Стокгольмский синдром

— Ты все еще считаешь, что твой друг был бы лучше меня? Ты думаешь, что этот мелкий пиздюк круто трахается? — спрашивает Ханма, заставляя Баджи выгнуть спину. — Малыш, ты чего молчишь? — снова задаёт вопрос старший, резко хватая Кейске за талию и потянув на себя. С губ длинноволосого срывается тихий стон, а на глазах начинают выступать слёзы. Шуджи уже растянул его, но все равно в пояснице чувствуется боль, которая накатывает с каждым толчком Ханмы. — Клыкастик, не сжимайся ты так, — хрипит от возбуждения Шуджи. — Иначе будет больно, — продолжает старший, после чего начинает грубо вдалбливаться в бедного парнишу, который тем временем пытается заглушить стоны, прикусывая нижнюю губу до самой крови. — Баджи, ты будешь сдерживаться только тогда, когда я тебе скажу, а сейчас дай мне услышать твои стоны, — ухмыляется Ханма. — Иди к черту, — резко выдыхает Кейске. — Малыш, ты это зря, — проговаривает Шуджи, переворачивая нижнего на спину. Он нагибается, облизывая губу Баджи от крови, а затем целует, заставляя открыть рот. Развратные причмокивающие звуки, тихие вздохи старшего и стоны Баджи наполняют спальню. В комнате темно, черные шторы закрывают проход свету через окна, кажется, Кейске из-за этого дышать становится ещё труднее. Старший спускается поцелуями к шее лежащего на кровати, оставляя на ней отметины, следы зубов, тут же их зализывая, как бы извиняясь за боль, причинённую им. Но такие извинения Баджи точно не примет, поэтому лишь хмурится, издавая тяжелые и хриплые стоны. Ханма удобнее устраивает длинноволосого, снова вжимая его в кровать. Он вдалбливается в Баджи и наслаждается стонами, чувствуя, что разрядка близка. Старший берёт максимальный темп, сжимает бёдра брюнета сильнее. Кейске слишком мило стонет, потрясно выгибается в спине и выглядит чертовски пошло и развратно. Его не хочется переставать, как выражается Ханма, «трахать», хочется, чтобы это длилось вечно, чтобы так и стонал дальше, цепляясь за него. Но увы и… «…ах!» — протяжное «ах» такое, высокое, сладкое и с придыханием, от которого дрожь во всём теле,  — всему есть свой предел. Оба парня кончают. — Ты.. Доволен? Гребаный извращенец, —, пытаясь восстановить дыхание в норму, проговаривает Баджи. — Если бы сейчас мои руки не были бы связаны, я бы тебя ударил. — Боюсь, боюсь, малыш, — шепчет Ханма. — Теперь пойдём в душ, — надевает штаны, берет парня на руки, проходя к ванной комнате, пока Баджи отнекивается. — Я и сам справлюсь, опусти меня, идиот, — Кейске смотрит на старшего исподлобья. — Ладно, ладно, тогда до ванной сам дойдёшь, да? — ухмыляется Шуджи, поставив длинноволосого на пол, до двери осталось дойти шагов десять-пятнадцать. Кейске встаёт на ноги, уверенный в том, что дойдёт без проблем, как обычно, но поясницу пронзает острая боль, и ноги тут же подкашиваются. Парень успевает опереться об стену, чтобы не упасть. — Ну как, клыкастик, сможешь добраться? Или тебе помочь? — улыбается Ханма, смотря на беспомощного Баджи. — Помоги, да побыстрее, придурок, я сейчас свалюсь, — раздраженно хрипит длинноволосый. Он стоит в одной футболке, пытаясь прикрыть ею нижнюю часть тела, голос сорван, а ноги дрожат. — Пф, как скажете, сэр, — ухмыляется старший, ведь для себя он решил, что Кейске, попросив помощи, переступив свою гордость, стал более «укротимым». Подойдя к парню в футболке, Шуджи берет его на руки и осторожно сажает в ванную, развязывая руки. — Одежду я оставлю здесь, только попробуй попытаться сбежать — я один конец наручника одену на тебя, а другой прицеплю к кровати, так что, малыш, со мной лучше не шутить, хорошо? А если будешь хорошо себя вести, я разрешу тебе связаться со своим дружком, о котором ты слишком хорошего мнения, — уходя говорит Ханма, но останавливается, — Я очень… И очень терпеливый, но, к сожалению, когда мое терпение на исходе, я бываю жестоким, достаточно жестоким, так что наказания, если ты меня выведешь, тебе не избежать, — произносит старший, не поворачиваясь лицом к Баджи и уходит, закрывая дверь. — Этот придурок… Что он о себе возомнил? Сука… — хмурится Кейске, прикусывая губу. Дверь открывается, из ванной комнаты выходит длинноволосый в чужой одежде, на несколько размеров больше его. Он еле поднимает ноги и видит перед собой Ханму, ехидно улыбающегося и довольного собой после того, что он натворил. — Что ж, а я думал ты ещё чего уду—… — Конченный ублюдок, — говорит Баджи, не поднимая глаза на старшего. — Что, прости? — Тварь, — снова вырывается с уст Кейске. — Хах, малыш, мы же уже это проходили, в итоге ты не можешь ничего сделать, только говорить обо мне всякие гадости, разве я не понятно сказал, что мое терпение не резиновое? — строго спрашивает Ханма, а потом ведёт парня в какую-то комнату. — Живи здесь пока. Может быть научишься подбирать слова, — заканчивает Ханма, закрывая комнату на ключ.