Autumn

Говорят, нельзя выбрать между матерью и отцом, или любить одну сестру больше другой. Нарцисс знает, что это ложь. Выбирая между родителями, он, безусловно, предпочел бы отца, а между сестрами — Андромеду. И даже если бы надо было выбрать кого-то одного из всех членов семьи (а их у Нарцисса было более, чем достаточно), он предпочел бы среднюю сестру. Почему? Порой он размышлял об этом перед сном. Смотрел в потолок своей комнаты, закинув руки за голову, и вглядывался в темноту. Потолок согласно традиции Блэков был расписан звездами и сиял россыпью серебристых точек. Нарцисс смотрел на созвездие Андромеды и думал о сестре, носившей его имя. Внешне Меда была похожа на Беллу — такая же красивая и темноглазая, с темными волнистыми волосами, гордой идеальной осанкой и налетом надменности на лице. Истинная Блэк — сестры, в отличие от Нарцисса, пошли в отца. И тем не менее, сходство со старшей сестрой у Андромеды было только внешнее. Меда была уравновешенна и выдержана, как дорогое вино, не горчила дешевым безумием и звериной яростью. Она была белой вороной в семье Блэков, но мастерски это скрывала. Это ли привлекало в ней Нарцисса? Меда была ему ближе отца и матери, ближе одержимой им Беллы, ближе кузенов и дяди с теткой. Она перебирала его волосы своими тонкими бледными пальцами и мягко улыбалась, пока голова Нарцисса покоилась на её худых коленках. Андромеда умела слушать и мало говорила сама. Но её советы всегда приходились к месту. Нарцисс любил её мягкий негромкий голос и уверенный тон, её ласковый озорной взгляд и легкие платья в цветочек. Андромеда не выглядела в них легкомысленной, нет — они подчеркивали её зрелую женственность и изящность, её негаснущую юность. Нарцисс любил глаза-угольки Меды — теплые, сыплющие искры. Она смотрела из-под ресниц чарующе, и в ушах звенело, а сердце начинало стучать быстрее. Это, наверное, было неправильно. Это, наверное, было игрой подростковых гормонов. Но Андромеда знала, как он любит её, и не осуждала его. Нарциссу хватало этого, чтобы не сомневаться в своей нормальности. А потом она сбежала с Тонксом, и мир посыпался. Порой Нарцисс размышлял перед сном, почему это произошло. Как он мог упустить момент, когда все изменилось? Как мог не заметить её отрешенности и мечтательности, надежды и горечи? По причине того, что Андромеда была превосходной актрисой, или того, что он сам был слепым глупцом? А может, все дело в том, что он не хотел замечать? Не хотел верить в то, что сестра отдаляется от семьи, что невидимыми нитями прирастает к другому человеку? Что она влюблена — горячо и самозабвенно, почти отчаянно? Влюблена в другого. Нарцисс ворочался в постели и не мог заснуть. Андромеда навлекла на себя проклятие семьи, связавшись с Тонксом, но он не мог сделать вид, что у него никогда не было второй сестры, не мог вырвать её из своего сердца, как это сделала Беллатриса. Не мог простить, что она ничего ему не сказала, не подала знак, не намекнула. Было бы легче, если бы он был готов к её исчезновению? Был бы он готов? Нарцисс не знал ответов на эти вопросы. Он с холодным раздражением выслушивал истерики Беллы и ругань матери, морщился от звенящего в тишине сурового осуждения отца. Все они в глубине души надеялись, что Андромеда одумается и вернется домой, и все знали, что этого не произойдет. Меда никогда не меняла своих решений. Воля её была тверда, как камень. Нарцисс невообразимо злился на то, что она не пишет, и на то, что предпочла ему грязнокровку Тонкса. Нарцисс невообразимо злился на свои слезы, которым не суждено было пролиться. Они рвали его изнутри, как терновые ветки, душили, не давая вдохнуть. Созвездие Андромеды смотрело на него с чернильно-синего потолка, бередя еще свежую рану. И все же он не стирал его, хоть для этого достаточно было всего лишь взмахнуть палочкой. Он не собирался забывать Андромеду. Никогда.