Убей или будь убитым

      Удивительно, как одно лишь присутствие Тринадцатого способно было успокоить девушку. Мысли наконец стушевались, и сама она мало помалу расслаблялась, всем телом облокачиваясь на холодную стену. Девушка даже позволила себе с удовольствием прикрыть глаза и почти задремала, ощущая постоянное прикосновение плеча напарника к своему. В этом блаженном моменте она почти забыла о своём глубоко дерьмовом положении, пока тихий шёпот Тринадцатого прямо над её ухом нагло не вырвал её из грёз в реальность. –Как мы будем действовать? — перешептываться было дозволено, но частая болтовня, тем не менее, пресекалась. А потому во имя спокойствия беседы, Инэс проследила взглядом за слоняющим вдоль заложников Рио и лишь убедившись в том, что слова не долетят до него, тихо взялась объяснять. –Мы действуем по ситуации. А в полиции уже есть наш человек.       Тринадцатый не стал задавать лишних вопросов. Пускай картина происходящего была для него неполной, но он как никто другой знал — хитрец Васкес и дьявола сделает посредником, была бы надобность. А рассуждая логически, ничего персонального, кроме лекарств, Инэс не получала, а потому вернейший способ оповестить её о чём либо — записка переданная через таблетки.       Вовсе не эти рассуждения волновали его в момент приятного азарта. Мгновенное осознание, кто работает на благо их дела в полиции, зажгло в Тринадцатом заговорческий огонёк.       К своему абсолютному удовлетворению, он отметил такую же остринку возбуждения ситуацией и на лице Инэс, что в завершении долгого блуждания взглядом от стене к стене, повернулась к нему. Чертики прыгали в женских глазах и ему это неописуемо нравилось. –Музави…– громче, чем требуется озвучил он утверждение, которое заведомо считал правильным. Впрочем, работая у Васкеса иного в мысли не придет и он в который раз убедился в этом, увидев как лукавая улыбка окрасила обычно милое женское лицо дьявольскими красками. Удовлетворённо, они не спешили скрывать улыбки. Двое напарников крепко сцепились взглядами и продолжали тешиться тому, как бесподобно развиваются события.       Они оба были чертовски рады, зная, что где-то за пределами клетки, в которой они очутились, мастерски творит свои дела извороткий Рустам. Чёртов гений-вор, гений-киллер, гений-детектив. А так же гений во всем остальном, к чему можно приставить определение «гений». – Рим ? — наверное, желая продлить момент удовольствия происходящим, интересуется Тринадцатый, будто заведомо зная, что ответ будет положительным.       Признаться, удивление сильно отразилось на его лице, когда Инэс не теряя беспечного простодушия, отрицательно покачала головой.       Она отрекается от плана? Или имеет собственный на уме? Задать эти вопросы было важно и чертовски необходимо, учитывая, что время в сложившейся ситуации — ограниченный ресурс. Но ублюдок-главарь, чье появление всегда сулило неприятности, вновь порадовал заложников своим присутствием. Он спускался по лестнице почти трусцой, и звук ударяющихся о пол, тяжёлых ботинков мгновенно привлек внимание каждого, не исключение и наши напарники.       Несмотря на некую тревогу, читающуюся в его рваных действиях, он шел с определенной целью, это же читалось в его бесстрастном, холодном взгляде вперёд. Периодически поглядывая на Дюран, он всё более упрямо упирался в неё взглядом, и взор этот становился всё более испытывающем. Впрочем, не успела она толком ответить на этот взгляд, как его громкий голос разносится по помещению. –Дюран идёт со мной. — фраза казалась скорее информацией для сторожащего заложников Рио, но взгляд Берлина по прежнему был прикован к Инэс. Тринадцатый успел заметить как сжалась сидящая прямо рядом с ним Инэс и честно не понимал, от чего девушка так сильно тревожит Берлина. Стоит признаться, ни Инэс ни даже сам Берлин не смогли бы внятно ответить на этот вопрос. –Мне повторить? — с неподходящим к ситуации равнодушием тянет Берлин, и это всё же заставляет заложницу подняться с места, и кое-как выпрямляя спину, выйти к Берлину.       Не волнуясь ни о такте, ни о том, что думают остальные заложники, он берет девушку за локоть и уводит за собой. Не как в прошлый раз их «общения». Действия его теперь были более мягкими, спокойными и будто обходительными. Он шагал настолько быстро, насколько того требовало дело, и настолько, чтобы девушке удавалось без особых усилий за ним угнаться. Удерживая её за локоть, он скорее хотел держать вспыльчивую Дюран в узде, чем доставлять боль. –Куда ты меня ведёшь? — интересуется Дюран, наблюдая как Берлин заворачивает за очередной угол. То ли от неизвестности будущего, то ли от неоднозначных воспоминаний их последней встречи, её сердце чуть сжимается. Берлин же в ответ на её вопрос простодушно хмыкает. –Не припомню, чтобы мы переходили на «ты». –И вправду. Ваше высокопреосвященство Берлин, изволите ли рассказать, куда ведёте Вы рабыню божью Дюран? — фраза была сказана слишком резко и грубо и это потушило огонёк простодушия Берлина. Он не любил паясничать, не любил когда паясничают с ним, а так же не любил, когда на его доброту отвечают пренебрежением. –Ты будешь работать. –Как… — фраза остаётся незаконченной, ведь переведенный на нее взгляд Берлина показался настолько ледяным, настолько устрашающим, что при всей пылкости её натуры, Дюран не решилась дальше гневать грабителя. Кажется, она даже сожалела, что разгневала Берлина в момент, когда он впервые демонстрировал ей подобие доброты. Право, единственное что настораживало девушку — незнание, чем был вызван тот внезапный приступ доброжелательности.       Наконец, спустя пару минут давящего молчания и блуждания по плохо освещённым коридорам, Берлин под руку с заложницей выходят к кабинетам. Мало помалу, осознание приходит к Инэс, а чувства по поводу возможной будущей работы колебаться от радости, до настораживающей тревоги.       Кабинет, в который под руку с Берлином довелось зайти Инэс скорее походил на конуру, чем на рабочее место. Теперь, когда к находящимся там Найроби и заложнику добавились ещё двое, развернуться там не представлялось возможным, а воздух, который и так был в дефиците, стало куда меньше.       Догадки мало-помалу перерастали в уверенность и вызывали откровенного девочки чувства у заложницы. По всей видимости, в двояких чувствах металась не только Инэс. По крайней мере, на лице Найроби отпечаталась такая гремучая смесь чувств, что Инэс на секунду стало некомфортно. Найроби была не просто удивлена, но и явно не рада появлению новой работницы в своих рядах. –Берлин, можно тебя на минутку? — шипит грабительница, и не дожидаясь ответа шагает в сторону двери. Не просто довольно — самодовольно улыбаясь, Берлин кидает последний победный взгляд на стоящую рядом Инэс и следуя примеру Найроби, выходит прочь из кабинета.       Вне кабинета разгорелась самая что ни на есть обостренная перепалка. Найроби размахивала руками и говорила что-то в надрыв, на что Берлин устало прикрывал глаза и медленно надоумивал вспыльчивую коллегу. Лишь это могла увидеть Инэс через прозрачные стены кабинета, в котором работа не останавливалась ни на миг. Даже в моменты отсутствия начальницы, Франциско Торрес отчаянно пыхтел над поставленной ему задачей. –Знаете, сеньорита, я рад, что буду работать с Вами — преподнимая глаза, Торрес натыкается на насторлженно-вопросительный взгляд Дюран и спешит продолжить фразу. –Здесь бывает ужасно одиноко одному — он резко замолчал, а на лице его окрасилась лёгкая задумчивость. Он будто решался сказать то, что чуть не сорвалось с языка. –Да и к тому же, вы очень интересная личность, сеньорита. –Потому что плюнула грабителю в лицо? — с доброй насмешкой в голосе интересуется Дюран которая с каждой секундой нахождения в новом месте чувствовала себя все более комфортно а потому, всё сильнее расслаблялась. –Именно так — тепло улыбается заложник, ненадолго приподнимая глаза на девушку и тут же возвращаясь к работе. –Но если вас интересует моё мнение, они не заслуживают такого отношения. — эта фраза была сказана настолько простодушно, настолько спокойно, что Инэс не смогла сдержать выражение разгневанного удивления на своем лице. –Торрес, вы не забыли, что вы — заложник. Человек, которого насильно удерживают в плену. Вы — пленник! — с каждой секундой, Дюран всё более удивлялась поведению загадочного мужчины. Он снисходительно улыбался, будто демонстрируя несогласие и умиление её посредственными словами. –Всё верно. Но и вы не забывайте, что мы с Вами заложники без пули в голове, вкусно питающиеся, имеющие возможность реализовывать навыки — скосив глаза, он продемонстрировал кипящую работу. –Это ли не делает их достойными уважения? — слова, признаться, заставили Инэс почувствовать укол совести и наконец взглянуть на ситуацию с чуть более глубокой, чуть более философской точки зрения.       Всё же, Торрес прав и при всей нелюбви к главарю и грабителям в целом, Инэс довелось это признать. Она знала, жизнь заложников — гарантия жизни самих налётчиков. Но наученная годами кровавой работы, она также знала что обеспечение жизнедеятельности не всегда равняется обеспечению комфорта. В случае же данного налета, заложники не только имели все необходимое для вполне комфортно существование, но и к тому же ощущали непощволиельную роскошь. Они чувствовали свою ценность и какое никакое подобие защиты.       В момент этого недолгого, пропитанного размышлениями молчания молчание и вошла Найроби. По обыкновению жизнерадостная, она вмиг перетянула внимание обоих присутвующих на себя, заставляя Торреса отвлечься от работы, а Инэс — от мыслей. Улыбка была лучезарной и в выражении лица, в манере поведения читалось что-то отчаянно заговорческое, азартное. –Итак, в наших рядах пополнение, а что это значит? Ну же, Торрес, что это значит? — несколько раз похлопав старика по плечу, она наклонилась чтобы взглянуть на лицо Франциско, украшенное тёплой улыбкой, и вновь продолжила, отходя от него. –Это значит, что производительность подскочет — резво хлопая в ладоши, она выглядела будто вдохновленный маленький ребенок и тем самым растапливала даже сердце зачерствевшей к человеческим эмоциям Инэс. –Милая, ты ведь понимаешь, что тут происходит? — усаживаясь на корточки напротив Инэс и меняя беззаботную улыбку на приблизительное подобие серьезности, интересуется Найроби проницательно заглядывая в глаза заложницы. От чего Дюран, чуть позже сама удивившаяся собственной реакции, стеснительно закусывает внутреннюю сторону щеки. –Деньги печатаете — окутанная этим полным, острым взглядом, Инэс не долго взвешивая варианты ответа, выпаливает это. И право, мгновенно жалеет, когда Найроби расплывается в улыбке — золотой середине между простодушием и насмешкой. С каждым мгновением эта улыбка всё шире, широкие брови поднимаются всё выше и вот, комната уже наполняется её отрывистым смехом. –Деньги печатаем… Кошмар! Нет, Торрес, ну вы это слышали? — отварачиваясь а заложнику, она продолжала резво хихикать, а Торрес, следуя её примеру, тихо тешился в ответ. –Дорогуша, мы тут создаём исскуство. — не успевает Дюран осознать смысл её слов, как грабительница уже поднимается на ноги и направляется куда-то в угол комнаты. Возвращаясь к собеседнице, в её руках виднеется купюра. –Ты только глянь… — в задумчивости, что читалась как в её действиях, так и голосе, Найроби подносит купюру на свет и располагает так, чтобы Инэс тоже смогла рассмотреть предмет её вдохновения. –Это ли не произведение исскуства?.. — молчание это было лишь мгновением полного восхищения, когда Найроби не могла оторвать взгляд от плода их с Торресом труда. –Вот, чем мы тут занимаемся, Инэс… — слегка тряся купюрой, Найроби не могла сдержать гордости, что так и лилась из её карих глаз. С приподнятым подбородком, она глядела на Инэс выжидающе и довольная азартом, что ей удалось вызвать у заложницы, куда более простым и дружелюбным тоном продолжила. –И ты будешь творить исскуство с нами!

***

      Операясь на холодную стену, заложники придавались различным мыслям и переживаниям, в большинстве своем — безрадостным. Время тянулось медленно, в особенности для тех, кто съедался ужасом в ожидании кончины. Пробивающийся в небольшую щель между дверью и полом, солнечный свет перестал быть олицетворением свободы и напротив, леденил души.       После недавнего мятежа Москвы, за которым с таким интересом наблюдал наш герой и с такой же горечью отмечал отсутствие у Инэс возможности наблюдать за убогим цирком, не мудрено, что Денвер великодушно помогал Москве прийти в себя.       Из наблюдений, которые проводил Тринадцатый всецело от того, что от скуки хотелось скулить (в такие моменты наш дорогой Тринадцатый, признаться, даже завидовал Инэс, чья заложническая жизнь выдаётся куда более захватывающей, чем его собственная), он понимал, что Москва и Денвер отнюдь не чужие люди. Об этом говорили особое волнение Москвы за вспыльчивого юнца, попытки Денвера остановить Москву сдаться и на худой конец, тот долгий и наверняка душещипательный разговор почти у выхода — под прецелами снайперов и в объективах камер. Теперь же парень идёт, почти уверен Тринадцатый, наперекор всяким правилам грабежа (уж в чем не силен наш головорез — уставы налётчиков), желая помочь Москве нормализовать состояние.       Возможно отец и сын, возможно дядя и племянник, возможно сын друга, возможно напротив — отец друга. Смысл один — у этой пары, связанной чем-то куда более глубоким, чем желание наживы есть Ахиллесова пята. Этим открытием и тешился Тринадцатый, отгоняя скверные мысли и подозрения по поводу внезапной пропажи Инэс, которую бесскомпрмистно и нагло увел Берлин. –Хочу, чтобы вы знали, что это не угроза. Я прошу вас об одолжении по человечески, а не как грабитель. — губы Тринадцатого трогает кривая усмешка и он тихо хмыкает под нос. Денвер был порядком старше нашего героя, но девственность его сознания поражала Тринадцатого.       Он продолжает горько улыбаться, до тех пор пока в его руки не опускается уродливая маска. Закрывая лицо он вернул прежнюю непоколебимость лицу, но даже через пару минут выходя на крышу, никак не смог отделаться от корябящих его душу воспоминаний. В то время, которое вспоминал сейчас герой, он был также чист и наивен, как Денвер, и верил, что человечность имеет хоть малейший вес.

***

      До определенного момента зажмуренные глаза помогали ему ненадолго уйти от навязчивой реальности, будто погрузиться в приятный транс. Сейчас же и это перестало быть отрадой, ведь стоило юноше закрыть глаза, как ещё более четкие кадры последнего дела всплывали перед внутренним взором.       Голос Васкеса был до мерзости громким, до мерзости злым, разочарованным и это служило лишь очередным подсыпанием соли на рану. Горячая кружка с лавандовым чаем, который ему безотлагательно всучила Дебора, завидев его рыдающего и окрававленного на пороге корпоративного дома, тряслась и нетронутый чай норовил вот-вот расплескаться вокруг.       Часы бесстрастно тикали, не замедляя ход, но каждый новый звук часов оглушал парня всё сильнее, напоминая то ли звук маятника, то ли церковных колоколов.       В глубокое ночное время весь дом не спал. Кто-то разводил сплетни о провале Бэнни, кто-то оплакивал погибшего коллегу и друга, кто-то пользовался тем, что подорвался ночью и целыми компаниями стоя в саду, выкуривал сигарета за сигаретой, кто-то метушился вокруг будто умершего свиду Бэнни. А вот Альфредо Васкес продолжал кричать, надрывая горло, но благо теперь, когда все что занимало мысли парня — лицо умирающего друга и церковный звук идущих часов, слова начальника оставались почти незамеченными. –ТЫ, ЧЁРТОВ ЩЕНОК, ПОДСТАВИЛ НЕ ТОЛЬКО ХОАКИНА! ТЫ ПОДСТАВИЛ МЕНЯ, ПОДСТАВИЛ ДЕБОРУ, ДА ЕГО ЧЁРТ ПОДЕРИ ТОЖЕ! — неопределенно водя трясущейся от злости рукой, он указывал то на почти рыдающую Дебору, то на хмурого и уставшего от криков Рустама, а потом вовсе обессиленно уронил её, когда Рустам в очередной раз попытался успокоить пыл начальника. –Альфредо, туше… — тянет тот, ужасно неприлично разваливаясь на подоконнике, прямо за спиной Васкеса. –Туше! Ха-ха, туше говоришь?! ДА КУДА УЖ ТУШЕ ЕСЛИ ЗАВТРА ЗДЕСЬ БУДЕТ НАРЯД И ВАС ВСЕХ УПЕКУТ НА ПОЖИЗНЕННОЕ! –Ничего такого не произойдет. Альфредо, иди проспись-ка… –ПРОСПАТЬСЯ! ТЫ МНЕ ПРЕДЛАГАЕШЬ, БЛЯТЬ, ПРОСПАТЬСЯ?! Я ПРОСПЛЮСЬ В МОГИЛЕ КОГДА ВАС ВСЕХ, ИМБЕЦИЛОВ ЧЁРТОВЫХ И МЕНЯ ЗАОДНО РАССТРЕЛЯЮТ! — громко, не рассчитывая силы стучит по своему столу начальник и идеальные стопки бумаг вихрем летят на пол.       Глаза виновника торжества были затуманены, а любые органы чувств отключились. Маятник часов звучал всё громче, будто в самой голове, и с каждым ударом, разрывал её всё большей болью. «БАМ-БАМ-БАМ» звучит в комнате и в душе Тринадцатого и он в очередной раз прекрывает глаза. «БАМ-БАМ-БАМ» несносная боль заставляет его сощуриться в гримасе боли.

«БАМ-БАМ-БАМ»

«БАМ-БАМ-БАМ»

«БАМ–БАМ-БАМ»

«БАМ!»

      Распахнув глаза, Тринадцатый туманным взглядом наблюдает за тем, как тело Артуро Романа бестолковым мешком летит наземь. Воздуха несносно мало, каждая последующая вдыхаемая порция кислорода больше предыдущей. В горле до ужаса сухо и он с трудом сглатывает связавшийся в горле ком.       Горько усмехается тому, что предаваясь воспоминаниям упустил всё веселье и отходит подальше от группы людей, что несут пострадавшего внутрь здания. Тринадцатый выходил на крышу, чтобы воздухом подышал Москва, а теперь сам нуждается в кислороде. Потому и медлит, на заходит внутрь со всеми, хоть и знает, что сумасбродство в этих стенах карается.       Наконец, оставшись на крыше в одиночестве он подходит ближе к краю, ведомый неизвестной силой. В который раз моргая, он желает стереть из воспоминания ту часть истории, что произошла до злополучной ночи, описанной ранее. Эту часть Тринадцатый поклялся никогда более не вспоминать, чему и следовал всю жизнь. Но нам лишь предстоит узнать тайну «того» дела.       Бездумно бегая глазами по палаткам, сердце парня пропускает добрую тройку ударов когда оттуда, снизу на него устремляется пара светящихся счастьем глаз. Он знал как эти глаза, так и возбуждение побед, отражающееся в них. Снизу на него смотрел Рустам и улыбался ещё более дьявольской улыбкой чем прежде. Нет сомнений, коллеги узнали друг друга. Узнали и загорелись ещё большим азартом.

Двадцатью минутами ранее

–Повторяю, они вооружены! Все в укрытие — звучит голос, переманивая на себя всё внимание работников.       Ракель мчится к экранам, Рустам до боли сжимая кулаки, в свою очередь передвигается ближе к мониторам. Сердце забилось чаще, а кровь в жилах, кажется, начала кипеть. Болезненным взглядом глядя на потасовку на крыше здания, Рустам надеялся лишь на то, что друзья его не находятся на крыше в данный момент. Ведь там обстановка, как и в палатке, была до отвращения напряжённой, а псих размахивающий пистолетом не вселял радостных надежд. Снайперы докладывали о ситуации, Ракель напряжённо глядела в мониторы, Рустам следовал её примеру, отстукивая по столу ритмичные удары пальцами и божился, что при первой же встрече надерет зад Васкесу, что всунул его в этот дерьмовый полицейский боевик. –Их поставили на колени, чтобы расстрелять — констатирует мысли большинства присутствующих Анхель и в отчаянии отходит от стола.       Взгляды обоих детективов — Музави и Мурильо, становяся все более напряжёнными, всё более цепкими и при том, всё более неуверенными.       Паника и хаос царили на крыше. Кто-то падал на колени, кто-то бежал прочь, какого-то зеваку, что будто не отдавал себе отчёт о происходящим, на колени усадили насильно. Хаос царил и в палатке, где напряжение достигло апогея, сердце каждого присутствующего сжалось, а жжение в груди не позволяло и минуты усидеть на месте. –Объект на прицеле. Жду ваших указаний. — подрываясь с места, Рустам широким шагом рванулся в противоположный край палатки, не справляясь с паникой и тяжело закрывая глаза. Мысли путались, это раздражало лишь оттого, что времени оставалось чертовски мало. –Они всё ещё на коленях. Жду инструкций — разносится будто не из мира сего.       Капельки пота проступали на мужском лбу, а дыхание было быстрым и неровным. Он вновь и вновь сжимал кулаки, мечась прокаженных взглядом от предмета к предмету. «Давай, Рустам, думай как Музави. Думай, чёрт побери!» –Дай разрешение «Если это заложник — это выгодно. Он в приоритете у полиции, а значит, вылечить его в любом случае попытаються» –Они разбегаются! «Возможно прийдётся зайти внутрь. Блестяще! Пойдет человек Васкеса.» –Под прецелом. Повторяю — грабитель под прецелом. «Если его выпустят для лечения — найду укромный уголок и поболтаю по душам» –Дай разрешение! «Если грабитель — пользы мало. Но мы хотя бы послабим их» –Их казнят! Он собирается стрелять «Если погибнет грабитель — внутри будет хаос. Инэс и Тринадцатый этим вопользуются»       Хаос творился и в голове молодого Музави, пока он изрядно потея и с трудом сдерживая панику, взвешивал все возможные за и против. Ракель, кажется, тоже разрывалась в нерешительности.       Мгновения напряжённого отчаяния, взвешивания и раздумий, пугающей неизвестности. Рустам слышал, как циркулировала его кровь, слышал свои оглушительные мысли. Пытался понять, что лучше для дела и тут же понимал, что делу ничем не помочь. Смотрел на напряжённую спину Ракель, на экраны, на работников. Закрывал глаза и пытался решиться, решиться, решиться. На секунду окунувшись в бездонную темноту закрытых глаз, он будто пропал из палатки. Будто очутился в тишине и спокойствии. Там, где его раздумья имели вес. Открывая глаза и возвращаясь в хаос, он уже был решителен. Нерешительной оставалось лишь Ракель. –Разрешите открыть огонь. Резко оборачиваясь на стоящего позади Музави она умоляюще смотрела ему в глаза и молчала. Он молчал в ответ, замечая насколько неустойчивой была его решительность, раз при надобности все же озвучить решение, он теряет её. В палатке стало тихо, по меньшей мере, так казалось почти рыдающей Ракель и трясущемуся Музави. Короткий кивок головы Музави — вот оно решение, которого ждала Ракель. Отворачиваясь от него, она мало помалу решалась и наконец, притворно храбро произнесла. –Разрешаю

«БАМ!»

–Цель поражена Тишина в такие моменты — чёртовое вязкое болото. –Чёрт, это же директор фабрики — Артуро Роман. Прекратить огонь!       Поднимая удивлённые глаза Музави долгий десяток секунд не осознавал, правда ли то, что сказал Анхель. «Артуро Роман. Артуро… Заложник!»       Облегчение электрическим разрядом пронеслось по телу парня и он еле сдержался, чтобы не захохотать. Ракель была почти выжата принятым решением, в то время как Рустам, что с виду сохранял холод, внутри ликовал.       Скорее ради приличия и отсутвия выбора, чем от большой человечности, выждав пару минут, Музави напускной тяжёлой походкой удаляется из палатки, где все были неприлично грустные для его мини-праздника.       Стоило парню выскочить на улицу, настроение поднялось выше прежнего: свежий воздух, теплое солнышко и угрюмость величественного Монетного двора делали своё благое дело. Прежняя паника, напряжённость сменились весёлым, почти нездоровым ликованием.       Забрёв как нельзя дальше и в недоверии трижды оглядевшись по сторонам, Рустам наконец позволяет себе радостно прохрипеть что-то похожее на «yes» и с полной отдачей несколько раз изобразить далеко непристойный жест, используя руки и таз. –Да, сучка, вот кто такой Музави! Вот где я вертел вашу сраную разведку! — с умеренной громкостью продолжает ликовать парень, хватаясь за паховую зону штанов и тряся ею, будто это могло продемонстрировать его величие над смердами-полицейскими.       Увидеть коллегу оставшимся на крыше Монетного Двора было очередным приятным бонусом сегодняшнего дня и в какой-то момент Рустам даже поверил, что недотрога-фортуна, наконец, улыбалась ему во все 32 зуба. Хитрость улыбок и взглядов давали понять обоим, что игра не окончена, а наоборот лишь набирает обороты.       Возвращаясь обратно на рабочее место, Рустам попутно менял победное выражение лица на страдальчески — угрюмое и с радостью придавался размышлениям, как скоро Васкес продолжит решительные действия.