Autumn

Эван улыбнулся. Улыбнулся настолько неприлично, что у Фабиана заалели уши, и ему захотелось неловко откашляться, но он держал себя в руках и не выдавал своего смущения. Точнее, ему хотелось думать, что не выдавал, но судя по тому, что улыбка Розье стала шире и еще неприличнее… Кажется, Фабиан провалился. Нет. Фабиан совершенно точно провалился — еще когда позволил пятнадцатилетнему слизеринцу таскаться за собой попятам и нарушать личное пространство. Не то чтобы Эван спрашивал разрешения — он не спрашивал. Но Фабиан все еще лелеял иллюзию контроля над ситуацией, который, если быть с собой честным, давно уже был утрачен. С того момента, как он поддался притяжению, из-под контроля вышло все. Розье обвился вокруг него плющом и не собирался отпускать. Он был тактильный до дури, и Фабиан, отчего-то, на это велся, позволяя чужим ладоням забираться под мантию и притягивать ближе за ремень брюк, позволяя неумело, но жадно себя целовать. Эван мог накинуться на него посреди коридора и прижать к стене, совершенно не заботясь о шепотках и взглядах случайных свидетелей — посторонних для него будто бы и не существовало вовсе. Он прижимал Фабиана к стене, чтобы через мгновение быть прижатым к ней самому. Видит Мерлин, никто не мог ожидать от всегда сдержанного Пруэтта такой пылкой несдержанной страсти, но близость Эвана действовала похлеще амортенции, и Фабиан непременно задумался бы, не приворожил ли его Розье, если бы мог соображать в этот момент. Но он не мог. Впервые за семь лет обучения в Хогвартсе ему начали назначать отработки за неподобающее поведение, что вызывало недовольство всегда гордившейся им Макгонагалл, недоумение сестры и смех Гидеона («Ты теперь нормальный подросток, братишка!»). На отработках они, естественно, были вместе с Эваном, и это не способствовало раскаянию. Стоит ли говорить, что и как именно они протирали в пыльном зале с наградами учеников прошлого? «Неужели вы не понимаете, что нас нельзя вдвоем наедине оставлять?» — иногда хотелось спросить у назначавшего наказание вредного горбоносого Филча, но, когда Эван провокационно закусывал губу и играл бровями, все вопросы быстро испарялись из головы. Все-таки, Розье был в стократ хуже любой амортенции. Он царапался, кусался и оставлял засосы, так что до того, как Фабиан научился сводить всю эту неземную красоту заклинанием, ему приходилось постоянно ходить в шарфах, которые без устали вязала Молли. Наивную сестру это, впрочем, несказанно радовало, так что были в ситуации свои плюсы. Юный Розье был чертовски горяч и совершенно бесстыден. Фабиан плавился под жадным вниманием темно-карих глаз, залипал на растягивающиеся в шальной ухмылке яркие губы. А еще, как выяснилось со временем, Эван был неплохим собеседником. Фабиану, который всегда интересовался людьми во всем многообразии их натуры и любил копаться в мотивах поступков, было интересно слушать о его друзьях. Розье видел их под иным углом, и потому картонные образы надменных слизеринцев, с которыми Фабиан был знаком далеко не с лучшей стороны, начинали приобретать человеческие черты. Как и его собственные друзья, они были только дети, и об этом не стоило забывать. Фабиан с удивлением узнал, что мрачный узколицый Мальсибер, часто задиравший Мэри Макдональд в коридорах, был в нее отчаянно и безнадежно влюблен, что Эйвери дружит с Питером Петтигрю, а Снейп не всегда такой угрюмый и вредный, и даже умеет улыбаться (хотя рассмешить его пока не удалось даже Люциусу, с которым тот был ближе всех остальных). Розье рассказал ему о том, что Регулус тайно встречается с Марлен Маккинон с Рейвенкло и часто грустит из-за проблем в семье, что у самого Эвана уже много лет неразрешимый конфликт с родителями из-за отношения к жизни, что Нарцисса приняла предложение Малфоя, и они собираются сыграть свадьбу сразу после сдачи экзаменов. Фабиан слушал и думал о том, как нелепо делить учеников на факультеты и прививать им привычку враждовать друг с другом, конкурируя за какой-то дурацкий кубок. Думал о том, что многие из них могли бы учиться на других факультетах и дружить с другими ребятами, развивать в себе иные качества и ставить другие цели. Сколько детских судеб искривили неверные решения взрослых? Скольких темных волшебников взрастило консервативное воспитание чистокровных семей, всеми силами цепляющихся за мифические привилегии и сказки о превосходстве своего рода? С десяток отработок спустя, когда Фабиан и Эван опробовали на себе почти все грани безрадостного эльфийского существования, собственноручно надраив добрую сотню котлов, намыв полы и окна в половине залов Хогвартса и перебрав не одну стопку пергаментов с домашними заданиями младшекурсников, они несколько поубавили свой пыл и стали осмотрительней. Нельзя было забывать про нависшие над ними выпускные экзамены. Фабиан собирался стать мракоборцем, как знаменитый Аластор Грюм, и потому должен был сдать на высший балл целых шесть предметов, да и перед легкомысленным Эваном нависла безрадостная перспектива завала СОВ. Уговорить его взяться за ум было почти нереально, но Фабиан уломал его на совместную подготовку в библиотеке, пообещав помочь с чем-нибудь вызывающим затруднения. Проблемы у Розье были почти со всеми предметами, не считая Заклинаний и ЗОТИ. Он был практик и потому не интересовался ничем, что не мог применить сиюминутно или хотя бы в ближайшее время, хотя голова у него работала хорошо, и он явно мог бы быть как минимум хорошистом, если бы захотел. Но Эван хотел только Фабиана. Впрочем, Пруэтт быстро догадался сыграть на этом. Перспектива исполнения самых смелых влажных фантазий стала для Розье отличным стимулом засесть за учебники. Фабиан даже задумался о том, что мог бы в будущем попробовать себя в роли учителя — задатки у него явно были. В отличие от Эвана, он еще не знал, что жить им осталось недолго, и строил грандиозные планы. Ему хотелось попробовать много и разного. Хотелось объездить мир, выучить пару языков и завести семью. Хотелось освоить с десяток профессий и изобрести несколько новых заклинаний. Хотелось завести большого лохматого пса и назвать его Орфом. Хотелось нянчиться с племянниками, которых у него точно будет много, — Фабиан в этом не сомневался. Но для начала надо было сдать экзамены и помочь с этим Эвану, за которого Пруэтт незаметно для себя стал чувствовать не меньшую ответственность, чем за Гидеона и Молли. Во что выльются их странные кипучие отношения было совершенно неясно, и Фабиан старался не думать об этом, но все равно подолгу не мог заснуть, мучимый тяжелыми мыслями. Их с Эваном будущее было скрыто плотной завесой тумана, и Фабиан не был уверен, что действительно хочет узнать, чем это все закончится. Розье не страдал по этому поводу — он жил текущим моментом. Фабиан немного завидовал его легкости в отношении к жизни, но и пугался её. Легкость Эвана граничила со слепым безрассудством, и порой Фабиан думал, что львиный факультет ему пошел бы куда больше змеиного. Но что бы их не ожидало в будущем, сейчас все было не так уж и плохо. Эван рисовал лукотрусов для Граббли-Дёрг (таких кривых, что кто это, Фабиан понял только по надписи в верхнем правом углу пергамента), сам Фабиан строчил задолженный реферат по Зельеварению, В библиотеке было тихо (слава мадам Пинс!), и никто не пялился бесцеремонно на мирно сосуществующих гриффиндорца и слизеринца. Впрочем, когда на колено Фабиана опустилась ладонь Эвана, скользнув вверх по бедру, Пруэтт признал, что в этом были и свои минусы. Эван улыбнулся. Улыбнулся так неприлично, что у Фабиана заалели уши, и ему захотелось неловко откашляться, но он держал себя в руках и не выдавал своего смущения. Точнее, ему хотелось думать, что не выдавал, но судя по тому, что улыбка Розье стала шире и еще неприличнее…