Убей или будь убитым

      В который раз поерзав на чрезмерно вычурном кресле, Инэс выдыхает сквозь стиснутые зубы. Ноги, как и шея затекли, спина болела от неудобной позы, а пальцы ног кажется окаменели. Стены монетного двора были толстыми и бетонными, а потому создавалось впечатление будто ты пребываешь в чёртовом склепе. Она даже успела пожалеть, что сняла ботинки. Так или иначе, пока ноги были обволочены в обувь, которая была настолько тяжёлой, что казалось, ею можно пробить череп человека, холод не казался таким резким.       Удивительно, но девушка почти не испытывала страха, резко выделяясь на фоне остальных девушек, что находились в комнате. Те тряслись, как одинокий кленовый листок в конце ноября. И то ли беспечная уверенность, то ли приближающаяся маниакальная стадия заставляли девушку вечно ёрзать, бухтеть себе под нос, заламывать пальцы всех конечностей и вечно въерошивать волосы. Мысли неприятным комком роились в голове, походили на клубок спутанных ниток, из которого невозможно выделить и одной ниточки, не порвав её и не замотав в узлы. Размышления по поводу убийства Эллисон, переживания за участь бедняги Тринадцатого и обдумывания последующих действий Васкеса беспечно смешивались с возмущениями о бессмысленности вычурного кресла, желанием кушать и тщетными попытками вспомнить имя черноволосой красотки-грабительницы.       Очередная попытка поменять положение отдалась болью в засидевшейся пятой точке и захолодевшие пальцы ног чуть покалывали. –Прости… — раздражённая ситуацией протягивает Инэс, привлекая внимание не только здоровяка, к которому обращалась, но и удивлённых девушек вокруг. –У вас нету какого-то одеяла? Костюма ещё одного, носков теплых, да хоть чего-то?! — если и есть более мерзкое проявление диагноза, поставленного девушке, так это подобные выходки в маниакальную стадию. –Нет. — голос обдает холодом Инэс, заставляя стушеваться. Здоровяк не намерен водить беседы, это очевидно, а взгляд его громко голосил о том, что подобные выходки впредь будут присикаться приставленным ко лбу дулом пистолета. –Херово вы подготовились — тихим голосом бухтит под нос девушка, змеёй изворачиваясь на небольшом кресле, в попытках принять удобное положение.       Время идёт для разных лиц различно говорил Шекспир и нам, бесспорно, необходимо признать эту истину. Оно равномерно, предсказуемо, размеренно, но в то же время скоротечно, хаотично и спешно. Иной раз, время вспышкой событий проносятся мимо, да с такой скоростью, что мы еле способны уловить его. В другой же ситуации, минуты вяло перетекают в часы, а те безмерной цепочкой плетутся один за одним, с каждой последующей секундой, с каждым размеренным тиканьем часов будто оставляя вмятину на коже — свидетельство того, что время продолжает идти, хотя мир вокруг, кажется замер.       Так было в Монетном Дворе. Под окнами строения кипела жизнь, полиция и разведка бились в остервенелые попытках предпринять хоть какие-то действия. Злой гений Профессор, погруженный в собственный план, тешился сладостью первых побед. Мир нёсся вперёд с огромной скоростью, менялось всё, лишь только Монетный двор оставался центром вселенской тишины.       Молчали, изредка всхлипывая заложники. В кабинета Артуро, где собственно говоря и почивала наша героиня, тишина была столь невыносимой, что даже звенела в ушах. Грабители неспешно шагали по зданию, выполняя отведенные им поручения. Замерло всё, даже дыхание становилось тут медленнее. Беспрерывно и резво шумели лишь печатные машины. Они свидетельствовали о том, что мир не стоит. Он несётся вперёд, а значит, нестись вперёд должны и присутствующие в Монетном Дворе.       В ком-то теплилась сладкая надежда выбраться. В ком то поселилось отчаяния. Кто-то тонул в истерике, плекал в себе отчаяния. Ну а кому-то доводилось плекать в себе магический дар: кто-то плекал в себе новую, растущую жизнь.       Вводя Монику в кабинет, Денвер выглядел обеспокоенным и тут же переманил на себя взгляды присутствующих в комнате. Кто-то с жалостью глядел на Гастамбиде: нашлась и та, кто протянув руку, помогла заплаканной девушке сесть на небольшой диван. Остальные глядели на грабителя, и Инэс не стала исключением. Сделав свое дело: усадив бедняжку Гастамбиде туда, где ей явно будет спокойнее, он на пятках развернулся, готовый тотчас покинуть комнату. –Прости — выпаливает Инэс, не до конца осознавая собственные действия. Денвер не поспешил разворачиваться к ней лицом, он лишь повернул голову в её сторону, тем самым показывая, что он внимает. –Прошу, принеси хоть что-нибудь теплое. Тут же совсем не топят, окаменеть можно. — спина мужчины, поверьте, эмоций никаких не выражала, а лицо его было недоступно взору Инэс. Она могла лишь тонуть в догадках, какой спектр эмоций разыгрался на лице грабителя и от чего он замер в такой скверной нерешительности. Затылок Дюран, напротив, обжигался таким красноречивым взглядом Осло, что Инэс с трудом сглотнула слюну: мужчина, который уже отказал Инэс в этой просьбе, явно был не в восторге от наглости девушки. –Я могу принести спальный мешок — наконец разворачивается Денвер, перед тем озарив свое лицо подобием полуулыбки. Инэс отвечала тем же, с благодарностью в глазах.       Секундный зрительный контакт как нельзя лучше раскрыл для Инэс юношу, мнение о котором колеблится от «чёртов псих» до «а он довольно милый». Это был простодушный, незамысловатый паренёк, чьи преисполненные минутной добротой глаза мгновенно предали грозному лицу необходимых долблестных ноток. То был парень, полон незапятнанной любви и при ином воспитании стал бы истинным джентльменом. Неравнодушие — редкое качество даже для высшей прослойки общества. Для низшей же, членами которой являлись и Инэс и Денвер, это была несказанная роскошь и что-то сродни фантастике. Лишь морщины на лбу, проблёскивающее недоверие в глазах и вспышки ярости не дают возвести над макушкой парня нимб и так же дают осознание того, что о воспитании или хорошем детстве речи и не шло. –Хорошо, подожди чуток — завершает недлительную беседу парень, наконец покидая комнату в которой он изрядно задержался.       Приятный осадок остался в глубине души девушки и та, не в силах убрать расплывшуюся на лице улыбку, откидывает голову на кожаное кресло. Взгляд женских глаз, что неспешно плыл по комнате неожиданного натыкается на побагровевшие от злости глаза громадного налетчика. Его пальцы нетерпеливо постукивали по рукояти пистолета, а зубы были сжаты. Улыбка на лице Инэс постепенно спала, а брови напротив поползли вверх. Зрительный контакт был невыносим, и сладкий осадок беседы с Денвером сменился подобием тревоги. Дюран, не в силах более выдерживать давление от взгляда Осло, издает громкий, отрывистый смешок, подходящий на истерический и сильнее поджимая коленки к груди, поворачивается к нему спиной.       И вновь мерзкое ожидания. Его медлительная вязкость может сравниться лишь с потоком противных размышлений — тех самых размышлений, которые возникают в голове в моменты звенящей тишины и занимают собой все пространство. Тишину, это чертово явление, царившее в комнате с самого утра, нарушала лишь Гастамбиде. Она то приподнималась с кресла, бубня себе под нос что-то столь неубедительное, что грозный Осло не удосужился издать и звука в ответ. То истерично потирала ладони, теребила вьющийся светлый локон, металась взглядом от угла к углу и неизменно возвращалась к стойке для одежды. На ней висело одно единственное пальто: простое, но не безвкусное — именно то, что нужно директору Монетного Двора, во имя поддержания своего авторитета не действиями, а дорогой одеждой. Это пальто обладало каким-то особым магнетизмом для Моники, ведь взгляд её непременно возвращался к одежде и те из заложников, кому наконец удалось найти компромисс с внутренней истерикой и вернутся в мир реального времени, стали замечать неладное в поведении молодой секретарши. –Можно…? — наконец подрывается с места девушка, указывая пальцем в столь абстрактную точку в пространстве, что понять чего именно желает Моника было попросту невозможно. –Что? — незамедлительно реагируя, Осло сжимает пистолет в руке, направляя его на Монику. –Воды — кивок головой был знаком согласия, а потому Моника, пускай и робко, тянется к бутылкам с водой, покоившемся на столе Артуро. –Сядь — приказательный, холодный тон — признак того, что ей действительно стоит незамедлительно исполнить приказания. Но вот только девушка медлит, топчась на месте и Осло, наш грозный сторож, явно не приходит в восторг от непослушания. –Я сказал сядь! — то ли не умея, то ли не желая придавать грубым нотам голоса хотя бы грамм теплоты, он почти кричит на бедняжку, от чего бутылка воды, что была еле как обхвачена ватными пальцами, тут же летит на пол. Она резко приседает и без тени нерадивых замыслов поднимает злосчастную бутылку — это видел Осло, это видели те из заложников, кто по собственной невнимательности видел лишь верхушку айсберга в любой ситуации.       На деле же вторая рука Гастамбиде ловким движением пальчиков проникает в карман мужского пальто и она ловко, в стиле лучших карманниц, выуживает оттуда телефон. Инэс лишь закусывает губу, не выражая никаких эмоций. Сидящий за столом Осло видел каждого заложника как на ладони и изменения в лице Инэс, что всё это время наблюдала за действиями Моники, навлечет на Гастамбиде внимания Осло, а следом за тем — огромную беду.       Будто играя в незамысловатую игру, кто-то свыше никак не хотел отдавать победу Монике, а потому посредством грязного блефа навлекал на беднягу всё новые препятствия. Таким препятствием и оказался будто выросший из-под земли Денвер, в руке которого был зажат пакет с лекарствами, а под подмышкой был зажат обещанный спальный мешок. Он смотрел на Монику серьезно — даже чрезмерно, как показалось в тот момент Гастамбиде. Для неё было неожиданностью, поднимаясь на ноги, упереться в этот прямолинейный взгляд налётчика от чего она, еле сдерживая дрожь, раз за разом сглатывала слюну и кусала губы. Слишком много интриг, слишком много небезопасных затей, как для беременной секретарши. –Они принесли таблетки — протягивает Денвер, парой шагов подбираясь ближе к креслу Инэс и при том сохраняя хрупкий зрительный контакт с Моникой. На колени Дюран приземляется громоздкий спальный мешок, а вместе с ним — вместительный пакетик таблеток. –Раздай — командует парень, лишь раз глянув на Дюран — чтобы получить в её взгляде согласие и благодарность за услугу.       Денвер продолжал что-то настойчиво говорить Монике, на что та в нерешительности качала головой. Благо, суть их диалога Дюран не улавливала, увлеченная своим поручением. Она с неким удивлением и мгновенно следующим за ним разочарованием отметила, что таблетки, доставшиеся ей вовсе не те, которые она пила ежедневно, а значит в их действенности или напротив бездейственности она не могла быть уверена. «Дьявол!» — чертыхнулась девушка, заваливаясь на свое кресло, и размышляя над хвалённым и таким действенным законом подлости. Находясь в заложниках, она предпочла бы быть полностью уверенной в препаратах и том, что они успешно предотвратят непредсказуемые приступы.       Непозволительно удобно развалившись на кресле, перед тем укутавшись в спальный мешок, как в одеяло, Инэс долго крутила пачки с препаратами в руках, раз за разом пробегаясь глазами по уже приевшимся строчкам на задней сторону упаковки: «Медицинский состав» и «Побочный эффект». Наконец приняв неустойчивое решение рискнуть, она тянется рукой к бутылке воды: не будь Осло чёртовой недалёкой занозой в заду, он, безусловно, подал бы злосчастную бутылку. Только вот заложницу он на дух не переносил, потому и желание оказывать ей помощь отнюдь не возникало. Спустя несколько тяжёлых попыток дотянуться до злополучной бутылки, она наконец находится в руках Инэс и та, состраивая гримасу безоговорочного победителя, пренебрежительно криво улыбается безэмоциональному Осло и наконец открывает чёртову пачку таблеток.       Стоило ей сделать это, как тонкие пальчики замирают в воздухе, а во рту моментально пересыхает. Сердце ускоряет ритм биения, а глаза мечутся в непонимании. Так или иначе, за мгновением потери самоконтроля, тут же пришло полное, холодное самообладание. Нельзя было забывать — Инэс находится на чеку у сторожащего их Осло, а значит, любое изменение в её настроение, даже в мимолётным выражении лица, приведет к по меньшей мере, крупным подозрениям. Сильнее натянув на руки спальный мешок, что как нельзя лучше согревал её, от чего холод струившийся по телу перерос в согревающее тепло, она лёгким, почти незаметным движением выуживает небольшой клочок бумаги из коробки с препаратами. Записка была сложена в несколько раз, потому отменно помещалась в женской ладошке. Ловким движением, Инэс проталкивает исписанный кусочек бумаги в левый рукав и тут же спешит достать руки из спального мешка. Причина спешки — чёртовая проницательность неприязненно настроенного Осло.       Уж чему научилась Дюран за годы работы — включать сногсшибательного таланта актрису. Потому и сейчас она моментально скрывает любой намек на растерянность, удивление или радостное предвкушение. На смену этим эмоциям приходят искусно изображённые безразличность, усталость и безмятежное спокойствие. С видом преисполненным гармонии и безмятежности, она проглатывает две таблетки: бупропион и ламотриджин. Девушка недовольно морщит носик, когда горький вкус таблеток на языке не удается запить глотком воды, а потому она повторяет попытку. Гадкий привкус, всё же, никуда не делся и она в который раз за час упомянула дьявола в мыслях. Неизвестные ей до сей поры таблетки с первых секунд приема зарекомендовали себя, как редчайшее дерьмо.       А в то время разговор Моники и Денвера всё продолжался. Голос грабителя дрожал всё сильнее, от неохотно скрываемого напряжения, в то время как девушка еле глотала слёзы. Обрывками невнятных фраз этот диалог долетал до ушей Дюран, но не особо волнуясь об этой беседе, она продолжала размышлять над таинственной запиской и тем, каким образом кусочек бумаги, который она успела мысленно возвысить святостью, оказался в упаковке её лекарств. Будто задремав, она прикрыла глаза в полной мере предаваясь удовольствию построения теорий и будто забывая о материальности окружающего её мира.       Но стоило вкрадчивому голосу отдаленным шумом разнестись где-то вне кабинета, Инэс распахнула глаза, обрамлённые плотным рядом густых ресниц. Берлин неспешно связывал слова в фразы, а Инэс, ведомая неизвестными помыслами, вслушивалась в каждую нотку этого ненавистного мужского тембра. Разговор грабителей и заложницы мгновенно стал чем-то поистине интересным для Инэс и она потупила взгляд за открытую дверь. Пускай фигур за ней видно не было, она понимала — спорящие находятся рядом, через чур близко к кабинету. Через чур близко, чтобы водить подобные разговоры.       Удивительно, как мгновение, битый десяток секунд способен с ног на голову переменить русло беседы. В тишине, в этой давящей пучине разносортных переживаний и рассуждений, приглушённый сигнал телефона походил на оглушающий пушечный выстрел и заставил сердце каждого сжаться. В ту пугающую минуту дыхание задержали все: и Берлин, эмоция на застывшем лице которого была столь же непонятна, сколь устрашающа. Моника, для которой этот тихий десяток секунд мог бы стать последним в жизни. Инэс, которая к своей большой радости, была не более чем почетным зрителем.       Чувствуя себя гостем на этом представлении, она медленно отклоняется вперёд, так, чтобы напряженные фигуры Берлина и Моники хотя бы отдаленно были ей видны. На что неугомонный Осло весьма выразительно откашливается, вновь укладывая пистолет в свою широкую ладонь. Его взгляд выражал все те фразы, которые сам он сказать был не в силах. Преобладало, безусловно, немое желание убить до неприличия любопытную Дюран. –Иисусе, ты до чёртиков вредный! — стонет девушка и лицо ее выражает недовольство тем, что от созерцания устрашающей картины её оторвал агрессивный амбал.       Впрочем, бесплатное представление быстро подошло к своему логическому завершению: первым сцену покинул Берлин, а затем и Денвер вместе с подгоняемой дулом пистолета и криками Моникой. Девушка кричала, рыдала и била спину грабителя. Такой участи, по правде, нельзя пожелать и злейшему врагу. Страх сжирал её, но не так сильно, как наше хваленное, невыполненное «Потом».       Пальцы Инэс предательски тряслись, то ли от холода, что воцарился в здании, то ли от того, что весь день Инэс отчаянно морозило. Всё же, она продолжала разворачивать записку, то покашливаяя, то сморгая носом — всё для того, чтобы стороживший её с другой стороны дверцы грабитель не услышал даже мимолётного шума бумаги в её руках. Безусловно, кабина туалета служила укрытием, но недостаточным, чтобы читать неизвестного происхождения записки. Наконец, небольшой кусочек бумаги полностью развернут. Он подрагивает вместе с пальцами Дюран из-за чего и без того криво выведенные буквы плывут перед глазами.       Во рту моментально стало сухо, сердце ускорило свой ритм и все же это была скорее приятная тревога, чем истерика. И лишь когда нахлынувших эмоции прошли, губы Инэс расплылась в недоброжелательной усмешке, а глазки хитро сощурились. Выделенный знакомым почерком, а именно почерком Васкеса, текст гласил: «Придерживайтесь плана. В полиции уже работает наш человек».       Не просто оповещение о случившемся — скорее пламя надежды отобразилось на бумаге и девушка, чьи губы расплывались в хитрой улыбке все более и более с каждой секундой, вновь изображая присуп кашля, ловко порвала записку.       Пристально и с удивительной гордостью наблюдая, как клочки тонут в унитазе, она вдруг ощутила себя всесильной. Поток смывавшейся воды унёс бумагу в никуда. Голос Осло, что в который раз подгонял её, остался без должного внимания. Лишь необъятный огонь мести разгорался в душе Дюран, занимая все её мысли.

Мир ещё узнает, на что способны наемные убийцы сеньора Альфредо Васкеса.