«Джеймс неисправимый. Сколько раз я говорил ему отдохнуть, отвлечься от учёбы, но он так и продолжает проводить день за днём в университетской библиотеке. Я уже начинаю жалеть о том, что она открыта во время каникул. И он тащит меня с собой, указывает чуть ли не на каждую вторую книгу, вопрошая одним лишь взглядом, не будет ли она полезна для его дипломной работы. У меня появляется чувство, что Джеймс готовится к написанию не выпускной работы бакалавра, а, как минимум, доктора философских наук: он задаёт много вопросов, предлагает варианты, интересуется, где найти практический материал. Буду честен с самим с собой: это меня нереально возбуждает. Мне так нравится видеть его глаза, горящие желанием написать что-то достойное, нет, неверное слово. Нечто выдающееся. Он перечитывает мои научные работы, хотя большая часть из них написана на немецком. Джеймс терпеливо переводит незнакомую лексику, старается запомнить её. На днях он закончил читать мою докторскую диссертацию о полисемантизме в немецком языке. Он был так воодушевлён, весь вечер говорил только об этом. Говорил на немецком так много, что через час активных обсуждений у него начал заплетаться язык, а глаза сами закрывались. Совсем не думает о своем здоровье. Я же делаю всё возможное, чтобы уменьшить риски стресса и выгорания: зову на прогулки, один раз даже затащил в ресторан. Ему там очень понравилось, но даже в том месте он говорил в основном об учёбе. На следующий день теперь он тащил меня в библиотеку, и единственное, чего мне хотелось тогда, ‒ это отдохнуть. Я не жалею, что стал его научным руководителем, ведь осознаю, что с таким энтузиазмом и такими темпами мы завершим работу к январю. И после этого Джейми не отвертится: повезу его отдохнуть. В горы, например. В январе в Германии просто чудесно, тем более я пообещал ему показать страну, в которой провёл почти всё детство.»
Гельмут перечитывает последний абзац ещё раз. Глаза слипаются, и он, сняв очки для чтения, вынужденно закрывает дневник, закрепляет закладку на странице с последними записями. Земо добирается по коридору до ванной, неспешно чистит зубы, смотря на себя в зеркало. Перед глазами всё расплывается: он работал слишком долго. Гельмут быстро ополаскивает лицо, проводит влажными ладонями по волосам, убирая их назад. Так же сонно добирается до спальни, устраивается на правой половине кровати. Слева от него мирно посапывает Баки, но стоило тому лишь почувствовать, как матрас просел под весом Гельмута, он проснулся. ‒ Снова допоздна работал? – спрашивает Баки, зевая; в ответ слышит тихое «угу». – А сам говорил, чтобы я почаще отвлекался. ‒ И буду продолжать говорить. Я забочусь о тебе, Джейми. – Гельмут наклоняется над ним, оставляет лёгкий поцелуй на щеке парня. – Спи, мой мальчик. ‒ Сладких снов. – отвечает Барнс, пытаясь подавить очередной зевок. – Я с утра пойду в библиотеку, поэтому постараюсь быть тихоньким и не разбудить тебя. ‒ Не хочешь, чтобы я с тобой пошёл? – Гельмут целует его в плечо, приобнимает со спины. ‒ Я взрослый мальчик, справлюсь. Тем более тебе нужно отдохнуть. Я знаю, что тебе тоже нужно работать над научной монографией. И ещё… а нет, ничего. – он резко замолкает, словно жалея о сказанном. ‒ Что такое? Закончи мысль. ‒ Можешь… обнять меня покрепче? В твоих объятиях так уютно. – после недолгой паузы продолжает Баки, теребя в руке край одеяла. ‒ Конечно, mein Junge. – он прижимается ближе, чувствует мелкую дрожь, исходящую от Джеймса. – Всё хорошо, нет повода для беспокойства, слышишь? – Земо не видит эмоций парня в данный момент, но понимает, что тот нервничает, поэтому наощупь находит ладонь Баки своей, слегка её сжимает. – Всё хорошо. – успокаивающе повторяет он, и Баки немного расслабляется. ‒ Люблю те… ‒ фраза Барнса обрывается на полуслове. Он снова засыпает, чувствуя себя любимым. Хотя бы ненадолго. Гельмут надеется, что именно это и испытывает его мальчик в этот момент.***
Когда Гельмут просыпается, Баки уже нет. Мужчина оглядывает комнату сонным взором, снова закрывает глаза, утыкается лицом в подушку. Ему определённо нужен отдых. После активной недели, которую он провёл, мечась между лингвистическими конференциями и походами в картинные галереи, он решил взять тайм-аут в научной деятельности. Хватило его всего на неделю, половину из которой он провёл с Баки в библиотеке. Гельмут изо всех старался абстрагироваться от этого, на самом деле пытался, но это было бесполезно. Он был трудолюбивым, слишком любознательным, да и к тому же не мог долго время сидеть без дела; самым лучшим вариантом в этой ситуации стала работа над монографией, которую он планировал дописать до конца года, в худшем случае – до марта. При этом он разрывался между тем, чтобы помочь Джеймсу (не столько со сбором научной литературы, сколько с организацией досуга) и написанием собственной научной работы. Как он сам приметил, оставалось дописать около пятидесяти страниц, на которых он бы и уместил информацию о глагольных полисемантах, обозначающих конкретные физические действия и физическое восприятие, а также подробно описал функционально-когнитивную концепцию полисемии, ведь именно на неё он ссылался в одной из своих последних статей. И сейчас, лежа, уткнувшись в подушку, он понимает, что дальше так продолжаться не может, потому как он сам может заработать эмоциональное выгорание, от которого он так старательно пытается отгородить Баки. Всё это так утомительно. Гельмут дотягивается до телефона на прикроватной тумбочке, обнаруживает непрочитанное сообщение от Джеймса. Хель, мне тут в голову пришла очень интересная идея 9:22am Сообщение было отправлено пятнадцать минут назад, поэтому Земо быстро печатает ответ:Какая именно, Джейми? 9:38am
О, ты тут! Доброе утро 9:39am Только не смейся, хорошо? Пообещай мне не смеяться 9:39amОбещаю. И ты меня очень заинтриговал. 9:40am
Знаешь, я тут подумал о кое-чём 9:40am Ты вряд ли одобришь 9:40amК чему ты клонишь? 9:41am
Как ты относишься к идее секса в библиотеке? 9:42am Чисто гипотетически 9:42am Гельмут перечитывает последние сообщения раз за разом; часто и энергично моргает, чтобы проснуться, потому что такого не могло произойти на самом деле. Я прохаживался между рядов и, когда дошёл до секции германских и романских языков, подумал о тебе. Да, мы с тобой там часто бываем, но только сейчас я подумал о таком 9:44am Знаешь, что я представил, Хель? 9:44am Спроси у меня, пожалуйста 9:45amЧто представил мой прелестный мальчик? 9:45am
Я стою, прислонившись к стеллажам, а ты близко-близко. Ты прижимаешься ко мне, обдаёшь жарким дыханием мою шею, оставляешь на ней горячие, но такие лёгкие поцелуи. Я шепчу, что хочу сделать тебе приятно, а ты жестом показываешь мне замолчать, становишься передо мной на колени. Судорожно оглядываешься по сторонам, ведь ты не хочешь, чтобы нас кто-то застукал в таком положении, и только после спускаешь мои джинсы с бельём, делаешь мне очень хорошо своим ртом. Я хочу застонать, но ты приостанавливаешься, ласкаешь ладонями мои бёдра, и я успокаиваюсь. Ты нагло этим пользуешься, берёшь глубже, заставляя меня вцепиться в твои волосы, запрокинуть голову от удовольствия. А затем ты резко останавливаешься, поднимаешься, разворачиваешь меня лицом к стеллажам, впиваешься ладонями в мои ягодицы, шепчешь (и голос твой ниже обычного), что хочешь меня. 9:50am Прости, мне стыдно за это, но мне нужно было это написать. 9:51am В мыслях Гельмут завершает эту сцену, представляет, как входит в Джеймса, тут же затыкая ему рот и шепча пошлости на ухо. В ответ на сообщение сдержанно пишет:Когда сможешь приехать? У меня есть идея, как всё это реализовать. 9:54am Ты и я в моей личной библиотеке. Она у меня большая. 9:54am
Скоро буду. Уже подхожу к метро 9:55am Сложно идти, думая о том, как ты меня отымеешь 9:55amМальчик мой, если мы будем заниматься этим в библиотеке, выбери более литературное выражение. 9:56am
Хорошо, тогда напишу «займёмся горячим сексом», или лучше будет «предадимся страсти»? 9:56amТак мне нравится гораздо больше. 9:57am Я пойду приму душ и позавтракаю чем-нибудь лёгким. Жду тебя. 9:57am
Баки читает последнее сообщение, заходя в вагон метро. Он быстро отправляет стикер-сердечко в ответ и садится на свободное место позади, накрывая промежность рюкзаком. От одной лишь мысли о том, чем они займутся и где, у него подрагивают коленки, и в пах отдаёт лёгкой болью от желания прикоснуться к себе. Но он сразу же отметает такие идеи, погружаясь в чтение книги, взятой из библиотеки. «Когнитивный подход в полисемантике немецкого языка», читает он про себя название первого раздела учебника. Барнс настолько погружается в процесс, что забывает о том, почему так рано возвращается к Гельмуту, но стоило ему только отвлечься на мгновение от учебника, так перед глазами предстаёт яркий образ его профессора, стоящего в паре сантиметров от него. Гельмут в его фантазии одет в серую рубашку, верхние пуговицы которой расстёгнуты. И Баки представляет, как переводит взгляд с лица Земо на его ключицы и обратно. Дыхание сводит; учебник уже не кажется таким увлекательным. Только если сам Гельмут не зачитает ему написанное. Да, тогда Джеймс будет слушать. Внимательно впитывать каждое слово, произнесённое томным голосом с заметным немецким акцентом. С таким горячим акцентом, способным довести Баки до пика. Он застывает, держа книгу в руках, и пробуждает его из фантазий девушка, севшая рядом. Наташа. ‒ Баки, не ожидала увидеть тебя. – на её лице сияет искренняя улыбка. ‒ Привет, Нат. Я немного увлёкся. – он неловко показывает на учебник. – Рад встрече с тобой. ‒ Да, я тоже. – девушка кокетливо ухмыляется. – Куда едешь? ‒ К Гельмуту. – Баки бросает на неё короткий взгляд, тут же пряча глаза. ‒ Так вот о ком ты думал! У вас же всё хорошо? Ты мне уже неделю не писал. – теперь в голосе Наташи звучат нотки грусти. Нет и намёка на упрёк, только разочарованность. ‒ Прости, дорогая, я занялся написанием диплома. Знаю, что рано, но Гельмут предложил писать под его руководством, и я никак не мог упустить такой шанс. И теперь я понимаю, что должен работать ещё усерднее, чтобы он не разочаровался во мне. ‒ А это тут причём? Как отношения связаны с твоей академической успеваемостью? – Романофф скрещивает руки на груди, недовольно смотрит на Баки, одним лишь видом вынуждая ответить на заданный вопрос. ‒ Ну, он говорил, что ему нравится, когда я увлечён учёбой, активно работаю, что-то в этом роде. И не смотри на меня так, будто хочешь просверлить во мне дыру, Нат. – Джеймс закрывает учебник и убирает его в рюкзак, лишь бы не встречаться взглядами с подругой, но это мало помогает: он всё равно чувствует тяжесть, исходящую от неё. ‒ Я просто не понимаю тебя, Баки. – помолчав минуту, отвечает она. – Рядом с тобой такой мужчина, а ты себя выматываешь, чтобы «соответствовать». ‒ С чего ты взяла, что я себя выматываю? – Барнс сжимает в руке лямку рюкзака, дрожащие пальцы неожиданно соскальзывают чуть ниже. – Ты ошибаешься. ‒ Я слишком хорошо тебя знаю. – она берёт парня за руку. – Слишком хорошо, Баки. Ты всегда зацикливаешься на чём-то, чтобы добиться одобрения от человека, от которого ты без ума. Помнишь, так было в старшей школе, когда нам задали совместный проект по литературе? Ты чуть ли не сутками пропадал в библиотеке, изучил кучу интернет-источников, почти не спал… А всё потому, что хотел доказать нашей учительнице, что ты заинтересован. Я понимаю, что это другой случай, но… ‒ Вот именно, Нат, это вообще не то. – Баки подрывается с места: он думает, что лучше он сойдёт на три станции раньше, чем завершит этот разговор. ‒ Это похожая ситуация всё равно. Ты меня не переспоришь. Я тебя знаю с раннего детства. – Романофф слегка сжимает его ладонь. – Если хочешь более похожий пример, тогда… Тебе очень нравилась одна девушка. Пегги. Ты был от неё без ума. ‒ А она была без ума от Стива. – перебивает её Барнс, закатывая глаза. От одного упоминания имени Роджерса он весь напрягается: он испытывает двоякие чувства к нему. Вернее, испытывал. ‒ Баки, не переводи тему. Я знаю, что ты болезненно к этому отнёсся, поэтому толком не говоришь с Роджерсом. Хоть вы и живёте в одной квартире. И да, ты тогда разузнал столько всего о секретных службах и шпионаже лишь потому, что ты хотел её впечатлить. ‒ Вот это ложь. – хорошее утреннее настроение сменяется нескрываемым раздражением. – Я и без этой глупой подростковой влюблённости увлекаюсь этим. ‒ Просмотр «Секретных материалов» и изучение реальных случаев – разные вещи. – настаивает Наташа. – Баки, я не говорю, что учёба и вовлеченность во что-либо – это нечто ужасное. Я рада, что у тебя есть хобби. Но нездоровая зацикленность на чём-то одном до добра не доведёт. Я не говорю, чтобы ты полностью убрал это из своего распорядка дня, лишь хочу… ‒ Нат, давай прекратим этот разговор, хорошо? – Барнс еле сдерживается, чтобы не выдернуть собственную руку из её тёплой ладони и не выйти на ближайшей станции. ‒ Прости, я правда не хотела задеть тебя. Но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя убитым после непрерывной работы. С тобой это случалось столько раз! Как бы я хотела избежать повторения! – на этих словах Баки вскакивает с места, направляется к выходу. – Не учишься на собственных ошибках! – кричит она вслед; голос её звучит отчётливо, громко, при этом так, словно она вот-вот расплачется, что весьма нетипично для неё.***
Джеймс выходит на одну станцию раньше, и это заботит его в самую последнюю очередь. Единственное, чего он сейчас хочет, - оказаться в объятиях Гельмута, забыться. Да, лучший способ выместить негативные эмоции. Он уже представляет, как зайдёт в кабинет профессора, тот самый, где всё и началось (Баки почему-то уверен, что мужчина будет там), нагло оседлает его, доведёт до исступления одними поцелуями, а потом Земо, бережно убрав все документы (он не может иначе, считает Барнс), уложит Баки на этот самый стол, снимет с него брюки, разведёт ноги. Настроение от этих мыслей немного повышается, но он едва ли может скрывать накопившийся негатив. Зачем Наташа вообще начала это? Было же прекрасно, да и не зацикливается Баки на таких вещах! Что за глупости! От размышлений его отвлекает вибрация телефона. Барнс открывает уведомление. (Фотография) 11:10am Жду тебя. 11:10am На фотографии Гельмут одет в серую рубашку (как он догадался? Мысли читает, что ли?), но расстёгнута только одна верхняя пуговица. Волосы красиво уложены, прядь у лица завивается так прелестно, что Джеймс хочет поскорее дотронуться до неё, растрепать волосы так, чтобы идеальная укладка превратилась в некий хаос. От разыгравшейся фантазии у Баки вспыхивают щёки, и он невольно прикусывает нижнюю губу.Почти на месте 11:11am
Разум Баки окончательно затуманивается: он больше ни о чём не думает кроме как о том, чтобы поскорее выплеснуть накопившийся негатив, занявшись горячим сексом. И желательно, чтобы Земо позволял ему делать всё, что вздумается, потому что Барнсу сейчас не до этого. Ему просто хочется получить долгожданную разрядку в наборе с незабываемым воспоминанием.***
Через двадцать минут ходьбы в быстром темпе Джеймс оказывается у дома Гельмута. Он отмыкает дверь ключом, который ему дал лично хозяин дома. Сняв обувь, поднимается в кабинет, чуть ли не перескакивает через каждую вторую ступеньку, настолько ему не терпится выпустить пар. Чуть отступившая злость вперемешку с возбуждением полностью охватывают его, и Барнс только и думает о том, как он сможет отпустить все свои тревоги, наслаждаясь каждым мгновением, проведённым в таких горячих, манящих объятиях, занимающих его мысли почти всё время. В остальных случаях он думает об учёбе; даже навязчивые идеи куда-то пропали, чему Баки безмерно рад. Дверь открыта, и полный решимости Джеймс останавливается на мгновение у самого входа. Земо сидит за столом, с серьёзным видом читает что-то в ноутбуке. Парень замирает, любуясь чуть нахмуренными бровями мужчины, очками в изящной оправе, сосредоточенным взглядом. Волосы Гельмута ниспадают на лоб, но не закрывают обзор: это выглядит так невероятно изящно, волшебно, что Барнс задерживает взгляд на этой маленькой детали подольше. Баки хочет наслаждаться этим видом, одновременно желая нарушить идиллию. Сократить расстояние между ними, дерзко схватить профессора за волосы, заставить его смотреть глаза в глаза. Дразняще касаться кончиками пальцев его подбородка, вести вверх к щекам (Барнс, кажется, только сейчас осознал, насколько ему нравятся щёки Земо: и неважно, румяные ли они, как во время самого жаркого секса, или же бледные, как сейчас, когда тот думает о чём-то важном). Джеймс хочет взять лицо Гельмута в свои руки, при этом касаясь его волос на висках, и долго-долго всматриваться в карие глаза. Глаза цвета тёмного янтаря; самого сладкого и вкусного шоколада; глаза прелестного оттенка коричневого, ассоциирующегося только с уютом, любовью, домом. От последней мысли Баки и сам вздрагивает, наконец подходит к столу профессора. Тот тут же отвлекается от работы, одаривает парня хитрой улыбкой. ‒ Иди ко мне, мой мальчик. – голос Гельмута возбуждает своей спокойностью с нотками нескрываемого вожделения. И Баки подчиняется: обходит стол, по-хозяйски устраивается на коленях мужчины. Подушечками пальцев проводит по дужкам очков, словно случайно задевает уши мужчины, ласкает мочки ушей. С нескрываемым восторгом ловит каждую эмоцию на лице мужчины. Земо шумно выдыхает, когда Джеймс наконец снимает с него очки и бережно убирает их в ящик стола. – Не против, если мы позже отправимся в библио…? Баки, не слыша сказанного, набрасывается на Земо с обжигающими поцелуями. Он берёт всё от этого процесса, посвящает себя ему всецело. Джеймс кусает нижнюю губу Гельмута, мгновение спустя ведёт языком по этому местечку, кусает снова. Руки его очерчивают плечи мужчины, медленно спускаются к ключицам, скрытым под рубашкой. Пальцы Барнса ловко скользят по атласной ткани, расстёгивают одну пуговицу за другой. Уверенно тянут вниз, оголяя сильные, но такие изящные плечи. И Гельмут просто наблюдает. Наблюдает, как Джеймс припадает губами к шее, влажно целует. Неожиданно прикусывает нежную кожу, и Земо опирается затылком на высокую спинку кресла, позволяя Баки делать всё, что он пожелает. Баки этим пользуется так непривычно бесстыдно: в его действиях нет прежнего смущения, лишь страсть, которую он, кажется, не в силах больше сдерживать. ‒ Мальчик мой, не останавливайся. – Гельмут издаёт жалобный стон, что окончательно сносит крышу Барнсу. Джеймс полностью снимает с мужчины рубашку, покрывает кожу хаотичными поцелуями и засосами, чуть ли не рычит при этом. Он чувствует себя хозяином ситуации: всё будет по его правилам и никак иначе. ‒ Сегодня ты будешь делать всё так, как я захочу, Хель. И я хочу, чтобы ты был послушным. Хочу быть грубым с тобой. Хочу тебя на этом столе. – Баки бросает короткий взгляд на рабочий стол; искорки в глазах сияют ещё ярче. ‒ Так чего же ждёшь? – тяжело дыша, спрашивает Гельмут; ему кажется, что он уже на грани, ведь он видит Барнса таким впервые. Земо чувствует себя легко возбудимым подростком; он уверен, что Баки знает об этом. ‒ Аналогичный вопрос к тебе. – ёрзает на бёдрах профессора, ощущает его стояк через ткань своих джинсов и брюк Гельмута. Джеймс не думает вставать, продолжает двигаться вперёд-назад, словно случайно задевать чувствительное место; Земо настойчиво приподнимает его бёдра, и Баки вынужденно встаёт. Взгляд его прикован к сидящему перед ним полуобнажённому мужчине. ‒ Я всё понял. – ухмыляется Гельмут, избавляясь от остальной одежды. Делает он это так профессионально, будто каждый день раздевается на публику (щёки Барнса вспыхивают румянцем от осознания, что он единственный может лицезреть такую красоту). Глаза Баки скользят по оголённой спине, останавливаются на каждой родинке, и парню уже в который раз приходит в голову мысль пересчитать все эти прелестные точки-звёздочки на теле его мужчины поцелуями. Лёгкими, но такими сладкими, не переходящими во что-либо более развратное, пока Джеймс не сосчитает все-все. Земо спокойно убирает ноутбук и стопку документов на свободную полку книжного шкафа; в его движениях нет ни капли смущения, будто он наслаждается своей наготой. Чувствует на себе пристальный взгляд Барнса, но прикрываться, прятаться от голубых глаз не желает. Баки, поражённый открывшейся перед ним картиной, громко выдыхает в попытках скрыть стон, который всё равно срывается с губ. Гельмут оборачивается, встречаясь с ним взглядами, нарочито медленно облизывает губы, ложится на холодную поверхность стола, слегка прогибаясь в спине. Флиртует до последнего. В его действиях чувствуется желание подчиниться, следовать негласным правилам. И он ложится, упирается ладонями, из-под приопущенных век любуется реакцией Джеймса. Мужчина закрывает глаза, расплывается в довольной улыбке, раздвигает ноги чуть шире. Баки подходит к нему до невозможности близко, наклоняется, покрывая бесчисленными поцелуями спину такого уязвимого сейчас Гельмута (обещает себе пересчитать все родинки в следующий раз), очерчивает бёдра, крепко сжимает их в своих ладонях. Земо облегчённо стонет, ощущая руки на собственных ягодицах, подаётся назад, позволяя Джеймсу насладиться этой маленькой игрой. ‒ Почему ты такой восхитительный? – на выдохе произносит Барнс, избавляясь от ненужной сейчас футболки. Руки мелко дрожат, когда он расстёгивает ремень джинсов, но это длится лишь мгновение. Он немного приспускает их, нетерпеливо трётся пахом о ягодицы Гельмута. Из груди вырывается стон, неожиданный, резкий, и Земо отвечает ему тем же. – Какой же восхитительный. – разум Баки в тумане, и всё же он достаёт из верхнего ящика стола всё необходимое, быстро раскатывает по члену презерватив. Даже от этого действия тело пронзает приятной болью, но он тут же отвлекается, уделяя всё внимание Гельмуту. Баки медленно растягивает его, попадает точно по чувствительной точке; Земо вскрикивает, из его губ вырываются нецензурные ругательства на немецком, что ещё больше заводит Джеймса. Движения Барнса сводят мужчину с ума; такие глубокие, размеренные толчки; Барнс склоняется над ним, кусает шею, на которой уже красуются засосы, оставленные минут пятнадцать ранее, и это не заставляет парня остановиться. Он продолжает дразнить своего мужчину: вид Гельмута, находящегося почти на грани, не даёт ему мыслить разумно. Слишком пленяюще выглядит он, лежащим в таком положении. И Баки проникает в него, одновременно кусая плечо. Правой рукой Земо цепляется за край стола, утыкается лицом в сгиб левой, низко стоная. И это окончательно сносит крышу Джеймсу: спустя несколько медленных глубоких толчков он задаёт чуть ли не бешенный ритм. Лохматит волосы Гельмута, довольно резко оттягивая их назад, снова припадает к желанной шее. ‒ Как же ты пахнешь, Хель. Это безумие. А какой ты прекрасный. От одной мысли о том, как ты лежишь вот так, я готов кончить. – парень вдруг замедляется, пытается отдышаться. – Какое же это безумие. ‒ Джеймс, ты уже близко, я чувствую это. – еле слышно шепчет Земо, закатывает глаза. – Помоги мне. – шёпот переходит на хрип. И Баки, добавив немного смазки на ладонь, берёт в руку член Гельмута, проводит по нему вверх-вниз в ритме собственных толчков. Он держится из последних сил, спустя пару минут кончает, утыкаясь лицом в спину своего мужчины. Глаза Баки закрыты; искорки перед ними так и пляшут. Дыхание громкое, прерывистое, и Барнс встаёт, едва удерживается на ногах, плюхается в кресло. Он видит, как после яркого оргазма содрогаются мышцы спины Гельмута, как подрагивают его ноги. Слышит его глубокий вдох, выдох. ‒ Это было невероятно. – вполне разборчиво говорит Джеймс, с трудом поднимается. – Давай я помогу встать. – придерживая Гельмута за талию одной рукой, крепко держит другой вспотевшую ладонь своего мужчины. ‒ Я бы повторил. – профессор прикусывает губу; взгляд всё такой же мутный, соблазняющий. – Потом. Не думал, что ты можешь быть таким доминантным. ‒ А я не думал, что ты можешь быть таким податливым. – щёки Баки краснеют, но хитрая улыбка выдаёт его. ‒ Никто так не держал меня за волосы. Это горячо. – Гельмут целует его не менее страстно. – Мне достался лучший мальчик. Можешь быть и сладким, и таким преступно развращающим. ‒ Стараюсь для тебя. – бросает в ответ Джеймс, ведя Земо за собой в душ.***
Перед сном Барнс снова берётся за книгу, но она вызывает только негативные эмоции. Он винит во всём Наташу, хоть и знает, что она права. Как всегда. Наверное, именно это и разозлило Баки. Сам факт, что она знает его лучше, чем кто-либо другой. Лучше, чем он знает самого себя. И сейчас, стоит ему прочитать пару абзацев, как в мыслях возникает подруга, отчего он с силой сжимает обложку учебника, с трудом контролируя желание разорвать его ко всем чертям. Земо ещё больше усугубляет ситуацию: лежит в жалких пятнадцати-двадцати сантиметрах от него, пролистывая ленту новостей на телефоне. На Гельмуте атласная пижама тёмно-фиолетового цвета, скорее даже пурпурного. Рубашка распахнута, обнажая широкую грудь мужчины, и Баки то и дело бросает на неё короткие, но такие жадные взгляды. Ссора с Наташей так и не выходит у него из головы, но близость его мужчины влечёт его куда больше. Профессор будто не понимает его томлений, мучений, спокойно отвечает на чьё-то сообщение (Джеймс отводит глаза в тот же момент, когда тот открывает переписку). Гельмут улыбается, смотря на экран, энергично что-то печатает, и в мысли Баки вкрадывается прежняя неуверенность в себе. Вряд ли профессор так же улыбается каждый раз, думая о Барнсе. Что он вообще думает о нём? Настроение меняется словно по щелчку. Это глупо, но он никак не может отделаться от чувства собственного несовершенства. Бесполезности, глупости. Да всего в этом роде. Ссора с подругой вдруг уходит на самый последний план. Баки смотрит перед собой, но перед глазами туман. Всё подёрнуто мрачной дымкой, и он с усилием моргает, пытаясь прогнать это чувство. не помогает. И он ещё глубже погружается в мысли, от чего становится трудно дышать. Барнс нервно сглатывает, стараясь не двигаться, но тело предательски вздрагивает. Как же он ненавидит это всё. Рука, держащая книгу, ослабевает, и всё, чего он хочет сейчас, - исчезнуть. Оказаться где-то подальше отсюда. Голос в его голове скандирует «тебя никогда не полюбят по-настоящему», и к нему примешиваются некие отголоски, повторяющие то же самое. Перед глазами прежняя пелена. Глаза слезятся; Джеймс хочет сморгнуть наступающие слёзы, но не может. Это ощущение раздражает, но он всё продолжает возвращаться к голосам. Настойчивым, громким, упрямым. Звучат они до боли знакомо, словно это голоса его друзей, близких. Нет, словно это его собственный, заглушающий все остальные. Как же глупо. Всё, что он может предложить Гельмуту, так это неисчерпаемую неуверенность на завтрак, приправленную надуманными проблемами и тревожностью, вызванной каким-то не таким взглядом; на обед он может предложить занудство и зацикленность на какой-нибудь чепухе; на ужин, подобно вишенке на торте, будет горячий секс, но пара часов, проведённых в жарких, невероятно соблазняющих объятиях уж точно не стоят тех страданий, через которые придётся пройти Земо, если он намеревается и дальше быть с Баки. Что может быть глупее этого? Из груди Джеймса вырывается вздох, скорее подобный всхлипу, да такой громкий, что Земо в тот же миг откладывает телефон, обращает всё внимание на парня. ‒ Что-то случилось, мой мальчик? – он мягко берёт из рук Джеймса учебник, кладёт на открытой странице закладку и только потом убирает его на прикроватный столик. – Если ты готов поделиться этим со мной, я тебя с удовольствием выслушаю. Так нежно, но прямолинейно, что Баки даже немного опешил. Хор голосов в голове становится тише; он ощущает на себе внимательный взор карих глаз, перед глазами до сих всё мутное, расплывчатое. ‒ Если не готов, то позволь мне просто обнять тебя. – Гельмут любовно касается ладони Джеймса, слегка сжимает пальцы в своей ладони. Баки содрогается всем телом, и мужчина, воспринимая это как призыв помочь, заключает парня в крепкие, необходимые, как воздух, объятия. Он наконец может прикрыть глаза, утыкается лбом в грудь мужчины. Ладони его покоятся на широкой спине Земо, слегка сжимают скользящую ткань пижамы. ‒ Я рядом. – шепчет Земо; голос успокаивающий, тёплый, обволакивает Джеймса, помогает расслабиться. ‒ Я знаю. – в ответ бормочет Барнс. Голос его хриплый, слабый. – Прости, что я такой. – выпаливает он. ‒ Какой «такой»? – с лица Гельмута не сходит сочувствующая улыбка. – Самый прелестный? ‒ Нет. Глупый. Во всём. Я читаю все эти книги, статьи и ничего не понимаю. Из твоей монографии я тоже мало что усвоил. ‒ Ты слишком много работаешь. Нужно будет заняться равномерным разделением учёбы и отдыха. Это вызывает ещё больше стресса. – профессор зарывается пальцами в волосы парня, слегка массирует. ‒ Нет, это всё ерунда. – голос Баки звучит еле слышно. – С этим у меня всё под контролем, я справлюсь. – Мне нужно стараться ещё больше. ‒ Мы справимся вместе. Не перетруждайся в одиночку, мой мальчик. Я очень волнуюсь. – он оставляет короткий поцелуй на макушке парня. ‒ А вдруг я не успею дописать в срок? Или напишу какую-то чушь? Ты разочаруешься во мне. Зачем тебе такой идиот? – бессознательно продолжает Баки, крепче цепляясь за рубашку. ‒ Я помогу тебе со всем, что вызовет трудности. Давай мы договоримся, что до конца лета не будем думать о твоей выпускной работе? Хочу проводить с тобой больше времени, пока есть такая возможность. Мы можем съездить куда-нибудь, в такое место, где мы оба никогда не были. Или же в такое место, которое невероятно важно для тебя. Или, если пожелаешь, для меня. Совместный отдых покажет, готовы ли мы к дальнейшему развитию отношений. Ты же понимаешь, что отношения – это тоже совместная работа? Мы оба должны вносить свой вклад, решать проблемы, касающиеся нас обоих, вместе. ‒ Я подумаю, Хель. – Барнс невольно всхлипывает. – Правда. – слова про вклад в отношения он пропускает мимо ушей, чувствуя, что ему нечего сказать. ‒ Ну и славно, Джейми. – Земо заботливо поправляет одеяло, приглаживает разлохматившиеся прядки. – Если тебе будет спокойнее, мы можем вместе обсудить один из разделов моей монографии летом. – возвращается к теме, не приносящей столько волнения. ‒ Спасибо. Для меня это много значит. – Джеймс закрывает глаза; сжатые кулаки расслабляются. – Я могу кое-чем с тобой поделиться? ‒ Если ты этого хочешь. – снова коротко целует парня в макушку. – Я внимательно выслушаю. ‒ Сегодня на пути к тебе я встретился с Наташей. И мы повздорили. Она сказала, что я зацикливаюсь на вещах, не замечая никого вокруг. Что я забиваю на себя. Она права, но я не могу это признать. Для меня это самый адекватный выход. Прости, это так глупо. ‒ Судя по сказанному тобой, в её словах есть правда. Я знаю тебя совсем недолго, всего три месяца, если говорить о близком общении, но даже за это время я заметил, что ты можешь на чём-то так сильно сосредоточиться, что это будет тебе же во вред. Ты мало спишь уже неделю как, сидишь за книгами. У тебя глаза красные от постоянной нагрузки. Я тебя не осуждаю, просто делаю выводы. И да, ты только что признался, что она права. Пойми, mein Lieber, никто из твоих близких не желает тебе зла. Точно не Сэм и не Наташа. Моё первое впечатление о них хорошее, и оно обычно верное. ‒ Хель, неужели я такой? Упрямый, не видящий дальше собственного носа? Не принимаю советы других людей… точнее, прислушиваюсь к ним только пару дней, а потом всё возвращается в прежнюю колею. Снова тревожные мысли, либо побуждающие делать кучу разнообразных вещей одновременно, либо вызывающие апатию и полное нежелание признать, что у этого мира есть и светлая сторона. ‒ Mein herzlicher Junge, du bist unglaublich wunderbar. – неожиданно для самого себя Гельмут переходит на немецкий. - Ich verspreche, dir dabei zu helfen, wenn du es mir erlaubst. Зачастую помогает медитация, мы могли бы вместе отводить пару часов на это. В своё время она меня буквально спасла. И желательно сходить к психологу, рассказать о своих тревогах. Среди моих знакомых есть один замечательный специалист. ‒ Хорошо, Хель. Можно попробовать. Но если ничего не получится… ‒ Всё получится. Я буду рядом столько, сколько понадобится. Ни за что не брошу тебя вот так. – на этих словах мужчины Баки прижимается к нему ближе. – Всё наладится. – шепчет Гельмут. – Если хочешь, я могу принести тебе травяной чай. Он очень успокаивает. ‒ Мне сейчас достаточно тебя. Больше ничего не нужно. Ты успокаиваешь гораздо лучше чая. Чай нельзя обнять вот так крепко. – Джеймс щекочет носом грудь Земо, вызывая на лице профессора улыбку, полную облегчения. – Спасибо тебе. Кажется, я просто не умею принимать любовь. ‒ Я понимаю, каково это, и мы постараемся это исправить, хорошо? Ты заслуживаешь любви, заслуживаешь того, чтобы о тебе заботились, чтобы тебя берегли. – на глаза Гельмута наворачиваются слёзы, но он сдерживает их, старается и голосом не показать свои эмоции. – Можно я тоже кое-что тебе расскажу, mein Liebling? Но в ответ он слышит лишь тихое сопение, перемежающееся редкими всхлипываниями. Гельмут хотел сказать, что он никогда и не верил, что сможет встретить такого человека, как Баки. Для него Баки пример храбрости, даже несмотря на все слабости парня. Он любит его не за что-то определённое: он просто любит, потому что Баки есть в его жизни. Он ценит парня за то, что он есть, ценит за то, что он именно такой. Хоть и со своими тараканами, но такой открытый, готовый признать свои проблемы, и одновременно готовый прийти на помощь. Земо обещает сказать это в следующий раз. Джеймс должен это услышать. Должен знать, что он любим.***
Просыпается Баки один. Касается простыней, где до этого был Гельмут, и они кажутся безумно холодными. Приподнимается на локтях, и в глаза ему бросается белый лист бумаги, контрастно лежащий на тёмно-красном шёлке постельного белья. Читает надпись: «Срочно нужно помочь коллеге с кое-чем по работе. Возможно это займёт весь день. В качестве небольшого извинения тебя ждёт чудный завтрак, нужно лишь спуститься в кухню. Там же и термос с чаем, о котором я вчера говорил. По пути домой куплю что-нибудь вкусное. Напиши мне, чего именно тебе хочется. И да, поговори с Наташей. Я не настаиваю, но это было бы верным решением.Люблю тебя, Джейми»
Рядом с его именем Земо нарисовал небольшое сердечко, немного неровное, но сейчас для Джеймса это было совсем неважно. С сонной улыбкой на лице он пишет Гельмуту, чтобы тот заказал запечённые роллы. Затем, уже с меньшей уверенностью, открывает переписку с Наташей (смотрит на то, как она записана у него в контактах. «Лучшая девочка Нат»), размышляет, как лучше выразить свои мысли, наконец пишет:Ты была права. Нам нужно встретиться и обсудить всё это. 10:07am Мне нужно столько тебе сказать. 10:07am