Лев, Лего и Шопен

      Выбираться из Пушкина утром в будний день оказалось тем еще приключением. Да и с погодой «подфартило» — дождь пошел. Таксисты по этому поводу задрали такой ценник, что Олег бережливо решил добираться на общественном транспорте. Маршрутка, красоты царскосельских угодий, толкучка, вокзал. На станции пока тридцать минут ждал электричку, успел съесть пять пышек, жирных, в пудре, и запить все это привокзальное пиршество жиденьким кофе из автомата «Нескафе». Людской поток внес его локтями в тамбур, как балерину в поддержке. Вагон полный, но место нашлось и для Олега, в уголке у окна, возле опрятной бабули с корзинками.       — Мороженое, мороженое, кола, эскимо, пломбир, трубочка!!! — заголосил немолодой, немного помятый продавец. Олег купил себе вафельный рожок и уставился в окно. Времени еще было достаточно, и он, не опасаясь опоздать на работу, погрузился в неспешное созерцание загородных красот Петербурга. Частные домики, огородики, качели, собаки, даже козочку одну разглядел. Совсем другой мир. Дождь еще накрапывал, но уже мелко и медленно, и солнце резало сизые тучи, украшая благостный пейзаж естественной подсветкой, будто увеличивая яркость изображения. Красиво. В голове было удивительно светло и пусто. Будто в нем, в Олеге, поменяли настройки — убрали ненужное, сбросив до заводских. Он вдруг понял, что все это время блуждал в каких-то потемках, в густом тумане своих претенциозных желаний. Потерял ориентир, запутался, заблудился. Время на табло красной бегущей строкой показывало восемь утра, это означало, что он едва успевает с поправкой на путь через метро до офиса к началу рабочего дня, а за машиной, что осталась на парковке зала, придется возвращаться уже вечером. Ну и бог с ним, заодно и вещи свои заберет. Олег решил больше не ходить в качалку, он понял, что ему это больше не нужно. Все это теперь казалось такой ерундой, суетой и глупостью. Деревья и столбы мелькали за окном, чужая жизнь со стороны казалась такой мирной, простой и чистой. Ведь это правда, правда так просто! Счастье — это так просто, обычно и тихо. Олег вдруг вспомнил одну легенду, что прочел как-то в интернете. Там было о том, что в Шотландском фольклоре есть история, как женщина смогла спасти себя и ребенка от злых фей, завернув себя и малыша в плащ мужа. Это был такой прекрасный рассказ. Настоящая домашняя магия, такой простой способ защиты, и так Олег и понимал счастье для себя — в самых обыденных вещах.       «— Там холодно, возьми мой шарф.       — Это мой счастливый галстук, надень его, вдруг сработает.       —В моей футболке ты похож на медведя-переростка.»       Все эти фразы, все нелепые суеверные милости и обычные, казалось бы, слова, полные любви и заботы, зашифрованные в бытовые предложения, магические заклинания, наполненные мыслями об одном-единственном человеке. Он так часто слышал эти заклинания, эту счастливую ворожбу, просто не понимал, не умел тогда распознать. А теперь? Не опоздал ли он? Не растерял ли крохи этой теплоты и робкой надежды за всей той суетой и дрожанием, в которой разменивал себя так долго? Эти пустые метания от работы до зала, от одного парня к другому, из постели в постель — бесконечная гонка за ощущением движа, за удовольствием, за тем самым вроде как счастьем. А счастье-то вот оно... оказалось под самым носом. Почистить его пепельницу, прислушиваться утром к шагам на кухне, слушать его музыку, видеть, как он улыбается и спорит с диктором новостей, знать о нем все, все, что ему нравится и что нет, как он ест, что пьет, когда и куда ходит, знать и любить все это, любить... просто... просто не понимая этого, почти упустить, почти...       — Лёвушка... — тоска по дому стала вдруг невыносимой, а еще ведь весь день впереди.       Как же он отличался ото всех, кого знал Олег, с кем имел дело, общался, переписывался и спал. Лев был другой, совершенно, неудивительно, что Олег не распознал в нем главного, не вычислил, ведь тот был так не похож ни на кого. Такой цельный, погруженный в себя и свой прекрасный мир музыки, монохромный, как клавиши, не крикливый, не кривляка, не уязвленный, не гонимый, не терзающийся — само спокойствие, доброта, искусство, мягкость, озорство. И все это вот уже который месяц было рядом, руку протяни — настоящее сокровище прямо дома, да что там дома... Не было никакого дома до того дня, как в нем появился Лев. Лев и был его дом, его мирная гавань, его заветная мечта. Чертовы грезы о стожках — вот же он! Сердце билось так часто, что Олег сжал и скомкал футболку на груди и, видимо, даже негромко застонал, потому что бабушка на соседнем сиденье тревожно на него посмотрела и деликатно поинтересовалась:       — Ты в порядке, сынок?       Олег улыбнулся и закивал, часто и рассеяно. В порядке он, в порядке, теперь да, наконец-то в порядке. Наконец-то он знает, что хочет, что ему действительно нужно. Кто! Кто ему нужен. Он один! Один такой. Самый лучший, самый желанный... Только б успеть, успеть теперь, не расплескать, удержать, околдовать, оставить себе навсегда.       — Лёвушка!       Весь рабочий день Олег провел как на иголках, какие там дела и проекты! Литр кофе и бесконечное брожение из угла в угол в попытках сделать вид, что он чем-то все же занят. Он сто раз порывался написать Льву сообщение, но на него нашел такой мандраж, такая робость, словно на первом свидании, вообще первом-первом, том дурацком на первом курсе, когда язык к небу прилип, ладони похолодели, в ушах зазвенело, и сквозь вату рта он, еле жив, процедил почти что не слышно: «Пойдем в кино?». Так глупо, столько лет прошло, столько побед одержано, столько отношений пройдено, и вот тебе на, растерял всю свою самоуверенность и браваду, весь опыт к чертям, и соседская легкость исчезла, конечно, и даже простые «Привет, как дела?» казались невозможными, немыслимыми! Позвонить хотелось отчаянно, позвонить, побежать, увидеть, сказать! Господи, да что сказать-то?! При мысли о том, что ему нужно и хочется сказать Льву, все внутри сжималось и холодело. Олег никогда еще никому не признавался в чувствах первым, а тут... Тут хотелось именно сказать. Не юлить, не мешкать, не заигрывать и кокетничать, он почему-то был уверен, что Лев такое не поймет и не примет. Тут нет места всем привычным ужимкам и похабным шуточкам, всему этому псевдофлирту хорнетовскому, нет, Лев не из таких, ему нужно сказать. Олег это чувствовал, знал, как если б тот сам ему об этом поведал. Никаких полумер. Хватит, наелся! Вдруг молнией резанули в сознании слова Льва о том, что он пишет музыку, только когда влюблен... У него ведь мог кто-то быть или он мог УЖЕ кого-то любить! «Мудака какого-то!» — зло подумал Олег. Воспоминания закружили в голове, и стало так плохо, так горько. Да неужели ж он просрал все? Тугодум, мать твою! «И поделом! — с яростью на самого себя думал Олег, пиная стол. — Поделом, не хер в тупой кончалке слюни пускать! Господи, да еще и рассказывал об этом! Что ж он думает-то обо мне!? Что я дебил. Обычный похотливый тупой дебил с членом вместо мозгов, куда такому!.. Суууукааа!!!»       Едва стрелка часов царапнула цифру пять, как Олег вылетел из офиса, будто за ним смерть гналась. До зала на такси — сил нет терпеть. Там бегом, всё бегом. В раздевалке вещи в сумку, и все — прощайте родные пенаты! С богом и по гладенькой дорожке. Тьфу! Машина в том же месте, хорошо — не заблокированная со всех сторон. Газанул так, что след остался полосой нетерпения. По радио медленно запели Lighthouse. Олег слушал эти знакомые слова и мелодию и в момент сильной вокальной партии чуть не выплюнул свое сердце в лобовое стекло. Это о нем! О нем! — «Ты мое все! Все для меня!»       Выбегая из машины, он краем глаза и краем мысли зацепил цветочный магазин, кольнула мельком идея. Романтик хренов! Миллион алых роз! Но скривился сам себе — потом... если успею, если позволит, если... если... если...       Семь часов. Обычно Лев был в это время уже дома. У двери Олег замер, замешкался, держа ключи в руке. Весь словно вибрируя, не помня даже, казалось, имени своего, отпирал он замок, и пальцы дрожали от страха. Едва задвижка щелкнула, и дверь захлопнулась, Олег понял, что Лев дома. Дым коромыслом! Улыбка сама так и полезла на лицо.       Он еще не успел разуться и скинуть сумку, как в проеме коридора нарисовалась высокая фигура.       — Какого хрена, Олег? — просипел Лев, облокотившись о стену.       — Что? — глупо переспросил тот и стал скидывать кроссовки.       — Ты дома не ночевал, — как идиоту, почти по слогам разъяснил Лев.       — Ты батя мой, что ли? — хмыкнул Олег, оторопев от такого приема.       — Ты раньше никогда так не делал, — сбавляя обороты, сказал Лев. — Мог бы хоть позвонить, я волновался, мало ли что... — он бросил на Олега быстрый взгляд и отвернулся, хлопая себя по карманам, видимо, в поисках очередной сигареты, а Олег откинулся на дверь и так шумно выдохнул, будто только стометровку пробежал. Он стукнулся затылком о стену и устало прикрыл глаза.       — Я так устал. Так спешил домой, — он посмотрел на Льва. — К тебе спешил.       Лев зыркнул на него в недоумении.       — Накидался, что ль, опять? — усмехнулся он.        - Неа, — улыбнулся в ответ Олег. — Правда, бежал, бежал весь день, тока и думал о том, как бы скорее вернуться домой, к тебе, сесть на наш диван... К тебе, в общем... — слова все, конечно, повылетали из головы, и он тихо добавил: — Потому что ты и есть мой дом.       Лев замер на полдороге и вперился в Олега взглядом.       — Ты давай завязывай с этими бреднями и соплями, — буркнул он, — а то я подумаю, что ты гомик еще почище меня, — хмыкнул он язвительно.       — А если так и есть? — Олег сделал шаг вперед, навстречу.       — В смысле? — дернулся Лев и шало выронил зажигалку из рук.       — В коромысле, — его же любимой фразой ответил Лего. — Что если я гомик еще почище твоего? — глупо улыбнулся он и сделал еще шаг. Расстояние между ними кончилось. Олег трепетно, едва не задыхаясь, робко положил Льву на грудь руку. Тот проследил его движение и уставился на широкую ладонь, сжимающую его домашнюю футболку с яркой надписью «Рик и Морти». Время будто остановилось, оба не шевелились. Олег чувствовал, как под его рукой часто-часто забилось сердце Льва, так гулко и мощно, что словно даже ткань трепыхалась над этими ударами. Лев вскинул лицо, перестав пялиться на ладонь на своей груди, и Олега словно огнем хлестануло, языком пламени, столько было в этом взгляде... Взгляд — крещендо! Лев ринулся вперед и, цепляясь за шею Олега, прижался к нему губами, впечатывая в себя, до боли стискивая сзади затылок. Пламя взметнулось, опаляя губы, обожгло гортань и стало тлеть сладкой негой по всему телу. Губы раскрылись, обдавая горячим дыханием, мягкие, нежные, настырные — лучшие на земле! Олег обхватил Льва за талию, зашарил ладонями по спине, по волосам. С минуту они целовались как безумные, пошатываясь и постанывая от нетерпения. Олег на секунду отстранился.       — Лёв, я это... — он так часто дышал и, зажмурившись, подставлял лицо под скользящие по нему губы. — Я ведь серьезно... Я влюбился в тебя, — он вдохнул и открыл глаза, сжимая Льва в объятьях. — Если мы сейчас просто переспим, а ты потом... А я... А ты передумаешь... Мы не сможем жить вместе после. Ты реши... Подумай.       — Госсссподи... — протянул Лев и прекратил зацеловывать пунцовые щеки. — Вот послал же боженька олуха! — недовольно приподнял он бровь. — Влюбился он! — передразнил его Лев, и у Олега все аж застекленело внутри. — Я как пришел тогда по объявлению, так и влип. Два концерта запорол, на фестиваль не попал из-за этого в Вену, все сосредоточиться не мог. Влюбился, блин, он! — рассмеялся Лев. — Я люблю тебя сразу же, с первой минуты, и все сильней и сильней, уже съезжать думал, чтоб на карьере крест не ставить, а то мать извелась вся: «Засушит тебя твой Олег! — говорит, — хватит уже», — он провел ладонью по ошеломленному лицу.       — Так ты что же… это… того-этого... — Олег прижался щекой к ласковой руке.       — Ну соображай быстрее, Леж, — улыбнулся Лев и, не дожидаясь, опять полез целоваться… и целовал еще сутки, везде, всего, повсюду, ни одного крохотного миллиметра кожи не пропустил, заласкал, залюбил, занежил. Шептал о любви, о музыке, о будущем, целовал и наигрывал на Олеге сонаты, ноктюрны, сюиты, и тот пел под ним, отзывался ласковой гладкостью нотного стана своего тела, горел, изнывал, смеялся от счастья. Подобно тугой струне вытягивался Олег в ненасытных руках Льва, и звучала симфония их любви во всех тональностях и ладах, сливаясь в единую, самую простую и желанную мелодию на земле.