***
‒ Наташа! – вскрикивает он, всё так же тяжело дыша, когда замечает фигуру девушки на последнем ряду площадки. – Прости, что так вышло. – он падает на сидение рядом с ней, смотрит так, что готов извиняться целую вечность, если придётся. – Я там… ‒ Не оправдывайся, всё хорошо. Я просто боялась, что ты струсишь. – отвечает Романофф, делая вид, что рассматривать собственные ногти намного интереснее. – Я рада, что ты здесь, Баки. – она поднимает голову, голубыми глазами пронзает его насквозь. ‒ Прости ещё раз. – продолжает он, отдышавшись. Подруга всё так же проницательно смотрит на него. – Я не знаю, с чего и начать, но… ты была права. ‒ Хорошее начало. Насчёт чего именно я была права? – ловко скрещивает руки на грудь, не отводит взгляд. ‒ Я зацикливаюсь. Выпадаю из реальности. – начинает он. – Я вчера весь день только и думал об этом. Да, опять зацикливаюсь. То на учёбе, то на каких-то мыслях, то на человеке. – он с силой сжимает лямку рюкзака; Наташа, заметив это, осторожно убирает его в сторону, берёт руку Баки в свои. – Спасибо. В общем, очередной приступ тревоги случился, когда Гельмут был рядом. Я так испугался… ‒ Расслабься, Баки. Я слушаю. – говорит она спокойно, размеренно. Баки кажется, что безэмоционально и отстранённо. Опять накручивает. ‒ Я ему рассказал о своих страхах. Думал, он отвернётся от меня, попросит уйти. А он… прости, что я так сразу. Наташа поглаживает его ладонь, смотрит в глаза Баки. Ему кажется, что он сейчас разрыдается. Подруга не осудит его. Ведь не осудит же? ‒ Он меня обнял. Так крепко. Целовал в лоб, гладил мои волосы, а я просто лежал, как в ступоре. Я сказал ему, что не умею принимать любовь. – слёзы стекают по его щекам, и ему так легко, хорошо. ‒ Я горжусь тобой. А что он ответил? – Наташа прижимает свою ладонь к щеке Барнса, вытирает влагу. ‒ Сказал, что мы вместе со всем справимся. Мы же справимся? – вопрос звучит так, будто задали его пустоте. ‒ Уверена, что да. Он тебя ценит, я это чувствую. Вот такие отношения тебе нужны. – Баки слушает её, кивая. ‒ Я никогда такого не чувствовал. Чтобы любил я и любили меня. Думал, такого не бывает. Знаешь, я вчера весь день кое-что обдумывал. Теперь я хочу поделиться этим с тобой. Только с тобой, хорошо? – Романофф кивает, поддерживающе улыбаясь. – Так вот. Ты тогда упомянула Пегги, помнишь? Я всё не решался признаться тебе… Знаешь, она никогда мне по-настоящему не нравилась. Когда я якобы из кожи вон лез, чтобы привлечь хоть каплю её внимания, я это делал не для того, чтобы она в меня влюбилась, бегала за мной… Я тогда хотел заставить Стива злиться, но ничего не вышло. Я думал, что он приревнует. ‒ Приревнует тебя к ней, так? Баки, я и не думала тогда… ‒ Это уже в прошлом. Мои чувства к нему угасли полностью. После того случая, когда я чувствовал себя паршиво в свой двадцать первый день рождения… Я тогда напился, и мне было так плохо. Я просил его остаться со мной… потому что думал, что не переживу тот день. – Джеймс усмехается сквозь поток слёз. – А он ушёл. К ней. Потому что запланировал с ней свидание. В мой день рождения. Он знал, как трудно мне в этот день каждый год, и он всё равно ушёл. Тогда я понял, что зря убивался столько лет. Зря надеялся, плакался в подушку по ночам. Сначала он говорил, как дорожит нашей дружбой, раскидывался направо-налево фразочками, типа «я с тобой до конца», а потом наплевал на меня. Каким же я был идиотом. Представляешь, пять лет любить человека, для которого ничего не значишь. Человека, который запросто найдёт замену или же ту, что будет важнее. ‒ И ты это всё держал в себе больше года? Иди сюда, глупый. – Наташа притягивает парня для крепких объятий. – Знаешь, что я со Стивом сделаю, когда увижу? Ему точно не поздоровится. Ты столько времени убивался из-за него, скрывал всё от меня. Но злиться я на тебя не буду. Я очень тобой дорожу. ‒ Я знаю, Нат. В тебе я уверен на все сто. Ты тогда через весь город ко мне ехала, по пути говорила со мной. Привезла мой любимый торт. И брусничное мороженое. ‒ Да, Баки. Всё ради тебя. Моего самого лучшего друга. Неважно, ссоримся мы или вот так сидим вместе, я дорожу тобой. И я бы ни на кого тебя не обменяла. Ни за что. – девушка закручивает прядку его волос в маленький завиток. – Нахрен Стива, самое главное, что мы есть друг у друга. У тебя есть Сэм. Есть Гельмут. Мы все тебя любим. По-разному, да. Но мы всегда будем рядом ради тебя. ‒ Спасибо. – всхлипывает Барнс. – Я так хочу надеяться, что со мной такого больше не повторится. Что вы не бросите меня. ‒ Уж я могу только немного пообижаться, хотя обычно ты дуешься на меня. Но если кто-то из этих двоих посмеет даже подумать о таком, я такое устрою. Ты же знаешь, что это не пустые слова. ‒ Моя защитница. – в голосе парня слышится улыбка. – Что бы я без тебя делал? ‒ Даже и не знаю. – и Джеймс приподнимает голову, на мгновение встретившись взглядами с Нат. Улыбается ей, а она в ответ касается указательным пальцем кончика его носа. Парень снова прижимается к ней близко-близко, боится отпустить. Они сидят в таком положении, пока Баки не успокаивается. В очередной раз шмыгнув носом, он чуть отстраняется, выпрямляясь на сидении. Смотрит на Наташу. Её лицо тоже покраснело от слёз. Тушь немного растеклась, и Джеймс достаёт из сумки упаковку салфеток для снятия макияжа, берёт одну штучку, бережно вытирает. ‒ Ты всегда их с собой носишь? – тихо спрашивает она; Барнс кивает, продолжая осторожно, но тщательно вытирать потёки. – А что бы я без тебя делала? Баки лишь пожимает плечами. ‒ Я вот что хотела спросить. Что ты решил насчёт учёбы сейчас, летом? ‒ Постараюсь пока отдыхать побольше. Гельмут предложил медитировать вместе. Я немного скептически отношусь к этому, но я попробую. ‒ Вот и правильно. А то я уже собиралась сказать тебе что-то вроде: «Ты совсем как твой драгоценный Малдер, такой же упрямый, так ещё и бегаешь за своей Скалли в мужском обличии». – она рассмеялась, Баки вслед за ней. ‒ Только ты и могла нас сравнить. Мне нравится такая параллель. Тем более у Гельмута такой сексуальный акцент, совсем как у Даны Скалли. И, что ещё более забавно, я иногда так себя и чувствую. Будто я готов ради него на всё. ‒ Не забывай, что и Скалли готова на всё ради своего Малдера. – искренняя улыбка Наташи воодушевляет Баки ещё больше. – Ты рассказывал как-то сюжет одной из серий. Все тогда думали, что Малдер погиб, а Дана продолжала верить, держалась ради него. Защищала его идеи. Думаю, Гельмут очень похож на неё. Он верит в тебя, поддерживает. ‒ Я запомню твои слова. Когда мне будет плохо, буду думать об этом. Это действительно поднимает мне настроение. Сама мысль, что мы с ним как Фокс и Дана. Спасибо тебе ещё раз. ‒ Рада помочь лучшему другу. – Наташа легко чмокает его в щёку, поднимается, поправляя юбку. – Может, сходим куда-нибудь? Там со вчерашнего дня в прокате «Скрюченный домишко» с Джиллиан Андерсон. ‒ И как я мог это пропустить? Я уже видел этот фильм, но ничто не помешает мне его пересмотреть. Когда следующий сеанс? ‒ Так и знала, что согласишься, главный фанат Джиллиан. В час дня в Nitehawk Prospect Park. Мы легко доберёмся пешком. – говорит Наташа, проверяя расписание кинотеатра в телефоне. – Как в старые добрые времена. ‒ Да, но по пути зайдём в кафе. Я утром не успел поесть. И вообще, не осуждай мою любовь к этой прекрасной актрисе. Я же знаю, что и ты на неё заглядываешься. – Баки встаёт с сидения, поднимает руки, потягиваясь. – Ах да, не успел поесть. Сейчас расскажу, как так вышло. Так вот, встал я пораньше…***
Когда они стоят в очереди в кассу, Баки вдруг осеняет. Он забыл предупредить Гельмута, что вот так внезапно куда-то уйдёт. Он открывает переписку с ним, несколько минут пялится на экран, почти не моргая. Отвлекает его Наташа: она подходит со спины и обнимает его, крутя перед его лицом билетами. ‒ Что-то случилось? – спрашивает подруга, чуть ли не ложась на спину Джеймса. ‒ Забыл написать Гельмуту. Он будет волноваться. – Баки нервно прикусывает нижнюю губу. ‒ Напиши сейчас? Всё же хорошо. ‒ Да, ты права.Всё с Наташей уладили. Решили сходить в кино. Через три часа буду дома
Сообщение как назло не отправляется. Он нажимает «отправить ещё раз» раз за разом, но без толку. ‒ Дурацкий интернет. Ладно, напишу, когда выйдем из кинотеатра. – грустно говорит парень. Наташа вздыхает, тянет его ближе ко входу в зал, к диванчикам. – О, я видел эту девушку сегодня. В парке. – шепчет он на ухо Романофф, смотря на девушку с роликами в руках. Та с кем-то говорит по телефону. – Я её с ног сбил, пока бежал. ‒ Грубиян ты, Баки. – подкалывает его подруга. – Ты хоть извинился? ‒ Да, но она почти сразу убежала. То есть, уехала. Она была на роликах. – рассказывает Баки, а Наташа лишь кивает, будто бы подтверждая его слова. До них доносится отрывок разговора; незнакомка явно недовольна: ругает своего собеседника за опоздание, называет его «Молнией Маккуином», что заставляет Романофф усмехнуться. ‒ Пойдём, через пару минут будут запускать в зал. Я взяла нам лучшие места. Восьмой ряд, десятое и одиннадцатое места. – вдруг произносит она, вставая с диванчика.***
Ближе к концу фильма Джеймс выходит из зала в туалет. Медленно и тщательно моет руки, смотрит на себя в зеркало. Замечает лёгкий след от красной помады Наташи на щеке, трёт кожу влажным пальцем. Поражается, что обнаружил это только сейчас. Высушив руки, снова берётся за телефон, но интернет до сих пор не работает. Обратно возвращаться нет желания, и он решает отсидеться в кабинке. Хорошая идея, думает он, но дверь в единственную кабинку оказывается запертой. И кому вообще приспичило прийти сюда именно в этот момент? Баки подходит к окну. На улице светло; духота чувствуется даже через плотное затемнённое стекло. Тихо выдыхает, опираясь ладонями на подоконник. Дверь наконец отворяется, и он спешит зайти, но замирает на месте. Замирает, смотря на фигуру мужчины, стоящего к нему спиной у раковины. Силуэт кажется до боли знакомым. ‒ Гельмут? – произносит он. Уж такой встречи он не ожидал. Произносит это, тут же жалея, что привлёк его внимание. ‒ Джейми? – мужчина оборачивается, улыбаясь так, что на щеках появляются ямочки. – Я думал, ты к себе вернулся, а ты тут. Неужели тоже решил пересмотреть «Скрюченный домишко»? ‒ Да. – поджимая губы, отвечает парень. Он обводит взглядом образ Гельмута: у того слегка растрёпанные волосы, слегка примяты рукава костюма. Баки признаёт, что тот выглядит чудесно в тёмно-зелёном. ‒ Тебе к лицу этот цвет. – выпаливает Барнс, сразу же краснея. ‒ Спасибо, хоть я и выгляжу немного неопрятно сейчас. – Земо поправляет рукав пиджака. ‒ А мне ты таким нравишься. – и этой фразы Гельмуту достаточно, чтобы впечатать парня в стену, покрывая его лицо бесчисленными поцелуями. Джеймс пытается что-то сказать, но профессор тянет его за собой в кабинку, резким движением руки запирает их. ‒ Прости, что вернулся так поздно. И совсем забыл про роллы. Закажем, когда придём домой. Что скажешь? – сладко, певуче шепчет Гельмут и, не давая Барнсу ответить даже короткое «да», снова его целует. Глубоко, страстно, безудержно. Баки с трудом сдерживает стоны. Ждёт, когда Земо чуть замедлится, чтобы взять ситуацию под свой контроль. Языком проводит по губам мужчины, дразнится; прикусывает одну губу, другую. Спускается чуть ниже; кончиком носа ведёт по линии челюсти к подбородку, оставляет пару лёгких поцелуев в паре миллиметров от родинки под губой мужчины. Прикусывает ямочку на подбородке. Кожа немного колется от щетины, но Джеймс не останавливается: чередует ласковые поцелуи с игривыми покусываниями. ‒ Да, пойдём к тебе. Ты обещал кое-что показать мне, помнишь? – жадно оглядывает Гельмута, облизывая припухшие губы. – Одно место, которое меня очень интересовало. ‒ Конечно, mein Lieber. Я помню. – на выдохе произносит профессор. Баки впивается в его губы ещё одним тягучим, вязким, подобно мёду, поцелуем. Тихо рычит, окончательно сводя с ума своего мальчика. – Не боишься, что нас увидят? ‒ Не боюсь. Точно не сейчас. – уверенно кладёт ладонь на промежность Земо, слегка сжимает. Тот сдерживается из последних сил; перехватывает запястья парня, зажимает их в своей ладони. Властно разворачивает к себе спиной, вжимается пахом в его ягодицы. ‒ Чего ты теперь добиваешься? Не предупредил, что уйдёшь вот так на весь день, а теперь дразнишь меня. – шепчет в самое ухо Барнсу. Мурашки пробегают по телу Баки; дыхание Гельмута так близком сносит крышу. – Если будешь так продолжать, то мы ограничимся поцелуями и обжиманиями в этой тесной, неудобной кабинке. Но если ты, как послушный мальчик, последуешь сейчас за мной… мы обсудим всё в более приятной обстановке. Договорились? – на последнем слове он делает акцент; прикусывает мочку уха, тут же ласкает языком. ‒ Договорились. – еле выговаривает Джеймс, когда Гельмут наконец отпускает его запястья. Ему немного стыдно, ведь придётся вернуться в зал в таком состоянии, потом выйти из здания средь бела дня. Всё тело ноет от возбуждения, и Баки жалеет, что нет такого варианта, где он просто отсасывает Земо, дроча самому себе, прямо тут, в этой чёртовой кабинке. И, когда они выходят из туалета, Гельмут ведёт его обратно в зал, но проходит мимо их мест. Они пробираются к запасному выходу, недалеко от которого и располагается стоянка. Земо держит его руку до самого конца, пока они не доходят до нужного автомобиля, открывает ему дверь, затем садится и сам. Баки пристёгивается, то и дело поглядывая на мужчину. Облизывает губы, остановив взгляд на губах Гельмута. Решается по-хозяйски накрыть ладонью бедро мужчины только когда они выезжают со стоянки. Тот одобряет его действия довольной ухмылкой.***
‒ Джейми, вот ключик к твоей маленькой прихоти. – Гельмут протягивает ему связку ключей, указывая на золотистый с выгравированной буквой «L» на нём. – Первый этаж, третья комната слева. Запомнил? – Баки кивает, хотя половину слов он пропустил мимо ушей. Разгорячённый, но не теряющий самообладание, профессор выглядит превосходно, и Барнс может думать только об этом. – Умница. Зайдёшь туда, ключи положишь на письменный стол в левом углу. Сам же встанешь около книжного шкафа с той же стороны, спиной к книгам. Всё понятно, mein Liebling? ‒ Да. – и в благодарность за понимание Земо проводит подушечкой пальца по нижней губе парня, слегка оттягивает вниз. Целует в уголок губ, ведёт кончиком носа по щеке. Баки громко выдыхает, требуя продолжения, но мужчина отстраняется, скрываясь за поворотом на лестницу; Барнс разочарованно стонет, направляясь в указанную комнату. Идёт по коридору, пытаясь вспомнить, какая по счёту комната та самая. Вторая или третья? Вроде должна быть слева. Подходит ко второй, но ключ явно не тот. Значит, всё-таки третья. Ключ практически бесшумно поворачивается в замке, и Баки слегка толкает дверь, заходит. Библиотека оказывается и впрямь внушительной: по обе стороны от входа располагаются стеллажи, заполненные множеством книг. Парню думается, что тут хранятся сотни изданий, сотни творений авторов разных эпох. Сотни книг, бережно сохраненных Гельмутом. Может быть, это семейная коллекция, передаваемая и дополняемая из поколения в поколение? Главное украшение комнаты, определённо, – величественная репродукция картины «Весна» Сандро Боттичелли. Скорее всего, в масштабе один к одному, поскольку на первый взгляд соответствует размеру оригинала. Барнс, полностью позабыв, что тут делает, внимательно рассматривает девушек на изображении: на удивление привлекает его не Венера в серебряно-алых одеяниях, стоящая в центре, а танцующие девушки слева от неё. Они кажутся такими изящными, хрупкими, будто находятся в движении. В одних лишь их образах столько жизни, нежности, некой интимности, словно их прикосновения друг к другу связывают их воедино, заставляют то и дело возвращаться к созерцанию их фигур. Именно это всегда нравилось Баки в художественном искусстве: его живость образов, готовых вот-вот сойти с холста, вовлечь зрителя в неведомую, волшебную жизнь. Джеймс вздрагивает, когда дверь вдруг захлопывается за его спиной. Не разворачивается, словно боясь увидеть реакцию Гельмута. Зол ли он или же на его лице сияет злорадствующая улыбка? Баки задаётся этим вопросом, когда его наконец осеняет. Только теперь он осознает, что не выполнил приказ. Смешанные чувства охватывают его целиком, и он не знает, чего в нём в данный момент больше, чувства стыда или желания дальше нарушать правила. ‒ Хель, я… ‒ Не нужно оправдываться. – перебивает его Земо. Подходит к нему со спины, но не касается, лишь смотрит на картину. – Интересуешься живописью эпохи Ренессанса? ‒ Немного. – коротко отвечает Барнс, нервно сглатывая. – Мне всегда нравились работы Боттичелли. ‒ Gut, Jamie. – Гельмут наконец протягивает ему руку, и Баки передаёт ему ключи. – In den Werken italienischer Künstler dieser Epoche gibt es etwas Faszinierendes. So dünn, kaum wahrnehmbar. Eine Rückkehr zu den antiken Ursprüngen, eine Verbindung mit biblischen und mythologischen Geschichten. Ich würde immer viele Bilder dieser Epoche betrachten, nachdenken, wie viel Bedeutung in sie investiert wurde, wie viel Seele, das Herz des Künstlers, der sorgfältig Detail für Detail schreibt. К чему все эти красноречивые слова? С чего вдруг расчувствовался? Тянет ли он время? Наслаждается ли сомнениями, гложущими Джеймса? Парень уже ничего не понимает, пропускает мимо ушей половину сказанного. В мыслях до сих пор тот поцелуй в туалете кинотеатра, и он жалеет, что не согласился закончить всё там же. Теперь же Земо играет с ним, так умело, что Баки остаётся только терпеливо ждать. Всё ещё не оборачиваясь, Баки слышит тихий звон позади, смущённо опускает глаза. «Да, рассматривать старые кроссовки намного увлекательнее», - подшучивает он над собой. ‒ Подойди ко мне. – властно произносит Земо. Мурашки пробегают по телу Джеймса, от чего он вздрагивает, будто его обдали холодной водой. И Джеймс сначала думает о том, чтобы послушно последовать приказу мужчины, дабы ещё больше не испытывать его терпение, но в последний момент изменяет решение: становится вплотную к сидящему на стуле профессору, недолго думая, нагло седлает его бёдра. Придвигается максимально близко к промежности мужчины, настойчиво трётся о его пах. В глаза смотреть не решается, лишь обхватывает ладонями талию Гельмута. Земо теряется от такой инициативы со стороны парня, но не смеет оттолкнуть его: решает выждать, понаблюдать. И Баки чувствует это, поднимает голову, одаривает хитрым, искушающим взглядом, пытается найти в карих глазах некую слабость; нечто, что смягчит наказание. Нечто, что вынудит мужчину сменить гнев на милость. Вынудит снова быть податливым, мягким, как пару дней назад в кабинете. Но Гельмута этим не пронять: мужчина подыгрывает; прикрывает глаза, издаёт тихий протяжный стон, впиваясь ногтями в футболку Джеймса. И Барнс двигается ещё настойчивее, упрямее; приподнимает бёдра, чтобы ослабить трение, и тут же возвращается на место, меняя направление и ускоряя темп. Гельмут громко и часто дышит, приподнимает футболку, оголяя спину парня. Ведёт ладонями ниже, к пояснице; Баки, довольный собой, приникает губами к желанной шее. Языком обводит подёргивающийся кадык, ведёт от него дорожку поцелуев. Длинные пальцы обжигают кожу спины парня, доводят до полного безумия, и Баки сам начинает верить в свою маленькую игру. ‒ Ты закончил свой отвлекающий манёвр? – спрашивает профессор, аккуратно беря парня за подбородок. – А теперь мы продолжим то, что я запланировал, mein Lieber. Ты сейчас подойдёшь к стеллажам. – взглядом указывает, куда Джеймсу следует идти. Тот невольно следит за направлением его глаз, часто дыша. – И снимешь с себя всё. Сделаешь ты это, конечно же, только когда я тебя об этом попрошу. С этим ты справишься? – Барнс виновато прячет глаза, но кивает, вставая. – Я не услышал твой ответ. ‒ Да, справлюсь. – Земо одаривает его благодарной улыбкой. Баки останавливается у нужного шкафа, нервно теребит в руке пряжку ремня. Оказывается, он не может всегда вот так запросто прочитать мысли мужчины, обхитрить его, заставить млеть от ласк так, что тот забудет обо всём на свете. ‒ Mein guter Junge. – чётко произносит Земо, становясь напротив парня на расстоянии пятьдесят-шестьдесят сантиметров. Переводит взгляд с лица парня на плечи, торс, ноги; задерживает на промежности. Ухмыляется. – Du kannst beginnen. Джеймс тянет за низ футболки вверх, медленно снимает её. Оглядывается, прикидывая, куда можно её положить. Гельмут протягивает ему руку, и Баки, поняв, что от него требуется, подаёт ему предмет одежды. Парень пытается расстегнуть ремень, но руки совершенно его не слушаются: голос в голове никак не замолкает, подкидывает вопрос за вопросом, будто это поможет понять замысел профессора. ‒ Не торопись. Сосредоточься на моём голосе. – тихий, спокойный тон Гельмута позволяет отвлечься на пару мгновений. И этого достаточно для того, чтобы Джеймс расправился с ремнём, пуговицей, молнией. Он приспускает джинсы до середины бёдер, окидывает Земо вопрошающим взором. На лице мужчины застывает улыбка, тайну которой Баки никак не может разгадать. Барнс стягивает джинсы ещё ниже, очерчивает собственные бёдра, слегка сжимает их. Вероятнее всего, делает это из-за переполняющего его волнения, чем с целью позлить профессора. Взгляд Гельмута сменяется на недовольный, и парень, небрежно сняв кроссовки, избавляется от висящих ниже колен джинсов. Смотрит вниз, на боксеры, единственную одежду, оставшуюся на нём. Стояк отчётливо выделяется на светло-серой ткани; Баки смущается от собственной уязвимости. В то же время мысль о нахождении в таком помещении в таком состоянии возбуждает ещё больше: ему так и не терпится узнать, что будет дальше. Что с ним сотворит Гельмут, способный на самые хитроумные идеи. В боксерах становится так тесно. Не успевает их снять, потому что профессор решает сделать это сам. Отложив остальные вещи на такой далёкий (для Барнса) стол у самого входа в библиотеку, Гельмут возвращается к нему с небольшой коробочкой в руках. Ставит её на пол рядом с собой, сам становится на колени перед Джеймсом. Припадает губами к внутренней стороне одного, затем другого бедра, нещадно трётся о них щетиной. Баки дрожит от прикосновений, не осмеливается застонать даже когда Гельмут спускается ладонями по его талии, бёдрам, тянет вниз намокшее от естественной смазки бельё. Ведёт до самых щиколоток, нежно, словно боясь испугать. Касается сначала одной ступни парня, побуждая его приподнять ногу, затем проделывает то же самое с другой. Любуется. Ловит каждую каплю трепета, возбуждения, заключённого в теле парня. Чуть приподнимается, всё так же стоя на коленях, берёт в руку член Джеймса, сжимает у самого основания. И Баки, не в силах сдерживаться более, издаёт протяжный стон. Откидывает голову, упирается в книги, стоящие на полке позади. ‒ Кажется, кое-кто забыл, где находится. – тягуче произносит Гельмут. – Ну ничего, мы это исправим, ведь так, мой мальчик? – мужчина отстраняется, ища что-то в заранее подготовленной коробочке. – Закрой глаза и открой свой сладкий ротик. Барнс подчиняется, нервно сглотнув. Каждый раз, когда Гельмут так говорит с ним, колени начинают дрожать, воздуха катастрофически не хватает. Будто этими словами мужчина находит некий выключатель, нажимает на него, от чего Баки тотчас же теряет весь рассудок. Он ощущает руки профессора на затылке, а между губ – что-то прохладное, похожее на шёлк. Это что, галстук? Импровизированный кляп завязывается сзади достаточно туго, чтобы Баки не смог его снять. Прикосновения тёплых ладоней куда-то пропадают; Барнс разочарованно мычит, впиваясь зубами в ткань. ‒ Так будет намного лучше. А теперь открой глаза. Хочу, чтобы ты смотрел, как я тебя ласкаю. – Гельмут убеждается, что Джеймс смотрит на него; проводит языком по выступающей венке, медленно вбирает головку, продвигается глубже. Баки хочет вскрикнуть от того, как близок он сейчас к кульминации, но только жалобно всхлипывает, впиваясь изо всех сил в книжные полки. На мгновение прикрывает глаза, тут же распахивает их, чувствуя вибрацию, тепло, исходящие от влажного, жаркого рта Земо. Податься вперёд не может: мужчина крепко прижимает его бёдра к стеллажам. Двигается мучительно медленно, доводя Баки до полного исступления. Парень сдавленно стонет через ткань галстука, впивается в него зубами ещё сильнее, когда Гельмут вбирает член полностью, не прерывая зрительного контакта. Округляет губы, задаёт собственный ритм, скорее похожий на сладкую пытку: у Барнса перед глазами плывут пятна вперемешку с искрами, но игривый, похотливый взгляд карих глаз он видит отчётливо. Даже слишком отчётливо. Весь обзор сужается до одного этого образа. Баки зажмуривается, понимая, что сейчас кончит, но влажный горячий рот Земо куда-то пропадает; пару мгновений спустя чувствует ладонь на своём половом органе, блаженно прикрывает глаза в надежде на долгожданную разрядку. Но её не происходит: Гельмут, наскоро одев на него презерватив, поднимается. Резко разворачивает Джеймса лицом к книгам. Проверяет, хорошо ли держится кляп, невзначай убирает прядь, ниспадающую на лицо Баки. На глаза парню попадается собрание сочинений Ремарка на языке оригинала; он скользит взглядом по корешку одной из книг: Im Westen nichts Neues. Профессор берёт ладони Баки в свои, опускает их на вертикальные выступы на стеллажах. Тот послушно вцепляется в них покрепче как за единственную опору, смотрит ровно перед собой. Повторяющееся имя Ремарка на корешках бесчисленного, как ему кажется, числа книг, расплывается перед глазами. Почему он вообще обращает внимание на такое, когда Гельмут находится в паре сантиметров от него? Гельмут, любовно проводящий руками по выступающим косточкам таза, линии бёдер, ягодицам. Он явно намеренно избегает прикосновений к члену Барнса, но это именно то, чего Баки сейчас не переживёт: одного жалкого прикосновения будет достаточно для того, чтобы он кончил, обессиленно утыкаясь лицом в книжные полки. И Гельмут знает об этом. Открывает тюбик с лубрикантом, свободной рукой раздвигает ноги Барнса чуть шире, проводит влажным, прохладным от смазки пальцем от ямочки на пояснице ниже. Резко шлёпает его по ягодице, от чего Баки вздрагивает. За ударом следует проникновение, и парень до боли сжимает выступы на стеллажах. Хочет громко простонать, но получается издать лишь умоляющий всхлип. Какой чудесный мальчик. – шепчет Гельмут, немного меняя угол проникновения и тут же добавляя второй палец. – Так послушно принимаешь мои ласки. Знаешь, сейчас ты нереально красив. Ничего красивее не видел. Эти напряжённые мышцы спины, рук, широко расставленные ноги. Твоя податливость сводит с ума, ты даже не представляешь, насколько. Не представляешь, как мне сложно контролировать весь процесс. Мне так нравится доводить тебя до такого состояния. Ты кажешься таким прелестно уязвимым. Мой Джейми. – сжимает член парня у основания, не позволяет кончить. Добавляет третий палец, чуть сгибает их внутри. Баки сносит крышу. Он кусает ткань несчастного галстука ещё сильнее, сдавленно стонет каждый раз, когда Земо попадает по простате. Слёзы стекают по щекам; от этого становится легче, будто часть накопившегося напряжения выходит вместе с ними. ‒ Мой мальчик хочет кончить так сильно? – томный голос у самого уха вызывает ещё большую дрожь. – Хорошо, нетерпеливый. Стой вот так, не оборачивайся. – Джеймс слышит удаляющиеся шаги. Взор затуманивает похоть, и он прикрывает глаза с желанием отвлечься хоть на секунду. Слышит звук расстёгивающейся молнии брюк, за которым следует характерный звук, с каким открывается презерватив. Баки ждёт, стараясь думать о чём угодно, только ни о том, в какой позе он стоит перед Гельмутом. Потому что одна только мысль о его нынешнем положении вызывает сотни новых возбуждающих образов. В реальность его возвращают сильные жилистые ладони. Одна крепко удерживает его бедро, не позволяя сдвинуться ни назад, ни вперёд; другая накрывает его собственную ладонь, покоящуюся на боковом выступе стеллажа. Гельмут не торопится; языком изучает плечи, шею парня. Оставляет короткие поцелуи на затылке, за ухом, легко прикусывает мочку уха, и Барнс издаёт звук на грани между стоном и подавленным вскриком. И тогда Земо входит в него, сразу же настраивается на безумно быстрый для уже вымотанного Баки темп. Бёдра мужчины шлёпаются о разгорячённую кожу ягодиц; Джеймс еле держится на ногах. Чувствует спиной влажную ткань: должно быть, Гельмут разделся не полностью. Интересно, что на нём сейчас надето? Баки зажмуривается, судорожно сглатывает. Пытается что-то сказать, совсем позабыв о кляпе во рту. ‒ Что такое, мой мальчик? Я вытащу кляп, а ты тихо-тихо скажешь мне, чего желаешь. Тебя такое устроит? – Баки кивает, и мокрый от его собственной слюны галстук повисает на шее. Земо не прекращает двигаться в нём, что добивает окончательно. ‒ Хочу… к… кончить. – с трудом бормочет Барнс. Язык заплетается, мысли путаются. ‒ Сейчас, Джейми. – рука с бедра парня соскальзывает на член, обхватывает его. Мужчина пару раз проводит рукой по всей длине члена в такт своим толчков, и Баки обмякает: почти беззвучно всхлипывает, всё тело содрогается от наконец наступившего оргазма. Сил совершенно не остаётся, но Гельмут удерживает его в том же положении ещё пару мгновений, продолжая раз за разом входить в него. Джеймс шепчет имя мужчины как бесконечную мантру, облегчённо закрывает глаза, чувствуя, как тот изливается внутрь него. Да, фантазии Земо намного ярче. ‒ Я позабочусь о тебе. – слышит Баки сквозь дрёму. Он не понимает, о чём тот говорит, но решать какие-то проблемы сейчас он точно не хочет.***
Когда Джеймс открывает глаза, вокруг достаточно темно. Свет закатного солнца тонкими лучиками просачивается сквозь занавески. Он ощущает ласковые прикосновения шёлковой ткани, приятно холодящей кожу. Ему кажется, что он ещё не полностью отошёл от произошедшего в библиотеке, потому что постельное бельё напоминает ему о галстуке. Баки чувствует какую-то тяжесть на груди, опускает глаза. На нём лежит Гельмут: глаза мужчины прикрыты, губы расплываются в блаженной улыбке. Мужчина приподнимает руку, гладит щёку Барнса. ‒ Наконец проснулся. – шепчет он так, словно боится напугать, испортить ощущения после сна. – Как спалось, Джейми? ‒ Прекрасно. – голос Баки хриплый, будто и не его вовсе. – Долго ли я так провалялся? ‒ Не знаю. Ты рваными фразами попросил меня остаться с тобой. Обнять, никуда не уходить от тебя. я даже не успел переодеться, ни то что на время посмотреть. – Земо устраивается на соседнюю подушку рядом с парнем, снова заключая в тёплые, уютные объятия. ‒ Прости. – вырывается из губ Джеймса прежде, чем он до конца осознаёт сказанное мужчиной. – Так ты был в этом, когда мы… - прерывается на половине фразы, густо краснеет. ‒ Да, мой мальчик. – при таком освещении алые щёки почти полностью сливаются с тёмно-красным шёлком наволочек. – Ты у меня такой замечательный. Не нужно извиняться за собственное удовольствие. За реакции организма на это удовольствие. Баки проводит ладонью по оголённому плечу Гельмута под одеялом, случайно задевает спину. ‒ А я думал, ты был в футболке, но так даже лучше. – игриво задирает майку Земо сзади. ‒ Мне её снять? – спрашивает мужчина, ища хоть какой-то намёк на это в сонных голубых глазах. ‒ Можешь оставить. – утыкается лицом в плечо Гельмута, больше ничего не говорит. ‒ Ты сказал кое-что любопытное, когда я нёс тебя сюда. ‒ Ты нёс меня сюда? О Боже. – Баки громко выдыхает, стыдясь собственного состояния. ‒ Да, mein Liebling. Ты вёл своими чудесными пальчиками от одной родинки на моём плече к другой, говорил, что хочешь пересчитать их все. – Мужчина издаёт смешок, приглаживая растрепавшиеся после сна волосы. – Пересчитать поцелуями. ‒ Я так и сказал? Кошмар. Прости за такую глупость. ‒ А мне нравится эта идея. Если хочешь, можем осуществить её. Как ты на такое смотришь? – Гельмут приподнимает лицо Баки, переводит взгляд с алеющих губ на не менее розовые щёки. И Барнс кивает, неловко отводя взгляд. Тогда профессор целует его: сначала осторожно, боясь спугнуть резким напором; но, когда Джеймс привыкает, начинает активно отвечать на ласки, сладкие движения губ, Гельмут углубляет поцелуй, полностью погружаясь в процесс. Они лежат так долго, не отстраняясь друг от друга: прерываются только для того, чтобы прошептать слова любви. Такие тихие, но громкие для них обоих одновременно. Весь оставшийся вечер они проводят в объятиях друг друга. Земо заказывает им ужин, и они мирно смотрят фильм. Баки выбрал для просмотра «Прибытие» Дени Вильнёва, что профессор одобрил молчаливой улыбкой.***
‒ Просыпайся, соня. – из крепкого сна Джеймса вырывает голос Гельмута. – Я принёс тебе завтрак. И твой телефон. Ты вчера забыл его в библиотеке, и он, кажется, буквально разрывался от звонков и уведомлений. Мне сейчас нужно уйти по работе, но я ненадолго. Обещаю. Прости, что разбудил, мой мальчик. Просто подумал, что тебя беспокоят по срочному вопросу. Люблю тебя. – мужчина целует его в лоб, тут же исчезает. Баки потирает глаза, часто-часто моргает, чтобы проснуться. Берёт телефон в руки, вспоминая вчерашние проблемы с интернетом. Наверное, из-за этого он совсем позабыл о гаджете, беспечно оставив его в библиотеке Земо. Первым замечает уведомление об оплате мобильной связи. Затем следует сообщение от Наташи: Ты, конечно, говнюк, но не забывай хоть иногда платить за интернет. Почти каждый месяц такое происходит. 6:02pm И сообщать, что ты куда-то собрался. Я волновалась! 6:03pm Если бы Гельмут сам не написал мне, я бы стала обзванивать все больницы. Какой же ты говнюк. Мог бы предупредить! 6:03pm После прочтения гневных сообщений замечает несколько пропущенных звонков от неё и Сэма. Часть непринятых вызовов пришлась на вчера, но большая часть на сегодняшнее утро. Он смахивает уведомления о пропущенных, принимается читать сообщения дальше. Баки, я психанула из-за сегодняшнего и высказала всё Стиву. Думаю, он заслуживает знать, какой он паршивый друг. Я не говорила о твоих чувствах, лишь упомянула, что он вообще не ценит дружбу. Можешь обижаться, но это нужно было сделать. Знаешь, почему? Потому что Роджерс козёл, недостойный даже одной твоей слезинки. 9:37pm Баки откидывает телефон в сторону; тот тихо плюхается на подушку. Джеймс выдаёт целый ряд нецензурных выражений, падает на соседнюю подушку в попытках спрятать в ней лицо. Ему хочется кричать, плакать, но внимание привлекает очередное оповещение. Он злобно хватает телефон, открывает новое сообщение. Стив. Ничего не хочешь объяснить, Баки? 10:29pm Я только вчера приехал, был в чудесном настроении. 8:06am И тут заявилась Романофф, начала разбрасываться ругательствами в мою сторону. Чуть ли не проклинала меня. Говорила, что я конченный ублюдок. 8:08am Я ничего не понял. В чём я на этот раз виноват? 8:22am Барнсу хотелось ответить самым логичным образом. В чём же виноват Стивен Грант Роджерс кроме существования в жизни Баки? кроме того, что он постоянно сравнивает его с ничтожеством, ни во что не ставит его? Легко обменивает на вечер в компании Пегги именно тогда, когда сердце разрывается от тоски, страха быть брошенным. И Джеймс пишет:Думаю, Наташа сказала достаточно. Уж я в этом уверен. Поэтому, будь добр, не пиши мне больше. 8:25am
С чувством облегчения выходит из переписки с ним, отвечает подруге коротким «спасибо» со смайликом-сердечком. Да, теперь определённо будет лучше.