***
Юнги приехал поздно вечером, почти на закате. И Джин увидел его аэромобиль на подлёте к огромным воротам дома, в котором пират запер его. Всё внутри у Джина поджалось от какого-то иррационального страха, и ему захотелось убежать куда-нибудь, спрятаться, чтобы не встречаться с Юнги, не видеть его лица, не говорить с ним! Потому что ничего хорошего не получится из их разговора, в этом Джин был отчего-то уверен. Перед глазами стояла усмешка Юнги и его голос настойчиво повторял: "Я с просьбами не имею дела. Даже простыми. Просьбы — признак слабости, Джини... Я предпочитаю сделки". Джин понимал, что цена за исполнение его желания будет высока. И — да, он всё равно попросит. Вот только хватит ли у него сил расплатиться? Джин увидел, как тёмная фигура в мрачных, развевающихся на вечернем ветру одеждах вошла в дом, и быстро опустился на дощатый пол террасы, опираясь на гладко обструганные балясины ограждения. Закрыв глаза, Джин спрятал лицо в ладонях. Он понимал, что выглядит сейчас ужасно слабым, отвратительно сломленным, но что он мог поделать? Так всё и было. Он был сломлен, он был слаб. И — да, это было последним, что он хотел продемонстрировать Юнги, однако всё внутри у него дрожало, позорные слёзы жгли глаза, а горло отчего-то было охвачено колючим жгутом. Если он и сможет заговорить с Юнги, то только до тошноты противным дрожащим голосом. И понимая это, он ничего не мог с собой поделать. Его сломали. Нет... Он сломался. Вот сейчас, вот только что, когда понял, что это неизбежно — встреча с Юнги, осознание и полное принятие того, что он, землянин Ким Сокджин, высококвалифицированный борт-инженер ТТА — раб этого человека, мерзавца и пирата, которого он ненавидит. И пусть тот поместил его в царские условия, дела это не меняло. Золотая клетка — всё равно клетка. Видимо, Джин до этого момента не до конца осознавал весь ужас своего положения, убаюканный сладким морским ветром, разнеженный заботой и теплом, которое получило здесь его измученное тело. А вот теперь... Ему придётся не только осознать — ему придётся принять это, принять Юнги как хозяина, а себя — как вещь, принадлежащую этому хозяину. Потому что Юнги заплатил не за его свободу. Он заплатил, как бы дико и страшно ни звучало, за его тело и душу. И теперь он приехать требовать это всё у Джина. И всё же он нашёл в себе силы встать на дрожащих ногах, когда услышал шум в коридоре перед комнатой. Встать и отвернуться лицом к океану, опираясь на перила террасы. Приближение Юнги он почувствовал всей своей кожей, по которой прошла волна острых мурашек, когда до него донёсся терпкий и невероятно приятный аромат — знакомый Джину аромат. Да... Тогда, на Тьерре, где он впервые встретил пирата... На той проклятой планете он "вдохнул" Юнги впервые. И этот аромат пленил Джина, пусть и пьяного. Только воспоминание об этом запахе потом и вызывало хоть какие-то положительные эмоции у него. Потому что он был... прекрасным. Томный, насыщенный, глубокий, с чем-то табачным и острым, словно посреди бархатной подушки блестела золотая игла — жалила, язвила, не давала покоя. — Джини, — тихо прозвучало за его спиной. — Джини... как ты? — Да... Ещё голос. Он по-прежнему был мягким, таким же бархатным, полным неги... приятным. Джин закрыл и открыл глаза, собираясь с силами, и повернулся. Юнги выглядел потрясающе. Тёмные странные одежды, которые, видимо, были или пальто, или плащом, он снял, и сейчас на нём был серебристый костюм, идеально подогнанного по его стройной фигуре с широкими плечами и сильной грудью. Чёрная ткань нижней рубахи с тонкой серебряной вышивкой по ней выглядела очень богатой, однако ничуть не вычурной. Это был странный, отдающий глубоким винтажем костюм, может не самый удобный в дорогу, да и здесь, среди всего этой курортного легкомыслия, выглядевший слишком тяжёлым, но это не умаляло его эффектности. И Юнги был в нём просто воплощением силы и уверенности в себе. Он быстро снял с руки чёрную перчатку без пальцев и протянул руку Джину. — Здравствуй, Джини, — снова мягко сказал он. — Я так рад тебя видеть здесь... таким... Джин молча шагнул к нему и пожал ему руку. Как ни странно, дрожь внутри постепенно успокаивалась при взгляде на спокойное властное лицо Юнги. А в его глазах было лишь искреннее восхищение, которое он не смог скрыть при взгляде на бледного от волнения Джина. Да, Джин и сам знал, что выглядел хорошо в своём обычном просторном серо-бело-песочном наряде из штанов, перехваченных поясом, за который небрежно, с одной стороны, была заправлена шелковистая рубашка. Волосы у него отросли и вились крупными локонами на лбу и по шее. И, наверно, блестели невыплаканными испуганными слезами глаза. Вот Юнги и повело. Однако он держал себя в руках, и лишь хищный блеск в его глазах зажёгся явно помимо его воли. Но он быстро сморгнул пару раз — и снова хитрые лисьи глаза дружелюбно улыбались. — Я... Я рад тебя видеть, — тихо выдавил из себя Джин. — Как долетел? — Без приключений, — с готовностью кивнул Юнги. — Пойдём, там... внизу. Поужинаешь со мной? Джин кивнул, но протянутую ему руку не принял. Они поздоровались, что ещё? Или Юнги снова хотел указать ему на место нижнего, как тогда, при поцелуе? Не стоило. Джин слишком хорошо это помнил. Так что он пошёл чуть позади Юнги, который, помедлив, убрал протянутую руку в карман и, не оглядываясь, двинулся к двери. — Ты упрямый, — тихо сказал он, когда они спускались по великолепной лестнице из белого мрамора. — Прекрасный, пугливый, но такой упрямый принц. Как и был. Знаешь, это даже странно. — Джин молчал, смотрел вниз, напряжённо вслушиваясь в хрипловатый мягкий голос, в котором не было злости или раздражения, только лёгкая печаль и, кажется, усталость. — Странно, но все меняются при разных обстоятельствах. Пережив предательство, сильные чувства, огромную потерю, изменился бы любой. Но не ты. Может, меня именно это и привлекает? — Хочешь меня сломать окончательно? — тихо отозвался Джин. — Как тогда, на Горрее? Понравилось? — Сказал и прикусил губу от досады: злить Юнги нельзя было, нельзя! Но Мин, кажется, и не разозлился вовсе, лишь усмехнулся: — Было похоже, что я тебя ломаю? Настолько было противно? Они вошли в столовую, где стоял небольшой круглый стол, накрытый кружевной скатертью, как на старинных картинках, и уставленный разными лакомствами, которые выглядели невероятно аппетитно. Джин не стал есть свой ужин — в глотку не лезло — так что он невольно втянул невероятно вкусный аромат и торопливо отвёл глаза от стола. Юнги было сделал шаг к нему — явно хотел отодвинуть стул, но Джин торопливо и резковато дёрнулся, чтобы сесть без его помощи. Да что этот пират возомнил? У них что — свидание что ли? Юнги хмыкнул и уселся на своё место. Надо было сосредоточиться. Что он там спросил? — Нет, — тихо начал Джин, когда какой-то незнакомый слуга налил ему вина в высокий фужер на винтообразной ножке. — Мне не было противно. И ты вряд ли мог этого не заметить. Было обидно, что ты сделал это насильно, воспользовался моим положением и моей любовью к Чимину... Он вынужден был остановиться, чтобы перевести дух, после того как у него с губ так легко сорвалось это имя. Чимин... Бедный Чимин, вышвырнутый Юнги, конечно... Он кинул украдкой взгляд на Юнги и тут же покраснел: Мин смотрел на него полным огня взглядом, мрачным, откровенно страстным. Он любовался Джином, он пожирал его глазами, и Джин едва смог продохнуть от того, как неудобно ему стало под этим взглядом. — Я просто соскучился, — тихо сказал Юнги, — не обращай внимания. Продолжай. Джин дрогнул, понимая, что Юнги заметил его реакцию на свой взгляд. — Я знаю, что мы заключили сделку, а это было платой, — неровным голосом продолжил Джин. — Просто до этого ты уважал моё отношение, мой... — Он нервно сглотнул. — Мой страх и мои чувства. А там... — А там ты практически сам предложил мне себя, — тихо сказал Юнги. — Почему я должен был отказаться? — Я сделал это, потому что в отличие от тебя, мне Чимин не был безразличен! — Что же... — Юнги глотнул из своего бокала слегка пенящуюся жидкость (что-то из шипучих вин Земли, видимо). — Если бы так не боялся, если бы хотя бы раз попробовал со мной встретиться и поговорить, а не бегал бы от меня, как капризная девица, ты бы знал, что я бы не причинил Чимину вреда, в любом бы случае вернул тебе твоего мальчика. И тогда тебе не пришлось бы продавать мне свой поцелуй. Джин почувствовал себя уязвлённым и совершенно несчастным. Что он мог возразить? Вернее, он бы мог сказать, что цена ему была бы грош как другу, если бы он не позаботился о своём Чимине. Но разве Юнги может понять это? Он всю жизнь был один, он презирал понятия доверия, любви и дружбы, он никогда ни о ком, наверно, и не заботился, так что... — Хорошо, — сказал Джин. — Я просто... Я хочу заключить с тобой ещё одну сделку. Юнги как-то странно сдавленно крякнул и покачал головой. — В этот раз так скоро... Ты становишься раз от раза всё смелее. — Он кинул на изумлённого Джина горестный взгляд. — А может... Ты просто на самом деле... теряешь силы. Скажи... — Юнги вдруг склонился и накрыл руку растерянно заморгавшего Джина своей тёплой ладонью. — ...птичка моя... Почему, ну почему ты так хочешь скорее улететь от меня? В голосе его была глухая, чёрная тоска. И Джин невольно сжал его руку в ответ, потому что внезапно в его сердце остро кольнуло что-то... Что-то похожее на жалость? Юнги тут же поднял его руку и прижал к своим губам тыльной стороной запястья. Джин в смятении смотрел на закрывшего глаза и явно наслаждающегося этим моментом пирата и не понимал. Искренне не понимал, что происходит. Почему Юнги... такой? Соскучился? Они не виделись с того момента на Бейре, когда пират его забрал, вроде как... около полутора месяцев что ли? Сейчас Джин отчего-то смутно представлял, сколько он уже находится на Свильене. Всё как-то смешалось и внезапно... на какое-то мгновение ему показалось, что всё это — эта столовая, этот ужин, этот мужчина, склонившийся над его рукой, его горячие губы и крепко сжимающие его ладонь пальцы — всё это уже было с ним. Он вздрогнул и невольно потянул руку на себя, пытаясь осознать, почему это ощущение было таким настойчивым, так уверенно захватило его. Что... Что происходит?.. Юнги медленно открыл глаза и пристально заглянул в лицо Джину. — Поешь, прошу, — тихо сказал он. — Тебе нужны силы... Нужны будут. — Он подвинул к растерянно глядящему на него исподлобья Джину хрустальную ёмкость с розовато-серым и явно очень вкусным паштетом. — Это Рузавьель. Мне привезли с Земли. Оттуда, где ты родился, Джини. Я прошу... поешь со мной. Обещаю, что не трону тебя, что не стану больше задевать намёками и вопросами, обещаю, что не причиню тебе боли... Джини, всего лишь ужин. Можно... в этот раз? — Что значит — в этот раз? — сломанно спросил Джин. — Ты говоришь так, как будто... — Все вопросы после ужина, Джини, — тихо, но настойчиво перебил его Юнги и, взяв небольшой крутон, стал намазывать на его серебряным ножом паштет. Джин следил за его ловкими движениями, и они, как ни странно, помогали ему привести дыхание и сердцебиение в порядок. Что же... Один ужин... Почему нет? В конце концов, и приговорённым к смерти тоже дают последний ужин. Ничего плохого во вкусной еде нет. Так что когда Юнги протянул ему идеально ровно намазанный паштетом хлеб, он мягко улыбнулся и, поблагодарив, принял его. Откусил и невольно замычал от восхищения: это было просто невероятно вкусно. Юнги следил за ним внимательно и, увидев реакцию, тоже позволил себе слегка самодовольную улыбку. — Могу я тоже... поухаживать за тобой? — спросил, жуя, Джин. — Чего бы ты хотел? Что-то в лице Юнги дрогнуло, он на секунду показался Джину растерянным, но — лишь на секунду. — Отрежешь мне буженины? — сказал он, указывая на аппетитно истекающий блестящим жирком кусок мяса на серебряном блюде. И Джин, улыбнувшись, взял нож и большую двузубую вилку.***
Трёхлунье на Свильене было в самой яркой своей фазе, и тремя огромными жемчужинами сияли в горящем лёгким сине-серебристым светом небе три Луны, выстроившись в ряд от самой маленькой до самой большой. Воздух, напоенный свежестью океана и сладостью расцветших в саду три дня назад вьющихся огромных нежно-розовых цветов, названия котором Джин не знал, томил его стеснённую тоской грудь. Они стояли с Юнги на террасе уже какое-то время и молчали. На рассказ Джина о том, как его взяли в плен, о корабле капитана Хоупа и его смертельной мести, которая обернулась самым большим несчастьем для экипажа "Сан-Свити", Юнги ответил гробовым молчанием. Нет, он слушал очень внимательно, однако, кроме сожаления, ничего не было на его лице. И жалел он вовсе не о гибели почти всей команды Чон Чонгука — ему было жаль, что именно так воспринимает это всё Джин. — Почему ты думаешь, что они погибли? — спросил Юнги. — Он же сказал, что взорвал шаттл только тогда, когда они вышли. Ты что-то знаешь об этой планете? — Они не выжили, — чуть дрогнувшим голосом ответил Джин. — Я уверен, потому... Он застыл в нерешительности. Говорить, Юнги о том, что это была Клеопатра, он не хотел, потому что именно туда и собирался направиться, когда освободится. Почему-то сейчас ему не казалось такой уж безнадёжной эта мысль. Юнги... Он не производил больше на Джина угнетающего впечатления жестокого и беспринципного человека. Он словно предугадывал настроение Джина, ухаживал за ним за столом так ловко и умело, что Джин невольно проникся некоторым благодушием и в конце, в непринуждённом разговоре о прелестях и трудностях далёких походов в Космос, даже позволил себе посмеяться над шутками Юнги. Юнги, воодушевившись, был лёгок в беседе, остроумен, мягко улыбался, и глаза его лисьи были не хитрыми, а милыми. Джин расслабился. Но ни на секунду он не забывал о своей цели. Так что как только слуги унесли столик с остатками ужина, а Юнги пригласил его на нижнюю террасу, которая выходила также на океан, но тот был скрыт пышной растительностью сада, Джин без его приглашения начал говорить. — Ты уверен, что они погибли, потому что Хоуп всё же спустил по планете чем-то? — тихо спросил Юнги, не дождавшись его ответа. — Я не понимаю, Джин. — Послушай... — Джин вдруг почувствовал, что это всё не то. При чём тут это? Какая разница Юнги, где именно погибли друзья его пленника? — Я ещё раз предлагаю тебе сделку. Я готов... — Он коротко вздохнул и собрал все имеющиеся силы. — ...на что угодно, если ты после этого отпустишь меня. Просто — отпустишь, понимаешь? — Я не отпущу, — тихим эхом отозвался Юнги. — Почему постоянно эта дикая затея? Ничего не изменилось и не изменится. Не отпущу. — Внезапно он сделал шаг назад, а потом обнял Джина со спины и замер, прижимаясь лбом к его плечу. — Я не могу тебя отпустить, потому что в этом случае ты никогда... ты уже не вернёшься ко мне. Я больше тебя не увижу. Джин сглотнул и горько усмехнулся: — Боишься потерять то, что отдал за меня? Но я бы мог... — Не то, Джини, не то, — ответил Юнги. Тихо ответил и печально. Без злобы, без раздражения. Будто ожидал этого. — Пожалуйста, Юнги, — с тихим отчаянием сказал Джин. — Я не смогу здесь... больше. — Посмотри, разве и этот мир недостаточно хорош для тебя? Джин замер. Медленно закрыв глаза, он невольно стиснул руками перила террасы. Нет. Этот мир, который хотел подарить ему Юнги, был прекрасен. Он просто был не для Джина. — Ты ведь хочешь отправиться за ними? — тихо спросил Юнги. — На ту планету? Хочешь? — Хочу, — отозвался Джин. К чему это скрывать? — И не хочу, чтобы ты попытался меня остановить, решив, что всё же не можешь меня отпустить. Поэтому я хочу заплатить тебе за это. — А если нет? — бесцветным голосом спросил Юнги. — Если не отпущу? Запру здесь, заставлю ждать меня? В его голосе была не угроза — обдуманное, хотя и до странности проникнутое безнадёжностью предположение. И у Джина внезапно всё сжалось от острого ощущения бесполезности его попыток убедить этого человека хоть в чём-нибудь. Он кинул быстрый взгляд вниз, в сад. Там, впереди, была дорожка, которая вела к морю, вернее, к спуску с холма, на котором стоял дом. Джин видел её со своего второго этажа, но не знал, чем она там, за деревьями, кончается. И отсюда тоже было не видно, пологим или отвесным был этот спуск, но там наверняка был воздушный лифт, даже если берег и был обрывистым. Джин закрыл глаза, и неожиданно перед ним встал один из его кошмаров, который снился ему последним, перед тем как Хрул стал давать ему свой волшебный отвар: кровь на острых камнях и гаснущее за высокими острыми скалами солнце. И боль... Джин порывисто вздохнул и поёжился. И тут же руки Юнги стали крепче. — Даже не думай, — прошептал он Джину на ухо. — Больше нет. Ты никуда не денешься от меня, Джини. Я держу тебя крепко, а надо будет — свяжу. Больше не отпущу, слышишь? — Больше? — горько переспросил Джин. — Будешь здесь со мной постоянно? Пасти будешь, как овцу? Может, ошейник раба на меня наденешь? В холодное железо — и к постели? Он прикусил до крови губу, чтобы не зарычать от злости, которая чёрным облаком всё сильнее кутала его. "Если рвануть, — мелькнуло в голове, — можно отсюда спрыгнуть — и к выходу. Пусть попробует поймать, а там, может..." — Расслабься, — вдруг резко приказал Юнги. — Не смей, слышишь? Это всё бесполезно. Здесь всё под электроплитами и силовыми полями. Я... подготовился. Слушай. — Он развернул Джина насильно в своих руках. — Хорошо, послушай, — повторил он, внезапно словно теряясь под острым взглядом своего пленника. — Не думай, что мне жаль валюты, что я за тебя заплатил. Я выкупил тебя с одной конкретной целью: чтобы подарить тебе покой и свою... — Он запнулся. — ...заботу. Но ты, к сожалению, ранен слишком сильно. Смертельно. Я многое сделал... то есть... — Юнги быстро опустил и снова поднял на Джина глаза, словно подбирая слова. — Я многое могу сделать, чтобы ты забыл свою боль, но это всё не работает. То есть... не сработает. Я попытался сегодня в последний раз. Так что — хорошо. Я исполню твою просьбу. Джин замер, выжидательно глядя на него и боясь верить и надеяться. А Юнги вдруг развернулся и потянул его за собой. В комнате слуги уже поставили им столик с хрустальными бокалами и множеством бутылок с разным алкоголем и закусками. Но Юнги подвёл Джина к креслу и толкнул, заставляя сесть. Джин послушно плюхнулся в него, а Юнги тут же подвинул к его креслу другое и сел — близко, касаясь своими коленями колен Джина. — Хочешь сделку? — тихо спросил он. Джин кивнул, впиваясь в него пристальным взглядом: если чёртов пират играет с ним... — Тогда назови мне ещё раз те условия, на которых ты хочешь её заключить. — Ты отпускаешь меня, даёшь мне полную свободу и больше никогда не преследуешь меня, — чётко выговорил Джин. — Боже, да ты просто зациклен на этой своей свободе, — чуть раздражённо и совершенно непонятно усмехнулся Юнги. — Только вот нет же. В обмен на то, что я у тебя потребую, я отвезу тебя на ту планету, на которую ты так стремишься попасть. Но там... стой! — Он резко оборвал попытку Джина возразить. — Я говорю! Иначе пойдёшь в свою комнату без сделки! Джин зло зыркнул на него глазами, но возражать не стал. И Юнги продолжил: — Я довезу тебя туда, Джин. И отпущу. То есть... Дам тебе шаттл, чтобы ты спустился на эту планету. И не буду противиться твоей воле, если ты захочешь там остаться. Не буду чинить препятствий тебе, в каком бы состоянии ни была эта... таинственная планета. Клянусь. Джин закрыл глаза. Что же... в принципе, он был в выигрыше. На самом деле, как бы он стал добираться до Клеопатры, он не думал, когда формулировал про себя своё желание вырваться из рук Юнги. А так... Пусть. Юнги умел держать слово. Осталось лишь понять, как пережить то, что пират потребует взамен. — Хорошо, — твёрдо сказал Джин. — И что я должен сделать, чтобы ты... выполнил свою часть сделки? Юнги хмыкнул. — Ты всё и сам отлично знаешь, — сказал он, и в его голосе не было насмешки или злорадства. Только уверенность и... лёгкое возбуждение. Джин на самом деле знал. Он открыл глаза и тут же невольно отпрянул: Юнги наклонился ближе к нему, и его глаза сейчас были совершено чёрными от возбуждения, от предвкушения, от страсти. И Джин ощутил панику. Настоящую, нарастающую внутри медленно, но неизбежно. "Нет, нет! — стискивая зубы, заполошно подумал он. — Я смогу! Это цена! Я смогу, нет, нет! Я должен!" Он кивнул, быстро опуская взгляд, чтобы Юнги не увидел там тоску, и выговорил: — Хорошо, я... я понимаю. Как и... где? И... когда? Сколько... сколько раз? То есть я хотел узнать, как долго я буду должен... Он с ужасом понял что теряет нить, потому что рука Юнги опустилась на его колено и, слегка огладив его, двинулась по бедру к паху. Джин вцепился в подлокотники и мучительно-туго сглотнул. Опять... Сейчас его опять будут принуждать, сейчас его снова поставят на колени и заставят... Он вдруг почувствовал лёгкую тошноту и снова глотнул. Нет. Нет! Он сделает всё так, как надо. Юнги же, не сводивший с него глаз, вдруг ухватил его за руки и, шепнув: — Иди ко мне, Джини, — потянул его на себя. И он поддался. Послушно приподнялся и неловко взобрался на колени Юнги, который откинулся в своём кресле и заставил Джина улечься на свою грудь и положить голову себе на плечо. — Я мечтал об этом столько, что сейчас не знаю, чего хочу больше, — тихо, даже словно бы посмеиваясь, сказал Юнги. — Ты такой высокий, ты такой сильный... Все, кем я пытался тебя заменить, были такими чужими, а ты... Ты кажешься таким родным в моих руках. Джин прислушивался к его мурчащему, довольному голосу, пытался сосредоточиться на нём, но мог лишь с бешено колотящимся сердцем ощущать, как ладони Юнги ласково гладят его спину, забравшись под его рубаху, касаясь его кожи, влажной от волнения. — Джини... — пробормотал Юнги. — Мой Джини... Твой поцелуй свёл тогда меня с ума — и я отпустил тебя, хотя ты был у меня в руках. Я не должен был тебя отпускать, я должен был вышвырнуть тех... двоих, а тебя... Может, если бы ты не был в таком отчаянии, если бы твоя душа не была так изломана, тогда... Может, ты смог бы полюбить меня? — Про... прости, — задохнулся Джин, ощущая, как одна рука Юнги нырнула ему в штаны и стала мягко оглаживать его половинку. С ужасом Джин понял что Юнги хочет прямо здесь и сейчас, не даст Джину подготовиться... ни телесно, ни морально. — Подожди, — умоляюще прошептал он, — так ведь... Ведь так нельзя... — Джини, — ласково прошептал ему в ответ Юнги, — всё можно, поверь... Я хочу, безумно тебя хочу, понимаешь? Один раз. Ты слишком долго мучил меня, долго бегал, долго отказывался от меня. Так что я больше не стану ждать и надеяться на чудо. Я ненавижу чудеса: они всегда ложь и стоят слишком дорого! — Юнги прижал его к себе так сильно, что Джин невольно застонал от боли в стиснутом теле. А Юнги между тем продолжил шептать: — Эта ночь — подари мне её, будь со мной ласковым, будь послушным и дай мне... дай... И я дам тебе то, чего ты так отчаянно жаждешь... Глупая моя, дикая моя звезда... далёкая... прекрасная... — Его голос стал прерывистым, он мял задницу Джина уже откровенно. — Ты так... такой... Ты так хорош, Джини! Как же я о тебе мечтал! Я не смогу ждать теперь, когда всё решено, Джини, когда больше нет надежды... Не смогу. Больше нет. Ты дашь мне сейчас, слышишь? Слишком часто ты ускользал, слишком... Встань! Голос Юнги стал властным. Джин тут же встал. Колени его подгибались, руки тряслись, но он не посмел ослушаться, когда Юнги стал подталкивать его назад, не позволяя повернуться, стискивая его плечи и, не отрываясь, глядя в его глаза. Джин покорится, он сможет. Юнги должен взять, что хочет, Джин должен оплатить сделку. Одна ночь. Только одна ночь — и он свободен. Это очень выгодная сделка! Джин не может её упустить, не должен, права не имеет!.. Юнги накинулся на него, как только за спиной Джина оказался огромный диван, который стоял в чуть затемнённой части гостиной. Мин повалил оторопевшего от его напора парня навзничь и тут же схватил потянувшиеся было в сопротивлении руки за кисти вверх. — Ухватись так, — прорычал он на ухо Джину, пальцы которого ткнулись в перекладины подлокотника. — И не мешай мне, Джини... Тебе лучше мне не мешать. Джин стиснул зубы и зажмурился, почувствовав, как зубы Юнги прикусили его шею, а руки дёрнули в стороны рубашку, которая тут же с треском порвалась по линии выреза. То, что Юнги не будет с ним ни нежен, ни острожен, Джин понял сразу, так что он лишь тихо и жалобно замычал, когда ощутил, как горячие, кусачие поцелуи Юнги спускаются по его шее на грудь. Это было мокро, жарко, невыносимо приятно — и омерзительно одновременно. А ещё у него внезапно остро и болезненно заныла метка, пуская через весь позвоночник пронизывающие молнии. И когда Юнги с силой прикусил его сосок, Джин не выдержал. Так с ним мог делать только один человек, только один! Только он мог так касаться Джина, только он мог лапать его, кусать и целовать. И этого человека больше не было в этом мире. Так неужели Джин позволит кому-то... а особенно ненавистному пирату!.. занять его место?! Закричав в ярости, Джин изо всех сил оттолкнул Юнги, и тот скатился с него, ловко приземлившись на одно колено рядом с диваном. Джин же, вскочив, быстро стянул на груди рубаху. — Я не могу, — задыхаясь, сказал он, — не могу! Я хочу... Я правда, хотел бы... быть честным с тобой и заплатить, но... Я не могу. Глаза щипало, в носу тоже, ныла спина, заставляя его горбиться, губы погано дрожали, горло стискивали слёзы, всё внутри переворачивалось от ненависти к себе и своей слабости, но он на самом деле был бессилен: никогда не позволит он Юнги прикоснутся к нему. Никогда. Ни Юнги, ни кому бы то ни было ещё. Увы. Юнги же медленно поднялся и встал в шаге от него. Джин чувствовал на себе его пристальный взгляд, тепло распалённого страстью тела, но... Не чувствовал ни бешенства, ни злобы. Подняв на Мина робкий взгляд, Джин широко распахнул глаза: Юнги был, казалось, совершенно спокоен. Он смотрел на Кима с лёгкой жалостью. — Я так тебе противен? — не возмутился — уточнил он. — Нет, нет, — помотал головой Джин, снова зажмуриваясь, потому что внезапно голова у него закружилась от страха и отчаяния. — Нет, Юнги, нет. Но я не могу... Я принадлежу только одному человеку. Прости, но я не могу... отречься от него. — Даже для того, чтобы последовать за ним? — выгнул бровь Юнги. — Кажется, такой была твоя цель? — Д-да, — едва слышно проговорил Джин. — Но я не... я не смогу. — Ладно, — внезапно скупо усмехнулся Юнги. — Могу понять. Это до ужаса тупо, но имеет право быть. Хотя бы выпей со мной, принцесса-недотрога. Он развернулся и, подойдя к стене, вдруг повёл над ней рукой. Словно по волшебству, она разъехалась, и перед изумлённым взором совершенно потерявшегося Джина возник шикарный бар, набитый бутылками и бокалами. Юнги достал какую-то странного вида пузатую бутылку и пару невысоких вытянутых рюмок. — Это баррерский эль, — повернувшись к Джину, сказал он. Поставил рюмки на столик с закусками и, быстро откупорив бутыль, налил по глотку в обе. Поднял одну и кивнул на вторую Джину. — Давай, мой смельчак. Отказать Мин Юнги, когда он уже почти ебёт тебя, и остаться в живых — это, знаешь, редко у кого получается. Джину показалось, что на миг — один лишь миг, — в голосе Юнги прозвучала злоба, но на лице его была всё та же лёгкая усмешка. А Джин так устал! Не понимая до конца, что происходит, он просто взял рюмку и, даже не чокнувшись с протянувшим свою Юнги, глотнул. Эль был божественно хорош, сладок и духовит: что-то ягодное, с травами, в меру пряный, отдавшим тут же в нос чем-то освежающим. Юнги проводил это движение Кима сожалеющим взглядом и... поставил свою рюмку обратно на столик. — Знаешь, что на самом деле привлекает меня в тебе, мой милый Джини? — негромко спросил он. Джин застыл, не отводя взора от рюмки Юнги, в которой по-прежнему блестел ядовито-красным невыпитый эль. — Ты... — Джин попытался спросить, что это значит, но внезапно сознание его стало заволакивать каким-то лёгким пьяным туманом. В голове что-то мягко бумкнуло, а ноги отказались держать его. И Джин, изумляясь тому, что это происходит, плюхнулся обратно на диван. Юнги же шагнул к нему и склонился, низко, заставляя Джина откинуться на спинку дивана. Но не потому что ему было неприятно: просто вблизи лицо Юнги показалось ему почему-то таким смешным, таким милым, что его захотелось рассмотреть повнимательнее. Оно словно поплыло рябью, дёрнулось в разные стороны, будто пластичная маска. Это на самом деле было очень забавно, так что Джин захлопал глазами и растянул губы в улыбке. — Юнги-и... — протянул он. — Почему так... Голова заплывала розовой ватой, а в груди почему-то томно тянуло что-то — нитью прямо в пах. И Джин растерянно положил руку на свой член: тот медленно, но верно наливался желанием, потому что Юнги так пах... — Юнги, — повторил он... — А что здесь... мхм... такое... А? Лицо Юнги вдруг исказилось странной усмешкой, опасной, но... привлекательной. — Ты такой красивый, — искренне сказал Джин, ощущая непреодолимое желание погладить себя и одновременно потрогать растянувшиеся в ухмылке губы Мина, чьё лицо опять мерцало странно, подрагивало от каких-то странных перепадов, словно было не уверено, в какой форме остановиться. И Джин протянул руку, чтобы остановить это мерцание. Он наткнулся на шею Юнги и обнял его, зарываясь в его жёсткие густые волосы, а второй рукой продолжал ласкать себя, ощущая, что с этим что-то не так, только вот... что?.. — Юнги... — прошептал он, глядя в чёрную непроглядную тьму в затягивающих его зрачках глаз напротив. — Почему мне так хочется... Что это было... там... — Он медленно сморгнул, пытаясь уловить собственный вопрос — о чём он хотел спросить?.. — Эль, Джини, всего лишь эль, — сказал Юнги, и тон его был почти ласковым, хотя было в нём что-то, от чего Джин поёжился. — И немного сгущённого газолина. Великолепная вещь, скажу я тебе... Так вот, звезда моя... Ты невыносимо умён — и столь же очаровательно глуп. Джин хихикнул , потому что это было смешно: нельзя было быть глупым и умным одновременно, и то, как вздохнул Юнги, уставившись на него после этого хихиканья, было очень мило. — Я трахну тебя, Джини, — сказал Юнги, — слышишь? Трахну так, чтобы забрать то последнее, что ты мне можешь дать, проклятый... Ты должен мне заплатить, не так ли? Потому что всё безнадёжно, Джини. Ты всё равно злобным ослом будешь лезть в это пекло. Ты будешь прыгать со скалы, ты будешь кидаться под аэромобиль, ты полезешь в драку с охраной, чтобы тебя грохнули... Потому что ты идиот, Джини. Но... О, звезда моя... Как же ты невыносимо прекрасен! И он, ухватив Джина за кудри, заставил его отклонить голову назад и впился в его губы. В голове у Кима что-то лопнуло, заструилось сладким, невыносимо приятным, пахнущим травами и ягодой соком, и он застонал от удовольствия: Намджун целовал его так страстно, так нежно и так вкусно... как и всегда... — Джуни, — прошептал он, когда его альфа, негромко рыча, стал жадно облизывать ему шею, — я так... скучал... — Да... Да, звезда моя... я тоже по тебе скучал... — И мягкие карие глаза заглянули Джину в душу, а потом губы Намджуна дрогнули и он улыбнулся. — Джун, значит... Как же я ненавижу эту мерзкую планетку, кто бы знал... Хорошо, звезда моя... — Он прильнул к безвольным губам сладким поцелуем, нежным, полным чувства, а вылизав постанывающему от наслаждения Джину рот и доведя его до головокружения, прошептал: — Я буду сегодня для тебя тем, кем ты захочешь, звезда моя... И за это ты наконец-то станешь моим.