***
Странное чувство — собираться в больничной палате, когда ты не болен. Странное чувство — оставлять своего любимого человека одного в той же палате. В жопу этот зов долга. — Как грубо с твоей стороны, — раздается хриплый голос Чонгука позади Тэхёна, чья рука замерла на ручке. — Вот так незаметно уйти. — Прости, — отвечает он с мягкой улыбкой, которую Чонгук не может увидеть. — Я не хотел тебя будить. — Ты не разбудил, — его голос все еще сонный и хриплый, щёки слегка припухли ото сна, но они всё ещё слишком впалые. — Подойди сюда. Тэхён подходит. — Тебе нужно отдохнуть, — говорит он, нежно убирая темные волосы со лба. Чонгук тянется ему навстречу, когда пальцы Тэхёна мягко касаются его челюсти. Черты лица его партнера не отличаются яркостью, неопределенность все еще висит над ними, но, тем не менее, он выглядит лучше, чем можно было ожидать после того, что произошло. — Тебе нужно отдохнуть — возражает Чонгук. — Ты не можешь нормально спать на той крошечной раскладушке, которую они принесли. — Моя кровать ничуть не удобнее, — возражает он просто ради того, чтобы возразить. — В отличие от моей, — уверяет Чонгук, а затем добавляет: — Та самая кровать, которая также принадлежит тебе, и ты это знаешь. Он знает, но от этого его сердце не становится менее трепетным. Кровать Чонгука. Его. Их. Боже, это так глупо. Самая глупая мысль из всех. — Что заставляет тебя так улыбаться? — Чонгук интересуется, наклонив голову в своей очаровательной манере. — Я не улыбаюсь. — Улыбаешься. Тишина. Тэхён действительно улыбается, не в силах противиться. — Ты. Настала очередь Чонгука выглядеть растерянным. — Что? — Ты заставляешь меня улыбаться, идиот. О нет, он снова мило морщит нос — от этого жеста у Тэхёна так сильно тянет в груди. Он в пизде. Давненько уже, если честно, но сейчас обратного пути уже нет. На данном этапе все, даже столь незначительное движение со стороны Чонгука оказывает на него колоссальное влияние. Страшно, да? Ну, не в этот раз. Это все еще не приносит никакого вреда, ему не больно. Странное ощущение, не так ли? Такое, такое странное. — Это уже подвиг, — поддразнивает его Чонгук, — такой ты ворчливый. Тэхён цыкает — в некотором роде доказывая правоту Чонгука, — но на этом останавливается. — Сегодня важный день, — меняет тему его напарник. — В последнее время они все такие, — вздыхает Тэхён, — но да, наверное. — Дай мне знать, когда начнется конференция. Я буду смотреть. — Только если при этом твоя задница не отлипнет от этой кровати, — уточняет Тэхён, поправляя одеяло. — Ты у нас получаешь необходимый отдых, да? — Уверяю тебя, мама не позволит мне улизнуть. — Как мило с ее стороны, — отвечает Тэхён, проводя большим пальцем по щеке Чонгука. — Хорошо, тогда я дам тебе знать. Короткое молчание, которое Тэхён нарушает, медленно отступая назад. Чонгук вскидывает бровь, голова по-прежнему наклонена в сторону. — Не поцелуешь меня на прощание, напарник? Это заставляет Тэхёна улыбнуться, и он быстро вновь оказывается рядом с кроватью. Пальцы Чонгука осторожно нащупывают его затылок, притягивают ближе, играют с волосами, которые не были убраны в пучок. Губы Чонгука мягкие, на вкус как гигиеничка, что вчера принес ему Юнги. Они сладкие на фоне мятного дыхания Тэхёна, такие сладкие. И это все еще безвредно, так приятно. Даже уютно. Настолько, что у Тэхёна развязывается язык, когда они отстраняются. — Я лю… Стук в дверь. Тэхён поджимает губы, но мысли не останавливаются. Они все еще вертятся по кругу. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю… Блять. Он мог бы проклясть медсестру, которая только что испортила ему настроение, но эта мысль исчезает, как только он замечает мягкие черты её лица. Она всегда была добра к Чонгуку и всем окружающим, поэтому он улыбается ей, отвечая на её радостное приветствие. Оглянувшись через плечо, он теряет из виду Чонгука. Взгляд его партнера не может быть более растерянным. Но действительно ли это растерянность?***
Тэхён прикурил бы сигарету, если бы был курильщиком. Это хорошо вписалось бы в дождливую атмосферу, а также в его непринужденную позу: тело прислонено к двери машины, взгляд устремлен на унылое здание перед ним. Она там, наверху, собирается — по крайней мере, он на это надеется. Тэхён не планировал проводить часы в ожидании перед этой проклятой больницей. Тем не менее, он ждет. В конце концов, делать больше нечего, не так ли? Не то чтобы он мог сразу отправиться в участок и игнорировать проблему, которой станет Стэйси, если с ней быстро не разобраться. В кои-то веки он не против дождя, с удовольствием стоит под серым небом, приветствуя свежие капли воды. В последнее время он задыхается в маленьких пространствах, словно дикий зверь. Он чувствует себя зажатым в ловушку и загнанным в угол, как будто Эрин всё еще может перерезать ему горло, подкравшись сзади. Но она не может, верно? Конечно, не может. Эта сука мертва. Видит ли она его из ада, если такое место существует? Чувствует ли она его, эту тревогу, отравляющую его организм, несмотря на ее смерть? Злорадствует ли она, смеется ли в чистом восторге от такого зрелища? Несомненно, да. Это ее победа, запечатленная кровью на предплечье Чонгука. Проигравший. Это ее победа, от которой у Тэхёна выкручивает кишки каждый раз, когда он думает о ней. А может, она сейчас в великой пустоте, затерялась где-то в темноте. Может быть, она мертва во всех смыслах этого слова и полностью исчезла, больше не веселится, черт возьми. Она больше ничто, всего лишь пылинка, отображенная во всей бесконечности. А может быть, она тоже боится. Возможно, смерть — это не такое уж черное или белое понятие. Это может быть глубокий серый цвет, как и большинство вещей в жизни. Может быть, они не такие уж разные, эти двое. Жизнь и смерть. А, разве это имеет значение? Единственное, что можно сказать наверняка, это то, что она не вернется к жизни. По крайней мере, ее тело. Так что она не вернется, верно, но в смерти тоже есть своя форма жизни, верно? Очевидно. Уайт может быть мертва, ее жалкое тело лежит где-то в морге, но ее поступки — нет. Воспоминания Тэхёна о ней — нет. Воспоминания Чонгука — нет. Все живые, с которыми она когда-либо сталкивалась, пронесут в себе следы ее деяний, от самых незначительных до самых злых. Некоторые помнят даже более добрые ее поступки. Странная штука — жизнь. То же самое касается и смерти. Иногда Тэхёну кажется, что он стоит между двумя мирами. Между мертвыми и живыми. Между его близкими и теми, кто ушел из жизни. Два мира, правда, но он не может по-настоящему взять лучшее из обоих. Он берет то, что есть, и так будет всегда. В конце концов, Уайт сказала это, не так ли? Мертвые мертвы. И тогда остаются только воспоминания. Максимум — фотографии, чтобы не забыть ни одного лица. Это последнее, чего бы ему хотелось, — забыть, как выглядели отец и Эмбер. Чонгук чуть не присоединился к ним, там, на грязном складе. Этого он тоже никогда не забудет. Он не сможет. Он не допустит, чтобы это повторилось, если они снова столкнутся с неприятностями, а они столкнутся. Детективы обязаны это сделать, не так ли? По крайней мере, они есть друг у друга. Только детектив может полностью понять одного из них. А Чонгук — ну, он гораздо больше, чем обычный детектив. Гораздо больше, чем его напарник по работе. Гораздо больше, чем тот, кем он должен был стать. Они вместе — к лучшему или к худшему. Прямо как эти двое идиотов, которые направляются прямо к нему. У них не получится притвориться, что не видят его, ведь он припарковал свою машину прямо за машиной Намджуна. — Смотрите, кто проиграл, — приветствует его репортер, когда они оказываются лицом к лицу, Стэйси встает чуть позади. — Не ожидал, что ты будешь играть роль сиделки, — отвечает Тэхён, складывая руки, когда он отталкивается от Форда, и бросает взгляд на Стейси. — Как ты? — Как будто тебе есть до этого дело, детектив. Даже избитая, с лицом, болезненно напоминающим об острых когтях Уайт, женщина не потеряла самообладания. Совсем как Чонгук. — А что, если так? — отвечает Тэхён, пристально глядя на нее. И он не врет. Он не настолько бессердечен. Стэйси, может, и была немного стервой последние несколько месяцев — даже до того, как объединилась с Намджуном, — но она все равно остается одной из жертв Уайт. Одной из немногих, кто избежал ее жестоких объятий. Жертвы вроде Юнги, с которым он тоже побеседует. Он бы побеседовал, даже если бы они не были друзьями, во имя традиционной процедуры. К тому же, Стэйси — не убийца. Чертовски надоедливый репортер, сродни Намджуну, но не убийца. Хотите верьте, хотите нет, но в голове Тэхёна еще осталась какая-то проницательность. В общем, журналисты — не друзья, но и не убийцы, за исключением Уайт. Исключение из правил, верно? Стэйси смотрит на него с сомнением, но все же отвечает: — Тогда я в порядке, — произносит она. — А как насчет твоего напарника? Я слышала, что ему сильнее досталось. Намджун пожимает плечами, когда взгляд Тэхёна останавливается на нем. Конечно, он рассказал ей все, что знал. В этом нет ничего удивительного. Он просто устал от всего этого, лучше уж быть рядом с Чонгуком, чем здесь, иметь дело с двумя придурками. — Он сильнее многих, — отвечает Тэхён, — и поэтому сейчас ему получше, чем многим было бы. Ничего, кроме правды, верно? Могло быть хуже, должно было быть хуже, учитывая, какой удар он получил. И вот Чонгук уже сосредоточен на том, чтобы поскорее пробраться в подвал опергруппы. — В любом случае, нам нужно поговорить, — добавляет Тэхён, прежде чем они успевают что-либо ответить. — И раз уж ты уже здесь, Ким, давай скажем, что чем больше, тем лучше, да? — Тем лучше? — повторил Намджун. — Это не совсем в твоем стиле, детектив. — Опять за старое, да? — Тэхён сухо смеется. — Садитесь в машину. — Это похищение? — интересуется Стэйси, приподняв бровь. — Похоже на то. Конечно, он мог бы сформулировать это по-другому. Дело в том, что нельзя терять время, а с ними его еще меньше. Если он не может сейчас быть с Чонгуком, то все равно предпочел бы быть с Юнги. Разговор о Уайт не может быть приятным времяпрепровождением, но с другом будет легче. Опять же, эти два репортера не являются его друзьями, даже после недавних событий. Они так и остались занудами, особенно когда на их лицах появились эти дурацкие ухмылки, хотя в данный момент они тусклые как никогда. Все они устали. Да, но они, все же, люди. Хорошо для них, конечно. Они по-прежнему не друзья, и интервью, которое ему даст Тэхён, — единственная причина, по которой Намджун в последнее время спокоен. Он как тихая вода. Рядом с ним никогда нельзя быть достаточно осторожным, какими бы гладкими ни были его слова, как бы очевидно и в то же время умно они ни звучали. У него всегда есть что-то в рукаве, и это редко бывает хорошим знаком. А для Тэхёна — никогда. И все же его ненависть к этому человеку уже не та, что раньше. Возможно, когда-нибудь она вернется, когда дело Проповедников станет древней историей, по крайней мере, в глазах журналистов. А может быть, она так и останется такой, теплой. Смешанные чувства. Их так много с самого начала, но после смерти этих ублюдков стало еще хуже. Проповедники. Кто когда-нибудь забудет это чертово прозвище? — Идет дождь, и я не хочу, чтобы вы промокли, — отвечает Тэхён, наполовину убеждая их, а наполовину — себя. — Но мы можем поговорить здесь, если хотите, я не против. — Тогда следуйте за нами, — Намджун сдается быстрее, чем ожидалось, и направляется к своему грузовику. — Мы поедем ко мне. К нему, точно. Уже и не кажется, что Чимин живет с ним. Как будто тот уже официально переехал жить к Юнги, что в глазах Тэхёна является только хорошей новостью. Чимину было и будет лучше без репортера в качестве соседа, и ничто не может этого изменить, даже мягкая и немного сдержанная улыбка Намджуна, прежде чем он сядет в свою машину. — Вы не хотите, чтобы мы распространяли эту информацию, понятно, — говорит Стейси, голос хриплый, хотя она то и дело пытается прочистить горло. — Но что это изменит, если вы сами собираетесь ее распространить? — Ты только что ответила на свой собственный вопрос, — отвечает Тэхён, — который даже не был вопросом, а просто способом досадить мне. — Это работает? — Одного твоего присутствия достаточно, никогда не сомневайся в этом. Само радушие. Но, опять же, она не настолько яростна, как раньше, их динамика — если динамика вообще существует. Они оба довольно настороженно относятся друг к другу, но, по крайней мере, когти Стейси теперь держатся подальше, как и клыки Тэхёна. И Намджун, выступающий в роли причудливого посредника, никогда не повышающий голос, не поджимающий губы в гневе или разочаровании. Тихие воды, да. Наверное, так и есть. Эта его новая сторона, более спокойная, одновременно и подходит ему, и не подходит совсем. Этот человек — наглец, а не чертов начинающий философ. И все же вот он, Намджун, потягивающий свой кофе, как будто в этом нет ничего необычного, как будто он хорошо проводит время. Хотя, возможно, так оно и есть. У Тэхёна и так все странно, он ничему не удивляется. — Знаешь что? Я бы даже не стала распространять эту новость, — признается Стэйси после молчания, заставив Тэхёна нахмурить брови. — Пребывание в больнице превратило тебя в ангела? — усмехается Тэхён, не обращая внимания на искренность в глазах Стэйси. — Мы оба знаем, что ты собиралась устроить хаос, по крайней мере, на несколько часов. — И все же я говорю тебе, что не стала бы, — настаивает Стэйси. — И не буду. Тэхён качает головой, выдыхая воздух через нос, но любопытство берет верх, и он спрашивает: — И почему же? — Может, ты и мудак, но все равно пришел вовремя, — уточняет она, и Тэхён изо всех сил старается не обращать внимания на оскорбление. — Сейчас я в порядке, но — поверьте, мне трудно это говорить — я бы не справилась без вас с напарником. Она делает паузу, но тут же добавляет: — И не мечтай, ты не мой любимчик. — Значит, мой напарник? — Он самый. По какой-то причине уголки губ Тэхёна слегка приподнимаются, когда он бесстрастно отвечает: — Как будто меня это волнует. Его это немного волнует, отсюда и улыбка. Опять тишина. Это тень ухмылки на лице Стэйси? На лице Намджуна, конечно, далеко не только тень. Однако сейчас это вроде, не ухмылка, а скорее искренняя улыбка. О, эти двое доставляют ему адскую головную боль. Становится все труднее и труднее разобраться с ними. — Забавно, потому что, если бы ты был на его месте, я бы, возможно, распространила эту информацию, да, — на этот раз Стэйси ухмыляется по-настоящему. — Видишь, я могу быть милой, но я не ангел. — А следить за тем, чтобы ко мне не приставали, — это работа ангела, да? — Вполне, — отвечает она. — Только божество могло спасти и защитить твою упрямую задницу, детектив. Такое божество, как Чонгук, верно? — Ах, я и сам не ангел, — подыгрывает Тэхён, скорее озорно, чем зло, — так что, возможно, нам стоило оставить тебя немного на подольше в этом чертовом подвале. Из горла Стэйси вырывается низкий звук, близкий к смеху. Она ведь не травмирована? Или, если да, то она очень хорошо это скрывает, и он не может этого у нее отнять. Она не из тех, кто проявляет явные признаки слабости — если это вообще можно считать слабостью. Никто не был бы в порядке после такого избиения ёбанным серийным убийцей, с которым, сюрприз, они раньше работали. — Ты бы не посмел, — отвечает она, совершенно справедливо. — Я до сих пор не понимаю, как такой придурок, как ты, может быть так привязан к защите жизней, но ты такой, несмотря ни на что. — Защитник? — Не заставляй меня повторять это снова, детектив. — Один раз — это уже само по себе подвиг, — замечает Намджун, нарушая свою тишину. — Мне кажется, тебя слишком сильно ударили. — Я так и думал, — соглашается Тэхён, кивая. — У тебя не все так хорошо, если ты начинаешь делать комплименты моей упрямой заднице. — Да ладно, мы все здесь упрямые, — говорит ее коллега-мужчина. — Но даже упрямые идиоты могут немного измениться со временем. Философ во плоти, не так ли? Должно быть, тоже получил слишком сильный удар — не от самого Тэхёна, к сожалению. Может, он мог бы вырубить их обоих, чтобы привести в порядок шестеренки в их мозгах? — Так ты изменился? — Тэхён зеркалит, хотя и понимает, что в словах Намджуна есть доля правды. Репортер, похоже, действительно изменился, пусть и совсем чуть-чуть. То же самое можно сказать и о Стэйси, и он не может отрицать, что сам остался прежним. Это не произошло за одну ночь, но постепенно… да. Конечно, он менялся. — Как? — Мы разговариваем уже полчаса, и никто из нас не лежит на земле с размозженным черепом, — отвечает Намджун. — Я бы сказал, что этого достаточно, чтобы доказать свою точку зрения. Тэхён может только одобрительно кивнуть, посмеиваясь себе под нос. Что за чертовски странный день опять. Сам разговор тоже идет не так, как он ожидал. Проходит несколько тактов тишины, нарушаемой только звуками потягивания кофе. Тэхён хочет уйти, получив то, что хотел — гарантию того, что последние новости не распространятся, а также версию Стэйси о том дне, когда она нашла логово Эрин, — но в то же время он не прочь остаться еще ненадолго. Любопытство, не так ли? — Тебе от этого… грустно? — Тэхён интересуется, тон сначала был нерешительным. — Смерть Уайт? Ее вины? — Меня это больше злит, чем огорчает, — быстро отвечает Стейси. — Ты ведь знаешь всю историю, верно? Что я должна была присматривать за ней, и все равно — злюсь, — она делает паузу, прервав себя. — Расстроилась, что не смогла поймать ее сама? — произносит Тэхён. — Но, если я правильно помню, ты была больше заинтересована в том, чтобы завалить официальное расследование, чем найти тех, кто убивает людей, — он складывает руки на груди. — Опять же, это никогда не было твоей работой, справедливо. Дело в том, что тебе не стоило пытаться усложнить мою. Стэйси усмехается, не сводя с него глаз. — Ты, ты, ты, — начинает она. — Не все дело в тебе, детектив Ким. — Я сказал о своей работе, но не надо играть в семантику, — отвечает он. — Я не единственный член оперативной группы, но мы все знаем, за кем вы присматривали. И это была не Уайт, а я и мой напарник. — Я никогда не следила за тобой-, — отрицает она. — Но ты это сделал, поэтому я должна была понять, почему. И это не моя вина, если я обычно оказываюсь в нужном месте в нужный момент. — В правильном месте, конечно, — пробормотал Тэхён. — Как склад, да? Всегда этот чертов склад. Юнги на грани смертельного падения. Точные удары. Летящие пули. Кровь Чонгука, его неразборчивые слова. Невозможно не видеть все это каждый раз, когда он думает о складе, что случается все чаще в последнее время. — И снова вы были теми, кто всегда возвращался, — говорит она, пожимая плечами, а затем бросает взгляд на Намджуна. — Мы ходили в это место месяцами, задолго до того, как начались убийства. — Значит, совпадение, и все? — Совпадение. Тэхён слегка хмурится, затем смотрит на Намджуна. — Это правда, Ким? — спрашивает он. — Не то чтобы я ценил твои слова больше, чем ее, но, к сожалению, я знаю тебя лучше. К тому же, вы бы не посмели мне лгать, не так ли? Не посмели бы покрывать того, кто, как мне кажется, недавно предал вас. — Предал? — Стейси насмехается. — Это сильное слово, детектив. Не слишком ли много драматизма? — А, может, и так, — он переключает внимание на Намджуна. — И что? — Это не что иное, как правда, детектив. Совпадения. Трудно в них поверить, верно? И все же, по какой-то причине, теперь, когда Уайт и Мур ушли навсегда… возможно, он сможет принять это. Или, скорее, он сможет увидеть в случившемся то, чем оно было на самом деле: плоды знаний и извращенной изобретательности Уайт. Конечно, она знала о привычках своих сотрудников, конечно, она использовала их в своих интересах, как и почти все остальное. Для таких, как Уайт, знание — сила. Жаль, что этого оказалось недостаточно, чтобы пули Тэхёна не изрешетили ее тело.***
Они вдвоем сидят на кожаном диване Чонгука, и Тэхён чувствует себя спокойно, несмотря на всю тяжесть сегодняшнего дня. Сколько он его знает, Юнги всегда обладал этой успокаивающей аурой, хотя и довольно пугающей с точки зрения стороннего наблюдателя. Она в его чертах лица, красивых и мягких, в его голосе и коже. В том, как он говорит, и слова скользят с его языка, словно мед. Голос, который может усыпить любого, но может и заставить бодрствовать часами, не обращая внимания на то, чем он хочет поделиться. Это проявляется во всем, что он делает или говорит, и мало что может иметь такой смысл, как его дружба с Чонгуком. Эти двое идеально подходят друг другу, так же как и он с Чимином. Забавно, как все они нашли друг друга; какими они стали друг для друга, связанные разными видами любви. Но любовь — это не совсем то, что привело Тэхёна сюда сегодня утром, или, вернее, это не главная причина. Хотя, возможно, это одна из них, поскольку любовь к Юнги часто побуждает его узнать, что тот чувствует на самом деле, нуждается ли он в чем-либо. — Я в порядке, правда, — уверяет Юнги, хотя на его горле все еще видны следы от веревки Уайт. — Хотя я бы не хотел оказаться на твоем месте. — Я привык к стервятникам, — отвечает Тэхён со слабым смешком, но легкой горечью. Чертовы журналисты, верно? Впрочем, жаловаться он не будет, пока что они ведут себя спокойнее, чем ожидалось. — Но ты не такой. — Они могут интересоваться мной, но я ими не интересуюсь, — с тусклой улыбкой говорит Юнги, удобно прислонившись к кожаной спинке. — Мне не нужна защита, но все же Чимин не позволил бы им напасть на меня. Вряд ли они смогут проникнуть в квартиру, верно? Они не смогут этого сделать, потому что Сокджин выставил двух полицейских в штатском возле здания Чонгука, но Юнги это знать не обязательно. — Уайт все же смогла, — напоминает ему Тэхён просто для того, чтобы сориентировать разговор. — Ты знаешь, о чем я хочу тебя спросить, не так ли? Не хочу ставить тебя в неловкое положение, но… — Не нарушай процедуру, — прерывает его Юнги, все еще улыбаясь. — Я уверен, что ты уже много сделал не по правилам. — Смотря что считать правилом, — слабо усмехается он, — но, наверное, ты прав. Наступившая тишина так же мягка, как выражение лица Юнги, также мягка, как и слова последнего, нарушающие ее. — И ты не смог бы заставить меня чувствовать себя неловко, даже если бы попытался, Тэхён, — уверяет старший. — Я думаю… — Юнги делает небольшую паузу, смотрит в пол, а затем переводит взгляд на него. — Я думаю, мне нужно поговорить об этом. У нас еще не было на это времени, и я не хочу пока грузить Чонгука, хотя он и задает мне вопросы. — Вряд ли ты способен его грузить, — замечает Тэхён, — но я понимаю тебя. Я не Чонгук и не Чимин, но ты можешь рассказать мне все. Улыбка Юнги расширяется. — Слава Богу, что нет, — говорит он. — Нам с тобой и их достаточно, верно? — это вызвало легкий смех у Тэхёна, который кивнул в знак согласия. — Ты — Тэхён, — добавляет Юнги, сжимая его плечо, — и я люблю тебя таким, какой ты есть. Его сердце трепещет, но это ничто по сравнению с тем, что он бы почувствовал, скажи эти слова Чонгук. Это совсем другое ощущение, когда оно исходит от Юнги. Теплое, такое теплое, заставляющее его чувствовать себя принятым и любимым, но это совсем другое. Так по-разному, потому что Тэхён легко отвечает взаимностью, точно так же, как он всегда выражает свои чувства Чимину. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Тэхён, на секунду нащупывая ладонью тыльную сторону руки Юнги. В глазах Юнги есть искра, которую он не может расшифровать, но она… интересная, если не сказать больше. Это похоже на знающий взгляд, но дело в том, что Тэхён понятия не имеет, о чем он должен знать. Может, это как-то связано с Чонгуком? Может быть… Не сейчас. — Итак, Уайт, да, — начинает Юнги спустя некоторое время, прочищая горло, когда садится прямее. — Ты знаешь, когда она пришла сюда, я как идиот открыл дверь, не проверив, потому что подумал, что это может быть Чимин, который освободился раньше, или что-то в этом роде. Было слишком поздно, когда я понял, что это она, — его улыбка гаснет, сменившись каким-то горьким выражением. — Я никогда не боялся оружия, знаешь? За последние несколько лет я так привык к Беретте Чонгука, но это совсем не то же самое, когда по другую сторону ствола стоит не он. И Уайт совсем не та, кого хочется видеть в такой позиции, Тэхён знает это точно, так как испытал на себе. — Это забавно, потому что я не был напуган, — продолжает Юнги, — и все же мне и в голову не приходило, что я могу дать отпор или даже попытаться сопротивляться. — Нельзя бороться с таким убийцей, не поставив на кон свою жизнь, — уверяет Тэхён. — Ты поступил правильно. — Ты так говоришь только потому, что мы все живы, а она нет, но, наверное, ты прав, — отвечает Юнги с невеселым смешком. — Хотя это был бы такой поворот сюжета. Представляю, какая была бы шумиха: целая оперативная группа не может схватить одну из самых разыскиваемых убийц в стране, а пианисту это удается, — на его лице мелькает улыбка, не такая сухая, как предыдущий смех. — В общем, так она меня и поймала. Я просто следовал за ней, как ни в чем не бывало, а потом она взяла мой телефон и отправила те сообщения Чимину — но ты это уже знаешь. — Ей нравилось это делать, да. Что за сука. Они на какое-то время умолкают, чтобы Юнги мог сполоснуть пересохшее горло. — Она была достаточно уверена в себе, чтобы не завязывать мне глаза, и поехала в тот свой дом. Я довольно быстро оказался в том подвале, о котором мы оба уже знаем. Я бы не сказал, что она была милой, но…- голос Юнги прерывается, он хмурится, подыскивая слова. — Она не была злой, скорее дружелюбной в холодном смысле. Это имеет смысл? — Тэхён кивает. Мало что имело смысл в отношениях с Уайт, но для нее самой смысл имело все. Тем не менее, у него снова появилось это чувство. Эрин действительно умела казаться дружелюбной, но не в теплой манере. Черт, даже когда она вела себя как стерва, она делала это с определенной элегантностью. — Она сказала, что не убьет меня, пока вы двое не заставите ее сделать это, затем дала мне воду и еду, как будто мы были знакомы. Сейчас это кажется нереальным, да и тогда казалось, но мы ели вместе, а я и глазом не повел. Я слишком переживала за Чимина, тебя и Чонгука, чтобы понять, насколько все это неправильно. Все произошло как в тумане, как в далеком кошмаре. — А что ты вообще мог сделать? — задается вопросом Тэхён. — Попытаться вырубить ее? Взять ее пистолет и выстрелить? Никто бы не смог, особенно на ее территории. Юнги одаривает его победной улыбкой. — Ее территория, точно, — отвечает он, глаза затуманены, должно быть, свежими воспоминаниями. — Она гордилась этим местом, так гордилась, что рассказывала мне о каждом его закоулке, а я сидел там, слушал все эти ужасы, стараясь не показать, насколько слабым я себя чувствую. Это было тяжело, но не так тяжело, как видеть все на самом деле, — Юнги на пару секунд опускает взгляд, и когда его глаза снова встречаются с глазами Тэхёна, пелена становится еще темнее. — Потом она приковала меня наручниками к трубе и спросила: «Вы когда-нибудь видели, как умирает человек, господин Мин?» — голос хриплый и низкий. — Ответ был очевиден, но она быстро изменила его. Тэхён на выдохе произносит: — Ты имеешь в виду… — Я имею в виду, что видел, как она убила другого убийцу, — прервал его Юнги. — Когда я сказал, что никогда не видел, как умирает человек, она улыбнулась и ушла, только чтобы вернуться в комнату немного позже с Муром. Он удивился, заметив меня, так что, думаю, он не знал, что я буду здесь. Уайт вырубила его без всякого предупреждения и привязала к стулу, — пауза, но Юнги все еще мужественно держится. — Я никогда не видел, как человек умирает, и, черт возьми, никогда не видел, как его пытают. Я не знаю, сколько это длилось, но я бы сказал, что не меньше вечности. Говорю тебе, Тэхён, Уайт дорожила своей репутацией всеми силами. Ублюдок кричал и кричал, но ей было наплевать. Ее напарник? Ему досталось еще сильнее, чем остальным. Тэхён не будет жалеть Тайлера, больше не будет. Если бы он был обычной жертвой — ужасный способ выразиться, верно? — да, конечно, он бы жалел, но сейчас? Пусть гниет в аду. — Я не мог оторвать взгляд, — продолжает Юнги. — Она бы и мне голову отрубила. Она так легко отрезала голову Муру, что это было… черт, — он вздыхает, ненадолго опуская голову. — Я не знаю, как вы все это делаете, видите столько трупов. — Мы никогда не привыкаем к этому, — отвечает Тэхён. — Некоторые из нас просто лучше притворяются. Он даже не уверен, что все еще подходит под эту категорию. — Притворяешься ты или нет, но ты смелый, как черт. Скорее, чертовски чокнутый, но он примет комплимент. — Но да, Уайт, — Юнги тяжело сглатывает. — Она убрала тело и насадила голову на металлический стержень, как будто это была еще одна тривиальная вещь, — сухой смешок. — Ну, я думаю, так и было. Тривиальность для всех разная. Рука Тэхёна успокаивающе сжимает руку Юнги, что очень нравится его другу. — Она ушла чуть позже с головой Мура, несомненно, чтобы выставить ее около Института искусств. Я не знаю, когда она вернулась домой — из подвала ни черта не слышно. Помню только, что с меня сняли наручники и повели наверх, в ванную, под ее неусыпным надзором, — Юнги делает глоток воды. — Я думаю, самое пугающее в ней то, что она никогда не показывала никаких признаков стресса или разочарования. Она была сама невозмутимость. — Ей было важно держать все под контролем, — объясняет Тэхён с укоризненным кивком. — И она держала все это время, до самого конца. Тюрьма? Она бы не выдержала. Хотя она могла бы сбежать, но это было не в ее вкусе. Настала очередь Юнги кивнуть. — Она все время говорила мне, как она рада видеть вас обоих в последний раз, независимо от исхода. Я думаю, она знала, что умрет там. Она знала, что на этот раз вы не дадите ей уйти. — И она была права-, — бормочет Тэхён, потирая раненое предплечье. — Но она позаботилась о том, чтобы не дать уйти и нам. — Как ощущения? — Юнги спрашивает низким голосом, не отрывая глаз от руки Тэхёна. — Больно? — Скорее морально, чем физически, — рана Чонгука мелькает в его голове. — Но я получил лучшую часть, так что нет причин жаловаться. — Я знаю, что Чонгук не жалеет об этом, — говорит Юнги. — Шрамы со временем исчезнут. Но воспоминания — нет, верно? Верно. Юнги это прекрасно понимает. — Да, — только и смог пробормотать Тэхён. — Ты в порядке? Мы можем сделать перерыв, если хочешь. — Лучше сделать это за один раз, — отвечает Юнги. — Эта история не выходит у меня из головы уже несколько часов, — Тэхён кивает, и тогда Юнги снова начинает говорить. — Уайт принесла еду и воду около полудня, и я могу назвать час, потому что она осмелилась посмотреть пресс-конференцию вместе со мной. Вот стерва, но это не удивительно. Конечно, она смотрела, и конечно, она заставила Юнги пройти через это. — Это было странно, так странно, — продолжает Юнги. — На мгновение я почувствовал облегчение, увидев вас обоих на сцене, но потом я заметил ухмылку Уайт. Она становилась все шире и шире, еще более коварной. У меня живот сводит от одной мысли об этом, — Тэхён поджал губы, но Юнги быстро продолжил: — «Какие смелые, не правда ли?» — сказала она с самой холодной улыбкой, которую я когда-либо видел. «Жаль, что я здесь, чтобы уничтожить их смелость». Я видел это в ее глазах, как сильно она хотела вашей смерти. — И все же мы все еще здесь, — подмечает Тэхён низким голосом, словно сам не может в это поверить, что в какой-то степени правда. Как, черт возьми, им удалось спастись от такой психопатки? — Ты тоже. — Благодаря тебе. Тэхён дважды щелкнул языком, не соглашаясь. — Ты бы не оказался в такой ситуации, если бы… — Никаких если, — перебивает его Юнги. — Ты пришел, когда я больше всего нуждался в тебе, и это все, что меня волнует. Ты сделал все, что мог, и этого было достаточно, Тэхён. Ты даже спас Чонгука, а это, друг мой, — Юнги издал слабый смешок, едва слышный, — просто подвиг. Я не могу словами выразить тебе свою благодарность. — Ты не обязан, — возражает Тэхён. — Я не должен был… — Не смей добавлять ни слова, — шикает на него Юнги. — Прими мою благодарность или хотя бы продолжай делать вид, что тебя все устраивает. Это заставило Тэхёна рассмеяться, но длилось это недолго, так как Юнги возобновил начатый рассказ. — Уайт оставалась в подвале некоторое время, говорила и говорила, но потом ушла, только чтобы вернуться позже со Стэйси. Она вырубила ее тем же способом, что и Мура, — Юнги проводит ладонью по лбу, но в следующую секунду волосы падают на него обратно. — Стэйси вела себя дерзко, когда пришла в себя, но Уайт поставила ее на место. Думаю, ты знаешь, как, — Тэхён кивает. — Я не очень понял, о чем они говорили. Я даже не помню этого, но, кажется, они спорили. Понятно, когда узнаешь, что твой босс — серийный убийца. — У Стэйси были сомнения, но я могу поспорить, что она никогда по-настоящему не ожидала такого исхода. — Ты верно думаешь, — отвечает Юнги, не вдаваясь в подробности. — Несколько часов спустя — я точно не знаю — Уайт отвезла меня на склад, — короткая пауза. — Остальное — история. Во всех смыслах этого слова.***
Тишина в подвале затягивается. Некоторое время никто не осмеливается заговорить, каждый из них слишком глубоко погружен в свои мысли, почти шокирован, хотя и не настолько удивлен. — Так, мы в этом уверены? — спрашивает Лерой, черты лица все еще озадаченные. — Во всем? — Да, — еще раз подтверждает Сокджин. — Нет никаких сомнений. — Проповедники мертвы, — подытожила Джорджи низким голосом, не уверенная в очевидном. — А также убийцы из Огайо и Индианы. — Убить двух зайцев одним выстрелом, да? — пробормотал Тэхён, сам с трудом в это веря. — Убить двух убийц. В это чертовски трудно поверить, и Чонгука даже нет здесь, чтобы пережить с ними такой важный момент. Это так сюрреалистично — осознавать, что да, они выбрали правильных людей. Убийство Уайт не было ошибкой — в любом случае это было бы выживание, — а смерть Мура вряд ли можно назвать жалкой неудачей. Это также чертовски приятно, когда исчезли первоначальные сомнения. Проповедники мертвы, они исчезли с поверхности Земли. Никакого грандиозного и сложного судебного процесса не будет, как, вероятно, не будет и посмертного суда. В лучшем случае, действия Тэхёна будут расследоваться внутри страны, ведь он стрелял в Уайт в целях самообороны, и он уже сыграл свою роль в этом. Время докажет, что их тоже больше нет, поскольку характерные для них убийства с этого момента прекратятся. Даже если появятся подражатели — как это было в самом начале, учитывая все обстоятельства — отличить правду от лжи будет несложно. Конечно, журналисты будут шуметь некоторое время, даже если виновные уже мертвы, но это не продлится так долго, как это было бы с Уайт за решеткой в ожидании суда. Хорошие новости, правда. И все же желудок Тэхёна не перестает крутить. Потому что его напарника здесь нет, и это кажется неправильным. Ведь теперь, когда результаты получены, до начала очередной пресс-конференции осталось всего пару часов, а рядом с ним не будет Чонгука. Пусто. Вот как он себя чувствует в данный момент. Он ни хрена не может с этим поделать, и искать поддержки в лицах своих коллег недостаточно. Лерой — не Чонгук, как и Джорджи, Хосок, Зак или Кристин. Черт, даже присутствие Сокджина не поможет ему уменьшить пустоту, которую представляет собой отсутствие Чонгука. Пустоту настолько большую, что она могла бы без проблем поглотить весь участок. Чонгук, Чонгук, Чонгук. Но опять же, он не может вечно держать его рядом с собой. Это было бы эгоизмом и глупостью вместе взятыми. И вот, без всякого чертова предупреждения, его разум начинает блуждать в темных углах, забредая туда, куда не следует. В углах, пропахших тревогой и алкоголем — водкой, в основном. Это глупо, чертовски глупо, но он не перестает думать об этой мерзкой жидкости, о том, в какое состояние она может его привести. Это такая плохая идея, правда. Это все, что он обещал себе не делать никогда, и все же это уже началось. Почему он не может остановиться? Он почти чувствует водку на кончике языка, этот гребаный вкус, который он презирает всем своим существом. Он чувствует боль, которая приходит после короткого облегчения, чувство вины, которое уже распространяется по его организму, сжимая его сердце. Так почему же? Ах, да. Может, он и не такой уж большой алкоголик, но он привык к легкому пути, не так ли? К возможности, что если ситуация выйдет из-под контроля, он всегда может утопить ее в бутылке, когда останется один. Так, так глупо. Самое глупое дерьмо на свете. Он знает это наизусть, адский этанолов круг. И все же этого было недостаточно, не так ли? Этого было недостаточно, чтобы удержать его от всех тех кошмарных часов, которые он провел, думая только об алкоголе и его разрушительных последствиях. Страх — это такое интересное чувство, не так ли? В один момент он не дает вам подойти слишком близко к аду, а в другой — без предупреждения бросает вас в его пламя. Это не выход, алкоголь. Это действительно не выход, даже если онемение, которое он вызывает, будет оценено и более чем полезно через несколько часов. Не ответ. Но был ли вообще изначально вопрос? В конце концов, это факт, Чонгука здесь не будет и, черт возьми, он все равно будет наблюдать. Тэхён не может просто пойти купить бутылку и появиться на сцене подвыпившим, если не пьяным. Стервятники? Они будут в восторге, готовые бросить его на растерзание волкам, но если честно? В данный момент ему было все равно. Ах, его мать, вероятно, тоже убьет его. Потому что она тоже будет смотреть, не так ли? По крайней мере, если сегодня день, когда она в здравом уме. Но все равно, этого недостаточно, чтобы отвлечь его, отбить его извращенное желание. Чонгук, Чонгук, Чонгук. По кругу, как чертова мантра. Чонгук — единственный, кто удерживает его от мыслей о водке.***
Внутри Форда холодно. Кожа липкая, от ладоней до спины, не забывая о затылке и — везде. Возможно, он даже не настолько потный, но все равно это чувствуется: рубашка прилипла к груди, пиджак прилип к рубашке. В его организме нет алкоголя — только чистый прилив стресса — и все же посмотрите, в каком он состоянии. Жалкий. Волк-одиночка. Это гребаное прозвище совсем не помогло. Как бы они назвали его теперь? Волк-прилипала? — Черт, — пробормотал Тэхён, а затем откинул голову назад с горьким смешком. — Какая жалость. Действительно, стыдно, что его пульс ускоряется, когда он смотрит на мэрию через окно своей старой машины. Кажется, стервятников стало еще больше, чем в прошлый раз. Идеально, чертовски идеально. Чонгук. Он должен позвонить ему сейчас, не так ли? — Готовы?— через секунду отвечает его напарник. — Нет. Вообще. С другого конца линии раздается смешок Чонгука. — Врушка. Хотел бы он соврать, но дело в том, что это не так. Но ведь нет смысла говорить ему то, что у него на уме, правда? Ведь Чонгук все равно не сможет приехать. И все же слова слетают с его губ быстрее, чем когда-либо. — Я не уверен, что смогу сделать это без тебя- — бормочет Тэхён хриплым голосом. — Я хорошо тебя расслышал?— первая реакция Чонгука. Он улыбается? — Скажи хоть слово, и я покину эту чертову больницу, Тэ. Сердце трепещет, желудок напрягается, и все в таком духе. Он уже знает, как это бывает, и все равно это не перестает его поражать — забота и внимание Чонгука. Любовь Чонгука, опять же, если он осмелится об этом подумать. Она все равно не перестает его удивлять. — Ты не сделаешь ни единого шага, — отвечает он, тон становится более твердым. — Это просто… черт, это трудно. Мое сердце бьется так быстро, и это глупо, но… — Дыши,— говорит ему Чонгук, и его нежный голос сразу успокаивает его. —Давай вместе, хорошо? Раз, вдыхай,— Тэхён делает то, что ему говорят. — Два, выдыхай — он послушно выпускает весь воздух. — Хорошо. Теперь повтори. Вместе, раз… Это длится некоторое время, и, хотя Тэхён выглядит абсолютно глупо, он следует указаниям Чонгука, не смыкая глаз. — Вот, отлично, — останавливает его Чонгук по телефону. — Чувствуешь себя лучше, дорогой? — Да, — бормочет Тэхён, затем громче: — Спасибо, — он беззлобно смеется. — Какая ирония. Это ты у нас в больнице, ты не должен этого делать. — Что делать? — Чонгук прикидывается дурачком. — Убедиться, что ты не потеряешь сознание на сцене? Позаботиться о тебе? — Но ты не должен, — возражает Тэхён. — Ты не должен. — Я думал, что мы уже давно прошли этот абсурд. А, может, он прав. Так и есть. — Так и есть, — озвучивает свою мысль Тэхён. — Стресс заставляет меня говорить всякую чушь. — Для этого тебе не нужен стресс, дорогой. Тэхён смеется через нос, чувствуя, как горло постепенно отпускает из тисков — все благодаря методу Чонгука. — Мне пора идти, — говорит он через несколько секунд. — Они начнут искать меня, если я этого не сделаю. — Тогда иди. Я буду следить за тобой — отвечает Чонгук, а затем раздается голос Дениз: — Я имею в виду, мы будем. — Отлично, теперь я еще больше волнуюсь. — Нет, это не так — усмехается Чонгук. — Ты отлично справишься, напарник. — Не переживай так сильно, — говорит ему Чимин, поглаживая по плечу. — Ты все равно не будешь один на сцене, да? И я тоже буду там, — офицер улыбается, и в груди Тэхёна разливается тепло. — Это не продлится так долго, ты будешь в полном порядке. — Минута на этой сцене кажется часом-, — вздыхает Тэхён. — Говорю тебе, Чимин, это не… — Просто. Хорошо, — повторяет Чимин, сжимая его локоть. — Я обещаю. Ты проходил через худшее. — Я начинаю сомневаться в этом. Он драматичен, не так ли? Ну, он ничего не может с этим поделать. Но Чимин прав, конечно, прав. Он прошел через худшее, чем чертова пресс-конференция — даже такая важная, — и в любом случае, она будет последней о Проповедниках. Это дело должно подойти к концу, верно? — Ерунда, — уверяет Чимин, а затем, заметив Сокджина издалека, добавляет: — Ладно, пора идти. Просторное помещение заполнено еще больше, чем в прошлый раз, если это вообще возможно. Некоторые стервятники даже стоят, умудрившись пробраться по неизвестной ему причине. В любом случае. Он здесь, верно? Может, стоит встать во весь рост и стиснуть зубы. Ты отлично справишься, напарник. Они смотрят, Чонгук и его мать. Юнги тоже. Его собственная мать. Ну, почти все смотрят, но ему плевать на весь остальной мир. Его отец. Он бы гордился, если бы увидел его сейчас? Эмбер. Она бы… Его бы здесь не было, если бы она тоже была там, верно? Верно. Не было бы никакого дела. Сейчас нет смысла зацикливаться на воспоминаниях. Важно только настоящее время, и Тэхён изо всех сил старается не послать все к черту и уйти. Это был бы плохой поступок. Чимин. Он не солгал, он прямо здесь, стоит за всеми этими рядами ублюдков, как и подобает офицеру. Легкая улыбка от него, и Тэхён готов идти. Не то чтобы у него был большой выбор. Он уже на сцене, ждет в тени своего начальства, заламывая пальцы за спиной. И тогда они начинают действовать, заставляя стервятников заткнуться — что оказалось даже труднее, чем ожидалось. Мэр начинает с банальностей, и, честно говоря, Тэхён слишком отвлекается, чтобы ее слушать. Ее голос на мгновение становится еще одним фоновым шумом, но затем тема разговора меняется, как и сам говоривший. — Сегодня не обычный день, — трезво начинает шэф Янг. — И я уверен, что у многих из вас есть вопросы, но вы знаете, как у нас все устроено. Вопросы задаются в последнюю очередь. Ропот еще не утих, стервятники уже действуют Тэхёну на нервы. Голоса, их так много. Бла-бла-бла. Что они вообще друг другу говорят? А, конечно же. Они гадают, где, черт возьми, Чонгук, гадают, что привело их сюда. Черт, некоторые даже думают, что Чонгук мертв. — Как я уже говорила, сегодня совершенно особенный день, — продолжает она, голос ее звучит громче, чем монотонный гул. — Пришло время для официального заявления. Одного из последних, если не такового. Аккредитованные засранцы продолжают говорить, говорить и говорить, и действительно, он близок к тому, чтобы уйти со сцены, чтобы вырубить их всех. Но опять же, какая-то часть его может понять. Любопытство, верно? Неудивительно, они живут в век информации. — Я оставлю это сержанту Киму. Рядом с ней Сокджин кивает и подходит ближе к микрофону, и его холодный голос вскоре эхом разносится по комнате. Он не будет предпринимать никаких обходных маневров, как и договаривались. — Вы здесь, потому что Проповедники мертвы. Вот так просто. Тишина на секунду заполняет комнату, и эта самая секунда тянется и тянется. Но затем начинается хаос, принимающий различные формы. Он в искаженных чертах лица журналистов, в том, как у некоторых отвисли челюсти, в том, как ропот превратился в ужасный гул из едва различимых звуков. Да во всем. Но, опять же, это не удивительно, и не в первый раз. Может ли он выдержать это? А, без вариантов. Один детектив на сцене из двух — это уже достаточно странно. — Я знаю, знаю, — пытается Сокджин снова взять ситуацию под контроль. — Мы уже прошли через это, не так ли? Шок, неверие… но вот мы здесь. Тайлер Мур и Эрин Уайт, убийцы, которых вы привыкли называть Проповедниками, мертвы, и результаты экспертизы подтверждают их вину. — Как? — единственный вопрос, который ему удается услышать и который раздается снова и снова. — Как она умерла? Отличная гребаная смерть, если вы спросите его. Она не заслужила столько пуль из его Смита и Вессона. — Это дело скоро будет закрыто, — игнорирует главную проблему Сокджин, — а также два других дела, относящиеся к 2005 и 2007 годам, соответственно в Индианаполисе, штат Индиана, и Цинциннати, штат Огайо. Более подробная информация об этих убийствах будет опубликована позже в письменных заявлениях. Детектив Чон-Кирни — единственные слова, которые Тэхён распознает сквозь воцарившийся ад. Они громкие, эти чертовы репортеры, такие громкие. Чудо, что голос Сокджина еще слышен. — Повторяю еще раз, мы абсолютно уверены, что Уайт и Мур были дуэтом, известным как Проповедники, — повторяет Сокджин, чтобы убедиться, что они не забудут об этом в ближайшее время. — Мы никогда не собирались останавливать их таким образом, но у нас не было выбора в отношении Уайт, а что случилось с Муром, вы знаете. Все идет не так уж плохо, верно? И все же, руки Тэхёна по-прежнему отвратительно липкие, спина влажная от волнения, сердце сжимается от страха. Это похоже на состояние, в котором ты находишься во время выступления перед аудиторией, а теперь аудитория — это гребаная вакханалия, наполненная чертовыми громкоголосыми ублюдками, которые ждут, когда он выступит в суде — потому что в каком-то смысле это похоже на суд, не так ли? Прекрасно, просто прекрасно. Скоро наступит его очередь, и все пройдет не так гладко, как у Сокджина. Он — убийца Уайт, а не сержант успешной оперативной группы. Он — детектив, чей напарник пропал. Он — человек, которого любят ненавидеть. Он — все, кем не хотелось бы быть в такие времена. Но он не может избежать фатальности, не так ли? Он — это он. От этого никуда не деться. С другой стороны, хочет ли он переставать быть собой? Не считая пресс-конференции, в последнее время он не так уж плох — значит, Чонгук рядом с ним, пусть и не физически в данный момент. Он ни за что не бросит это. Никогда. — После убийства Тайлера Мура, а затем похищения Юнги Мина, нам нужно было как можно быстрее найти Эрин Уайт, — продолжает Сокджин, — и мы нашли ее, а также место, где было совершено шесть убийств из семи — Колин Чапман был убит в собственном доме. — Вы нашли Уайт в том месте? — раздается незнакомый голос. — Не заставляйте меня говорить то, чего я не говорил, — отвечает сержант. — Уайт ждала внутри старого склада с заложником, поэтому мы не могли войти туда со всеми имеющимися подразделениями. Мы убедились, что она не сбежит, а затем ждали прибытия детективов Кима и Чона. Уайт хотела, чтобы они вошли одни, но специальный агент Чон в итоге пошел с ними. Факты, но мало деталей. Пока все идет по плану, но это вопрос нескольких секунд до… — Пока никаких вопросов, — отрезает Сокджин, затем оглядывается через плечо, пристально глядя на журналиста. — Уверен, что перед этим вы хотите услышать, что скажет детектив Ким. Он застывает на месте, когда его имя слетает с языка Сокджина. Они длинные, эти секунды, которые проходят, пока Тэхён решается сделать шаг к микрофону. Чонгук, Чонгук, Чонгук. Он наблюдает, ждет, когда он сделает этот чертов шаг, чтобы выступить перед этими стервятниками как взрослый мужчина. К тому же, сейчас не время выставлять себя дураком на телевидении и, что еще хуже, менять сложившееся мнение Дениз. Чудо, что он ей нравится, и он не должен это разрушать — по крайней мере, не сегодня. — Я дам слово детективу, — добавляет Сокджин с единственной целью — заставить Тэхёна сдвинуться с места, что и происходит вскоре после этого. Оказавшись там, где ему не хотелось бы быть, Тэхён поправляет манжеты своего пиджака, чтобы скрыть заранее перебинтованное предплечье. Среди всех лиц, лицо Намджуна довольно быстро привлекает его внимание, черты лица мужчины мягче, чем он ожидал, что сначала его настораживает. Почему он выглядит таким чертовски спокойным и тихим? Конечно, Намджун уже знает некоторые моменты этой истории, но все же такая энергетика не совсем ему подходит. Это кажется неправильным и в то же время обнадеживающим, как будто у него появился союзник в лице Намджуна, но это тоже неправильно, не так ли? Как этот розоволосый засранец может быть союзником? Он ведь просто стервятник, а стервятники… к черту. Он уже слишком долго не произносит ни слова, а толпа с каждой секундой становится все менее терпеливой. — Мы обыскали склад и нашли Уайт, — начинает Тэхён, переходя сразу к делу. «Потом я убил эту суку, и точка», — хочется бросить ему и уйти без малейших проблем. — Поскольку жизнь заложника была в опасности, мы выполнили ее просьбы, — добавляет он, не уточняя, о каких именно просьбах идет речь, хотя журналисты явно спросят его об этом позже. — В какой-то момент Уайт сбежала, и нам пришлось снова ее искать. Черт, его руки. Они не перестают дрожать. Свежие воспоминания. Они не перестают вспыхивать. — Она знала это место лучше нас и, благодаря темноте, сумела ранить моего напарника, детектива Чона, — продолжает он сдавленно. — Вот почему его сегодня здесь нет — но не волнуйтесь, — как будто им есть до этого дело, — он находится в больнице, ему оказали помощь, и ножевое ранение больше не угрожает его жизни, — он тяжело сглатывает, крепче сжимает трибуну, чтобы скрыть подрагивание пальцев. — Я выстрелил в Уайт в порядке самообороны сразу после того, как она ударила его. На лицах одних журналистов удивление, на лицах других — шок. Намджун — единственный, чьи черты лица не искажены тем или иным образом — Стэйси тоже, если бы она была здесь. Странно, что ее здесь нет, хотя… ох, вот она, прямо за Намджуном, рядом с Карен, ее начальницей и… любовницей, да? Что-то в этом роде. В общем. Это уже не имеет такого большого значения, не так ли? — Больше нечего сказать по этому поводу, — добавляет Тэхён. — По крайней мере, ничего из того, что должно вас касаться. Ох, что бы он только ни отдал за то, чтобы Чонгук сейчас оказался рядом с ним. Тэхён бросает взгляды налево и направо, поначалу встречая лишь напряженные взгляды начальства и мэра, но затем Хосок коротко ему кивает. Он кивает в ответ, а затем переключает внимание на толпу, и вскоре его глаза находят ободряющее выражение лица Чимина, а в нем — силы продолжать. — Думаю, пришло время вопросов, — говорит он, слегка наклоняясь вперед, ладони все еще покоятся по краям трибуны. — Наслаждайтесь им, пока оно длится. Шумный хаос, как и ожидалось. Тэхён не вздрагивает и не отвечает на их чертовы беспорядочные вопросы. Проходит минута, долгая, долгая, потом две. В какой-то момент до этих идиотов доходит, что он ждет, когда они хоть на минуту станут вести себя как взрослые цивилизованные люди, и тогда несколько рук поднимаются — под несколькими, пожалуйста, понимайте почти каждую чертову руку. — А что с заложником Уайт? — спрашивает женщина — хороший вопрос для начала. — У него все хорошо, или… — Извините за это, — начал Тэхён, забыв рассказать о состоянии Юнги. — Он пережил тяжелые времена, но сейчас у него все хорошо. — Но почему именно он? — добавляет репортер, прежде чем Тэхён успевает выбрать кого-то еще. — Есть ли конкретная причина для выбора Уайт? Ах, какой сложный вопрос. Он не должен отвечать на него, к тому же. Как бы поступил Чонгук? Он раскрыл личность Юнги на предыдущей пресс-конференции, что вполне справедливо, но он никогда не указывал место старшего в своей жизни. В их жизнях. Сложный вопрос, да, но и возможные последствия тоже, независимо от его ответа. Если он объяснит ход мыслей Уайт, то они поймут, что Юнги что-то значит для него и Чонгука. Если же нет, то любопытные стервятники пойдут спрашивать самого Юнги, что тоже не очень хорошо. Нет правильного выбора, не так ли? — Уайт выбрала человека, которого мы с напарником знали, — признается Тэхён, и ропот усиливается. — Вы можете легко догадаться, почему. Драматические цели и все такое. Она хотела, чтобы это было связано с нами от начала до конца. Репортерша выглядит довольной, но ему придется уважить сегодня многих ей подобных, а Тэхён уже чертовски устал от этого дерьмового шоу. Он просто хочет домой, а дом — это где бы Чонгук ни был, значит в больницу. Но пока что он застрял здесь, к сожалению. — А как же детектив Чон? — произносит Стэйси, заставляя его нахмуриться на долю секунды. Зачем задавать вопрос, на который она уже знает ответ? — С ним тоже все в порядке? — Я же сказал, что ему оказали помощь, он чувствует себя хорошо, — отвечает Тэхён. — Рана была серьезной, и ему пришлось перенести операцию, но все прошло успешно. Стэйси кивает, удовлетворенная ответом, который ей не нужен, а Тэхён выбирает кого-то другого, несмотря на свое желание убежать со сцены. — Вы сказали, что нашли настоящее место преступления, верно? — он кивает. — Вы можете рассказать нам об этом подробнее? — Я не дам вам адрес, если этого вы добиваетесь, хотя уверен, что вы и сами скоро его найдете, как всегда, — отвечает Тэхён, немного пикантно. — Но там все, что можно ожидать от двух серийных убийц. Подвал, полный оружия и вещей, о которых я не осмелюсь упомянуть. Следующий вопрос. И вот приходит следующий вопрос, их поток сознания никак не иссякают. — Детектив Ким, я уверен, что вы можете рассказать нам немного больше об этих делах 2005 и 2007 годов, не так ли? Тон журналиста заставляет его тихо усмехнуться. — Я скажу вам одну вещь, но для остального вам придется подождать письменных показаний, — отвечает он. — Помните, как мы с напарником уезжали из города? Так вот, эти старые дела и были той самой зацепкой, которую мы проверяли. Похоже, мы были на верном пути, не находите? Не дожидаясь ответа, он выбирает следующего человека. И так продолжается, и продолжается, и продолжается. Вечный поток вопросов, от которых он не может уклониться. Он изо всех сил старается ответить на все, отвлекаясь от темы, когда ему хочется это сделать. Иногда он получает передышки: вместо него стервятники спрашивают Сокджина или Хосока, но, в общем и целом, именно он привлекает к себе внимание, от которого с радостью бы избавился. И тут возникает неожиданный, но, в тоже время, очень закономерный вопрос. — Вы были рядом со своим напарником, когда Уайт ударила его ножом, верно? — он рефлекторно кивает. — Как это было? Я имею в виду, что вы чувствовали? Сокджин делает шаг ближе, готовый отмахнуться от вопроса, но взмаха руки Тэхёна достаточно, чтобы не дать ему вмешаться. Может, это усталость, может, помутнение рассудка, вызванное этой усталостью, может, дело в вопросе, настолько личном, что он не может от него уйти, но на этот вопрос ему хочется ответить. Ему даже не нужна причина, не так ли? — И, знаете, ходят слухи, — добавляет другой парень. — Наверное, было тяжело. Слишком поздно думать. Выключателем уже щёлкнули. — И что за слухи? — Тэхён спрашивает риторически, резко, несмотря на то, что в сердце у него все сжимается от мысли о Чонгуке. Дело в том, что Чонгука здесь нет, хотя вся эта тема касается его. — Расскажите, мне любопытно. — Я думаю, вы знаете, — осмеливается сказать парень, высоко подняв подбородок. О том, что вы трахаетесь. Слова Уайт. Он бы и рад хоть раз использовать ее выражение, но Сокджин и шеф Янг убьют его за это, не говоря уже о более высокопоставленных людях, которых он никогда не любил и не ценил. — Да? — Тэхён ухмыляется. — Я не смогу дать комменатрии о сплетне, если ты… — Партнеры, — нетерпеливо оборвал его репортер. — По слухам, вы нечто большее. — Что означает…? Сокджин закипает рядом с ним, это совершенно точно, он близок к тому, чтобы оттолкнуть его от микрофона, но Хосок делает все, чтобы избежать этого, вставая между ними. — Что означает, что вы можете быть любовниками, — наконец выпалил мужчина, удвоив гул. — Или что-то вроде того. — И изменит ли это хоть что-нибудь в твоей жалкой жизни, если это правда? — нет ответа. — Так я и думал, — он переключает внимание на другого репортера, того, кто задал первоначальный вопрос. — Вы хотите знать, что я чувствовал, сэр? — снова молчание. — Отчаянье и беспомощность, — его речь становится быстрее. — Вот что бывает, когда пытаешься остановить чье-то кровотечение, особенно своего напарника, а уж я-то знаю, потому что… Это слишком, по мнению Сокджина, который наклоняется к микрофону, слегка отталкивая его в сторону. Тэхён не реагирует, слишком захваченный своими воспоминаниями, свежими или нет, мыслями о Чонгуке, брови которого, скорее всего, сведены вместе, а губы плотно сжаты, когда он смотрит это дерьмовое шоу, глазами Чимина, беспокойство в которых видно даже на расстоянии, лицом Намджуна, черты которого смущены и… этого становится слишком много. Это уже слишком, и он позволяет Хосоку проводить его под рев толпы.***
Тэхён некоторое время смотрит в конец переулка через заднее стекло, затем облегченно вздыхает, откинувшись на сиденье. Наконец-то он отстал от этих ублюдков. Затем он проверяет свой телефон. Много уведомлений, но только одно привлекает его внимание. Пять пропущенных звонков от Чонгука. Последний берет трубку через долю секунды. — Извини, — выдохнул Тэхён, голос все еще хриплый от боли в горле. — Пришлось сбросить парочку парней с хвоста. — Ты в порядке? — интересуется Чонгук, прекрасно понимая, кто эти несколько парней — стервятники. — Где ты? Забота в его голосе, так много заботы. Привыкнет ли он когда-нибудь к молчаливым знакам любви Чонгука? Неужели молчание навсегда останется их единственным вербальным выражением? — В каком-то пустом переулке, не волнуйся, — отвечает он. — Я в порядке, — это преувеличение, но ведь Чонгук не может прибежать к нему и посмотреть своими глазами. — Ты? — Беспокоился о тебе. Тэхён смеется через нос, начиная постепенно расслабляться. — Волнуешься, потому что я все испортил? — Ты держался идеально, — возражает Чонгук, которому явно не нравится его самобичевание. — Ты всегда так чертовски хорош на сцене, что они смотрят только на тебя. Похоже, он здесь не единственный лжец. — Потому что тебя там не было, — возражает Тэхён. — Это ты притягиваешь все взгляды. А я просто лающая гончая на заднем плане. — Ерунда,— отвечает напарник, и в его голосе заметна улыбка. — Ты — лающая гончая в центре внимания. — Придурок, — фыркает Тэхён, а Чонгук смеется, гордясь собой. — Но если серьезно, как все прошло? Эти идиоты постоянно задавали каверзные вопросы, а я… — Ты держался идеально, — повторяет Чонгук, настаивая. — Мне казалось, я ясно выразился, дорогой. — Хватит врать. — Хватит нести чушь,— упорствует Чонгук. — Я бы не справился с этим лучше. Бог свидетель, он бы так и сделал. Чонгук всегда был болтуном, любимцем СМИ, несмотря ни на что. — Ты не сердишься? — интересуется он. — За то, что я сказал о Юнги? — С чего бы это? Ты хорошо справился,— отвечает Чон, и действительно, в его голосе нет и следа злости. — Я бы сделал то же самое. Меньше шансов, что они будут докапываться до него, если мы дадим им достаточно информации для затравки. Так он сам и подумал. Почему тогда он сомневался в Чонгуке? Он не тот человек, в котором стоит сомневаться — или, может, это просто сердце говорит вместо разума, но все же. Если уж на то пошло, у него нет причин сомневаться в своем напарнике. — Тогда я рад, что мы все еще на одной волне. — Еще раз усомнишься в этом, и я-таки доберусь до твоей глотки. Тэхён улыбается, но быстро серьёзнеет и хмурится, заметив чью-то спину в конце переулка. Однако парень не идет к нему, застыв на некоторое время в неподвижности, и это служит сигналом для Тэхёна снова заговорить. — Я хотел бы вернуться прямо сейчас, но не хочу рисковать, — произносит он, продолжая на всякий случай смотреть в зеркало заднего вида. — Может быть, я еще не всех сбросил. — И я уверен, что у тебя там еще есть дела , — отвечает Чонгук. — Не волнуйся, я буду тут же, когда ты вернешься. Я все равно не смогу покинуть эту чертову больницу. — О, но ты мог бы, я знаю, какой ты, — его напарник, вероятно, сейчас закатывает глаза. — Но ладно. Увидимся, Гук. О, заменить эти слова на «люблю тебя, Гук» — глупая и дурацкая мысль. И все же это было бы приятно, не так ли? Так хорошо, безвредно. Может быть, еще немного страшно, но это уже мелочи. В любом случае. Странный парень все еще здесь, в нескольких метрах от него и… ох. Идиот. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Тэхён, наполовину высунувшись из Форда. — Только не говори мне, что ты следил за мной? — Я следил за тобой. — Ах ты, мелочь, — произносит Тэхён, пряча ухмылку. — Подожди, я знаю. Ты тоже волнуешься за меня? Не ты первый. — Да, — подтверждает Лерой, похлопывая Тэхёна по плечу. — Почти все волнуются, шеф. Этого следовало ожидать — и так оно и было, — но Тэхён для проформы высказывает ему неодобрение. — Что случилось, шеф? — Лерой добавляет нарочно, уголки его рта растягиваются в дьявольской улыбке. — Еще одно «шеф», и я сломаю тебе ребра, парень. — Ты не посмеешь. — Хочешь поспорить? — говорит Тэхён, ухмыляясь шире, в свою очередь, притворяясь, что бьет Лероя в живот. — А, я уже не так уверен. — Так и думал, — отвечает он, улыбка немного угасает по мере того, как затягивается молчание. — В любом случае, тебе не стоит беспокоиться. Я в полном порядке, Рой. — Ты уверен? — Уверен. Такой глубокий разговор, не правда ли? Но все равно приятно, когда есть на кого положиться, есть друг, с которым можно поговорить. Возможно, у Тэхёна не так много друзей, но, в конце концов, один из них всегда рядом. — Спасибо, что все же проверил меня, — добавляет он, озвучивая свою мысль. — Я ценю это чувство. — Я знаю, что ценишь, — повисает молчание. — Хочешь немного поговорить, прежде чем вернуться к делу? Тэхён улыбается в ответ, его сердце согрето присутствием Лероя.***
— И что теперь? — Тэхён говорит, сложив руки на груди и прислонившись к стене. — Я уже чувствую себя чертовски бесполезным. И все же. Все они знают, что это неправда, в том числе и Тэхён, но он не может избавиться от ощущения странной пустоты в груди, медленно разъедающей его внутренности. Проповедники мертвы, и многие люди почувствовали облегчение. Конечно, он тоже не может сказать, что это не так, но… пустота, да. Тревожная пустота, хотя это было не первое его дело и не последнее. Но разве это не понятно? В конце концов, все его существование уже несколько месяцев вращается вокруг одной и той же серии убийств. Вполне естественно, что теперь, когда убийц больше нет, он чувствует себя таким образом, верно? Верно. Но от этого не становится легче. Присутствие Чонгука могло бы хоть немного помочь, но это то, что ему недоступно в данный момент, а мысль о Чонгуке в какой-то степени возвращает его к убийствам, так что… Как часто бывает, нет идеального способа делать что-либо. Это не первое расследование, конечно, но все же это первый раз, когда он сталкивается с таким длинным и личным делом, и, как и в большинстве первых случаев, ему придется потрудиться, чтобы разобраться в нем. Ответы не будут преподнесены ему на блюдечке с голубой каемочкой — если ответы вообще существуют. Хорошо, да. Нет ответов, только пробы и ошибки. Всегда одно и то же, не так ли? Он не должен удивляться. — Теперь дело за малым — разобраться с прессой, — отвечает Сокджин в своей неизменной манере. — И организация документов тоже. Рутина, я бы сказал. — Это довольно расплывчато. Даже несмотря на то, что он знает эту рутину. Просто, когда речь идет об огромных делах, привычки обычно отклоняются от их обычного пути, а это дело было чертовски огромным, если не одним из самых огромных в истории Чикаго. Не меньше, правда. — Это потому, что тебе нужно отдохнуть, Тэхён. Он выгибает бровь, продолжая смотреть на сержанта. — Я хорошо расслышал? — холодно спросил Тэхён. — Делать тебе особо нечего, — отвечает Сокджин. — Кроме неприятностей, конечно, но я уверен, что вы сможете избежать их по крайней мере в течение двух недель. — Это последний рывок, — отвечает Тэхён, — Я не позволю вам всем заниматься скучным дерьмом, пока я ничего не делаю, а ведь я не единственный, кому нужен отдых. — Твой последний рывок произошел на том складе, — настаивает Сокджин. — Тебя вообще не должно быть здесь, и… — Потому что я убил ее? — усмехается он. — Да ладно, мне не нужно, чтобы ты защищал меня. — Это процедура, — втолковывает сержант. — Ты знаком с ней, уже прошел первые шаги. Экспертиза оружия, осмотр самого себя врачом, официальное заявление о случившемся — в общем, все, что нужно. Это был не первый раз, когда ему приходилось проходить через это. Но все же он не может просто пойти домой и ждать, не так ли? Как бы ему ни хотелось проводить дни с Чонгуком, он слишком хорошо знает, что произойдет через день или два: им станет скучно вдвоем торчать в этой больнице, и это будет шанс Чонгука убедить его в том, что ему нужно выбраться отсюда до того, как его выпишут. Хуже того, они могут даже начать ссориться от скуки, а это последнее, чего хочет Тэхён. Они так много пережили не для того, чтобы разрушить все из-за нескольких дней затишья — но оно может свести людей с ума. К тому же, его мать здесь, а это довольно редкое явление, так что он должен позволить им побыть друг с другом. И что? Если он не может проводить свои дни в больнице, куда он пойдет? Конечно, он мог бы вести себя как взрослый и провести некоторое время в своей собственной берлоге, но ведь это не такая уж хорошая идея, правда? Конечно, нет, по крайней мере пока он не решит проблему с алкоголем. Лучше решить ее как можно раньше, верно? Он разберется с этим, когда хаос уже не будет таким сильным, — это обещание самому себе. Но где же тогда? Конечно, он мог бы остаться у Чонгука — что он и делает уже несколько недель, — благословленный присутствием Юнги большую часть дня, но… стоп. Ему нужно прекратить весь этот обременительный образ мыслей. Он будет делать то, что подскажет ему разум, когда придет время… Дело в том, может ли он доверять своему разуму? Ах, вот он опять. К черту. — Это приказ, Тэхён, — добавляет Сокджин, пронзая тишину. — Возможно, болезненный, но смотри, Чонгук тоже пока бездействует, так что… — Понял, — оборвал его Тэхён, с горечью, но решительно — по крайней мере, на данный момент. Однако он не может обещать, что в дальнейшем не поступит по-своему. С таким Сокджином невозможно торговаться, он слишком хорошо это знает. — Будьте уверены, мы будем держать вас в курсе событий, — говорит ему Хосок с дружеской улыбкой. — В конце концов, это ваше дело. Его дело. Верно. Тэхён кивает и молчит до тех пор, пока длится встреча.***
— Приказ есть приказ, — заявляет Чонгук, сидя в своей постели, как и положено. — Тем более, от Сокджина. — И ты все знаешь о моей склонности игнорировать приказы, — отвечает Тэхён, сидя на деревянном стуле и скрестив руки на груди. — И как же ты его проигнорируешь? — интересуется его напарник, склонив голову к плечу. — Не то чтобы ты мог избегать Сокджина в участке. — Не обязательно быть в Гаррисоне, чтобы работать, — утверждает он. — Ты, как никто другой, должен это знать. В конце концов, все папки, лежащие в кабинете Чонгука, являются тому доказательством. — Справедливо, — признает Чонгук. — Но это не делает его неправым: тебе нужно отдохнуть. Тэхён должен усмехнуться. Правда, должен, потому что, блин, какая ирония. — Как смело с твоей стороны так говорить, — возражает он. — Разве не ты умолял выбраться отсюда? И ради чего? Ах, да. Работа. Чонгук задыхается, трогает свою грудь, притворяясь обиженным. — Это несправедливо. — Так и есть, и с этим ничего не поделаешь, — уверяет Тэхён, немного поддразнивая. — К тому же, тебе нужно отдохнуть. А мне нет. — И почему же? — Потому что не меня пырнули в живот, — отвечает он. — а тебя, и теперь твоему телу нужно восстанавливаться, из-за… — Скажи «меня», и я убью тебя, Ким. Как он мог бы, привязанный к этой кровати? — Меня. Из-за меня. Нарушая предписания врача, как, собственно, всегда, Чонгук выпрямляется и отталкивается от кровати, что заставляет Тэхёна подняться и схватить его за плечи, не дав двинуться дальше. — Не делай этого, идиот! — Тэхён отчитывает его, тон более жесткий, чем предполагалось, из-за опасений и беспокойства, которые закрались ему в душу. Затем, более мягко: — Если будешь продолжать в том же духе, швы разойдутся. — Тогда хватит нести чушь, — отвечает Чонгук, в его глазах светится решимость. — Сколько раз я должен это повторять? Я жив благодаря тебе. Разве не этого ты хотел? — Ты прекрасно знаешь ответ. — И ты тоже, — отвечает Чонгук, его голос становится мягче, как и прикосновения. — Ты спас меня, Тэхён. Пожалуйста, никогда не сомневайся в этом.***
— Мне скучно. — Тогда спи, — отвечает Тэхён, глядя вверх. — А может, тебе будет лучше без меня, ведь я скучный. На губах Чонгука промелькнула слабая усмешка. — Нет, я имею в виду, что мне надоела эта комната, — уточняет напарник. — Давай прогуляемся. — Гук, уже почти полночь, — возражает он, веки тяжелеют. — Просто спи. — О, это прозвучало как вопрос? Извини, но нет, — Чонгук встает, уже избавившись от катеторов, а Тэхён ругается себе под нос. — Пойдем, старикашка. — Ты чёртов придурок, я… — взгляд Чонгука нарушает ход его мыслей. — Не смотри на меня так. — Как? — притворяется Чонгук. — Так. Этот взгляд заставляет меня сделать ради тебя, что угодно. Всегда слишком откровенен, как только взойдет луна, верно? И вот Тэхён вздыхает в поражении, надевая куртку на Чонгука, прежде чем подумать о том, чтобы накинуть свою. — На улице холодно, — тихо говорит Тэхён, застегивая куртку. — Дождь идет. — Я мог бы сам это сделать, — жалуется Чонгук, хотя и с улыбкой на лице. — Это не значит, что я не могу этого сделать за тебя, — он берет трость, стоящую в углу. — И не забывай об этом, старикашка. Это глупо, но то, как светятся глаза Чонгука, когда он говорит такие вещи — заботливые, — убивает его, и в то же время соверешенно не причиняет боль. Любовь. Такое странное чувство. — Ладно, хватит ходить, — говорит Тэхён через пятнадцать минут. — В итоге ты либо промокнешь насквозь, либо умрешь. — Еще пять минут, ладно? — пытается Чонгук, оглядываясь на него, когда останавливается, опираясь на трость. — Просто скажи — да. — Нет. Чонгук вздыхает, но жизненная сила быстро наполняет его глаза и голос, когда он вспоминает о существовании эстрады, расположенной всего в нескольких метрах от него. — Пойдем туда, — предлагает он, наклонив голову набок. — Я чувствую себя запертым внутри, и… — Хорошо, — прерывает Тэхён грядущие разглагольствования. — Но иди медленно, — Чонгук кивает и, что неудивительно, не совсем повинуется. — Чонгук, медленно. Да, да, закатывай глаза сколько хочешь, но не спеши, мать твою. Тебе не на поезд надо успеть. — Ты такая головная боль, когда захочешь, — произносит Чонгук, идя в ритме Тэхёна. — Ты такой ребенок, когда захочешь, — ворчит Тэхён, но без злости. — Смотри, мы уже пришли. Не нужно было торопиться, да? Чонгук поднимается по нескольким ступенькам с его помощью — хотя в этом нет необходимости — и садится на ближайшую деревянную скамейку, вскоре ему подражает Тэхён. Скамейка не совсем сухая, но и не слишком мокрая, так что пойдет. Не похоже, чтобы две другие скамейки выглядели более сухими. — Это мое любимое место здесь, — выдохнул Чонгук, дыша белым дыханием в холодной ночи. — Оно заставляет меня думать о тебе. — Обо мне? — растерянно переспрашивает Тэхён. — Тогда вряд ли можно назвать его любимым. — Мне нравится. Здесь спокойно, — объясняет его напарник, глядя по сторонам. — Но иногда бывает шумно, когда дождь хлещет по крыше. Как сейчас. — Значит, я успокаивающий и громкий? — спрашивает Тэхён, не отрывая глаз от крыши. — Как очаровательно. Чонгук хихикает, и отголоски его смеха вскоре растворяются в воздухе, уносимые легким ветром. Тишина снова вступает в свои права. Тэхён не возражает, опустив руки на колени, даже прикрывает глаза на мгновение. Вокруг так спокойно, и он сам тоже спокоен. Дело в том, что спокойствие редко длится долго, а в голове, сердце и желудке все еще тикает бомба. Глупая, такая глупая. Но очень осязаемая, реальная, обладающая такой силой, что может задушить его до смерти. Вскоре воздух становится гуще, и мелодия дождя стихает, размытая и приглушенная. Сердечные дела берут верх, и он не знает, что делать с собой. Слезы. Почему они так близко, грозя в любую секунду скатиться по его щекам? Это не грустное место и не грустный момент. Чонгук здесь, рядом с ним, пусть молчаливый, но он здесь. Живой. Цел и невредим, можно сказать. Здесь. Рядом с ним. Чонгук. Так почему же он чувствует, что вот-вот заплачет, как гребаный ребенок? А, действительно, дела сердечные. Часто загадочные и трудно поддающиеся расшифровке. Но тут то все понятно, не так ли? Возможно, его любовь к Чонгуку стала почти безобидной, но от этого не менее страшной. Может быть, она превратилась даже в нечто более страшное? Страшно, страшно, страшно. Сердце бешено стучит при одной только мысли об этих словах, желудок сжимается от страха отказа, несмотря на все остальное, разум зацикливается, мысли беспорядочны и бессмысленны. Но затем его язык берет верх, тело, вероятно, устало от колебаний и глубоких вопросов разума. — Последние несколько дней мы вроде как шутили на эту тему, но… — Тэхён начинает, не понимая, к чему ведут его слова. — На том складе я… Чонгук теперь смотрит на него, тяжесть его взгляда более чем реальна, но он не смотрит прямо, голова по-прежнему запрокинута назад. — Ты что? — Чонгук шепчет, заставляя его чувствовать себя как дома. Шепот, всегда шепот. Теперь он спишет это на то, что они вообще не должны быть здесь в такой час. Тэхён опускает голову, наконец, смотрит на своего напарника сквозь темноту — они всегда находили друг друга через нее, какой бы мрачной она ни была или есть. — Я думал, что потерял тебя. Он погружается в тишину так же, как и Чонгук, который берет его руку и вскоре выводит на коже незатейливые узоры, как он часто делает. Успокаивает теплым прикосновением, несмотря на холодность мира. — Я же говорил тебе, дорогой, — начинает Чонгук нежно. — Ты не потеряешь меня. Никогда, — глаза горят уверенностью — так красиво. — Потому что я… Но потом все замирает, от шепота Чонгука до сердца Тэхёна, замороженного, застывшего во льду. — Ты что? — пробормотал Тэхён, немного испугавшись ответа, зеркально отражая предыдущие слова напарника. Молчание, которое тянется слишком долго. Оно не может быть более мучительным, не может быть более тревожным. И все же Тэхён остается сидеть на месте, неподвижно и едва дыша, несмотря на желание убежать. Как легко было бы сделать это в этот самый момент, а? Так просто, но через несколько минут все обернется глубокими сожалениями. Бегство — это чаще всего неправильный выбор. Поэтому он остается на месте, усвоив по крайней мере один урок за все это время. Он больше не беглец и никогда не хотел им быть. Не в глазах Чонгука, по крайней мере, ведь эти глаза настолько великолепны, что он готов умереть за них, и… — Я люблю тебя, Тэхён, — выдыхает Чонгук, нежно гладя его по щеке, и на мгновение он не решается поверить в это. — Так сильно, что это причиняет боль, и я… Все снова обретает смысл, и дом кажется слишком реальным, слишком близким. — Не обязательно, — отрезает Тэхён таким низким голосом, что у него саднит в горле. Он берет руку Чонгука в свою, медленно отводит ее от лица и держит между ладонями. — Я клянусь, что любить меня не обязательно должно быть больно, Гук. Больше нет. Сердечные дела могут быть загадочными, но иногда, иногда удается раскрыть их тайны, почувствовать, что владеешь ими. Тэхён видит все это снова, несмотря на момент. Рана его напарника, ужасная. Боль в его глазах, на лице, черты которого ей искаженные. Сжатие его руки. Бессмыслица его слов. Огромное пятно красного цвета, окрасившее землю под ним. Он снова видит все это, момент, когда он чуть не потерял любовь всей своей жизни. Пройти через это еще раз — последнее, чего бы он хотел. Его сердце болит при одной мысли об этом. Боль, так много боли. Слишком много для одного человека. — Ты…? — мягкий голос Чонгука прерывает его мысли. Это не может быть более очевидным, более правильным. — Блять, конечно, люблю, — бормочет Тэхён, искренне и твердо. — Ты единственный, Чонгук. Мгновение тишины. Замерзшие края сердца Тэхёна оттаивают, охваченные пламенем этого странного чувства, известного как любовь. Он готов поклясться, что все его тело вот-вот сгорит, и все же оно остается спокойным, легким, несмотря на пугающий вес, который имели его следующие слова. — Я люблю тебя.