***
Тринадцатый отчаянно теребил брелок, покоящийся в просторном кармане комбинезона. С появлением этой мелочной части его «набора убийцы» стало куда уютнее находится одному в ситуациях стрессовых — будто брелок этот был связью с коллегами. Даже тревожная кнопка, на нём установленная не внушала спокойствие так сильно, как осознание что безделушка — звено связывающее его с друзьями. Велика вероятность, что прямо сейчас этот же атрибут вертит в пальцах и Музави, который, думалось Тринадцатому, напряжен не меньше, а возможно, даже больше, в силу своей новой профессии. Возможно, подушечками пальцев сдувает с брелка пыль и Инэс, во всю осваивающая денежное ремесло. Вижу необходимость объяснить читателю внешний вид данного предмета, необходимого работникам известной вам фирмы. Это была небольшая металлическая безделушка, цвета соответствующего, напоминавшая брелок. Форму имела патрона, сверху размещались три точечные лампочки — функцию их я объясню чуть погодя. На нижней части размещалась небольшая кнопка, но несмотря на свои небольшие размеры, имела невероятную функцию. Так уж вышло, что все эти брелки были связаны. Каким образом знали только гении технологий, сотрудничающие с Альфредо Васкесом, сам Кэп (хотя и он не до конца был осведомлен о подробностях работоспособности этих штуковин). Остальные же работники, как мы и с вами, в работу брелков посвящены не были. Возвращаясь к незаконченной фразе — брелки эти были все связаны между собой и потому и служили своеобразной связью меж всеми работниками. Одно нажатие кнопки — одна вспышка кнопочек, размещенных сверху брелка. Этот световой сигнал отображался сразу на всех брелках. В этом заключалось и удобство и проблема. Удобство в том, что в случае ситуации критичной сразу вся фирма будет осведомлена о проблеме. Проблема — неясно было, кто именно нажимал «тревожную кнопку». Но даже из этого затруднения был найден выход. Так, негласная «Святая Троица» — Инэс, Музави и Тринадцатый, договорились, что их сигнал SOS — три нажатия тревожной кнопки с правильной промежуточностью.Два нажатия подряд — пауза — третий
. Так, когда кто-то из тройки наблюдал такую промежуточность световых сигналов на своем брелке, он четко понимал, кто попал в передрягу. Эта традиция быстро расползалась меж сотрудниками. Кто-то выбирал промежуточность лишь для себя, кто-то в своей небольшой компании. У Альфредо был самый подходящий ему — три длинных нажатия с длинными паузами. Завершим рассказ деталью, как мне кажется, весьма важной — маленькими буквами на брелке было выгравировано VÅS. Не удивляйтесь, что у фирмы наемных убийц существует собственный логотип. Альфредо был самым настоящим эгоманьяком, стремящимся к признанию даже на поприще убийств за деньги. Но сколько бы Рустам не пытался надоумить друга, объяснить ему, что гравировать название на вещи, легко доступной обществу и полиции — это самоубийство, шеф слушать этого не желал. Потому и создал брелки такими, какие они есть. — Парень, не тормози, — звучит серьезный голос прямо над Тринадцатым и заставляет поднять голову. Хельсинки, явно напряжённый сложившейся в Монетном Дворе ситуацией, протягивал Тринадцатому лапшу. Удивительно, как сильно погрузился парень в размышления, раз не уловил момента, когда стали раздавать обед. Без лишних слов переняв еду, его вновь отвлекает очень близкий голос — на этот раз нежный, девичий. — А нельзя взять что-нибудь другое? — одними лишь пальцами удерживая свою порцию лапши проговоривает Эллисон. Устало, с недовольством прикрывает глаза, когда после короткого «Нет» Хельсинки отходит, продолжая своё дело. Что чувствует хищник, загнав жертву? Что ощущает убийца, вплотную и незаметно подкравшись к жертве? Радость? Слабое слово. Нездоровое, пугающее ликование? Именно оно фейерверками взрывалось, обращаясь бурей в душе Тринадцатого. Кровь кипела, а в животе стало обжигающе горячо. Лицо осталось неприступным. «Что ж, игра началась» — Если хочешь, можем обменяться, — когда последний раз голос Тринадцатого был таким теплым и дружелюбным? Во время последней пьянки с Музави. — Ненавижу морковь, — слегка прищурив глаза, шепчет Тринадцатый, и это заставляет Эллисон скромно улыбнутся, опуская глаза. — А у меня аллергия на морепродукты, — простодушно осведомляет Паркер, которой показалось, что Бэнни достаточно мил, чтобы установить с ним общение и держаться вместе. «Аллергия на морепродукты…» повторял про себя Тринадцатый и терзался желанием довольно ухмыльнуться. — Ты не испанец, верно? — продолжала Эллисон, в попытках завязать разговор. В ответ на фразу Тринадцатый широко улыбнулся, отчего лёгкие стрелы мимических морщин украсили уголки его глаз. — Это так заметно? — спрашивает парень, голосом пропитанным смехом. Это заставляет улыбку тронуть губы девушки. — У тебя внешность немного не испанская. Волосы…нос. — в ответ на фразу Тринадцатый вновь приглушенно засмеялся, а Эллисон внезапно стало так неописуемо тепло находится рядом с человеком, так искренне излучающим тепло и спокойствие. Это было ей необходимо. — И имя британское, — с течением времени Тринадцатый стал отстраняться от собственного имени все больше, потому не сразу понял, что британского нашла Эллисон в слове «Тринадцатый». Но когда понял сам удивился своей непонятливости, быстро закивал и потупил глаза в пол — не слишком приятная тема. Бенджамин Уотсон Второй — чисто британское имя, никак не вяжущееся с его испанской натурой. Возможно оттого Бэнни считает себя кровным испанцем, что почти всю сознательную жизнь прожил в этом Королевстве, сбегая из другого — Британского Королевства. Отец. Бенджамин Уотсон Первый. Мерзавец, извращенец и последний ублюдок.2003 год
. — Отец… — ребенку было страшно: об этом говорили дрожащие руки, заплаканные глаза и мольба не позволить случиться тому, чего малыш так боится. Темная комната, в которой отвратительно воняло табаком, а на грязной постели остались пятна чужого семя. Было отвратительно даже находиться в помещении. Одинокий торшер моргал, лампа норовила вот-вот перегореть, на обшарпанном столе стояла бутылка шампанского. Ребенок мялся, переступал с ноги на ногу и не прекращал плакать. Тихо всхлипывал, заглушая хрипы — отец не должен был слышать плач или досталось бы ещё больше. Дешёвая тушь крошилась под мокрыми ресницами, попадая в детские глазки. Жгло невероятно, но Бэнни пытался терпеть. Смотреть в зеркало было страшно и противно. Неуклюжий макияж на его глазах смотрелся ужасно, а щеки были измазаны подтеками туши. Тонкие губы наведены странного, темного оттенка помадой, а короткие пшеничные кудри зализаны назад. Одежда была странной… Неудобной… Неприятной… Какие-то ремни, полупрозрачная рубашка… Кожаные штанишки. Нет, он определенно не был похож на себя. — Отец, прошу, давай уйдем… — всхлипывает мальчик, переводя заплаканные карие глазки на отца. Он пересчитывал деньги, довольно улыбаясь и даже не смотря на ребенка. — Заткнись и поработай для папочки, Бенджамин. «Нет-нет-нет» вопил внутренний голос и отчаяние растекалось по телу. Нужно бежать — но куда? Он в замкнутой клетке. И вот-вот произойдет что-то кошмарное — он чувствовал, потому отчаянно плакал, что очень злило отца. — Хватит реветь! Тушь смажется! Сраный бастард… — выплюнул мужчина и уткнулся в экран телефона, чего-то ожидая.Звонок
. — Не бери! — бежит малыш к отцу и уже тянется рукой к телефону. Отточенным, злобным движением сильной руки, отец без труда ударяет ребенка в живот и тот валится на спину, уже не мешая разговору. — Вы уже на месте? Отлично! Поднимайтесь на третий этаж и идите налево — я вас встречу. — щебечет мужчина, голосом настолько счастливым, что маленькому Бэнни стало страшно от энтузиазма отца. Стоило отцу закончить разговор, как он переменился в лице и поворачиваясь к Бэнни был уже совсем другим человеком. Смотря на сына, лежащего на полу и корчащегося от боли, что пару мгновением назад нанес ему отец ударом, мужчина скривился. Он был недоволен сыном. — Ты жалок, сынок. Поднимайся и приведи себя в порядок. Мистер Джордан вот-вот будет здесь. — дверь бесстрастно хлопнула за спиной отца. Долго ли пролежал на полу Бэнни неизвестно, он лишь помнит, что рыдал — от полной безысходности, от страха, от непринятия. Он ведь так мал… Почему именно он должен общаться с мистером Джорданом? Помнит, как звук молниеносно приближающихся ботинок заставил его рывком подняться на ноги. Времени распускать нюни не было — так подумал маленький мальчик, за минуту ставший взрослым. Рукавом отвратительной, прозрачной и похабной рубашки вытирая нос, он стал метаться взглядом от предмета к предмету. Наконец, взгляд натыкается на грязное окно, спрятанное за пыльной тюлью и в Бэнни внезапно открывается второе дыхание. Вот она — надежда! Мальчик срывается к окну и тянется к ручке — не достаёт. Слишком мал. Тянется как может, краснеет от напряжения и подступающей истерики. Барахтается, пытаясь забраться на высокий подоконник и взвывает от невозможности это сделать. Не покидает попыток, руки уже болят от усилий. Наконец! Еле как залазит на подоконник и уже тянется к ручке, как дверь в комнату скрипнула, впуская мистера Джордана. Бэнни и не глядит на него — лишь с большим остервенением пытается открыть злосчастное окно. — Оу… Бэнни, ну зачем же ты туда вскарабкался? — заливается мерзким смехом мужчина и парой шагов подходит к мальчику — тот не успевает и оглянуться, как оказывается в крепкой хватке мужских рук. — НЕТ!!! — взвывает ребенок, содрогаясь всем телом. Болтает ножками в воздухе, бьёт кулачками по волосатым мужским рукам, но тот и не думает останавливаться. Шепчет что-то невнятное, но голос очень сальный. Неосторожно, будто мешок кидает Бэнни на кровать. Тот предпринимает попытки брыкаться — отрезвляет удар по щеке. Щелчок закрывающегося замка — Бэнни на секунду переводит взгляд на дверь. Отец закрыл снаружи. Это конец. Клетка. А мистер Джордан приближается, легко справляясь с любыми попытками ребенка отбиться. Мужчине 56. Обездвижить ребенка, сколь отчаянным тот бы ни был, ему не доставляло труда. Мистера Джордана, казалось, даже забавляла эта неподатливость. Он улыбается ухмылочкой последнего мерзавца, и проводит языком по пересохшим губам. Бэнни уже не кричит — хрипит, умоляя о помощи и извивается, пытаясь уворачиваться от больших ладоней. Они бродят там, где не должны. Там нельзя трогать. Это неприятно, почти больно, омерзительно. — Нет-нет-нет! — уворачивается от приближающихся губ мужчины Бэнни. Внезапно, грубая ладонь так сильно сжимает его подбородок, что становится несносно больно. Мистер Джордан заставляет смотреть на него и Бэнни поддается. Обездвиженный, только и может, что со страхом в глазах внимать педофилу. — Ну зачем ты так пугаешься, Бэнни… — протягивает мистер, а смотрит уже не в глаза мальчику — смотрит на свои пальцы, растегивающие ширинку брючек Бэнни. — Мы просто поиграем… Ты же любишь играть? — принимается аккуратно стягивать штанишки, всё ещё удерживая лицо Бэнни, до боли сжимая подбородок. — Все детки любят играть! — нездоровое воодушевление слышится в голосе мистера Джордана, когда он, обнажив Бэнни, принимается за собственные брюки.Больно, невероятно больно. Страшно. Мерзко. Холодно. Одиноко.
В момент когда, казалось, и проблеска надежды не осталось, Бэнни ощутил, что необычно свободно стало его рукам. То ли мистер Джордан был слишком увлечен своим пахом и пахом Бэнни, то ли не считал нужным удерживать в цепках ребенка, явно отчаявшегося, но руки его ослабли и потому Бэнни, что был удивительно умен для своего возраста, тут же сориентировался. Дальше всё будто под водой. Дыхание громкое и это, пожалуй, единственное, что слышит Бэнни. Пот затекает в глаза, потому обзор, что и раньше был не слишком хорошим из-за отвратного освещения, стал минимальным. И все же Бэнни улавливает странный предмет на прикроватной тумбе, рассматривая который, он всё больше убеждался в возможной победе над мерзавцем Джорданом.Штопор
Ни секунды промедления. Только действие. Туманно, очень размыто Бэнни помнит, как с неприсущей ему злобой вонзил острый предмет аккурат в глаз насильника. Рёв отчаянной боли, и странная липкая жидкость капает на простынь и лицо Бенджамина. Мужчина с невероятным ожесточением вслепую бьёт кулаком по кровати — хотел ударить Бэнни, но не успел. Малыш, не желая полагаться на судьбу, уже бросился к окну. Попутно натягивая штаны, он лишь на секунду бросает косой, испуганный взгляд на кровать. Там, ухватившись за ручку штопора, орал от боли мистер Джордан. Картина была ужасной — по его лицу стекала странная прозрачная жидкость, чем-то напоминавшая слёзы, но куда более плотная. Джордан орал отчаянно, значит, отец уже несётся в комнату. Времени не было. Пора действовать! Адреналин прибавил проворности ребенку, и он, пускай не с первого раза, но взобрался на подоконник и достаточно быстро расправился с ручкой. Стоило Бэнни открыть окно, как злобный поток ветра взъерошил его волосы. На улице мокро и страшно, но, право, в номере ещё страшнее. Особенно от того, что ручка двери стала издавать характерные звуки и дверь наконец распахнулась, чуть не слетая с петель. — Мистер Джордан! — раздается голос отца и тот первым делом бросается к пострадавшему. Нету времени решаться. Бэнни прыгает. Летит доли секунд, но за это время, кажется, на его детской головке появилось доброе количество седых волосков. Отчаянно вопит, что-то похожее на «А-а-а!», тем самым наконец привлекая внимание отца. Тот бросается к окну и багровеет от ярости, наблюдая, как только что приземлившийся Бэнни уже спешит подняться на ноги. Корчится, кричит, но поднимется и хромой, кидается наутёк что есть мочи. Плюясь от ярости, Уотсон Первый вопит что-то нечленораздельное, вроде «Ну-ка вернись, мелкий засранец!», но эти слова рассеиваются в очередном потоке ветра. До ушей Бэнни долетают лишь одна фраза, заставившая его пробраться ужасом и страхом. «Я найду тебя, паршивец! Найду и тогда тебе не жить!»***
В нетерпении, Музави топал ногой и то и дело озирался по сторонам — нету ли возле телефонной будки кто-то из его новоиспечённых ее коллег. К счастью, никого из полиции он не наблюдал — лишь долгие тянучки из пешеходов, спешащих перебежать на другую сторону дороги прежде, чем загорится красный свет. Мирская суета так забавна, если наблюдать за ней из своего стеклянного укрытия. И при этом же она так многогранна и безудержна, если ты и есть часть этого безликого потока. Музави легко улыбался этим мыслям и еле греющему солнышку, лучами падающему на его лицо. Улыбался до тех пор, пока вместо голоса Альфредо не услышал другой, куда более неожиданный баритон.Пятью минутами ранее. Укрытие VÅS
Удивительно, как за недолгие полчаса Диего перестал быть звездой сегодняшнего дня. Его воспринимали как данность, вернулись к прежним обязанностям, лишь изредка переговаривались или перешучивались с мужчиной. Исключением была Альба, которая, в силу того, что Альфредо отсутствует, была напрочь лишена работы и все время тратила на то, что крутилась вокруг Диего да любовно вздыхала, когда его минутная заинтересованность сменялась полным безразличием. Собственно наша звезда, хозяйски закинув ноги на рабочий стол Альфредо, попивал американо (так же, как и лапша, отвоеванный, путем безудержного магнетизма, у Альбы). С интересом глядел в монитор, происходящее на котором наиболее его привлекало. Мужчина немногим старше его, водил беседы с подстреленным мужичком, возраст которого крутился в тех же пределах, что и возраст грабителя и Диего. Звук и картинка были не слишком качественными: камеры были размещены далеко от места действия. Пускай с шумом, пускай размыто, но Диего понимал, что происходит и довольно подначивал грабителя продолжать беседы с раненым. Диего уже симпатизировал грабителю — чем-то они были похожи, потому Васкес оценил его для себя, как парня весьма неплохого. Наконец, мужчина с именем Артуро получил долгожданную возможность побеседовать с женой. Веретена бессвязной любовной болтовни не тронула Диего так же, как не тронула Берлина. Все же, мы знаем, что в делах любовных они оба были более чем опытны. «– Я был эгоистом, но я…обещаю, что все изменится. — выдавливал слова Артуро. — Обещаю, всё изменится» Все же, как красиво способны мужики заливать бред в женские уши. А девушки послушают, поплачут и поверят. И будут ждать и гробить себя. Ждать того самого момента, когда всё изменится. И станут звонить, и плакать и молить в трубку. А тебе будет становится скучно, отвратительно скучно. Как понять мужское начало? Как понять безудержное желание волочится за кем-либо всецело от скуки, убеждая себя самого в искренности страсти? И как объяснить эту вселенскую скуку, что приходит сразу после внезапного потепления предмета твоего обожания? Диего упал в эти размышления внезапно, уже не страдая от колючей правды. Он принял свою эгоистичность, как данность, и размышлял сейчас исключительно холодным умом. Его последняя жёнушка… Истинная русская красавица, гордая и возвышенная. Такая молодая, такая недоступная. Ему с полгода казалось, будто она — олицетворение божественного начала в женской плоти. И что ж? Волочился он за своей неописуемой Нонной с полгода — получал то томный взгляд, то закушенную губу. Бежал туда, где была она — с мужем ли, с друзьями она — всё было для него равно! Лишь ждал взгляда или, о Божественные силы, улыбки! Делал предложение на розводном мосту в пору, когда желтеют листья — отказ! Делал там же в ночную декабрьскую вьюгу — отказ! Наконец, в пору, когда земля тает так же, как молодые сердца он в третий раз испытал судьбу. Сердце его замерло — согласие! Итог? На дворе октябрь, а он уж вдалеке, да так утомлен, что не желает и мгновения в жизни более видеть ненаглядную свою Нонну. Хватило четырех месяцев, чтобы любовь девичья ему осточертела и позабыл он сладости её страстных , любовных поцелуев. Возвратился в родную Испанию, бросив Нонну готовится к свадьбе. «Еду лично пригласить семью на свадьбу» — оповестил он девушку перед отъездом и сломал симку сразу же, как сообщение было доставлено. И вот он здесь — не грызет ни совесть, ни прошедшая любовь. Грызет его необъяснимое желание прижать к себе девчонку, которая в силу издержек профессии, плетет интриги в Монетном Дворе. И это пугало его необъяснимо. Звонок вырвал из пучины мыслей и он был бесконечно этому благодарен. Лёгким движением ноги он подтолкнул стул и откатился к той части стола, где стоял телефон. — Вас приветствует контора головорезов Альфредо и Диего Васкесов. Чем могу быть полезен? — состроив милейший голосок, ёрничал в трубку мужчина. Голос его был встречен долгим молчанием на том проводе. Наконец звучит голос, от которого губы Диего растягиваются в улыбке действительно искренней. — Диего… Ты? — удивленный, тянет Музави. — Я, родной. Скучал? — хитро щурится Диего, и не особо улавливает слов Музави, ведь дверь распахнулась и в нее влетел запыханный Альфредо. Через плечо глядя на вошедшего, Диего лучезарно улыбается выражению неприятного удивления на лице Альфредо. Молчат секунд десять, удерживая зрительный контакт. На лице Альфредо заиграли желваки. — Музави, дружище, мы перезвоним. — хрипит в трубку Диего, к которому уже сорвался Альфредо, поняв, что на другом конце провода ожидает Музави, с информацией наверняка важной. Но Альфредо не успевает, от чего очень злится. Диего уже положил трубку, и будто не осознавая серьезность ситуации, широко расставляет руки для объятий. — Ну привет, братец.