***
‒ Entschuldigen Sie die Verspätung. – профессор Земо заходит в аудиторию, привычно кладёт чемоданчик на кафедру. Одет он немного небрежно: на нём нет пиджака; низ рубашки, обычно заправленной в брюки, виднеется из-под жилета кофейного цвета. Брюки на пару тонов темнее выгодно смотрятся на нём, подчёркивая бёдра. – Так, на чём мы остановились в прошлый раз? Джеймс, не напомните? – внезапно обращается он к Барнсу, тот вздрагивает. – Не помните? Печально. Баки стыдно, что он промолчал, ведь у него всё подробно записано. Он ненавидит себя за то, что превращается в огромный комок смущения, когда профессор к нему обращается. Почему он вообще к нему обратился, а не к тому ботану, который задает по тысяче вопросов каждый раз? Внешний вид профессора сегодня тоже сбивает с толку. Баки и так теряется постоянно, а тут эти брюки, облегающие бёдра Земо (Джеймс хочет, чтобы на этих бёдрах лежали его ладони, слишком сильно этого хочет); рукава рубашки, закатанные до локтя, открывают обзор на крепкие, чуть загорелые руки профессора. И тут Баки думает о том, как бы хорошо они смотрелись на бёдрах самого Баки, как бы они сжимали его ягодицы через тонкую ткань трусов, как пальцы Гельмута дразнили бы его возбуждённого до такой степени, что он мог еле стоять на ногах. «Почему эти мысли возникают именно сейчас?» ‒ Хорошо, поскольку мы в прошлый раз рассмотрели классификацию германских племён, созданную древнеримским писателем Плинием, которая позднее была усовершенствована Якобом Гриммом, мы можем приступить к более тщательному изучению каждой ветви германских племён. Кто-нибудь может напомнить, какие языки выделяют в зависимости от территорий, на которых расселялись германцы? – Гельмут отвлёкся на пару мгновений, чтобы напечатать что-то в телефоне. Джеймс, стараясь отвлечься от сексуальной фантазии с профессором и собой в главных ролях, поднимает руку. ‒ Я могу ответить. – голос Баки дрожит чуть меньше обычного. Телефон, лежащий рядом с ним, еле слышно вибрирует, но он это игнорирует. – Германские языки делятся на три основные группы: на северную, западную и восточную. Северную группу также называют скандинавской, к ней относят языки народов, проживающих в наше время на территории Северной Европы, в частности на Скандинавском полуострове и в Исландии, а также на Фарерских островах. К восточной ветви относятся готский, вандальский, бургундский языки, являющиеся вымершими. Готская письменность представлена переводом Евангелия готского епископа Ульфилы, значительная часть данного текста была утеряна. Западная ветвь… ‒ Молодец, Джеймс, достаточно. Я рад, что ты не просто записываешь, но и знаешь изученный материал. Кто может дополнить высказывание мистера Барнса? Джеймс краснеет ещё больше. Наверное, его голос предательски дрожал, он заикался, выглядел полным посмешищем в глазах профессора. Профессора, в которого он влюбился по уши. Какой-то парень продолжает рассказывать о западногерманских племенах, но Барнс его не слушает. Он смотрит на Земо, довольно кивающего на каждую правильно сказанную фразу, и понимает, что не запомнил, как Гельмут слушал его. Кивал ли он так же? Улыбался ли? Дискуссия длится ещё около десяти минут, а Баки так и следит глазами за фигурой профессора, расхаживающего взад-вперёд по аудитории и мягко исправляющего ошибки в речах студентов. Кажется, что это длится вечность, и Джеймс всё ещё не может успокоиться; мысли меняются быстро-быстро. То он думает о том, как он будет сидеть на коленях профессора, обнажённый и уязвимый, а тот будет шептать пошлости на немецком. То он думает, что после позорного ответа Земо и не взглянет на него, в глубине души будет насмехаться над наивным глупым студентом. ‒ Теперь, если у вас нет вопросов по пройденному материалу, перейдем к новой теме. Сегодня мы проанализируем особенности северогерманской ветви языков. – доносится до Джеймса, а дальше он слышит лишь отрывки речи профессора. – Племена данов, проживавшие… К северу от них располагались… Баки улавливает только интонацию Гельмута, его тембр голоса. Голоса такого мягкого, спокойного, но в то же время соблазняющего. Барнсу хочется укутаться в этот голос, словно он был пушистым тёплым пледом, раствориться в нём, насладиться каждым словом, выходящим из тонких губ. Эти глупые мысли отвлекли его, что, когда он внимательно прислушивается к словам Земо, он ничего не может понять. «Попал в ту же самую ошибку, да, Баки? Молодец, больше думай о том, чего тебе не видать», ‒ корит он самого себя. Телефон снова вибрирует. На экране высвечиваются два уведомления. Номер неизвестный, но Джеймс разблокировал телефон, открыл сообщения. Чего такой грустный? 3:17pm Что, сегодня неинтересно рассказываю? ;) 3:17pm Баки чуть ли не роняет телефон. С чего бы Гельмут стал ему писать? После двухнедельного молчания Джеймс начал терять надежду. Он решил, что профессор обманул его тогда, когда на немецком признался в своих желаниях. Хочет трахнуть меня или чтобы я трахнул его. Барнс не знает, чего ему хочется больше. Он выдыхает, и вздох его раздаётся по аудитории. Это было слишком громко. Кто-то позади издаёт смешок, а Гельмут, словно любуясь проделанной работой, слегка улыбается, в глазах его пляшут искорки. А Джеймсу хочется спрятаться под парту или просто сбежать, как маленькому напуганному мальчишке, но он лишь стыдливо опускает голову, боясь столкнуться со взглядом профессора. ‒ Прошу меня извинить, забыл сразу предупредить: сегодняшнее занятие закончится на двадцать минут раньше, поскольку у меня запланирована важная встреча. В следующий раз предлагаю собраться пораньше или же остаться подольше. Обсудите это всей группой и сообщите мне завтра, хорошо? Я буду в своём кабинете. Можете быть свободны. Auf Wiedersehen. – Гельмут медленно складывает книги в чемоданчик, пока студенты покидают аудиторию. Джеймс хочет уйти первым, но руки невыносимо трясутся; он с трудом убирает тетради в сумку, подходит к двери последним. ‒ Останься, Джеймс. Хочу с тобой поговорить. – произносит Земо, защёлкивая крепления чемоданчика. Баки оборачивается, но в глаза профессора так и не смотрит, вперяет взгляд на жилетку преподавателя, в то самое место, где она граничит с воротом рубашки. Он чувствует себя так глупо и нелепо. ‒ Думаю, ты очень способный парень, поэтому предлагаю тебе написать статью под моим руководством. Пойдём, обсудим всё по пути. – Гельмут выходит из кабинета, Джеймсу лишь остаётся последовать за ним. – Желательно расписать все организационные моменты сегодня. Ты свободен вечером? ‒ Да, конечно. – Джеймсу становится ещё более неловко, ведь такого он точно не ожидал. Земо, должно быть, шутит, называя Баки способным. Это что, новый способ отшить, или же затащить в постель? Если так, то очень оригинально с его стороны. Нат бы поставила такому методу все двенадцать из десяти. Они выходят из университета, поворачивают в сторону парковки. ‒ Ты на машине? – спрашивает Гельмут, а Баки кивает в ответ. – Schön. Увидимся на месте, Джеймс.***
На полпути Баки думает, а не развернуться ли ему, не поехать ли домой, предварительно закупившись любимым пивом. Но ему совестно; он не может обмануть профессора, хотя тот и сам, должно быть, обманывает наивного Джеймса. Он подъезжает к дому Гельмута, паркуется на площадке у участка. В доме, предположительно в гостиной, горит свет: преподаватель уже дома. Баки нервно сглатывает и стучит в дверь, только потом замечает дверной звонок чуть левее, чувствует себя ещё глупее (ведь он уже бывал тут, как он мог забыть!). Дверь отворяется, и он видит Гельмута. Тот хитро ему улыбается, но Барнс не понимает, в чём дело, пока Земо не притягивает его за ворот куртки для сладкого и долгого поцелуя. Не отрываясь от губ Баки, он закрывает дверь, прижимает парня к стене. Его ладони путешествуют по телу Джеймса, останавливаются на интересных местах. Баки кладёт руки на шею профессора, медленно ведёт вниз, расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Пальцы касаются ключиц, усыпанных родинками. Джеймс приоткрывает глаза, и всё вокруг кажется расплывчатым, совсем не важным, лишним. Лишней в первую очередь кажется одежда. ‒ Гельмут, и почему ты так с этим тянул? – в перерыве между поцелуями произносит Баки, но Земо продолжает дразнящими, влажными поцелуями спускаться к шее парня. Гельмут стягивает с него куртку, отстраняется только для того, чтобы дать Джеймсу снять кроссовки. ‒ Хотел узнать, как ты будешь реагировать. – глаза Земо тёмные, выдающие его нетерпение. – Я думал ещё потянуть время, может, неделю или даже две… но, увидев тебя сегодня, я передумал. Ты такой сладкий и милый, когда смущаешься, mein lieber Junge. Джеймс не может найти слов, и просто стонет. ‒ Я всё это время обдумывал, что мы с тобой попробуем. И у меня есть два варианта на выбор. Выслушаешь? ‒ Да, Гельмут. – Баки опирается на стену, боясь упасть от перевозбуждения. «Гельмут назвал меня своим мальчиком», ‒ крутится у него в мыслях. ‒ Сначала у меня были другие варианты, но ты… твоё поведение не оставляет мне иного выбора. Ты же знал ответы на все мои вопросы, ведь так? Ты так старательно всё записывал, слушал, мне было приятно видеть тебя таким заинтересованным, вовлечённым. – Земо проводит подушечкой большого пальца по губам Джеймса, слегка приоткрывает их. И Джеймс, вспоминая, как Гельмут делал это в прошлый раз, обхватывает палец губами, ласкает языком. ‒ Не торопись, mein Liebling. Я не договорил. Мне не понравилось, что ты молчишь, когда тебе есть, что сказать. Поэтому я поменял планы. Предлагаю тебе вот что. Либо мы делаем как в прошлый раз, то есть ты делаешь мне минет и уезжаешь, либо ты получаешь должное наказание за молчание на занятиях, а потом я позволю тебе оседлать меня. Das willst du doch, oder? Die Wahl liegt bei dir. – Земо берёт его за руку, ведёт в сторону гостиной. Он садится на диван, чуть раздвинув ноги. В его позе чувствуется уверенность, властность. Джеймс теряется ещё больше, мысль о наказании кажется одновременно пугающей и соблазнительной. ‒ А какое будет наказание? – Барнс наконец садится рядом с Гельмутом, кладёт его руку себе на колено, сразу же отводит взгляд. ‒ Ты не подумай, я не заставляю тебя быть самым активным студентом и уж точно не хочу, чтобы ты был выскочкой… Так вот, о чём это я? Ты когда-нибудь фантазировал о том, что тебя отшлёпают? – он оглаживает колено Джеймса, поднимается выше по внутренней части бедра, заставляя парня чуть раздвинуть ноги и выдохнуть тихое «Хель». ‒ Честно? Да. – щёки Баки краснеют, он хочет закрыть лицо руками, но Гельмут перехватывает его правую руку, нежно целует тыльную сторону ладони. ‒ Тогда как ты смотришь на то, что твоё наказание будет именно таким, Джеймс? До твоего блистательного ответа на занятии я хотел остановиться на пятнадцати ударах, но потом понял, что десяти достаточно. Ты со мной согласен? – Джеймс нетерпеливо кивает, смотря в карие глаза профессора. – Guter Junge. Может, у тебя есть какие-то пожелания? ‒ Ты можешь называть меня своим мальчиком? Bitte, Helmut. – Земо довольно улыбается, соглашаясь. Ничего больше не говоря, он снимает с Барнса рубашку в клетку, затем футболку; ведёт ладонью по стройному крепкому торсу, касается ложбинки между ключицами. В глазах у него отражается желание. Желание видеть Джеймса полностью обнажённого, податливого, разгорячённого. Баки встаёт, чтобы избавиться от джинсов. ‒ Бельё тоже, mein lieber Junge. Сложи все вещи аккуратно на кресло, не хочу, чтобы они помялись. – Гельмут приглашающе похлопывает по бёдрам, томно смотрит на Баки, послушно складывающего джинсы. Он стоит к Земо спиной, чувствует взгляд профессора на себе, и ему приятно. Ему приятно, что им любуются, ведь он так долго этого ждал, так долго мечтал, что его профессор будет бросать в его сторону восхищённые взгляды. Барнс оборачивается, весь дрожит, не от страха, а от предвкушения. Он замечает, что Гельмут снял жилет и теперь сидит в полурасстёгнутой рубашке, рукава которой всё так же закатаны до локтя. Джеймс наклоняется к нему, берёт в ладони его лицо, страстно и рвано целует, а затем молча ложится на колени профессора, чуть прогибаясь в спине. ‒ So hübsch und gefügig. – ладонь Гельмута мягко ложится на ягодицы Джеймса, медленно, но уже более весомо ведёт вверх-вниз. – Es ist sehr süß, dass du dich erinnerst, dass ich Linkshänder bin. – он ударяет в первый раз, и Баки утыкается лицом в свои ладони, тихо выдыхает. – Можешь не считать, милый, просто принимай то, что я тебе даю. Голос Гельмута успокаивает, настраивает на нужный лад, и Джеймс расслабляется, позволяет делать с ним всё, что потребуется. Шлепки несильные, но всё тело пронзает лёгкой болью на грани с удовольствием. Член Баки, зажатый между их телами, с каждым ударом, с каждым прикосновением всё больше трётся о ткань брюк Земо, и Баки всхлипывает, шепча что-то неразборчивое. ‒ Du bist so gut, mein Junge. – рука Гельмута в последний раз ложится на раскрасневшуюся кожу. Затем одной рукой он оглаживает бёдра Баки ниже, а другой проводит по тёмным коротким волосам парня. Земо осыпает его комплиментами, спрашивает, не хочет ли Джеймс чего-нибудь, но тот лишь мотает головой. – Упрямый. Гельмут помогает ему устроиться на диване, целует его в лоб. Он отходит лишь на минуту, и Баки чувствует его отсутствие всем телом. Джеймс приподнимается на локтях, чтобы увидеть Земо. Тот стоит рядом, сомневается. ‒ Всё хорошо, Гельмут, мы можем продолжить. Правда. – он смотрит на мужчину из-под приопущенных век, облизывает губы. – Я готов. ‒ Тогда иди сюда. – Земо помогает ему встать, прижимает к себе, бережно берёт на руки, стараясь не касаться раздражённой кожи. Гельмут целует его в нос, щёки, в ямочку на подбородке. – Хочу тебя всего. – он на пару мгновений утыкается в шею Барнса, вдыхает его запах. ‒ Уже получил. – Джеймс взъерошивает его почти идеально уложенные волосы, улыбается. – А я получу обещанное? Но Гельмут не отвечает, молча поднимается вверх по лестнице с Баки на руках. Тот нетерпеливо обвивает руками шею мужчины, льнёт к нему, покусывая мочку уха. Они оказываются в тёмной просторной комнате. Гельмут аккуратно опускает Джеймса на простыни, помогает устроиться на животе. ‒ Включишь свет? Хочу запомнить этот момент в мельчайших подробностях. – произносит парень, проводя кончиками пальцев по ткани постельного белья. Земо включает прикроватные лампы, расстёгивает пуговицы на рубашке. Делает он это намеренно медленно, чтобы раздразнить Баки. И это работает: Барнс привстаёт, хочет открыть ящик тумбочки, но Гельмут его опережает. Он достаёт презерватив и бутылочку со смазкой. ‒ Это искал? – он наклоняется к Барнсу сзади, шепчет на ухо. – Я совсем забыл спросить, это твой первый раз? ‒ Да, но я ласкал себя пальцами. – произносит Джеймс; он чуть ли не задыхается, ощущая руку Гельмута на внутренней стороне бедра. – Я тогда думал о тебе. ‒ Мне приятно это слышать. Но сегодня я хочу сделать это сам, mein Lieber. – Земо приподнимает его бёдра, при этом разводит его ноги, влажно целует ещё красноватую кожу, заставляя Барнса то ли всхлипнуть, то ли застонать. Гельмут соприкасается с ним бёдрами; ткань брюк, кажущаяся сейчас невыносимо грубой, раздражает чувствительную кожу. Это длится недолго; мужчина проникает в него, покрывает поцелуями поясницу и бёдра, двигается медленно, постепенно добавляет ещё один палец, затем ещё один, находит нужный угол проникновения, вырывая из губ Джеймса протяжный стон. Другой рукой он проводит по своему члену, распределяет выступившую смазку. Он садится у изголовья кровати, стягивает брюки вместе с бельем, откладывает на другую сторону кровати, оставаясь при этом только в расстёгнутой рубашке. ‒ Mein Lieber, komm zu mir. – и Баки приподнимается, устраивается у него на бёдрах. Джеймс раскатывает по члену Гельмута презерватив, добавляет ещё смазки. Земо помогает ему насадиться на член, постепенно, размеренно. Когда он привыкает к новым ощущениям, мужчина входит глубже, чередует медленный и более быстрый темп. Одной рукой Гельмут придерживает бедро Баки, на котором точно останутся следы от его пальцев, другой спускается от шеи к ключицам, плечам, ведёт рукой нежно, словно художник по холсту, на котором написано прекраснейшее из явлений всего мира. Он целует ямочку на подбородке, алеющие губы, щёки. Гельмут ускоряется, толчки становятся грубее, жёстче; полностью выходит из него, сжимая ягодицы парня, резко входит. Он повторяет это ещё несколько раз, не прекращая целовать припухшие губы Джеймса. Задница Баки с характерным звуком шлёпается о бёдра Земо, а тот лишь набирает темп, и Баки едва успевает подстроиться под ритм, вцепляется ногтями в спину мужчины, бессознательно оставляет на ней небольшие царапины. Он стонет громко, без стеснения; глаза закатываются от всё нарастающего удовольствия. Ему кажется, что у него сейчас закончится воздух, но продолжает двигаться в ритме, заданном Гельмутом. Джеймс принимает ласки, насаживается увереннее, прикрывает глаза от удовольствия. Он зарывается пальцами в волосы Земо, чуть оттягивает; хаотично цепляется за его плечи, вскрикивает его имя. ‒ Bitte, Helmut. – сквозь стоны и громкие вдохи и выдохи произносит он. ‒ Was willst du, mein Junge? – спрашивает он на выдохе, чуть замедляется, любуясь разгорячённым Барнсом. Плечи и шея парня блестят от пота, кадык подёргивается от каждого стона. – Уже устал? Гельмут укладывает Джеймса на спину, заставляя его разочарованно хныкнуть, но через пару мгновений проникает в него снова. Баки обхватывает его бёдра ногами, притягивает ближе. Он хочет коснуться шеи Земо лишь подушечками пальцев, мягкими движениями подняться выше, ещё больше растрепать взмокшие волосы его мужчины, простонать его имя, хочет покрыть поцелуями все родинки на щеках и шее Гельмута. Но тот, не переставая двигаться в нём, перехватывает запястья Баки одной рукой, прижимает их к поверхности кровати. ‒ Хочу видеть тебя таким почаще. – стонет Гельмут, крепко держа запястья Барнса, кажущиеся такими хрупкими и тонкими в его ладони. Джеймс, не выдерживая, кончает, обмякает в его объятиях. Он ещё пару раз толкается в него, тоже чувствует, как оргазм накрывает его. Он укладывает парня на бок, бережно вытирает с него следы семени, укрывает пледом, стараясь не задеть кожу ягодиц. Он оставляет на скуле Баки поцелуй, приглаживает растрепавшиеся пряди волос. ‒ Danke, Helmut. – сонным голосом бормочет парень, вызывая на лице Гельмута счастливую улыбку. Он отлучается, чтобы принести Джеймсу сок, но, когда возвращается, застаёт его уже спящим. ‒ Сладких снов, mein Lieber. – одними губами произносит он, ложась рядом. – Обсудим статью утром.