец коснулся его своим верхним щупальцем, скрипнула острая белая искра, и хлёсткий короткий удар пронзил Джина разрядом лучевой энергии, которая заменяла бейрианцам кровь. Пленника выгнуло дугой, боль была острой и разнеслась по телу волной игл. Он ахнул и сжался, когда волна отступила. — Закрой рот, раб, — проскрипел переводчик, — и следуй за мной. Больше Джин не противился. Силы ему ещё могли понадобиться. Он уже успел увидеть многое, пройдя через ряды клеток, в которых держали рабов, предназначенных для ближайшего аукциона. Как равнодушно пояснил ему его бейрианец, их уже обследовали и подготовили, все они были в белых накидках на голое тело, с ошейниками и наручем — у кого на чём. И босые. Кого здесь только не было! И даже беглого взгляда хватило, чтобы Джин понял: он не самый выгодный и непонятно, кому здесь вообще нужный, товар. Такая экзотика здесь была, такая красота, закованная в грязное железо или усыплённая чёрными путами — самыми гуманным способом усмирить непокорных, — такая сила и такое отчаяние, что Джин окончательно потерял надежду на хоть сколь-нибудь положительный исход в своей судьбе. Внутренним осмотр, на который его привели, был в прямом смысле этого слова. Ему залезли во все имеющиеся отверстия, "вычистили" и обеззаразили, провели все виды сканирования, отметили его слабый желудок и определённое истощение — понятное, если учесть, что за последние три дня он почти не ел, лишь пил, и очень мало спал. — Хороший раб, — проскрипел бейрианец-врач (видимо), — много жидкостей, которые могут пригодиться нашим постоянным клиентам. Несколько вполне пригодных для переработки тканей, жира маловато, зато вход узкий, непользованный. Яу таких любят. И некоторые земляне. Валерианцы, если не брезгливые, тоже. Ну, и наши, кому интересна экзотика с гуманоидами. В общем, цена от пятисот до семисот в галактолах. В валюте, значит, около тысячи. "Недорого", — горько усмехнулся Джин. Он весь дрожал внутри после "процедур", которые только что прошёл, умолял себя воспринимать всё спокойнее, но не мог: ужас, леденящий душу и не дающий унять дрожь, овладевал им всё сильнее. Он думал, что вынесет всё это с честью, но теперь, чувствуя себя тупым животным, рабом, который ни на что не способен повлиять в своей судьбе, он вдруг понял, что не готов ни к чему подобному совершенно. Ему всё это казалось дурным и до дурноты доводящим сном, он иногда встряхивал головой, желая только одного: проснуться. Но увы. Когда бейрианец, который, видимо, здесь за него отвечал, потянул его снова за собой, он пошёл, молясь, чтобы его скорее посадили в клетку и оставили уже наконец одного — перевести дух и попытаться взять себя в руки. Когда они шли по светлому коридору, по которому им навстречу двигались другие бейрианцы, занятые своими делами, но с любопытством поглядывавшие на раба, внимание Джина было занято лишь тем, чтобы держать свою позорную одежду и не светить задницей и бёдрами. Но тут его окликнули. Он обернулся и вздрогнул: к ним приближался капитан Хоуп. Это был последний человек, кому бы хотел Джин показаться в таком виде — в виде униженного раба, полуголого, босого и в ошейнике. Хоуп окинул его понимающим взглядом и ухмыльнулся. — Тебе всё это идёт, Джини, — сказал он и сунул руки в карманы своего комбинезона. — Так и хочется потрогать, но нельзя — не хочу лишиться руки. — Что нужно капитану Хоупу от раба, принадлежащего Бейре? — проскрипел переводчик. Белые, словно бельмами покрытые глаза бейрианца были и без того страшными, а когда под ними нарисовалась щель, изображавшая, видимо, улыбку, Джин вообще не смог сдержать дрожи ужаса. — Прошу прощения, достопочтенный Бра-а-лли, это я привёз этого раба, но у меня перед ним есть два обязательства, которые я хотел бы выполнить. Честь! Хоуп значительно посмотрел на бейрианца, хлопнул в ладоши и прижал руки к груди — знак, который бейрианец явно понял и тут же отступил, переплетая на груди три из своих щупалец. Джин смотрел в сторону и старался казаться безучастным, но сердце его билось больной птицей, а горло теснила горечь унижения. Хоуп, однако, не стал снова говорить о том, как он выглядит, а начал спокойно, даже деловито: — Ты спросил меня на днях, почему я дал тебе увидеть, как улетают твои друзья, Джини. Я был не в состоянии ответить, но сейчас хочу. Это не ты должен был увидеть. Это они должны были увидеть тебя — связанного, в маске пленника, не способного оказать сопротивление. Я надеялся, что эта картина навсегда запечатлится у них в мозгу, и они этим заплатят за то, что напали на мой корабль. Джин рвано выдохнул и прикрыл глаза. Какая уже нахуй разница? Скорее всего, его в ближайшее время вообще пустят на жир и телесные жидкости, так что... Тем более, что Чимин спал, а Намджун... Он стиснул руки в замок и сжал зубы. Нельзя... Думать о Намджуне было совсем нельзя. Хоуп внимательно наблюдал за ним и, когда не увидел ничего, чего хотел, откровенно разочарованно вздохнул. — А тебя уже, видимо, здесь многому научили, да, Джини? — издевательски посочувствовал он. — Бедная сучка... Ну, это ведь только начало, ты же понимаешь? — Ты ведёшь себя как падальщик, капитан Хоуп, — тихо сказал Джин. Он не смотрел на своего мучителя, он старался отстраниться, абстрагироваться от всего, что с ним происходило. Получалось херово, но он продолжал стараться. Однако промолчать не смог. — Ты издеваешься над тем, кто тебе не имеет силы ответить. И знаешь... — Джин в упор посмотрел в чёрные от мрака в душе глаза Хоупа. — Мы с тобой не так давно знакомы. Я разные чувства испытывал к тебе — от ненависти и омерзения до искреннего сочувствия, было и такое. — Взгляд Хоупа стал настороженным, выжидающим и недоверчивым, и почему-то это придало Джину сил. — Но теперь... Я презираю тебя. Ты жалок в худшем смысле этого слова, Чон Хоби, капитан Хоуп. И не достоин ни моего страха, ни моих сожалений. Лицо Хоупа исказилось злобой, но он снова ухмыльнулся и вдруг шагнул к Джину, всё ещё не касаясь его, но сократив между ними расстояние до минимума. — А знаешь, что я ещё тебе должен был, сучка? — прошипел он. — Ты сказал, что назовёшь мне планету, на которой оставил моих друзей, — дрогнувшим голосом отозвался Джин. — Но я не удивлюсь, если и на это у тебя не хватит совести. — О, нет, — негромко засмеялся Хоуп. — Это я тебе скажу. Я лично проследил по локаторам, чтобы они приземлились, чтобы смогли забрать вещи из шаттла, прежде чем я взорвал его. — Джин стиснул зубы, но нашёл в себе силы не зажмуриться. А Хоуп продолжил: — О, никто не пострадал, не трясись, доблестный бортинженер, раб Бейры. Я выбрал им прекрасную планету, они точно на ней будут счастливы. Джин нахмурился. Льдом царапнуло ему по сердцу от того, каким безумием блеснули глазу Хоупа. Тот улыбался уже откровенно зло и жестоко. — Что... — начал было Джин, но у него перехватило дыхание. — Клеопатра, — медленно, почти по слогам произнёс Хоуп. — Я высадил их на Клеопатре. Я знаю, что ты немного знаком с этой планетой, да, Джини? Джин не поверил. Что?.. Н-нет. Нет. Это было бы слишком. — Ты врёшь, — придушенно шепнул он, пытаясь удержаться на ногах и чувствуя, что стремительно слабеет. — Там... Там же был твой... — Братишка? — Хоуп снова приблизил к нему лицо и шепнул прямо ему в ухо: — Я ведь сказал, что лучше сам убью его, чем отпущу. А я тоже умею держать своё слово Джини. Ещё как умею.