Autumn

У Маркуса Мальсибера есть бесчисленное множество причин ненавидеть Мэри Макдональд. Он ненавидит её за то, что она гриффиндорка и за родителей магглов, за мягкую лучезарную улыбку, которой она одаривает окружающих. Ненавидит за хорошую успеваемость почти по всем предметам и за симпатию к ней учителей, ненавидит её стремление всем помочь, ненавидит каштановые с винным отливом волосы, завораживающими мягкими волнами спадающие на плечи. Ненавидит её изящную хрупкость, придающую ей сходство со сказочной феей, её нежный голос и звонкий смех, её красивые густые брови, грозно хмурящиеся при взгляде на слизеринцев-пятикурсников, расталкивающих младших учеников. То есть, на них с Эйвери. Маркус ненавидит, когда она выше всех тянет руку на уроке и когда приходит на квиддичное поле болеть за команду Гриффиндора. Ненавидит, что на треклятых трибунах она сидит бок о бок с вшивым заучкой Люпином и о чем-то увлечённо разговаривает с ним. И одному Мерлину известно, как сильно он ненавидит Мэри за то, что она почти каждую ночь приходит к нему во снах, но днем даже не смотрит в его сторону, за то, что сияет, но не для него, за то, что смеется над шутками этого тупого Поттера и держит за руку грязнокровку-Эванс. Маркус ненавидит Мэри за то, что его сердце сбивается с ритма, когда он видит её, ненавидит за то, как завораживает его тонкий запах её цветочных духов, ненавидит за то, что может отличить стук каблуков её изящных черных туфелек от любого другого. Ненавидит за то, что не должен даже смотреть на неё, но не может оторвать глаз. Мэри танцует под ивой у Чёрного озера в окружении своих гриффиндорский подружек, заливающихся противными птичьими трелями. Маркус видит — её шоколадные глаза закрыты, а движения легки и изящны, почти воздушны. Подол её длинной юбки плавно струится, закручивается, приоткрывая острые коленки. Мэри такая тонкая, что почти игрушечная — Мальсибер, не напрягаясь, мог бы обхватить ладонью оба её запястья сразу и с хрустом сжать. Она бы заплакала? Мысль об этом волнует его похлеще паров амортенции. Ох, как бы он хотел увидеть её слезы, жидким хрусталем сцеживающиеся с длинных тёмных ресниц! Если он сделает ей больно, она не посмеет и дальше не замечать его. Если он сделает ей больно, все её внимание будет принадлежать ему. И никто из своих не осудит — нет ничего предосудительного в том, чтобы издеваться над грязнокровкой. Куда хуже подглядывать за ней в библиотеке и не сводить с неё глаз во время уроков. Если бы Мальсибер не выглядел способным перегрызть глотку зубами, к нему бы точно прикопались из-за этого, но он не намерен отвечать перед кем-то кроме самого себя и, может быть, матери. А мать ничего не знает о грязнокровке Макдональд, прелестной бескрылой феечке с львиного факультета. И все же предложение Эйвери поразвлечься с удачно подвернувшейся в пустом коридоре гриффиндоркой Маркус принимает. Разве он не имеет права посмотреть, как она танцует? Только для него одного. Он накладывает на неё «империус», и они втроём заходят в пустой класс, замок которого тут же щёлкает, закрываясь по велению палочки Эйвери. — Потанцуй для меня, — говорит Маркус, глядя в остекленевшие шоколадные глаза. — Так, будто рядом нет никого. Я знаю, ты умеешь. Мэри кивает и закрывает глаза, отдаваясь точному изящному движению, кружась по классу. — Что за ребячество, — цокает Эйвери. — Прикажи ей хотя бы раздеться! — Заткнись, — цедит Маркус, чувствуя, как внутри поднимается чёрная волна гнева. Но показать это, значит показать слабость, неравнодушие к происходящему, и потому он пересиливает себя и сглаживает резкость, успокаивая друга: — Всему свое время. Мы никуда не спешим. Эйвери пошло ухмыляется. Мэри танцует, а Маркус не сводит с неё глаз. Под «империусом» она ещё больше похожа на куколку, и он чувствует себя кукловодом, когда приказывает: — Открой глаза. Улыбайся. Подойди ближе. Мэри слушается беспрекословно, и это возбуждает и раздражает одновременно. Он бы предпочёл, чтобы она осознавала свои действия, но получить все сразу невозможно, и потому приходится выбирать. Маркус выбирает покорность. — Хватит, — говорит он, и Мэри послушно замирает перед ним. — Раздевайся. Медленно. Мантия соскальзывает с её плеч под довольный свист Эйвери, а следом — галстук и блузка. Кожа у Мэри светлая, персиковая. Ханжески длинная юбка оказывается на полу, и девушка остаётся в одном белье — целомудренно белом. Маркус сглатывает — сердце заходится в рваном ритме, разгоняя кровь, и все мысли устремляются в одном направлении. У Мэри маленькая грудь, плоский живот и выпирающие ребра. Она похожа на ребенка — слишком худая и миниатюрная для своего возраста, но Маркуса бросает в жар, когда последний кусок ткани оказывается на полу, и она оказывается полностью обнаженной. Эйвери обходит Мэри по кругу, жадно скользя по ней взглядом, и, ухватив за подбородок, утягивает её в поцелуй. Палочка вздрагивает в руке Маркуса, и ноздри хищно раздуваются. Когда Эйвери обнимает Мэри за талию, прижимая её к себе, у него темнеет в глазах, и он наводит на друга палочку, накладывая на него «империус» прежде, чем осознает, что делает. — Сейчас ты забудешь обо всем произошедшем и вернешься в комнату, — говорит он севшим от сдерживаемого бешенства голосом. — Если спросят, где я, скажешь, что тренирую заклинания. Пошел! Эйвери выходит из класса, и Маркус опускает палочку, злобно скалясь в лицо отрешенной Макдональд. Мерлин, как же он ненавидит эту грязнокровку! Ну почему, почему она так влияет на него? Маркус сжимает тоненькое запястье Мэри и резко дергает девушку на себя. Её хрупкое кукольное тельце впечатывается в его грудь, и он впивается бескровными губами в её мягкий безвольный рот, запуская пальцы в шелк волос, жадно вдыхая цветочный запах духов. Ему одновременно сладко и очень погано — все совсем не так, как должно быть, но с Мэри никогда не получается как надо. Он не должен даже смотреть на неё, но целует так, словно влюблен без памяти, и ему стыдно. Друзья засмеют его, если узнают, а родители будут в ярости. И пусть ему плевать, что подумает отец, Маркус не хочет расстраивать мать. Мэри трепещет в его руках, как бабочка, пойманная в сачок. Её шоколадные глаза все еще глядят отрешенно, но он чувствует, что она сопротивляется заклятию, и чары понемногу слабеют. — Одевайся и проваливай, — грубо бросает он, отталкивая её от себя, и широким шагом покидает класс. Пока он спускается в подземелья, его трясет, словно он в лихорадке, и сердце бешено стучит в груди, точно пытается протиснуться сквозь ребра и убежать. У Маркуса Мальсибера есть бесчисленное множество причин ненавидеть Мэри Макдональд, и главная из них заключается в том, что она заставляет его чувствовать себя слабым.