***
Удивительно, но Чонгук задремал. А что еще более удивительно, — Тэхён все еще бодрствует, наблюдая за его спокойными чертами. Чонгук выглядит настолько безмятежным, что Тэхён на секунду пожалел, что полет длится не десять часов, а всего лишь два. Но только на секунду, так как, несмотря на комфорт бизнес-класса, у него начинают постепенно затекать ноги. Ничего страшного, понимает Тэхён, даже если ему придется разбудить Чонгука меньше чем через час. Ничего страшного, ведь они больше не бегут за убийцами — по крайней мере, сейчас — и не убегают от угроз — скорее, от давления, да и то это не совсем считается угрозой. Это обычное дело, рутина. Так что да, все в порядке. Они в порядке. Как бы сильно Тэхён ни будет нервничать, когда они приземлятся, с ними все в порядке. Он в порядке. Отец Чонгука ведь не съел бы его живьем, верно? Тэхён никогда не был из тех, кого легко напугать, и он может доказать это еще раз. Но кому это доказать? Самому себе? Как, черт возьми, он должен это сделать, когда сердце бьется в животе при одной только мысли о человеке, которого он скоро встретит? Он собирается встретиться с отцом Чонгука. Это утверждение постоянно крутится в голове, хотя на самом деле не должно. В конце концов, он познакомился с Дениз, и все прошло хорошо, не так ли? Вряд ли мужчина может быть таким же пугающим, как она, будь он приемным отцом Чонгука или нет. Да, приемный. Для Тэхёна это ничего не изменит, когда он встретится с ним, верно? Независимо от его юридического статуса, Чонгук явно восхищается и любит его, и это достаточная причина, чтобы придать всему этому большее значение, чем оно есть на самом деле. К тому же, даже если они физически не похожи друг на друга, Чонгук вырос, подражая ему — или его матери, как заметил Тэхён. Эти двое вырастили его, несмотря на различия, и поэтому Тэхён волнуется еще больше. Он действительно плохо себя успокаивает, не так ли? Несет какую-то херню. Но дело в том, что ему не нужно быть хорошим в этом деле, когда рядом есть Чонгук, спокойный и великолепный, его новая константа в жизни. Константа. Тот, кто не оставит его. Тот, кто действительно хочет остаться с ним. Тот, кого он тоже не бросит. Несмотря на каждый жест, каждое произнесенное слово, каждое данное обещание, это все еще кажется нереальным. Нереальным, но на этот раз не в плохом смысле. Нереальным и в то же время таким настоящим, о чем говорит одно лишь присутствие Чонгука. Но, как и все в жизни, она может оборваться в любой момент по той или иной причине — но какой смысл думать о худшем, когда лучшее находится рядом, устроив голову на его плече? Это было бы глупо, а он устал делать глупости. Он наделал их достаточно за всю свою жизнь, и, даже если ему придется совершить несколько ошибок на этом пути, он никогда не откажется от той причины, которая заставляет его сердце биться так сильно, потому что он знает… Любовь всей его жизни издает слабый гортанный звук, придвигаясь ближе, не замечая собственных движений, и Тэхён не может не улыбаться, как дурак, хотя новая поза ничуть не удобна. Потому что он знает. Чонгук не может быть ошибкой.***
— Вот мы и на месте, — выдыхает Чонгук, когда они оба заходят в аэропорт, увлекаемые потоком пассажиров. — Нью-Йорк, место, где я вырос. — Пока что на Нью-Йорк не похоже, — возражает Ким, едва избежав нескольких столкновений. — Это большой аэропорт, но все аэропорты похожи друг на друга, верно? Ропот бурлящей внутри него жизни яркий, но его недостаточно, чтобы перекрыть смех Чонгука. — Три часа назад ты даже не знал, как выглядят аэропорты, Тэ, — не дождавшись ответа, Чонгук добавляет: — К тому же, аэропорт Кеннеди особенный. Здесь началась моя новая жизнь. Думаю, у моих родителей до сих пор хранится наша фотография. — Сделанная здесь? — удивляется Тэхён, слегка приоткрыв рот. — Прямо… — Чонгук умолкает, продолжая идти, и останавливается возле Старбакса, которого тогда еще не было: — здесь. — Это просто потрясающе, — отвечает Тэхён, пытаясь представить себе годовалого Чонгука в таком большом и незнакомом месте. В незнакомой стране, с двумя едва знакомыми ему людьми. — Знаешь что? — Чонгук с любопытством улыбается. — Давай тоже сфоткаемся. Не дожидаясь ответа, Тэхён отпускает свой чемодан и чемодан Чонгука, чтобы достать из кармана телефон. Ему нужно всего несколько секунд, чтобы создать новое воспоминание, за которым, как он от всего сердца желает, последует множество других в будущем — близком или далеком. — Шикарно выглядишь, — говорит ему Чонгук, глядя на одну из двух фотографий. В животе Тэхёна разливается тепло, взгляд Чонгука загорается. — Чья бы корова мычала? На себя посмотри. — спрашивает он. — Хорошо, — усмехается Чонгук, снова глядя на фотографию. — Значит, мы шикарно выглядим. Мы оба. — Так и есть, — усмехается Тэхён, убирая телефон, пока мысль не вырвалась из его головы без разрешения. — Чимин и Юнги были правы, мы хорошо смотримся. Чонгук приподнимает бровь, поддразнивая. — Ты сомневался в этом, дорогой? Это слово никогда не оставит его равнодушным. — Я бы не посмел. Чонгук ухмыляется и целует его в щеку. Через несколько минут они уже выезжают из аэропорта. Нью-йоркский холодный воздух вполне может встать в одну шеренгу с чикагским, но порывы все же не такие уж сильные. Ледяные, конечно, но довольно спокойные — даже приятные и успокаивающие, когда все существо Тэхёна нагревается при одной мысли о том, что отец Чонгука ждет их у своей машины, и… ох. Слава богам, хотя бы сейчас. — Не думала, что увижу вас так скоро, — с улыбкой приветствует их Дениз, нежно обнимая сына, затем Тэхёна. — Чонгук, твоя рана… — Все в порядке, — успокаивает ее Чонгук. — Тэхён позаботился о ней. — Конечно, — отвечает Дениз, ласково глядя на него. — Уверена, ты был против того, чтобы он так скоро отправился в путешествие, верно? Чонгук с озорной усмешкой кивает. Прошло уже полчаса, а кажется, что они еще не доехали до Манхэттена: прелесть пробок. Могло бы быть скучно или, что еще хуже, чертовски неловко, но в очередной раз этого не происходит. Дениз, как и Чонгук, очень хороший собеседник, который знает, когда нужно замолчать, а когда можно продолжать и продолжать говорить, не исчерпывая темы для обсуждения. Тэхён, сидя на заднем сиденье в одиночестве, почти не разговаривает, но одного вида Чонгука и его матери, счастливых вместе, достаточно, чтобы он улыбнулся. Он улыбается, улыбается и улыбается. И смеется, когда Чонгук отпускает глупую шутку, или когда Дениз нежно подшучивает над ним. Он рад, что находится здесь, в этой уютной машине, что может наблюдать и даже разделять их любовь, но… Но ведь всегда есть но, верно? Его мать. Он скучает по собственной матери, скучает по обеим ее частям: по женщине, которой она является, и по женщине, которой она была раньше. Его отец. Он тоскует по собственному отцу, по человеку, которым тот был и которого он больше никогда не увидит, по человеку, образ которого он строил в своей голове с помощью смутных воспоминаний и отголосков прошлого. Его семья. Он скучает по своей семье, хотя ему кажется, что он обрел ее в семье Чонгука — и в самом Чонгуке, без тени сомнения. Эмбер. Он скучает по Эмбер, по тому, как она скрашивала его мир, по тому, как она могла говорить по четыре часа, не давая ему скучать. Она тоже была его семьей, не так ли? Она и есть его семья, несмотря ни на что. Но их уже нет, всех, в той или иной степени. Он благодарен своей матери, но… их отношения давно перестали быть такими, какими были раньше. Так давно, что иногда Тэхён забывает о том, какой была его мать в те времена, когда все было трудно, но лучик солнца всегда прорывался сквозь тьму рутины и будней. Тень прежней себя — вот кто она теперь. Его мать, плотью и кровью которой он является. Но, опять же, он не одинок в этом. Просто… все по-другому. В конце концов, родных родителей Чонгука тоже нет, и никакая любовь и внимание не смогут это исправить — так считает Тэхён. Может, это и к лучшему, но все равно. Это не тот разговор, который он должен вести с самим собой, верно? Если когда-нибудь эта тема и всплывет, то только на условиях и по желанию Чонгука. Машина въезжает в длинный туннель, и к его концу у Тэхёна отвисает челюсть. В чем-то он напоминает Чикаго, в чем-то — нет. Он кажется намного шире, больше, выше. Выше. Именно это поражает его, когда небо сменяется на здания вдвое больше чикагских — впрочем, это может быть просто испорченное восприятие Тэхёна или иллюзия, но все же. Линия небоскребов похожи на вал, крепкий и высокий, так что на мгновение Тэхён даже сомневается, что они смогут его преодолеть, но, так или иначе, это происходит. — Ну как? — Чонгук бросает взгляд в зеркало заднего вида. — Сильно впечатлен? Он мог бы соврать, но мозг не позволяет ему этого сделать, и с его губ срывается: — Я чувствую себя чертовым деревенским парнем, который никогда не был в городе. Мать и сын смеются, заметно развеселившись. — В Нью-Йорке поначалу часто так бывает, — улыбаясь, отвечает его напарник. — Через некоторое время ты привыкнешь. — Чонгук прав, — поддерживает Дениз, — в следующий раз будешь не хуже коренного ньюйоркца. В следующий раз. Может быть, Тэхён и не чувствует себя своим в этом огромном городе, но, по крайней мере, он может быть уверен, что здесь есть человек, которому он не чужой. — В этом я не уверен, — отвечает он с ухмылкой. — В душе я чикаговец, знаете ли. Несмотря на все, что произошло, он остается и будет оставаться таким. Это не так уж много, но это должно иметь значение. — Не житель Нью-Йорка, поняла, — хихикает Дениз, а затем добавляет успокаивающим тоном, — но я уверена, что скоро здесь все равно почувствуешь себя как дома. В это нетрудно поверить. В конце концов, не так давно он сам это сказал. Дом там, где Чонгук.***
Нью-Йорк, как он быстро замечает, именно такой, каким ты ожидаешь его увидеть. Желтые такси, оживленные улицы, магазины, неоновые вывески, яркая реклама, серое небо, люди, спешащие отовсюду, шикарные рестораны, строительные леса то тут, то там… и этот список можно продолжать до бесконечности. Но вот Дениз поворачивает, и, когда они оказываются на небольшой улице, все становится спокойнее. Глазами Тэхён уже не пытается разглядеть каждую деталь, он замечает несколько машин, снующих у тротуара, внушительные, но симпатичные здания, мужчину, выгуливающего собаку, ряды деревьев, двух смеющихся женщин, в общем, все, что угодно. Тэхён узнает, что они уже несколько минут находятся в Трайбеке, и этот район — не что иное, как район Дениз и ее мужа, тот самый, где Чонгук раздался в плечах, и сломался его голос. Бывают места и похуже — опыт самого Тэхёна тому подтверждение, но, с другой стороны, он не может презирать прошлое, которое сделало его тем, кем он является сегодня. Он не мог по-настоящему презирать и Чикаго, как бы ни старался. Но хватит размышлять о том. Он сейчас на территории Чонгука, и мог бы извлечь из этого максимум пользы и открыть для себя те части, которые сформировали его партнера. — Ну вот мы и приехали, — говорит Дениз, паркуясь перед высоким зданием, которое, как ни странно, снаружи выглядит не особенно шикарно. — Я помогу вам с багажом, — она глушит двигатель. — Чонгук всегда набирает слишком много вещей, я это точно знаю. Тэхён усмехается: — Не буду отрицать, — и выходит из машины под протест Чонгука, который вскоре стихает. — Тебе все равно не нужно тащить их наверх, — говорит его напарник, прежде чем Дениз открывает багажник. — Мы не будем здесь ночевать. Это что-то новенькое, но Тэхён не может сказать, что он удивлен. Ведь речь идет о Чонгуке, а у этого придурка, конечно же, есть какой-то козырь в рукаве. — О, — выдыхает Дениз, улыбаясь. — Понимаю. Без лишних объяснений она направляется к входной двери. Когда приходит очередь Тэхёна заходить внутрь, мир становится ярче и словно меняется, как будто они находятся в другом измерении. Становится очевидно, что фразу «о книге нельзя судить по обложке» можно легко применить и к зданиям. Если ранее он считал квартиру Чонгука в Чикаго вершиной роскоши, то ошибался; это становится понятно, когда он переступает порог квартиры его предков, расположенной на последнем этаже, с огромными деревянными балками, поддерживающими высокий потолок. — Ничего себе, — только и смог вымолвить он, оглядывая широкую гостиную, залитую солнечным светом. Помимо удивительной яркости помещения, белая и бежевая мебель сильно контрастирует с квартирой самого Чонгука, выполненной в темных и сдержанных тонах. Как будто видишь один мир, а затем его полную противоположность, но некоторые элементы указывают на то, что Чонгук когда-то жил здесь и черпал вдохновение в том месте, которое покинул. — Здесь все немного отличается от квартиры Чонгука, верно? — озвучивает свою мысль Дениз, с нежностью глядя на сына и Тэхёна. — Немного светлее, если позволите. Дом Чонгука. Их дом. Это звучит одновременно приятно и странно, как будто имя Тэхёна не заслуживает того, чтобы даже ассоциироваться с такими хоромами. Но да, здесь светлее. Ему следует сосредоточиться на этом и на время прекратить заниматься самобичеванием. — Намного, — уверяет Тэхён, все еще пытаясь осмотреть каждый уголок просторной комнаты. — Но… — его голос прерывается, когда он бросает взгляд на Чонгука, а затем сжимает его плечо. — Думаю, мне по душе его эстетика. Она ближе к моей. — Вполне справедливо, — отвечает Дениз, поднимая ладони вверх. — Загадочные парни любят жить в загадочных замках, полагаю. Чонгук поднимает глаза к небу, шумно втягивая воздух через нос, и затем экскурсия по дворцу продолжается. — И последнее, но не менее важное… — Дениз предупреждает, когда они направляются к единственной двери, которая еще не была открыта: — Комната Чонгука. В ней все точно так же, как было, когда он уезжал. — Я же сказал, — мягко возражает Чонгук, забавно улыбаясь, — делай с ней что хочешь. Может быть, сделаешь из него домашний кинозал? Вторую библиотеку? О, я знаю, почему бы тебе не… — Я не хочу, — прерывает она его, положив руку ему на плечо. — Эта комната и так прекрасна, — Чонгук собирается возразить, но мать оказывается проворнее: — Покажи Тэхёну, я уверена, что ему не терпится увидеть твои старые фотографии. А потом она исчезает, словно по желанию Тэхёна. Он ухмыляется Чонгуку. — Старые фотографии, говоришь? — Эти глаза… — Тэхён осторожно достает фотографию. — Клянусь, я бы узнал их где угодно. — Правда, что ли? — Чонгук отвечает с улыбкой, которая не сходит с его лица: он сидит на другом конце кровати, между ними — раскрытый фотоальбом. — Да, — уверяет он, листая ламинированные страницы, — их ни с чем нельзя спутать. И забыть, это несомненно. — На этой фотографии мне около трех, — произносит Чонгук, затем выбирает другую фотографию. — А здесь, может, четыре? Не знаю, я не эксперт. Тэхён тоже не перестает улыбаться. Сначала он пытался сопротивляться, но это бессмысленно. — А вот твоя мама — точно. Чонгук кивает. — Мой отец тоже неплохо разбирается в этом, — уверяет он. — Кстати… — он перелистывает страницу, затем две, после чего удовлетворенно хмыкает. — Вот он. Отец Чонгука, несущий его на своих широких плечах и смеющийся вместе с сыном. И снова, несмотря на то, что фотография излучает счастье, согревая сердце Тэхёна, она также заставляет его больно сжаться. Когда-то его мать тоже сделала такую фотографию. Может быть, она до сих пор хранит ее, спрятав в одном из ящиков, чтобы не пылилась. Она всегда вытирала пыль с рамок для фотографий, утверждая, что прекрасные воспоминания не могут быть запятнаны грязью этого мира. Когда-нибудь он должен спросить ее об этих фотографиях — или, может быть, это не такая уж хорошая идея. Он мог бы просто принести несколько из них домой в тайне от нее. В зависимости от того, в какой день он пришел бы к ней, оживлять старые воспоминания — не всегда хорошая идея. — Ты в порядке, дорогой? — интересуется он, когда Тэхён продолжает смотреть на фотографию остекленевшими глазами, а затем: — Ох, прости, я… — Не нужно извиняться, — успокаивает его Тэхён, все еще глядя на молодые версии Чонгука и его отца. — Просто… — Чонгук, конечно, знает, но что-то в Тэхёне заставляет его высказаться. — Наверное, я скучаю по своему отцу. Чонгук наклоняется, находит его руку и молча сжимает ее. Однако это длится недолго: Тэхён берет себя в руки — по крайней мере, пытается — и поднимает глаза, продолжая улыбаться, несмотря ни на что. — Но так устроена жизнь, — или смерть, если быть точным. — Давай смотреть дальше. Чонгук, как всегда понимающий и тактичный, продолжает разговор, не напирая. Он хороший слушатель, но никогда не станет насильно заставлять людей говорить, потому не настаивает, когда совершенно ясно, что Тэхён не настроен изливать душу. — А, нашел, — с ностальгией в голосе сообщает Чонгук, — та самая, о которой я тебе говорил в аэропорту. Прошли годы, однако место легко узнать по фону, который не сильно изменился, но Тэхён все равно больше внимания уделяет Чонгуку, которого держит Дениз, а рядом с ней Иан — ведь его отца зовут Иан, верно? Или Тэхён неправильно расслышал в машине. — Ты был таким крошечным, — усмехается Тэхён, констатируя очевидное. — Не могу поверить, что ты стал таким высоким и… — он не может удержаться от того, чтобы не посмотреть на него с тоской: — Ну, знаешь, ты так сложен. — Крошечным, конечно, — отвечает Чонгук, в его глазах плещется веселье, — но больше того, я был чертовски хитрым. Готовься услышать массу историй об этом, ведь это лучший навык моего отца. — Неужели? — спрашивает он, приподняв бровь. — Мне кажется, он не из тех, кто рассказывает старые истории, сидя у костра. Чонгук усмехается. — О, ты удивишься. Обязательно удивишься. Он не упустит своего шанса, я сто лет их не навещал. Это уже делает мужчину менее пугающим, что довольно приятно. В том виде, в котором Иан Кирни несколько раз появлялся на экране телевизора, отец Чонгука совсем не кажется приятным: большую часть времени у него серьезные и решительные выражения лица. Он не просто так знаменит, его репутация и образ сделаны не из воздуха — по крайней мере, Тэхён так не думает. Этот мужчина известен тем, что на каждом судебном процессе борется до конца, и, что самое страшное, их первая встреча тоже будет похожа на судебный процесс. Тэхён не может точно сказать, почему. Этот человек — не бог, а если бы и был им… Эрин Уайт научила его, что он в любом случае может победить богов-подражателей. Переворачиваются страницы, появляются всё новые фотографии. Каждый раз Тэхён не может удержаться, чтобы не восхититься тем, каким милым был Чонгук, как его глаза все также сияли, как… ну, в общем, суть легко понять. Чонгук всегда, с самого первого дня, представлял собой великолепный сгусток энергии, хотя этот день и не сохранился отчетливо в его памяти. — Это… — Да, — усмехается Чонгук, доставая новые фотографии. — Мы с Юнги… ну, с ужасными прическами, это заметно. Тэхён клянется, что старается не смеяться слишком сильно, но в конце концов ему приходится сдаться и позволить хохоту взять верх. Это ни в коем случае не подлость, но, блять, хуже и быть не может. — Просто… — выдает он между двумя приступами смеха, — почему? Чонгук обиженно пожимает плечами, не находя логического объяснения. — Подростковые причуды, я думаю. Хорошо сказано. У самого Тэхёна в любом случае может быть похожая фотография с Чимином, так что он не будет сильно издеваться над Чонгуком и Юнги. Еще, еще и еще. Тэхён наслаждается каждой секундой этого момента, такого простого и в то же время такого… счастливого? Ведь именно это забавно щекочет ему живот, не так ли? Счастье, или хотя бы его фрагменты, формирующие его смех и широкую улыбку, дающие жизнь его усмешкам, его глазам. Да. Он определенно счастлив, узнав больше о человеке, которого он видел в основном через призму насилия и печали, страха и борьбы. И вот они уже сидят на старой кровати Чонгука, окруженные кучей воспоминаний, о которых Тэхён и не подозревал, делятся историями и радостями. На мгновение все это кажется странным, нереальным. И все же, когда Тэхён на несколько секунд задерживает взгляд на выразительных глазах Чонгука, его охватывает такое сильное чувство, что невозможно отрицать: это реальность. Это они, и ничто не может разрушить эту связь. Раньше Тэхён презирал глупые поговорки вроде «самый темный час — перед рассветом», но, возможно, они были верны с самого начала. Какой бы сильной ни была буря, она никогда не длится вечно, не так ли? А бури, как узнал Тэхён, иногда открывают то, что в более спокойных обстоятельствах осталось бы незамеченным. Если бы не буря, которую устроила Уайт, он бы никогда не увидел Чонгука. Никогда, и как же это было бы обидно — нет слов, чтобы описать это, — потому что теперь он здесь, не в силах представить себе жизнь без партнера, который, как ему казалось, никогда не был ему нужен настолько сильно. — О, — выдохнул Тэхён, глядя на очередную серию фотографий. — Это… — он хмурится, пытаясь прочитать вывеску, возле которой стоит Чонгук, и ломая голову, пытаясь вспомнить кусочки хангыля. — Это Пусан? — Да, — Чонгук склоняет головой в сторону, демонстрируя удивленную улыбку. — Откуда ты знаешь? — Я умею читать на хангыле, — уточняет он, — изучил основы, но это все. Он делает паузу, чтобы внимательно рассмотреть одну фотографию, затем другую. — А еще я помню, что ты там родился, так что мог бы и догадаться. Чонгук кивает, на мгновение замолкает, чтобы вместе с ним посмотреть на фотографии, а затем произносит: — Родители отвезли меня туда на две недели, когда мне было пятнадцать, а потом еще на две в восемнадцать. Мы еще были в Сеуле. Тэхён никогда не был за пределами Соединенных Штатов, но он родился не в Южной Корее, так что в этом есть смысл — но все равно внутри него живет тоска, которая не покидает его, как несбыточная мечта, снова и снова зудящая в его голове. — Как это было? — интересуется Тэхён, желая побольше узнать не только о Чонгуке, но и о стране его рождения. Ведь, несмотря на то, что она не принадлежит Тэхёну, какая-то его часть привязана к Южной Корее так, что это трудно объяснить. Чонгук не успевает даже начать отвечать, как кто-то стучит в дверь, которая вскоре открывается. — Извините, что прерываю, — говорит Дениз, — но твой отец будет через минуту, и я подумала, что ты должен знать. Чонгук кивает, улыбаясь, и Дениз снова исчезает. — Мы поговорим об этом позже, хорошо? — говорит Чонгук, уже отталкиваясь от кровати, желая увидеть отца после долгого перерыва. — Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, обещаю. — Хорошо, — соглашается Тэхён, откладывая фотографию, которую держит в руках. — Конечно. Чонгук целует его в лоб, но, несмотря на это, у Тэхёна живот скручивает от страха, когда они идут к приоткрытой двери, а затем попадают в гостиную. Дениз не солгала, когда сказала через минуту, и Тэхён застывает на месте, как идиот, когда входит Иан Кирни собственной персоной, в пиджаке, явно сшитом на заказ, который внушительно обтягивает широкие плечи. Он высокий, осознает Тэхён, когда тот крепко обнимает сына, который в тот момент кажется совсем маленьким, а его загорелая кожа блестит на свету, но больше всего поражает то, как он себя держит. Этот человек родился богатым, и такую уверенность, такую манеру говорить и двигаться, будто весь мир принадлежит ему и создан для того, чтобы ему угождать, ни с чем другим не спутать. Только сейчас он замечает некоторые отличия в поведении Дениз, и нетрудно поверить, что если первый — выходец из богатой семьи, то вторая — нет. Этот человек родился богатым, а Тэхён — нет, и от этого ему почему-то становится не по себе. Раньше он ненавидел Чонгука за то, что тот выглядел таким умным, богатым и идеальным, но его приемный отец? Это совсем другой уровень. И все же страхи и сомнения быстро исчезают, как только Иан переводит на него свой взгляд, теплый и добрый, несмотря на репутацию, как только он улыбается ему, почему-то становясь похожим на Чонгука. — Иан, — представился отец Чонгука, подходя ближе, — а ты, наверное, Тэхён, верно? Для проформы он отвечает: — Всё верно, сэр, я… — Пожалуйста, — перебивает его Иан, слегка поморщившись, после чего улыбается. — Никаких сэров, просто Иан. Выставил ли он себя идиотом? Если да, то ничто в чертах лица Иана не кричит об этом, что может означать две вещи: во-первых, он хороший актер, или, во-вторых, Тэхён всё же не выставил себя полным идиотом хоть раз. — Я так рад познакомиться с тобой, — добавляет Иан, и брови Тэхёна удивленно взлетают вверх, когда мужчина раскрывает объятия. — Не против? Он ведь не спит, правда? Иан Кирни, один из самых известных адвокатов страны, настоящая акула, просит разрешения обнять его? — Э-э-э, — бормочет Тэхён, на секунду замешкавшись. — Да, конечно. И вот так, по странному стечению обстоятельств, Тэхён оказывается в объятиях человека, которого опасался всего несколько минут назад.***
— Нет, правда? Тэхён с открытым ртом откладывает вилку. — Скажи мне, что ты шутишь. — Если бы, — отвечает Иан, сверкая белыми зубами и морщась от смеха. — Но нет, это сделал мой дорогой сын, и не один раз. Это одна из сотни забавных историй, которые рассказывал Иан, но Тэхён никак не может насытиться ими — к удовольствию Иана и несчастью Чонгука. — У него ангельское личико, — добавляет Иан, — но лучше не вестись на него. Раньше Чонгук был королем озорства, — он усмехается, ласково глядя на сына. — Ему повезло, что он всегда оставался самым умным и самым обаятельным. Никто не мог устоять перед ним. — Это все еще бывает трудно, — говорит Тэхён, забывая про фильтры. — Но мне кажется, что теперь он немного меньше озорничает. — Немного? — спрашивает Чонгук, изогнув бровь. — Совсем чуть-чуть, — подтверждает он, несмотря на взгляд напротив, такой завораживающий и, действительно, способный переубедить кого угодно в чем угодно. Вскоре другая история обретает жизнь благодаря голосам Иана и Дениз, и, вопреки всему, Тэхён начинает чувствовать, что его место здесь, что он не какая-то обуза или, в крайнем случае, простой смертный, которого притащил домой их драгоценный сын. Это совсем не так, и, честно говоря, его успокаивает то, что он чувствует себя… на своем месте? Ведь именно так он себя и чувствует. Его принимают люди, которые, на первый взгляд, не обязательно бы так поступили, но вот они здесь. Смешно с его стороны, взрослого человека, радоваться мысли о том, что он находится там, где должен быть, но он ничего не может с этим поделать. Прошло столько времени с тех пор, как он в последний раз чувствовал себя частью семьи, которая… семья, точно. Все всегда сводится к ней. Чимин — семья, всегда была и будет. Эмбер была семьей. Юнги — теперь семья. И Чонгук, конечно, тоже. Черт возьми, даже вся оперативная группа постепенно начала становиться таковой, со своими взлетами и падениями, но это? Функционирующая семья, где двое родителей живы и не разведены? Это совсем другой вид связи, кровной или нет, и это приятно. Обнадеживает, опять же, потому что именно такими должны быть хорошие родители. Его родители были такими же, но теперь их нет, все, что от них осталось — пепел, смешавшийся с пеплом его отца, поэтому, естественно, семья Чонгука поражает его, но в хорошем смысле. Приехав сюда, чтобы встретиться с отцом Чонгука, Тэхён думал, что ему придется бороться за свою честь с унижениями, но ох, как же он ошибался. В кои-то веки он рад, что ему доказали обратное. Чонгук и его мать уходят, исчезая на кухне, чтобы вынести остатки наготовленных блюд. На предложение Тэхёна о помощи Чонгук ответил отказом, потому Ким остается наедине с Ианом. Но, тем не менее, он не чувствует себя в ловушке, и воздух, хотя и стал немного плотнее, не искрил напряжением. Они не так уж много знают друг друга, но, так или иначе, последние два часа невероятным образом разрушают всевозможные опасения и страхи. Иан опускает взгляд, беззаботно крутя в руке ножку тонкого бокала с вином, затем поднимает его, чтобы встретиться с глазами Тэхёна. Взгляд Иана, как и его сына, обескураживающий и напряженный, но не осуждающий — по крайней мере, сейчас. Это просто естественно, то, как в его глазах в любой момент вспыхивает сила и уверенность, и Тэхён уже привык к этому — если вообще можно к такому привыкнуть. — Теперь, когда мы остались вдвоем… — начинает Иан, и Тэхён заставляет себя сохранить нейтральное выражение лица. — Я хотел поблагодарить тебя. Опять? Ему не нужна была благодарность Дениз, как бы она ни согревала его сердце, и ему не нужна благодарность Иана. Это он должен благодарить их, а не наоборот. Он прикусывает язык, чтобы не сказать сэр, и вместо этого выпаливает: — Иан, тебе действительно не нужно… — Нужно, — мягко перебивает он его. — Моя жена уже сказала тебе об этом, но я хотел, чтобы ты услышал это и от меня, — пауза. — Спасибо тебе, Тэхён. Ты защищал моего сына, и нет таких слов, чтобы выразить мою благодарность, поэтому просто… спасибо тебе. Миллион раз. Он мог сказать то, что сказал Дениз тогда: «Из-за меня он чуть не истек кровью». Но это было бы бесполезно, верно? Очевидно, что Иан будет придерживаться своей версии несмотря ни на что, как и его жена, а Тэхён все равно не сможет тягаться с адвокатом. Вся их семья упряма, в этом нет никаких сомнений. Смех Чонгука и Дениз раздается вдали приглушенным, но явно различимым эхом. — Вряд ли я был тем, кто его защищал, — возражает Тэхён. — Он следил за тем, чтобы в конце каждого дня я все еще мог стоять на ногах. Это вызывает у Иана усмешку, но вскоре он возвращает себе серьезное выражение лица. — Значит, ты его любишь, — поправляет отец Чонгука, и, черт возьми, он попадает в точку. Он любит Чонгука как сумасшедший — не с первого дня, но именно это и делает его любовь такой сильной. Борьба, боль, тоска, все-все-все. — И мне, как отцу, приятно осознавать, что рядом с моим сыном есть такой человек. Такой человек, как Иан Кирни, так свободно говорит о делах сердечных — но, с другой стороны, какой он человек? В конце концов, то, что говорит о человеке мир, не всегда является правдой, и Тэхён знает это точно. Он улыбается, глядя вдаль, как будто видит Чонгука сквозь все эти стены. — Чонгука очень легко полюбить, — отвечает он. — Но для вас это не новость, верно? Иан тоже улыбается. — Вот уж точно.***
К концу всего банкета Иан удаляется, вынужденный ответить на звонок. Оставшись один за обеденным столом, Тэхён, пользуясь своей новой свободой, направляется на кухню, где его снова встречают Чонгук и его мать. Однако на полпути он останавливается, так как до него доносятся их голоса: знакомые, а вот язык — не очень. Если он не ошибается, они оба говорят по-корейски, что весьма… неожиданно? Они оба говорят непринужденно, если не сказать свободно, для неподготовленного слуха Тэхёна, и вскоре в его голове проносятся воспоминания, старые и смутные, но все же присутствующие. Его родители никогда не говорили на своем родном языке, когда он был рядом, но иногда он пробирался к ним и прятался достаточно долго, чтобы уловить несколько слов, максимум несколько полных предложений, если ему везло. Он ничего не понимал тогда, да и сейчас не понял бы, если бы это случилось сегодня, но что-то в этом было правильным, как будто так и должно было быть. Он не винит своих родителей за то, что они стерли свой родной язык даже дома, хотя сам никогда бы не посмел. Они сделали этот выбор не просто так, и, хотя сейчас Тэхён сожалеет об этом, он понимает, почему им это было нужно, и ответ лежит в русле так называемой американской мечты. В любом случае. Чонгук не даёт ему зациклиться на своих мыслях, выходя из кухни с яркой улыбкой и блестящими глазами. — Вижу, ты готов, — усмехается Чонгук, встречая его на полпути. — Ты ведь знаешь, куда я тебя везу? — Вероятно, в какое-нибудь непомерно дорогое место? — отвечает он легко и несерьезно, но что-то в игривой ухмылке Чонгука выдает, что он еще дошутится. — Нет, — говорит Тэхён, глядя на одну из самых высоких стеклянных башен, которые он когда-либо видел. — Скажи, что это шутка. Чонгук улыбается в ответ, и, попрощавшись, они оба выходят из машины Дениз с чемоданами, оказываясь перед упомянутой ранее башней. Если бы Тэхён взглянул на ее вершину, то уже через пять секунд у него точно затекла бы шея. — Это ведь не та самая, верно? — Тэхён пытается снова, оглядываясь по сторонам в поисках отелей, которые могли бы показаться менее роскошными, но здесь, в самом центре Манхэттена, ничего подобного нет. — Чонгук, клянусь я… Его слова обрывает идущий навстречу носильщик, вежливо приветствуя их — носильщик, черт возьми, он даже не был уверен, что когда-либо ранее использовал это слово. Когда Тэхён вынужден расстаться со своим чемоданом, он понимает, что уже слишком поздно переубеждать Чонгука. — Хотя бы скажи, что это только на одну ночь, — настаивает Тэхён, все еще находясь в отрицании. — Пожалуйста? Он даже не знает, зачем спрашивает, ведь ответ уже давно ясен. — Я не специалист, — добавляет Тэхён, глядя на своего притихшего напарника, — но номер в таком месте? Даже ночевка на их помойке влетит в копеечку, Чон… — Хватит об этом, — перебивает его Чонгук, улыбаясь, и ведет его внутрь. Без всякого удивления, ресепшен соответствует всем ожиданиям Тэхёна, о которых он и не подозревал, если не превосходит их. Впрочем, долго здесь они не задерживаются, и вскоре одна из сотрудниц ведет их в номер. Тэхён не удивляется, когда в лифте женщина нажимает кнопку, которая должна доставить их на один из последних этажей — Чонгук никогда не делает все наполовину, это он хорошо усвоил. Они выходят из отделанной мрамором кабины и пересекают роскошный холл. Когда они доходят до своей двери, стильная администратор оставляет их одних, а багаж уже терпеливо ждет своих хозяев. — Ты спятил, — говорит он Чонгуку негромко, чтобы не услышали возможные соседи. А Чонгук, этот придурок, только ухмыляется, довольный и гордый собой, открывая дверь магнитной карточкой. Даже в самых смелых мечтах Тэхён не мог представить себе такого: такого вида, такой роскоши, такого — всего, а главное, он не мог представить себе, что однажды окажется здесь с партнером, присутствие которого рядом когда-то не мог выносить. Все кажется не от мира сего, настолько великолепным, что это должно быть грехом: большие стеклянные панели и приглушенный свет, кожаный дизайнерский диван и гладкий ковер, лицо Чонгука и его запах, стеганая коричневая стена и кровать королевских размеров, и… ох. Он их не видел. — Что…? — бормочет он, когда подходит к идеально заправленной кровати, на которой лежат два полотенца-оригами. — Разве они не милые? — спрашивает Чонгук, и звук его голоса близок к робкому смешку. — Вполне, — признает он, слегка пихая фигуры медведя и зайчика, чтобы не разрушить их. — Ты — да. Аж тошнит. Чонгук улыбается, широко и ослепительно. Все еще пребывая в шоке, Тэхён дважды обходит номер, чтобы понять, что это не сон, но все равно ощущение сюрреалистичности не покидает его. Тем более, когда Чонгук оказывается позади него, обхватывает его за талию, его подбородок привычно ложится на плечо, а взгляды обоих устремлены на сияющий в темноте Манхэттен. — Я же говорил, что когда-нибудь побалую тебя, — говорит Чонгук, его теплое дыхание ласкает шею, как легкий ветерок. И это только начало. Его руки находят руки Чонгука и накрывают их. — Это слишком, Гук, я… — Тебе не нравится? — спрашивает тот, и Тэхён вынужден хотя бы немного посмеяться. Как это может кому-то не нравиться? Как вообще ему может не нравиться внимание Чонгука? Тем более, когда они настолько выходят за рамки привычного, что едва не ставят его в неловкое положение, когда он думает о сумме денег, ушедшей с банковского счета Чонгука. — Нравится, но… — Тогда никаких но, — Чонгук целует его в шею, легко и нежно. — Ты заслуживаешь куда большего, дорогой. Тэхён поворачивает голову и бросает на него косой взгляд. — Ну что за подлиза, мать твою. Чонгук улыбается, сморщив нос, а Тэхён в сотый раз влюбляется.***
— Я слышал вас тогда на кухне, — начинает Тэхён. — Ты говорил со своей мамой. Чонгук закрывает книгу, откладывает ее на кровать, немного выпрямляется и, опираясь на локоть, смотрит на него. — О чем? — Чонгук тихо спрашивает, сплетая ноги с ногами Тэхёна, перпендикулярно — это говорит о том, насколько просторна кровать. — В том-то и дело, — усмехается он, откидываясь на подушки. — Вы говорили по-корейски, так что я ни хера не понял. — Понятно, — только и отвечает Чонгук, сдержанно улыбаясь. — Это старая привычка. Однако это мало о чем говорит. У Тэхёна тоже есть старые привычки, но ни одна из них не заключается в том, чтобы так естественно говорить на совершенно другом языке. — Я не знал, что твоя мама говорит по-корейски, — пробует он другой подход. — И чертовски хорошо, — усмехается Чонгук, с некоторой гордостью говоря об этом. — Уж точно лучше, чем я, — он делает паузу, а затем добавляет с еще более широкой улыбкой, словно открывая что-то, о чем он так долго мечтал рассказать: — Она свободно владеет языком. Раньше она была полностью билингвом, но в последнее время немного сдала позиции. — Билингвом? — повторяет Тэхён, шире приоткрывая глаза, несмотря на тяжесть век. — Как? Он удивлен, очень удивлен, и это лишь подпитывает гордую улыбку на лице Чонгука. Они никогда не говорили о своих семьях и о своем прошлом — за исключением той ночи в Индиане — слишком занятые делом, но сейчас, кажется, самое время начать. Они уже далеко от Чикаго и участка, и по той или иной причине этого достаточно, чтобы те прошедшие месяцы казались немного далекими, не так сильно прилипая к коже Тэхёна. — Это не очевидно, — начинает Чонгук, слабо хихикая, — но ее бабушка была кореянкой. Похоже, что большая часть ее черт утеряна с поколениями, но, как рассказывала мне мама, они были неразлучны. Она проводила с бабушкой целые дни, и они вместе говорили на ее родном языке. Так она его и выучила, — пауза. — Кроме того, ее лучшая подруга детства, как и я, говорит на двух языках, так что это помогло и помогает до сих пор. Цзеюн удивительная, когда-нибудь вы обязательно с ней познакомитесь. Все это становится более логичным, но вызывает новый поток вопросов в голове Тэхёна, но это приятно — больше узнать о семье Чонгука и, соответственно, о нем самом. — С удовольствием, — отвечает он с легкой улыбкой, хотя почти ничего не знает о подруге Дениз, но он готов когда-нибудь с ней познакомиться. Должно быть, она очень необычна, раз Чонгук так о ней отзывается, с теплотой и лаской. Улыбка Чонгука, как всегда, озаряет комнату. Тэхён поправляет подушки за спиной, немного сдвигается, чтобы было удобнее смотреть на партнера, не слишком напрягая шею. — А ваши путешествия? — добавляет Тэхён, испытывая любопытство, но в то же время почему-то опасаясь ответа. — Расскажи мне о них побольше. Чонгук, завладев вниманием Тэхёна, делает это. Поначалу его слова о стране кажутся банальными, и можно даже подумать, что до первой поездки в Южную Корею у него не было с ней никаких связей, но вскоре все приобретает более глубокий, более серьезный оборот, несмотря на то, что Чонгук не перестает улыбаться. — Впервые за много лет я снова стал частью большинства, — объясняет Чонгук. — Я был дома, среди людей, похожих на меня, чей язык не был мне незнаком, и все же это было странно. Посторонние не подозревали, что я почти всю жизнь прожил в Нью-Йорке, но я знал об этом, и это заставляло меня чувствовать себя обманщиком, — его смех с нотками горечи. — Да, как мошенник у себя на родине. Какая ирония, правда? — Но ты не был им, — отрицает Тэхён. — Но мне хотелось им быть, — Чонгук все еще улыбается, но его слова звучат все так же грустно. — Я знал язык, историю, и все же… это был мой дом, который я не мог назвать домом. Похоже, не только Тэхён испытывает трудности с этим понятием. — Было больно, — продолжает Чонгук, — вроде бы и вписываться, но не чувствовать себя своим. Я говорил, что знаю все: язык, историю, культуру, но этого было недостаточно. Южная Корея всегда была здесь, — он дважды постукивает пальцами по сердцу, затем по голове и добавляет: — Но у меня было сознание американца. И я до сих пор им остаюсь. Тэхён понимает, но в то же время, как он может полностью осознать это? Он никогда не испытывал того, что описывает Чонгук, но, может быть, когда-нибудь… — Я чувствовал себя как бы зажатым между двумя мирами, — поясняет его партнер, — но один из них я знал гораздо лучше, чем другой, поскольку жил там. Как бы хорошо я ни знал свою родную страну со стороны, я забыл все о ее реальном положении. В общем, я выглядел как инсайдер, но чувствовал себя полным аутсайдером. — Чонгук, я… — Не надо, — хихикает тот, обрывая его. — Не говори таким тоном, не смотри на меня так. — Каким? — спрашивает он, смущаясь. — Словно перед тобой потерянный ребенок. Чонгук уже не потерянный ребенок, но когда-то он им был, и в этом нет ничего постыдного — и если Тэхён, как никто другой, так считает, значит, так оно и есть. Однако он говорит совсем другое. — Просто… — он останавливается, подыскивая слова, которые не звучали бы слишком глупо. — Ты пытаешься сгладить все это улыбками и смехом, но я вижу, что это причиняет тебе боль, — Чонгук сам это сказал, в конце концов. — Тебе до сих пор обидно, да? Может, тебе кажется, что ты еще не смирился с этим, не знаю, но… — Верно, — перебивает его Чонгук, кивая самому себе и на мгновение поднимая глаза к потолку. — А я и не смирился. Я думал, что во второй раз будет легче, и так оно и было, но я все равно чувствовал внутри себя эту тревогу. Тэхён не отвечает сразу, а отводит взгляд, обдумывая свои дальнейшие слова. — Но ты ведь знаешь, что говорят? Хорошее приходит тройкой. Чонгук снова улыбается, уже не так горько, как раньше, а, можно сказать, даже радостно. — Это предложение? Да, это возможно, но Тэхён хотел бы предложить кое-что другое. — Обещание, — он усмехается, вторя Чонгуку. — Съездим туда. Вместе. Чонгук просто великолепен, когда так сияет, в глазах искры, на коже — золото. — Я за, напарник. Языки развязываются, и они продолжают разговаривать, и вскоре час превращается в два, а два — в три, и Тэхён теряет счет времени. Так происходит всегда, когда рядом Чонгук, и теперь, когда кажется, что самое страшное позади, что-то в воздухе подталкивает друг друга к тому, чтобы выворачивать душу наружу. Это. Они. Их чувства, по отношению друг к другу или нет. Их мысли. Испытания, через которые они прошли. Люди, которые их покинули, и те, кто остался, несмотря ни на что. Их страхи. Их страсти. Их проблемы, большие или маленькие, решенные или нет. В общем, всё и вся. И пусть это глупо, но Тэхён рад. Счастлив. Облегчен. Доволен. Все те чувства, которые он боялся проявить, боялся испытать. Это очень много значит, настолько много, что он может пролить слезы радости при одном только виде улыбки Чонгука. Он может заплакать, и в какой-то момент он это делает. Это не заметно и не вызывает беспокойства. Максимум — несколько слезинок, катящихся по обеим щекам, робких и светлых. Но Чонгук замечает их, чувствует влагу на кончиках пальцев. И затихает. — Ты плачешь, — произносит он нежно и тихо. — Да, — выдыхает Тэхён, потому что скрыть это невозможно. Иначе он выглядел бы еще глупее. Но это не слезы боли или обиды, и Чонгук заслуживает того, чтобы это знать. — Что-то случилось? — интересуется его напарник, наклонив голову в сторону и глядя на него пристально. Тэхён качает головой и улыбается: — Мне хорошо, Чонгук, и это… — он останавливается, облизывает губы, чувствуя соль на кончике языка. Глупо, конечно, но слова сами рвутся наружу. — Это все благодаря тебе. Чонгук улыбается в ответ. — Мне? Не совсем, нет, — он вытирает слезы Тэхёна. — Это все благодаря тебе, дорогой. Тебе. Он цыкает. — Я не… — Ты — всё, — отрезает Чонгук, и дыхание срывается с его губ. — Причина, по которой я жив, в буквальном смысле, причина, по которой я… — он останавливается, а взгляд такой теплый, что может растопить целую льдину. — Всё, — снова произносит он, — и даже это кажется преуменьшением. Тэхён заплакал бы, если бы еще не сделал этого ранее. — Смело с твоей стороны так говорить, когда ты — всё, — простыни тихо шуршат, когда он придвигается ближе и убирает руку Чонгука со своей щеки, чтобы поцеловать ее в тыльную сторону. — Ты всё изменил, Чонгук. Всё. Всё. Это может показаться преувеличением, но даже этого слова недостаточно, и Тэхён не может не радоваться тому, что Чонгук чувствует то же самое — и не боится и не стыдится заявить об этом. — Тогда давай считать, что мы в расчете, — отвечает Чонгук, переплетая пальцы Тэхёна со своими. — Ведь я люблю тебя, а ты любишь меня, верно? Чертовски верно. Их негромкий смех эхом разносится по комнате, отражаясь от стен, как обещания светлого будущего, и Тэхён целует своего возлюбленного, не собираясь отпускать его в ближайшее время.***
Проходят дни, и каждый из них не похож друг на друга. Чонгук показывает ему все вокруг, как будто Нью-Йорк — это просто деревня, в которой он знает каждый уголок. Это их ленивые утра и сумасшедшие вечера, а потом наоборот, или и то, и другое. Чонгук водит его во все музеи, которые Тэхён когда-либо мечтал посетить, и Тэхён держит его за руку во время каждой экскурсии, не обращая внимания на то, кто может их заметить. Это тот ужин, когда отец Чонгука не может не показать ему все фотографии жены и их сына, это тот обед, когда все становится более серьезным, и они часами говорят о работе, несмотря на суматошный график Иана. Тэхён знакомится со старыми друзьями Чонгука, Чонгук узнает о почти родственной связи Тэхёна с Чимином, среди прочего. Это Тэхён со слезами на глазах, потому что заказанное им блюдо слишком острое для его тонкого вкуса, и это Чонгук, который смеется над ним в течение всего последующего часа. Юнги и Чимин звонят им, чтобы доказать, что еще не сожгли квартиру Чонгука. Тэхён замирает от ностальгии, когда видит желтое такси, возвращающее его в детство. Они встречаются с Хайме и его сестрой в милом кафе, и вчетвером разговаривают два часа подряд, словно причина их знакомства вовсе не в смерти отца за несколько месяцев до этого. Тэхён переживает из-за раны Чонгука, а тот в подтверждение своих слов осыпает его поцелуями и яркими улыбками. Тэхён терпеливо сидит в приемной, пока Чонгук после долгого перерыва посещает своего психотерапевта. Тэхён скучает по Чикаго, но одного взгляда на Чонгука достаточно, чтобы напомнить ему, где находится его дом. Это… Всё, еще раз. Всё, что угодно. Ему всё равно, ему не нужно называть вещи, чтобы придать им ценность. Это освежает, и, когда они медленно прогуливаются по Центральному парку, Тэхён понимает, что уже много лет не чувствовал себя таким счастливым и беззаботным — нет нужды говорить, он также замечает, что это первый отпуск за всю его жизнь. И это приятно. Но Тэхён не нуждается в совершенстве, ведь каждое утро он просыпается рядом с Чонгуком, а потом делит с ним постель, когда наступает ночь. Они кажутся такими далекими, те времена, когда Тэхён боялся полюбить Чонгука, и, хотя он не может их забыть, они навсегда останутся всего лишь прошлым. В крайнем случае, они станут интересными историями, которые он будет рассказывать, старея вместе со своим партнером. Потому что Тэхён хочет этого. И это глупо, правда, но кого это волнует? Это не тот вид обязательств, к которому привык Чонгук, и не то, чего хотел или в чем нуждался Тэхён, но все же. Здесь и сейчас, глядя на профиль Чонгука, переплетая пальцы с его пальцами, Тэхён мечтает о том, чтобы это произошло. Может быть, когда-нибудь он перестанет этого желать, а пока это не имеет значения. Жизнь слишком коротка, чтобы много думать и пытаться все контролировать — это он понял за последние несколько месяцев. Не то чтобы он мог все контролировать, ведь нет большей загадки, чем сама жизнь. Все происходит, и порой невозможно понять, как и почему, и это не так уж плохо, как ему казалось. Удивительно даже, когда жизнь проявляет себя через такие подарки, как любовь и существование Чонгука. Самый большой сюрприз — поворот, которого он не ожидал, но о котором никогда не пожалеет. — О, смотри, — Чонгук выдергивает его из собственных мыслей, сияя. — Наконец-то. Он следит за взглядом своего напарника и вскоре видит источник его радости — Тэхён начинает улыбаться от восторга, когда в поле его зрения появляется великолепное существо, крошечные лапки которого оставляют отпечатки на толстом снежном покрывале. — Эй, — негромко говорит Тэхён, осторожно приближаясь к животному, а затем приседает, когда оно сталкивается с ним, скорее с любопытством, чем со страхом, подняв голову. — Мы как раз искали твоих сородичей, малыш. — Даже не знаю, кто симпатичнее, — говорит Чонгук, копируя позу Тэхёна. — Эта белка или ты, так широко улыбающийся из-за нее. Улыбка Тэхёна не уменьшилась, а даже наоборот, стала еще шире. — Я бы сказал, что ты, — отвечает он, — но теперь, когда я думаю об этом, вы оба выглядите одинаково. Чонгук хихикает. — Сначала кролик, а теперь белка. Отлично, просто отлично. — Ты не можешь жаловаться, — отвечает он, бросая взгляд на Чонгука, затем снова переводит взгляд на грызуна, круглые глаза которого смотрят на них обоих. — Ну только посмотрите на этого парня, — белка подпрыгивает ближе, словно радуясь комплиментам. — Ты самое очаровательное существо на Земле, не так ли? — белка виляет хвостом, и Тэхён улыбается Чонгуку, словно подтверждая его слова. — Видишь? Очаровательная, как и ты. Чонгук придвигается ближе, плечом к плечу, и, хихикнув, говорит: — Ты стал таким милым, что это должно быть незаконно. — Я всегда был таким, — отвечает он, похлопывая Чонгука по бедру. — Просто раньше я умел это скрывать. Но теперь в этом нет необходимости. Не убегать, не прятаться. И это приятно.***
На восьмой вечер их пребывания здесь Чонгук ведет его в ресторан на крыше с непомерно высокими ценами и до нелепицы шикарным видом. Приглушенный свет, стильные свечи, расставленные тут и там, и свежий, но не слишком холодный воздух. Казалось бы, все идеально, но при появлении человека все идет прахом. Пока официант, безупречный и приятный, ведет их к месту для ночного отдыха — двум кожаным диванам, которые, должно быть, стоят вдвое больше, чем все накопления Тэхён вместе, — он не может отделаться от чувства нехватки места. Терраса большая, но не настолько, чтобы Тэхён мог не обращать внимания на окружающих его людей, и, в общем, ему здесь явно не место. Это не связано с внешним видом — Чонгук заставил его принять сшитый на заказ костюм, который сейчас на нем, — скорее, дело в том, что все они выглядят непринужденно, а он продолжает успокаивать трясущееся колено и возиться с пальцами. — Что не так? — Чонгук интересуется, когда официант уходит, глядя пристально прямо в глаза. Тэхён некоторое время продолжает оглядываться по сторонам, неприятное чувство сводит желудок при одной только мысли о том, что ему придется поделиться тем, что не так — если это вообще можно назвать «не так». Никто бы не стал жаловаться на его месте, а он вот сидит, терзаемый глупыми мыслями и старым добрым саморазрушительным настроем. Это так глупо, на самом деле. «Жуй буржуев», говорил он, «ебите их конем», и ради чего? Чтобы у него испортилось настроение из-за того, что богатые ублюдки, которых он на дух не переносит, находятся с ним в одном помещении? Из-за того, что он позволяет им влиять на собственное настроение, в то время как им наплевать на то, кто там рядом? Бред. Черт, да он даже не хочет сюда вписываться. И все равно это действует ему на нервы, он чувствует себя чужим, как будто ему здесь не место, как будто он всего лишь овца среди волков, что чертовски иронично. — Мы можем уйти, если тебе не нравится, — предлагает Чонгук, но Тэхён качает головой и наконец-то смотрит на него. — Здесь хорошо, — говорит он, и, черт возьми, место правда хорошее, этого нельзя отрицать. — Это просто я, думаю. — Ты? — повторяет Чонгук, наклонив голову в сторону. — О, знаю. Ты смущаешься, потому что ты с тех пор, как мы пришли сюда, взгляды всех прикованы к тебе. Тэхён хмурится и одновременно смеется. — Что? — выдыхает он, сбитый с толку. — Вот это да. Это уже новый уровень подхалимства. Чонгук почесывает нос, и это милое выражение лица контрастирует со всем его обликом — сегодня он выглядит как грех во плоти: тонкое ожерелье сверкает на шее, светлые тени подчеркивают его огненный взгляд, пиджак плотно облегает широкие плечи, рубашка полурасстегнута, несмотря на погоду, и этот список можно продолжать до бесконечности. — Ты заслуживаешь самого лучшего, дорогой. Слова. Этот придурок всегда был с ними в ладах, и сегодняшний вечер не стал исключением. Слова Чонгука снимают напряжение, сковавшее все тело, и Тэхён расслабляется. И вот вечер проходит в дымке из золота и огней города, искр и тихого смеха, легкого шушуканья и нежных ухаживаний, слабой музыки и городских звуков, безалкогольных коктейлей и обещаний, сделанных шепотом; из всего этого и многого другого. Все было как в тумане, но Тэхён уверен, что запомнит каждую деталь. Когда на крыше становится совсем темно и безлюдно, за исключением двух женщин на другом конце помещения, Чонгук берет Тэхёна за руку и ведет его дальше, где открывается еще более захватывающее зрелище — бесконечное море небоскребов вплоть до горизонта. Ветер здесь сильнее, он ударяет в лицо Тэхёна, растрепав несколько уложенных прядей. Здесь ночь кажется темнее, а городские огни ярче, дикий пейзаж из смешавшихся ярких красок и автомобильных гудков, доносящихся издалека. Нью-Йорк в этот момент — не что иное, как королевство, отданное на их милость, земля, на которой они хозяева, раскинувшееся там, где глаз даже не видит. Они на вершине мира, буквально и метафорически. Сердце Тэхёна, кажется, может взорваться в любую секунду, попав в такт с бешеным ритмом города, далекого, но все равно яростно бьющегося под подошвами его новеньких челси. Порыв ветра ерошит черные волосы Чонгука, натягивает на его губы легкую улыбку, задумчивую и многозначительную. — Это пугающе красивая вещь, — загадочно произносит его напарник. — Ветер. Правда? Тэхён смеётся, недоумевая. Чонгук бросает на него косой взгляд, глаза блестят, отражая теплый свет. — Это одна из самых изменчивых вещей в мире, не думаешь? — отвечает он, все так же загадочно глядя на город со своего постамента, сложив руки за спиной. — Утром он нежен, а с наступлением ночи бушует. Он созидает и в то же время разрушает, плавно остужает, а затем пробирает до костей. — Я… — Тэхён умолкает, не понимая, куда клонит Чонгук. — Наверное, да. — Прямо как дождь, — продолжает Чонгук, его мягкий голос контрастирует с ледяным холодом. — Он переворачивает города вверх дном, но в то же время может просто унести все ваши беды. Он сметает их, как прилив, и это… — Метафорично, — говорит он, с нежностью глядя на профиль Чонгука, крупный нос которого слегка покраснел. — Очень похоже. Улыбка Чонгука может осветить весь мир, часто думает Тэхён, и это утверждение никогда не разочаровывает. Улыбка Чонгука может осветить весь мир, так и есть: она — самая яркая звезда в Млечном Пути Тэхёна, та, которая будет светить, несмотря ни на что. Но Чонгук — это не просто улыбка, это убеждения и идеи, размышления и самоанализ. В его глазах есть тот самый огонек, когда он не хочет расставаться с каким-то вопросом, метафорическим или вполне конкретным, и эти самые глаза в данный момент блестят. — Я люблю метафоры, — отвечает Чонгук, его тон тих и в то же время пылает неподдельной страстью. — Они помогают. Они успокаивают. Они уже не смотрят друг на друга, оба слишком увлечены светящимся полем под ними. Ночь. Шепот. Разговоры по душам. Это всегда было их стихией, неважно где, неважно почему. — Неужели? — спрашивает Тэхён, опираясь локтями на перила. — Или они нужны просто для того, чтобы отвлечь внимание? — Они не отвлекают, если связать их с чем-то реальным, — мягко возражает Чонгук, затем делает паузу, прежде чем добавить: — Последние несколько месяцев были реальными, не так ли? — Были. — Не думаешь, что они подобны ветру? Тэхён щурится, глядя на стеклянную башню, тонкую и изящную, стоящую среди колоссов. Яростный ураган может разрушить ее, если он продлится достаточно долго. — Они связаны с городом ветров, — отвечает он с некоторым сомнением. — Это все, о чем я могу сейчас думать. Он лжет, и Чонгук не хочет на это попадаться, но все не так серьезно. Все, чего он хочет, это чтобы Чонгук свободно высказал свое мнение, не терпя вмешательства. Чонгук, похоже, понял это. — Это еще не все, — он улыбается в своей интригующей манере. — Те месяцы разрушили жизни и надежды, породили беспрецедентный хаос, подобно ветру, — он выдыхает я белые облака. — И все же, подобно ветру, временами они приносили мир и облегчение. Затишье между двумя бурями, верно? — Между двумя бурями, — возражает Тэхён, специально придираясь. — А это значит, что ветер не имеет ничего общего с миром и покоем. Чонгук бросает на него взгляд, в котором сквозит любопытство. — Те времена были как дуновение ветерка, — уверяет он, — а что такое дуновение, если не легкий ветер? Тэхён выдохнул воздух через нос, кивнул. — Подловил. Довольный, Чонгук возвращается к созерцанию Нью-Йорка. — В последнее время я все время думаю об этом, — говорит ему Чонгук, поначалу туманно. — Прошлое, настоящее, будущее. Что было, чего не было, что может быть, чего не будет. Тэхён соврал бы сам себе, если бы сказал, что он тоже не думал. — Не самые приятные мысли, — вырывается у него как-то слишком пресно. — А ты разве не думал? — Чонгук надавливает, мягко и тепло. — Ты же знаешь, что да, — он всегда думает, а Чонгук всегда знает. Он тоже всегда хорошо чувствовал, понимал людей. — Но расскажи мне побольше о ветре, Гук. Еще одна улыбка, еще один пропущенный удар сердца Тэхёна. Он никогда не привыкнет к этому, да и не хочет. — Я хочу сказать, — начинает Чонгук, — мало что длится вечно. Всё неизбежно меняется, движется по ветру. Это очевидно, достаточно посмотреть на нас. Мы изменились. — Разве это не к лучшему? — Я никогда не говорил обратного, — выдохнул Чонгук, понизив тон. — Я думаю, что это к лучшему, и когда я погружаюсь в пустоту и представляю, что ждет меня впереди, то… — его голос прерывается, затихает на пару секунд. — Это прекрасно, Тэхён. Временами страшно, непредсказуемо, но я никогда не жалею. Все, что я вижу перед глазами — до безумия прекрасно. Тэхён не уверен, что он еще дышит так ровно, как должен. Да и как он может, когда рядом Чонгук, поэтически рассуждающий об их общем будущем? Ведь так оно и есть, не так ли? — И как выглядит это будущее? — интересуется он, его тон схож с тоном Чонгука. Молчание, короткое, но такое долгое. Чонгук слегка двигается, чтобы посмотреть ему в глаза, Тэхён выдерживает его взгляд и теряется в нежности пламени, оживляющего его. — Оно похоже на тебя, дорогой, — бормочет Чонгук, протягивая руку Тэхёну. — Все соткано из тебя и для тебя. — Для меня? — повторяет он, чувствуя легкость в солнечном сплетении. — Для тебя, — говорит Чонгук, поглаживая тыльную сторону его ладони. — Для меня. Для нас, — он останавливается, Тэхён молча ждет, несмотря на бурю, разыгравшуюся в его голове. — Ты бы согласился на это, на целое будущее рядом со мной? Какая глупость. — До тех пор, пока ты готов отдавать… — начинает Тэхён, несмотря на колотящееся сердце, — я приму от тебя все, что угодно, солнце. И если ты готов брать, я отдам тебе всего себя, Чонгук, отдам все, что делает меня тем, кто я есть. В своей поэтичности он винит поздний час, всегда способствующий более свободному высказыванию мыслей. Он неосторожен в словах, когда на улице солнце, но он уверен, что не пожалеет об этом в ближайшее время. Это становится еще более очевидным, когда в заблестевших от влаги глазах Чонгука начинают танцевать отражающиеся огоньки светильников, наполняя грудь Тэхёна лишь любовью и желанием прижать его к себе навсегда. Это так глупо, но он не может заставить себя не думать об этом. Он будет беспокоиться о своих нелепых словах завтра утром, или послезавтра, или, может, никогда. — Звучит как чертово предложение, — слабо усмехается Чонгук, вытирая свежие слезы. — Не то чтобы я был против, если бы это было оно. Это были негромкие и, безусловно, легкие слова, но они все равно задели Тэхёна, ворвались в его сознание, схватили за сердце и сильно сжали его. — Что ты только что сказал? — шепчет он, боясь, что ему попросту послышалось. Однако искра в глазах Чонгука говорит совсем о другом. Это была не иллюзия, которую он улавливает еще до того, как его собеседник заговорит. — Ты знаешь, что я сказал, — отвечает Чонгук, обе руки скользят к талии Тэхёна и нежно сжимают ее. Тэхён расслабился бы от прикосновения, если бы не сильная пульсация, пронизывающая все его тело. Это не серьезный разговор, но ощущение именно такое. Чувствуется, что даже если сейчас он не имеет такого веса и значения, то когда-нибудь сможет. Возможно, и Тэхён тоже был бы не против. Более того, он бы очень этого хотел. — Так… если бы это было предложение… — он пошел по пути, проложенному Чонгуком, — ты бы согласился? — Тебе? — Чонгук улыбается, искренне и слегка дергано. — Я бы сказал да миллион раз, дорогой. Вдруг становится трудно функционировать, и городские огни меркнут по сравнению с яркими глазами Чонгука напротив. Партнеры и любовники — это, конечно, хорошо, но мужья — это… красиво. Тэхён снова обретает дыхание в поцелуе Чонгука и шепчет ему в губы: — Когда-нибудь я сделаю это официально, — поиграв с волосами Чонгука, он добавил хрипловатым голосом: — Я попрошу тебя выйти за меня замуж, и ты скажешь да. — Только если я не сделаю предложение первым, — ухмыляется Чонгук, отступая назад и глядя на него. — Значит, даже это должно быть соревнованием, а? — Тэхён игриво приподнимает бровь. — Не могу сказать, что я удивлен. — Это не имеет значения, пока мы оба в выигрыше, не так ли? — А ведь еще минуту назад мы говорили о ветре, — Тэхён смеется через нос, продолжая перебирать волосы Чонгука. — Мы и не переставали, — усмехается Чонгук. — Без ветра нас бы здесь не было. — Нас бы здесь не было без твоих денег, красавчик. — Ты сегодня такой приземленный, — поддразнивает его Чонгук. — Мы в Нью-Йорке, потому что пытаемся отойти от тех последних месяцев, не так ли? — Это одна из версий. Чонгук продолжает улыбаться, и Тэхён тоже, пытаясь угадать, что скажет его собеседник, и терпя неудачу. — Прошлое — это ветер, Тэхён, — говорит он ему, слабо сжимая его талию. — Он уносит наши ошибки и беды, чтобы мы могли увидеть впереди светлое будущее. Он понимает, конечно, понимает. Он бы солгал, если бы сказал, что его не трогают слова Чонгука, не обнадеживает один только звук его голоса, но… — Но мы же в Нью-Йорке, — вынужден возразить он. — Кто сказал, что все будет так же, когда мы вернемся в Чикаго? Чонгук усмехается — явно заготовил ответ. — Дорогой, — выдохнул он, — тебе лучше знать, чем грозит сомнения в чикагском ветре. Внезапный порыв ветра обнимает их, как бы поддерживая слова Чонгука.***
Метафоры покидают сознание Чонгука к тому времени, когда они садятся на заднее сиденье машины, везущей их в отель, и в этом нет никаких сомнений. Последние десять минут Тэхён старается не обращать внимания на тяжесть на бедре, но рука Чонгука оказывается все ближе и ближе к внутренней его стороне. Этот придурок так хорошо умеет сводить его с ума, что это должно быть незаконно. — Что ты творишь? — спрашивает он сквозь стиснутые зубы, низкий голос перекрывает джазовую музыку, звучащую из колонок. Чонгук пожимает плечами, невинно улыбаясь и глядя на него. — Просто положил руку. Ну и лис. Тэхён подавляет фырканье. — Да, конечно, ты такой, блять… — Приехали, господа, — предупреждает водитель, паркуясь перед зданием, и на мгновение прерывает коварный план Чонгука. Чонгук платит за проезд против воли Тэхёна. С ревом черное такси исчезает вдали, оставляя их вместе на тротуаре и положив конец относительному перемирию. — Не смотри на меня так, — говорит Тэхён и направляется к входной двери, пытаясь — вопреки собственным желаниям — скрыться от явного желания Чонгука, опасно пляшущего в его глазах. Дело в том, что глаза Чонгука все еще блестят точно так же, когда они добираются до своей комнаты несколько минут спустя, и воля Тэхёна к сопротивлению рушится с каждой секундой. Давно уже, если честно. — Я вижу, что ты пытаешься сделать, — говорит он тихому Чонгуку, чьи действия говорят громче любых слов: тело Тэхёна прижато к стене, длинные руки по обе стороны его туловища, ладони прижаты к стене. — Кто ты теперь? — передразнивает он его вызывающе, несмотря на риск, но он просто не может удержаться. — Какой-то криво написанный плохой парень? — Я уже говорил, — весело ухмыляется Чонгук. — Я такой, каким ты хочешь меня видеть. Тэхён, борясь с собственным разумом, говорит: — Ну, пока что я хочу тебя чуть дальше. — Дальше? — повторяет Чонгук, прижимаясь еще ближе. — Это что-то новенькое, дорогой. Этот чертов придурок знает, что делает, и, судя по всему, так просто не откажется от затеи — да и не нужно говорить, что Тэхён был бы очень разочарован, если бы так и случилось. Он просто обожает этот порочный блеск в глазах Чонгука, эту нотку в его голосе, которая заставила бы и дьявола отвести взгляд, эту его самоуверенную ухмылку и… — Это, — Тэхён прервал свой беспорядочный поток мыслей, проведя пальцами по перевязанной ране Чонгука, — тоже что-то новенькое, и об этом нужно позаботиться. — О тебе нужно заботиться, — парирует Чонгук, остроумно и явно гордясь собой. Правая рука опасно перемещается с груди Тэхёна на живот, а затем ниже, заставляя его задрожать. — Очевидно, да. — Чонгук, — протянул он, стараясь не застонать — это было бы довольно неловко в его положении. — Я серьезно. — А я то как серьёзен, — отвечает он действительно серьёзно, и его рука уже слишком близко, что не позволяет Тэхёну оставаться бесстрастным — как телом, так и разумом. — Рана уже не свежая. Она хорошо заживает, ты сам это сказал. Заживает, но не зажила. — Чонгук, — повторяет он, не в силах сформулировать ни стойкие претензии, ни твердые аргументы. — Ты не можешь… Чонгук может, и Чонгук хочет, это ясно по тому, как он затыкает рот Тэхёну, целует его так, словно все остальное не имеет значения, намереваясь заставить его забыть о самой причине своего нежелания и упрямства — и что самое страшное? Это работает, конечно, работает, потому что как он может сопротивляться такому Чонгуку. — Ты заботишься обо мне уже много дней, — шепчет Чонгук, мягкий голос которого готов сломить жалкие остатки силы воли внутри. — Просто… позволь мне отплатить тебе тем же, да? Вернуть услугу, верно. Это, блять… — Это не одолжение, — слабо протестует Тэхён, хотя во всем теле кровь уже кипит. — Мне не нужно, чтобы ты… Ох, ебать тебя… — прохрипел он, не в силах сдержать давления на свой пах. — Пора меня ебать, все правильно, — Чонгук отвечает низким, глубоким смехом, который только ухудшает положение Тэхёна, и без того довольно отчаянное. Битва окончательно проиграна, когда на этот раз Тэхён зажимает губы Чонгука между зубами, а затем целует его с кристально ясной мыслью: кончить с членом его любовника в горле. — Видишь? — Чонгук смеется, и его дыхание обжигает губы Тэхёна, ароматом мяты и сангрии. — Ты хочешь этого так же сильно, как и я. — Конечно, хочу, блять, ты… — Чонгук останавливает его, впиваясь в губы и кожу влажными поцелуями, которые кажутся ему слишком теплыми, зудящими от предвкушения. Пиджаки первыми встречают мягкий пол, их снимают в спешке, в которой нет необходимости, и вскоре Чонгук ведет его через весь номер, то и дело останавливаясь, чтобы прижаться к нему поцелуем, где только можно. — Тише, — ворчит Тэхён, когда Чонгук продолжал дергать его за ремень, пытаясь расстегнуть его одной рукой. — Давай не будем делать ничего безумного, хорошо? — Не волнуйся, — ухмыляется Чонгук, наконец справившись с пряжкой. — Я не безумный, просто… слишком долго был лишен твоих прикосновений. Ради ранения Чонгука он проигнорирует последнюю часть. — Ты определенно безумный, — уверяет он, и яркие воспоминания набрасываются на него, устремляясь прямо к его стояку. Чонгук с улыбкой ангела и глазами грешника опускается на колени, унося с собой брюки и трусы Тэхёна, металлический звук заглушается шелковым ковром. Не выдержав пристального взгляда Чонгука, он быстро отводит глаза в сторону, тяжело сглатывая при этом. Сквозь стеклянную стену виднеется великолепный Манхэттен, и Тэхён прикрывает глаза и вздыхает от удовольствия, наслаждаясь теплом губ и языка Чонгука.