Autumn

Джеймс Поттер определенно послан ему в наказание — так, порой, думает Римус. Он совершенно неуправляемый, жгучий, как пламя, и слишком активный для своего возраста — вечный ребенок, лохматое чудовище и негласный лидер их маленькой развеселой компании по совместимости. Рядом с ним Римуса почти ни на минуту не покидает желание сжать переносицу пальцами и сказать «стоп», потому что одна идея Джеймса безумнее другой, и каждая грозит им как минимум отчислением, но тихий застенчивый Питер, прибившийся к ним по нелепой случайности, с ним всегда соглашается, а Сириус просто такой же ветроголовый придурок. Римус знает: быть самым разумным человеком в компании так же тяжело, как удержать руками смерч. Он превращает тыквенный сок в ромашковый чай и меланхолично его прихлебывает, выслушивая гениальную идею Джеймса-я-хочу-умереть-молодым-Поттера слетать в Запретный лес на метлах. Ночью. Дослушав сумасшедший план, Римус не отказывает себе в удовольствии и тяжело вздыхает, сжав-таки переносицу пальцами. Питер выглядит слегка напуганным, но храбрится, а глаза Сириуса предвкушающе блестят, и это не предвещает ничего хорошего, потому что Римус опять в меньшинстве, а значит, голос разума будет вновь проигнорирован. Порой, ему хочется покусать Джеймса за это, но Римус порядочный оборотень, и держит клыки при себе. Однако есть одна загвоздка: Джеймс-мне-все-нипочем-Поттер стремится нарваться на его клыки любым способом, и это заметно усложняет попытку держать себя в узде. Порой Римус начинает гадать, делает ли он это специально, или и вправду олень, однако, в случае Джеймса-я-щас-такое-придумал-Поттера одно другого не исключает, поэтому Люпину остается только глухо сердито рычать и идти страховать рогатого придурка, чтобы он себя не угробил. Директор очень просил приглядывать за безбашенными идиотами, по какой-то ошибке ставшими его друзьями, а Римус не может подвести человека, который так много для него сделал, верно? Но главная проблема заключается в том, что его как-то угораздило влюбиться в Джеймса-я-безнадежный-суицидник-Поттера, и это оказалось куда тяжелее ликантропии, потому что любить Поттера — все равно, что любить ветер. Сегодня он есть, завтра его нет — неконтролируемый, самонадеянный и легкомысленный, как все первокурсники-гриффиндорцы вместе взятые, он несется в пропасть и не собирается замедляться. И пусть Джеймс как никто удачливый, Римус знает, что удача отворачивается от людей, и ему страшно, потому что в любая выходка Поттера может завершиться плачевно, а он не представляет, как будет жить с этим. Жить без Джеймса-словлю-снитч-с-закрытыми-глазами-Поттера Римусу не представляется возможным. Непостоянный, как ветер, Джеймс вызывает привыкание. Римус отравлен, и лечебные настойки мадам Помфри ему уже не помогут. Он валит Поттера в траву на лесной опушке и рычит ему в лицо, а тот смеется, сжимая его бока острыми коленками, и чмокает Римуса в нос. Джеймс не знает слова «последствия», он не хочет его знать. Джеймс ловит момент, и в этом моменте по капле просачивающееся сквозь сосновые ветви медовое солнце золотит русые волосы Римуса, а в его потемневших серых глазах клубятся тучи — красивый контраст. Римус сердится на его легкомысленность, а когда он сердится, Джеймс всегда тащится — такой он становится на себя не похожий, резкий, настойчивый. Он больно сжимает запястья Джеймса, не давая себя касаться, его ноздри агрессивно раздуваются, и клыки деформируются, становясь по-волчьи острыми и длинными. Джеймсу не страшно, он любуется белыми полосами шрамов на его хмуром лице и втягивает носом запах: Римус пахнет чабрецом, лимонной травой и немного мятой. Римус любит зеленый чай и Джеймса — Поттер точно знает, что это так, и ему жалко его, потому что он точно знает, что не заслуживает любви Лунатика. И все же, внимание и волнение Римуса приятной щекоткой отдается в животе, заставляет глупо улыбаться и пробуждает желание его подразнить. Джеймс генерирует дурацкие идеи со скоростью полета снитча и с упоением их все озвучивает, чтобы поглядеть, каким обреченно-кислым станет выражение лица оборотня, когда он предложит их воплотить. Джеймсу нравится, когда Римусу надоедает пытаться его отговорить и он принимается убеждать его по-другому. Джеймса неимоверно заводит, что тихий и правильный отличник-Люпин совсем не такой тихий и правильный, если хорошенько вывести его из себя. Что он может сделать больно, но не делает, потому что контролирует себя куда лучше, чем думает сам. Джеймсу нравится показывать ему это — нравится убеждать Римуса в том, что он не должен стыдиться своей силы, не должен влачить её, как проклятие. Римус — особенный, и Джеймс хочет, чтобы тот это понял. Еще он хочет, чтобы Римус прижал его к стене и жадно поцеловал, но эти желания вроде как напрямую взаимосвязаны. Возможно, Джеймс (не)много мазохист и (не)много псих, раз с одержимостью заприметившего золотую монетку нюхлера раз за разом прощупывает грани терпения оборотня и с готовностью подставляет шею под его клыки. Возможно, ему следует подумать о том, что будет, если однажды Римус не справится с собой и решит по-настоящему загрызть его, но Джеймс не думает об этом. Он вообще не имеет привычки думать о неприятных вещах. Зачем? Не лучше ли думать о том, как Римус сожмет его возбужденный член сквозь белье и оставит засос под кадыком? О да, Джеймс с удовольствием подумает о чем-то подобном, когда рассерженный Римус зажмет его в лесу, в Визжащей хижине или в школьном коридоре. И, нет, ему совсем не будет стыдно за это. Ему некогда стыдиться — он слишком занят тормошением замкнутого Римуса и поднятием его низкой самооценки, и это ответственное дело занимает все его внимание. Римус тяжело вздыхает. Они лежат в траве на опушке, лес пахнет свежо и пряно, земля немного влажная, а теплое солнце купает их в своих медовых лучах, обливая жидким янтарем. Римус вздыхает, а Джеймс смеется, потому что он почти физически ощущает, как Лунатик хочет сжать пальцами переносицу и утомленно прикрыть глаза, но его руки удерживают запястья Джеймса, а дополнительных он еще не отрастил. Это, безусловно, промах. — Ладно, мы не будем выманивать кальмара из Черного озера, — говорит Джеймс, раздраженно цокнув языком. — Но я не сомневаюсь, что это будет самым большим упущением в нашей жизни. Мы будем жалеть о своей трусости! Римус смеется, ощутимо расслабившись. — Если это будет самым большим упущением в нашей жизни, значит, мы самые счастливые люди на свете. — Зануда. — Может быть, — улыбается Римус и крепче прижимает завозившегося под ним Джеймса к земле. — Эй, куда это ты собрался? Мы еще не закончили. Джеймс замирает, заинтересованно блестя глазами, а Римус оставляет влажный след языка на его горле — от кадыка до подбородка. В конце концов, нельзя же все время отказывать себе в удовольствии покусать глупого неугомонного оленя? И не только покусать. Тот, судя по поплывшему выражению раскрасневшегося лица, совсем не против.