Я всё знаю

      Никогда не любил? Вот это новость! Как будто до этого мы не догадывались. Ещё и извинился. Сама вежливость! Он действительно считает, что его извинение вернёт моё отношение к нему или вернёт мне нормальное детство? Чего он хочет сейчас? Смысл что-то менять? Я уже понял, что это конец. Прежнюю семью не вернуть, так к чему эти попытки?       Я никогда не пил, но сегодня проснулся как после пьянки. Я толком не мог поднять голову, так как подушка превратилась в магнит, не отпускавший меня. В ушах звенело, а комната начала плыть. — Только не простуда…       Я редко болею, но если остаюсь больше двух часов на морозе, ни разу не двинувшись, то запросто могу простудиться. Болезни очень тяжело переношу: температура скачет от 38 до 39 (почти до 40), всё плывет перед глазами, появляются какие-то яркие вспышки, иногда даже падаю в обморок. Однажды я так пытался скрыть температуру во время патруля. В итоге я отрубился прямо у края крыши, благо меня вовремя схватил Раф. Очнулся я уже в своей комнате с мыслями, что больше никогда не буду скрывать болезни.       Самое ненавистное во время болезни — мигрень. Голова начинает трещать именно тогда, когда пытаешься встать с кровати, чтобы выпить одну чёртову обезболивающую пилюлю. Даже перевернуться на другой бок с трудом выходит. Потому приходится глядеть на пыльный потолок, на углу которых весят паутинки. Не самая приятная картина, но что поделать.       Пролежал я так достаточно долго (возможно даже задремал, но уже не помню этого), а понял я это только по тому, что Ди зашёл ко мне в комнату. Он аккуратно приоткрыл дверь, надеясь, что та не заскрипит, и подкрался к моей кровати. — Микки, ты спишь? — прошептал Донни.       Я повернул к нему голову, застонав от боли и давления в затылке. Цвета вокруг казались до тошноты яркими, заставляя мои глаза болеть. Белые пятна перекрашивались в зелёный, потом в фиолетовый, розовый, а потом опять белый. И так постоянно. — Боже, что с тобой?       Донни спохватился и приложил ладонь к моему лбу. — Твою ж… Похоже, простуда.       Ди немедля убрал руку со лба и побежал куда-то, забыв закрыть мою дверь. Точнее, он не забыл, а специально её не закрыл, так как через пару секунд вернулся с электронным градусником. Настроив, он дал мне его, попросив измерить температуру.       Спустя около пяти минут, Ди вынул из-под моей подмышки градусник.       Да я и сам мог это сделать. К чему эта показушность? — Твою ж мать! — выругался Ди, от чего я слегка подпрыгнул, — почти 39! Так, лежи и не вздумай вставать! Рафа попрошу сделать тебе чай с лимоном, а я пока поищу антибиотики. — Нет! Никаких антибиотиков!       Я резко поднял голову, совсем позабыв о боли. Ненавижу антибиотики. Каждый раз, когда я их выпивал, меня начинало тошнить сильнее обычного, а потом весь день проводил в объятиях с тазиком. Не принимает мой организм такие таблетки, тогда зачем их употреблять? Есть множество других способов справиться с болезнью. — Микки, не начинай, — грозно произнёс Донни. — Я не буду их пить. — Ты будешь их пить.       Он настойчив, но за свои 13 лет я уже многому научился, а особенно сопротивляться приказам Дона. Если моя настойчивость не работает, то перейду к следующей тактике — нытью. — Ну Ди, — протянул я, — ты же знаешь, как мне становится плохо после них. Давай вместо них пропью обычное обезболивающее, которое ты пьешь. — Ты про то, что я пью от мигрени? — уточнил Ди, — эти таблетки конкретно от мигрени, а не от головной боли из-за вируса. — Ну пожалуйста! Боль нестерпимая, а от антибиотиков блевать охота, — я виновато глянул на брата за грубость, но это было необходимо, — Донни, я не буду принимать антибиотики, как бы ты меня не заставлял. — Ты примешь их. — Нет. — Да. — Нет, и ещё раз нет. — Долго будешь упрямиться? — Пока не сдашься.       Мы друг друга пронзали взглядами: Ди хмурился, смотря мне прямо в душу, отчего я чуть не отвёл глаза, но я не должен сдаться. Не позволю. Теперь моя очередь была смотреть в мелкие зрачки брата, однако они стали понемногу дергаться и закрываться бликами от света. За всё время никто из нас не моргал. К счастью, Донни сдался и, раздраженно вздохнув, шагнул к двери: — Хорошо! Принесу я тебе это чёртово обезболивающее! Только потом не жалуйся, что хуже стало.       Брат вышел, а я злорадно ухмыльнулся, утонув в самодовольстве. Как же всё-таки полезно уметь доставать кого-то.       Через пару минут, Ди вернулся в комнату со стаканом воды и белой баночкой без этикетки или какой-либо надписи. Подойдя ближе ко мне, он протянул мне стакан и вытащил из банки одну оранжевую капсулу. — Я советовал как лучше, а ты всё упирался на своём. Если станет плохо… — Да-да, — перебил я Донни, — не зови, не жалуйся и вообще не попадайся мне на глаза.       Ди закатил глаза от услышанного передразнивания и угрюмо потопал из комнаты, прихватив с собой обезболивающее. Удивительно, что он не хлопнул дверью, хотя по его недовольному виду можно подумать, что сейчас он вновь вернётся и выскажет всё о чём думает.       Однако, дверь бесшумно закрылась, и я вновь остался один в маленькой комнатке. Несмотря на множество ярких наклеек и постеров, оранжевые обои, пространство всё равно наводила тоску. Может, в ней стоит что-то поменять? Эти обои уже лет 10 как тут весят, а наклейки понемногу отклеиваются. Постеры с моими любимыми группами устарели, вкус поменялся. Да, надо бы всё изменить, но… Что-то меня останавливает. Нет, не болезнь. Я бы забыл про неё, встал и со спокойной душой всё разорвал, но похоже я к этим вещам привязался. Мне все эти вещи уже до тошноты противны, да смотря на них становится теплее на душе, ведь когда-то эти яркие цвета приносили мне радость. Это что-то вроде ностальгии. Возможно, в один прекрасный день, я возьмусь за свою комнату и хотя бы уберусь, а потом уже решу с обоями и остальным интерьером.       Пока я думал о своей комнате, ко мне постучались. Из щели доносился приятный аромат зелёного чая и цитруса, что придало мне немного сил приподняться. Когда дверь отворилась, этот запах окончательно ударил меня. — Привет, братец, — Раф осторожно вошёл и прикрыл дверь, — я принёс чаю. Как себя чувствуешь?       Брат присел на край кровати и передал белую кружку с кипятком. Поднеся чай ко рту, я ощутил приторно сладкий запах — это был мёд. Чай с мёдом и лимоном — самое эффективное лекарство. Никакие антибиотики даже не понадобятся. Глоток этого волшебного напитка придал мне силы говорить, что не особо хотелось пару минут назад. — Сейчас мне намного лучше, — слабо улыбнулся я. — Если захочешь ещё, то напиши мне. Я буду в тренировочном зале, но телефон не отключу.       Я опустил голову, уставившись куда-то в пустоту. Раф начал рассматривать мою комнату, словно чего-то ожидая или пытаясь найти что-то конкретное. И тут его взор устремился на стол, на котором лежали только блокнот и ручка. — Это тот блокнот, который подарила Эйприл, так? — уточнил брат, — Странно, что он до сих пор не покрыт наклейками. Что в него записываешь? — Ничего особенного: иногда какие-нибудь рецепты или просто чиркаю скетчи.       Раф в ответ лишь помычал и продолжил рыскать взглядом мою комнату. Мне, конечно, нечего скрывать, но меня смущает, когда кто-то долго просто так сидит здесь и что-то ищет. — Ты чего-то ждёшь? — спросил я, обратив внимание на собранные руки в замок брата. — Нет… То есть, да. Допевай чай и я заберу кружку, чтобы сделать тебе добавку. — Но ты же говорил, что я могу тебя попозже позвать… — Ой, точно…       Замешкавшись, брат извинился и со смущенным смешком направился на тренировку. Я же, удостоверившись в его отсутствии, убрал кружку на рядом стоявшую тумбочку. Пару глотков чая мне хватило, чтоб на время потерять сознание.       Порой эта грань между нами убивает меня. Но моя болезнь дала повод Донни и Рафу разрушить её и выйти из своих четырёх стен; они вспомнили о том, что мы всё ещё семья. Но когда я выздоровлю, они снова забудут друг о друге? Мы снова будем жить сами по себе и говорить только по делу?       Не понимаю, почему я до сих пор об этом размышляю: я же прекрасно знаю, что уже жизнь не будет как прежде, так почему я продолжаю надеяться, что в один день мы просто начнём жить как раньше, только без Лео? Звучит довольно просто: отпустить и начать идти дальше, как ни в чем не бывало. Раз это так легко, почему мы не живём сейчас так?       Сколько потребуется ещё времени, чтобы смириться со всем этим? Нельзя на этом зацикливаться. — Нельзя на этом зацикливаться!       Резко вздохнув и подпрыгнув, я опрокинул одеяло на пол. Меня разбудило это громкое заявление Донни, исходящее из зала. Оказывается, Раф плохо закрыл дверь, из-за чего она приоткрылась и все разговоры прекрасно доходили до меня.       Осторожно встав с кровати, я а носочках прокрался к щели двери. Донни о чем-то недовольно парировал и размахивал руками. — Я понимаю, что это большое горе для нас, но это уже раздражает! — агрессивно жаловался Ди. — Погрустили и хватит! Надоело это нытьё! — Тише, Дон! Микки спит! — прошипел сквозь зубы Раф. — Да срать я на это хотел! Он совсем помешался на Лео! — Потому что его брат умер! — перебила Эйприл Ди. — Как он ещё должен на это реагировать? Удивительно, что ты так жестоко реагируешь на это. Будто тебе плевать на смерть Лео… — Удивительно, что я тебя сюда пустил! — крикнул Донни. — Я реалист! Брат умер, погрустили и продолжили жить дальше! Микки же решил вечно страдать! Ладно, если бы он сам по себе страдал, но он стал намного раздражительнее! Что я ему вообще сделал? Его нервозность теперь передается другим!       Эйприл и Раф переглянулись. Ребята прочистили горло и стали взглядом искать что-то в логове, стараясь не смотреть в глаза Ди. Тот лишь прищурился и прошипел: — Как это понимать? Вы что-то от меня скрываете?       Раф нервно хихикнул. Он начал хрустеть пальцами, все еще отводя взгляд от брата. — Скрываем? Нет, конечно. С чего ты взял?       Прищуренные глаза Донни всё ещё наблюдали за подозрительно волнующимся Рафом. Ди сделал несколько небольших и медленных шагов к нему. Когда он подошел, то смотрел на брата сверху вниз. Положив руку на плечо сидячего на диване Рафа, Ди со спокойным тоном произнёс следующие слова: — Ты рассказал «это» Микки?       Мои зрачки сузились. Руки сами потянулись и распахнули дверь комнаты. По выделенному слову брата я понял, о чём он говорил. Та ссора с Лео… Я совсем позабыл о болезни, так как мой разум теперь был переполнен теми словами Ди, которые он тогда сказал Лео. Ярость переполняла меня, заставив быстрым шагом зайти в зал. Донни, Раф и Эйприл распахнули широко глаза, увидев меня приближающегося к Ди. Я почти вплотную подошёл к нему и тыкнул указательным пальцем в его грудь. — Как ты можешь так спокойно относиться к смерти Лео?! Что значит «погрустили и продолжили жить дальше»?! Ты себя слышишь?! Как ты не можешь зацикливаться на таком, когда буквально твои слова убили Лео?!       Сначала рот Донни был широко открыт от шока, потом он начал нервно усмехаться и приподнимать уголки губ, добавляя к речи агрессивный тон. — Какие громкие заявления! Я убил Лео?! Ты свихнулся?! Какого чёрта ты обвиняешь меня в таких вещах?! — Да такого, что ты буквально пожелал смерти Лео!       Ди начал хохотать. Возможно, это защитная реакция, но руки так и чешутся прописать ему. Костяшки на моих пальцах начали белеть, вены разбухли. Краем глаза я заметил, как Раф и Эйприл переглядываются, пытаясь придумать, как сгладить напряженную ситуацию. Честно говоря, мне было уже всё равно на тон речи брата. Меня больше раздражало его отношение к своим же словам, адресованные тогда Лео. Он правда не чувствует вину? — Ничего подобного я ему не желал! — крикнул Дон, приближаясь ко мне. — Желал! Мне Эйприл всё рассказала!       Донни резко замолчал, но его рот всё ещё был приоткрыт. Он медленно повернул голову на Эйприл, которая рывком встала с дивана и застыла. Она пыталась что-то выдавить из себя, но она начала заикаться и мотать головой. — Д-ди, прости… Я-я… — Я тебе доверял… — прошептал Донни, медленно подходя к Эйприл. От шока, она плюхнулась на диван и продолжила наблюдать за ним. Её судорожное дыхание было отчетливо слышно среди безмолвной тишины в зале. Я и Раф так же окаменели, наблюдая за медленными шагами Ди к подруге. Он словно зверь, вылупивший глаза на Эйприл, и продолжил угрожающим тоном шептать. — Я же тебе доверял… Ты обещала сохранить всё в тайне… — П-прости… — мямлила Эйприл, когда Ди почти вплотную подошел к ней. Его зубы скрипели, что даже меня заставило вздрогнуть. Увидев панику в узких зрачках Эйприл, я позвал брата спокойным тоном. — Почему ты не хотел мне это рассказывать?       Донни резко остановился. Он пару секунд пялился на Эйприл, а после повернулся ко мне. Подойдя ближе, он ткнул мне пальцем в грудь. — Потому что ты бы не понял меня! — кричал Донни, сжав затем кулак и опустив его. — Значит всё это время ты вёл себя как придурок только из-за той ситуации с Лео?!       Мои брови поднялись от возмущения. Что он подразумевает под «вёл себя как придурок»? Для него забота о близком — это придурковатое поведение? Я делал всё для семьи. Как он смеет говорить обо мне в таком тоне. — Не удивляйся так, Микки. Ты знаешь, что я имею в виду. — Донни оскалил зубы в улыбке. Порой такая защитная реакция Донни меня больше пугала, чем обычные крики и хмурый вид. Я довел брата окончательно, но и он тоже заставит меня сейчас высказать всё, о чём я думаю. — Ты затеял недавно уборку под предлогом «сближения с семьёй», но что я видел? Ты как крыса зашёл в комнату Лео, нашёл какой-то листок и читал в нём что-то. Как только я тебя позвал, ты тут же его спрятал. Я сначала подумал, что мне это показалось из-за темноты, но когда я обнял тебя, до дотронулся до твоих рук и задел листок.       С каждым предложением Донни улыбался всё шире и маниакальнее. В его глазах читалось злорадство, а в моих — шок. Он радовался, что поймал меня за чем-то секретным, что и являлось, к сожалению, правдой. Мне действительно не хотелось рассказывать, что было в той записке, хотя причины для его сохранности не было. Меня просто злило поведение братьев. Я не хотел им показывать столь сокровенные вещи, потому что знал, что это только всех нас рассорит.       Но куда хуже? Уже всё разрушено. Доверия в семье нет. Каков смысл уже что-то скрывать, если лучше не станет?       Я сжал кулаки и начал глубоко дышать, стараясь успокоиться, но руки начали трястись. Надменное выражение лица Донни начало меня больше раздражать.       Ему не хватало пару синяков под глазами. — «Вдох-выдох…» — повторял я про себя, словно читая мантру. Донни продолжил насмехаться, и мои нервы больше не выдерживали. — Где же твоё доверие к нам, Микки? В какой момент ты стал считать, что всё держится на тебе? С момента, как Эйприл разболталась о моей ссоре с Лео? — С момента, когда Раф не рассказал мне эту историю первым. — Ответил я с раздражением на нелепую ухмылку Донни. — Он был первый, кому ты рассказал ту историю. Ни он, ни ты не решились рассказать мне об этом. О каком доверии идёт речь, Ди?       Последнее моё предложение было сказано с усмешкой, но когда его услышал брат, то тут же сомкнул челюсть. Его глаз на миг дёрнулся, затем он подошёл ко мне практически вплотную. Смотря прямо мне в глаза сверху вниз, Ди выглядел более устрашающим. Я неосознанно сомкнул челюсть и немного заскрипел зубами. Руки меня не слушались и сжались в кулаки ещё сильнее. — А Раф стал бы после моего рассказа строить из себя святого спасителя и обвинять всех в грехах? — прошипел Ди. — Ты тоже не мало плохого сделал. Я с уверенностью могу заявить, что ты видишь во всех дерьмо, но не видишь его в себе. Может стоит для начала разобраться в себе, а потом винить всех вокруг, что не замечают очевидного?       Я поднёс свой дрожащий кулак к груди, всё ещё наблюдая за безэмоциональным выражением лица Ди. Кажется, я уже не выдерживаю этого, но мои руки до ужаса чешутся. Мне так хотелось, чтобы под фиолетовой маской брата образовался такого же цвета пятно, но чтобы это изменило? — «Вдох-выдох»       Эта чёртова мантра начала звучать в моей голове всё громче и громче. Она отдавалась эхом в моем разуме и постепенно начинала переходить границы. Я стал нашептывать про себя эти слова, глубже дышать и опустил руку. Донни широко улыбнулся. — Что такое, братец? Нервы сдают? А ты представь, как мои сдавали из-за нытья Лео. — Прекрати, Дон, — Раф решил спокойным тоном сгладить ситуацию, но у него это не вышло. Он положил руку на плечо Донни, а тот лишь отдернулся. — Если для тебя просьба о помощи — нытьё, то я предпочту больше с тобой не пересекаться.       Я развернулся от Эйприл, которая громко ахнула после моих слов, и Рафа, который пытался успокоить кричащего мне вслед Донни: — Да пожалуйста! Меньше проблем будет! Ты только и можешь обвинять всех вокруг и строить из себя героя! Я всё знаю! Я знаю, почему ты пытаешься брать на себя ответственность! Ты просто… — Донни, хватит! Перестань!       Я слышал, как Раф несколько раз просил Ди замолчать, но тот продолжал что-то говорить, однако дверь в мою комнату была уже закрыта. Позади неё ещё слышались некоторые возгласы братьев и Эйприл, но мысли в голове были громче и яснее. Порой я ненавидел свои навязчивые дурные мысли, но на данный момент их слушать намного приятнее, чем добивающие комментарии Ди.       А что плохого в том, чтобы быть спасателем? Я хотя бы пытался сохранить отношения в семье. Я первый делал шаги к восстановлению наших отношений. Ощущение, будто никому это больше не надо, кроме меня.       «Я всё знаю». Да что ты знаешь, дорогой Ди? Ты хоть знаешь о тех вещах, которые мне рассказывал Лео в детстве? Показывал ли он свои порезы на руках? Рассказывал ли об отношениях с отцом? Нет, потому что из тебя льётся только один негатив. Доверия к тебе никакого. О поддержке вообще даже не стоит заикаться. Назвать крик о помощи нытьём… А ведь об этом просил родной брат. Если бы мне тоже было плохо, Донни бы так же мне отвечал?       А если бы я ушёл и не вернулся, то он бы выдержал это?       Ночь оказалась болезненной в двух смыслах. В первом смысле, я корчился в кровати из-за жуткой боли в голове. На меня давила даже мягкая подушка, которая по ощущением походила на булыжник. Причём это был горячий булыжник, который как ни крути - холоднее он от этого не станет. Меня тошнило и казалось, что в любую секунду меня вырвет на простынь. Хотя давно её не стирал, но я не горел желанием запачкать её своей блеватней. Я закрывал рот рукой и старался глубоко дышать, считая про себя от одного до десяти. Вроде, мне это помогало, но теперь я чувствовал неприятный ком в горле.       Во втором смысле, мне было морально плохо из-за слов Донни. Плевать, что он перешёл на мою личность, называя придурком и «спасателем». Но почему он говорил о смерти Лео так, будто он срать на это хотел? Я не хочу верить, что это могло бы быть правдой. Я буду отрицать это до тех пор, пока Донни не подтвердит это своими собственными словами, смотря мне в глаза. Он не такой жестокий. Возможно, ему никто не объяснял, что жаловаться на проблемы — нормально, особенно в кругу семьи, так как семья на то и создана, чтобы поддерживать друг друга. Почему мы все четверо росли с одним отцом мудаком, а выросли такими разными? Ну конечно, у него к каждому было особое отношение… К Донни относился как к боженьке, ведь он мог смастерить практически любое устройство для дома. К Рафу относился с почтением, как к лидеру команды. Ко мне более-менее нейтрально. А вот Лео не повезло с отношением отца к нему…       В глаза снова бросилось то воспоминание со шрамами… Как вспомню те прозрачные слёзы, стекающие по синей маске… Как Лео тогда смотрел на меня сквозь темноту… С какой болью в голосе он рассказывал те вещи, о которых даже думать порой противно. Самое пугающее в этой ситуации то, что он доверился рассказать всё это мне — самому младшему и инфантильному брату, у которого были терпимые отношения с отцом и не знал тогда даже слова «селфхарм». О «самоубийстве» у меня тогда даже не было представления. Розовые очки спали лишь спустя несколько лет, когда я впервые увидел висячее тело, шея которого туго обмотано плотной петлей.       Я подавил рвоту глотком воздуха, который прошёлся по моему горлу и добрался до лёгких. Я почувствовал, как всё спустилось в желудок и меня уже чуть не стошнило из-за представлений о моём организме. Замкнутый круг получается.       Решившись перевернуться на бок, я начал глубоко дышать, постепенно находя гармонию в своём состоянии. Меня начало отпускать, как вдруг я заметил, как держу в руках скомканный листок. Я развернул его и перечитал те строки, которые чуть не довели меня до истерики в комнате Лео. Сейчас я осознаю, что в кое-чём Ди прав: нужно отпустить близкого и начать жить обычной жизнью. Вот только так резко перейти из слов к действиям довольно сложно. Смотрю на записку, где вижу еле разборчивый почерк, будто рука написавшего это дрожала, и замечаю среди некоторых слов небольшие размытые чернила. Что-то внутри меня ломается, так как чувствую небольшую влагу на моих глазах. — Микки, ты спишь?       Я бесшумно снова скомкал бумагу в кулак, дабы Донни не увидел её. Мой глаз слегка задёргался, но я решил не вступать в диалог, понимая, что сделаю только хуже. Продолжив лежать на кровати и притворяться спящим, я услышал, как к моей кровати подошли, затем сели на самый её край. — Да знаю, что не спишь. Я слышал, как ты мычал от боли. Тебе принести обезболивающие?       Интересно, Ди долго будет пытаться получить от меня ответ или всё-таки уйдёт с поднятыми руками в знак капитуляции? В любом случае я не заговорю, насколько бы сильно он меня не выводил. Тяжелый выдох вырвался из губ Донни. — Микки… Я не имел в виду, что твои попытки поддержать нас и когда-то Лео — глупы. Я хотел лишь сказать, что если человек выбрал страдание, то помогать ему — бесполезно. Пока он сам не захочет выбраться из этого состояния, никакие просьбы и уговоры на него не сработают. И…       Донни хотел что-то добавить, но вместо этого он лишь повторил тяжелые вздохи и опустил корпус чуть вперед, оперев локти на колени. — Мне жаль, что я сегодня тебе наговорил. Я буду жалеть о своих словах, как по сей день жалею о тех, которые я сказал Лео перед его кончиной.       Я тихо вдохнул в ожидании услышать следующий монолог брата. — По мне не скажешь, но я правда часто задумываюсь о том дне, когда я пожелал смерти Лео.       Он это признал… — Я целый час пытался собрать некоторые микросхемы для очередного изобретения, но я так и не смог даже встать с кровати, чтобы сделать это. Мой разум был заполнен воспоминаниями о том дне и… Я чувствовал вину и ненависть к себе одновременно.       Мои плечи в миг содрогнулись. Хоть бы Ди это не заметил… Минутная пауза меня слегка напрягла. Я даже подумал, что брат, вероятнее всего ушел, но я тут же услышал дрожащий голос. — Я буквально сказал Лео повеситься… И шутил про его смерть…       Мои пальцы стали слегка дрожать вместе с голосом Ди. Мне кажется или я слышу всхлипы? — Я знаю, что я ужасный брат… Я просто был без понятия, как реагировать на то поведение Лео. Но это никак не оправдает мой поступок…       Моя нижняя губа была прикушена клыками практически до крови. Мне нельзя плакать, не сейчас. — Я бы всё отдал, чтобы вернуться назад во времени и обнять Лео. Именно обнять, а не извиниться, ведь я всегда знал, что он очень тактильный, однако я предпочитал это игнорировать. Вряд ли Лео тогда бы сблизился со мной, но моя совесть была бы чиста.       Подушка над моей головой начала покрываться прозрачными каплями, которые текли по моим щекам. Не удалось сдержать слёз, но почему я плакал? — Зачем я всё это говорю? — с горькой усмешкой спросил Дон в пустоту (или он ждал моего ответа) — Всё равно уже нечего исправлять…       Я почувствовал тёплую руку на своём плече. Этот момент надо бы запечатлеть, да ситуация не подходящая. Когда Ди последний раз по своему желанию и полной открытостью прикасался к кому-то (не считая обследования)? Моё холодное тело тут же начало согреваться от отдающего тепла в плече. Это заставило меня слабо поднять уголки губ, но они тут же опустились при следующем предложении брата. — Я не хочу повторять своих ошибок, поэтому я сделаю всё, чтобы стать хорошим братом.