Autumn

Скрип проржавевших качелей методично разрезает тишину жалобными всхлипами. Вверх-вниз, вверх-вниз. От промерзшей сырой земли к затянутому тучами серому небу, и обратно: от неба к земле. Осень в этом году студеная и бесцветная. Деревья упираются в небо острыми черными ветками, порывистый северный ветер взметает разбросанные по парку обертки от конфет и пустые пачки из-под сухариков, рано потерявшая цвет листва устилает холодную землю бурым ковром, источая сладковатый запах гнили и одиночества. Гарри качается на качелях, равнодушно скользя взглядом по медленно крутящейся от ветра карусели и пустой горке. После того, как в конце июня в расположенном неподалеку от площадки парке нашли тело Седрика, детей перестали отпускать гулять по вечерам. Гарри приходит сюда побыть в тишине. Перспектива встретиться с маньяком не пугает его, а Дурслям все равно, где он шляется. Качели взлетают вверх и падают вниз, оглашая округу скрипучим скорбным плачем. Гарри уже не плачет. У него не осталось слез — только пустота. Гулкая и промозглая, как нынешняя осень. Мокрые листья липнут к кроссовкам, припечатывая запах гнили. Мокрые листья скапливаются внутри, медленно разлагаясь. Мокрые листья не позволяют забыть неподвижное серое лицо Седрика, которого Гарри нашел в парке утром двадцать второго июня, когда вышел на пробежку. Раньше они бегали вместе с Седриком, но в тот раз они не встретились у калитки в условленное время, и это звякнуло тревожным звоночком в голове Гарри, ведь Седрик никогда не опаздывал, и предупреждал заранее, если не сможет прийти. Гарри прождал его целый час, но Седрик так и не появился, и он решил бежать в одиночестве. Парк был пуст и тих, и все было как обычно, но Гарри все равно было не по себе, потому что что-то было не так. Остро не хватало улыбчивого жизнерадостного Седрика, и Гарри вдруг вспомнил, что никогда не был фанатом утренних пробежек и подписался на это исключительно из-за него. А потом он заметил в кустах ярко-желтое пятно и остановился. «Наверное, это бомж, — подумал Гарри. — Или алкоголик. Они часто засыпают в зарослях». Но вместо того, чтобы побежать дальше, подошел ближе. Сердце болезненно сжалось от нехорошего предчувствия. Желтое пятно приобрело более конкретные очертания, и Гарри с подступившей к горлу тошнотой признал в нем любимую футболку Седрика с полосатым барсуком на груди. Раздвинув зеленые ветки кустарника, Гарри увидел тело мертвого друга с посеревшей кожей и открытыми остекленевшими глазами. На некогда красивом лице застыло выражение ужаса, в спутанных волосах застряли травинки, перерезанное горло щерилось улыбкой, и вся земля вокруг и верх ярко-желтой футболки были залиты высохшей кровью, бурой, как гниющие осенние листья. Бросило в холод, ужас скрутил внутренности, и через миг Гарри уже рвало в траву рядом с телом Седрика. Происходящее казалось кошмаром, но он не мог проснуться. Седрик — теплый солнечный Седрик, отличник, спортсмен и любимый сын, влажная мечта всех одноклассниц и некоторых одноклассников, еще вчера игравший в футбол с Гарри, улыбающийся и строящий планы на выходные — был мертв. Поверить в это было совершенно невозможно, но остывший труп служил неопровержимым доказательством случившегося. Потом Гарри позвонил в полицию, полдня провел в участке, давая показания, хлюпая носом и утирая лицо рукавом, позволял поить себя успокоительным и отказывался возвращаться домой. Вокруг мелькали лица, но он не видел их, отвечал на вопросы, но не слышал себя, и не чувствовал ничего, кроме оглушающей пустоты. Боль пришла позже, вместе с осознанием, и погребла под собой, как сошедшая с гор лавина. От неё было не отгородиться и не спрятаться, её было не уменьшить. В школе настойчиво твердили правила безопасности, а Гарри ходил в парк по вечерам, чтобы покричать, но возвращался домой невредимый, и с этим было невозможно смириться, потому что Седрик заслуживал умереть куда меньше, чем он, Седрик любил жизнь, и та отвечала ему взаимностью, он был удачлив и перспективен, он был отрадой учителей и родителей, прекрасным другом и просто хорошим мальчиком, но теперь он лежал в земле мертвый, и у него больше не было никакого будущего, а у Гарри, почему-то, было. В мире, где нет Седрика, жить не хотелось, и пусть это могло быть последствие шока, помноженное на юношеский максимализм, легче от этого не становилось. Седрик был его единственным близким человеком, и потерять его было хуже, чем умереть. Но в какой-то момент Гарри понял, почему остался в живых. Это было так очевидно, что потянуло рассмеяться, но с непривычки он только закашлялся. Убийца Седрика все еще был на свободе, и Гарри должен был отомстить ему за смерть друга. Мысль об этом, вспыхнувшая в мозгу ярко, как молния, придала сил, и теперь он появлялся возле парка не из стремления к самоуничтожению, а с целью на живца поймать маньяка, который уже убил снова неподалеку отсюда, и все еще не оставил никаких следов. В этот раз не повезло худенькой рыжей девчонке лет тринадцати, возвращавшейся, видимо, с вечернего кружка, потому возле её трупа лежала гитара. Неуловимый убийца вызывал у Гарри отвращение и жгучую, как магма, ненависть. Она затуманивала мозг, не позволяя мыслить здраво. Гарри стал носить с собой острый кухонный нож и отчего-то поверил, что этого достаточно, чтобы расправиться с маньяком, которого не могут поймать вооруженные огнестрельным опытные взрослые полицейские с высшим образованием. Он качался на качелях, когда на площадке появился бледный высокий мужчина в черном пальто и перчатках. Его волнистые темные волосы были аккуратно уложены, а красивое, вылепленное из тонких черт лицо напоминало маску из-за неподвижных как у мертвеца холодных глаз. Вниз по позвоночнику скользнула дрожь, и Гарри резко затормозил качель, уперевшись в промерзшую землю носками кроссовок. Мужчина неторопливо направился к нему, и инстинктивный страх свернулся в животе скользкой змеей, но Гарри подавил порыв убежать и чуть подрагивающими пальцами расстегнул куртку, доставая из внутреннего кармана кухонный нож. Мужчина остановился, криво усмехнувшись, и чуть склонил голову набок. — Что, не ожидал? — спросил Гарри, испытав внезапный прилив легкомысленной храбрости. — Думал, буду послушно ждать, пока ты меня прирежешь? Или убегу? Так я тебя не боюсь! Признавайся, тварь, зачем ты убил Седрика?! — Седрик — это какой? — лениво спросил мужчина, насмешливо скользя взглядом по направленному на него острию ножа, зажатого в дрожащей мальчишеской руке. — Ты же не думаешь, что он был единственный? Гарри затрясся от гнева и резко втянул носом студеный ноябрьский воздух. Сумерки сгущались, и начинали загораться первые фонари. Вокруг кроме них не было не души, и только шум шин вдалеке и бешеный стук сердца Гарри нарушали тишину на детской площадке. Слова застряли в горле, и в голове мелькнула мысль, что он должен позвонить в полицию, но Гарри не мог заставить себя пошевелиться. Легкомысленная храбрость улетучилась, и он вдруг почувствовал, как холодно на улице. Мужчина оскалился, почуяв слабину, и сделал шаг навстречу.