кинкосборник

Знакомо ли хоть кому-то чувство удовольствия и умиротворения, сравнимое с тем, что ощущал Чжан Чжэхань, вдыхая запах волос своего любимого мужчины? Цзюнь был чертовым чистюлей, поэтому Чжан Чжэхань еще сильнее любил моменты, когда мог ощутить настоящий запах его тела. Например после физических нагрузок, когда пот стекал по вискам, делая волоски влажными и собирался маленькими капельками на груди, оставляя свой отпечаток на одежде. Мужчине было немножко стыдно за свое поведение, но он ничего не мог сделать с соблазном подойти и вдохнуть запах пота, смешавшийся с остатками свежего запаха хвойного шампуня. Гун Цзюнь так вкусно пах. Сразу же после изнуряющих тренировок Чжэхань не мог отпустить мужчину слишком легко и начинал ластиться к нему как кот. Он целовал чужие мягкие губы, наслаждаясь все еще сбивчивым дыханием возлюбленного и вдыхал. Дышал, дышал, дышал им, желая, чтобы этот запах отпечатался на нем самом. Хорошо бы, чтобы навсегда. И когда младший только выходил из душа от него на добрых три метра исходил запах ели. Знаете, этот запах зимнего леса, который ассоциируется с новогодними праздниками? Цзюнь был его личным напоминанием о прекрасных днях, проведенных вместе в их первое и далеко не последнее совместное рождество. Они тогда обосновались на разбросанных на полу одеялах, смотрели глупые романтические комедии, пили глинтвейн и там же занимались любовью, лаская друг друга часами. Неустанно. Когда старший в очередной раз подошел к Цзюню и обнял, утыкаясь носом в шею, тот совсем не удивился. Лишь нежно обвил руками его талию и попятился назад к подоконнику, чтобы иметь хоть какую-то опору. Незамедлительно Чжан Чжэхань начал свою сладкую пытку, вылизывая чужую напряженную шею. Он шумно втягивал носом воздух, кусался, вырывая из горла возлюбленного низкие стоны. Распаляясь с каждой минутой все сильнее, он развернул Цзюня к себе спиной и сорвал его футболку одним плавным движением. Руки замерли на бедрах, ритмично сжимая, пока язык кружил вокруг выпирающих позвонков. Чжан Чжэхань зверел. Не мог сдерживаться. Этого человека хотелось заклеймить, пометить, чтобы каждый видел и понимал — Гун Цзюнь принадлежит только ему. Младший прогнулся в пояснице, невольно прижавшись сильнее к чужому возбуждению. Он заскулил протяжно, когда Чжэхань толкнулся навстречу. Если Чжан Чжэхань хотел ставить на возлюбленном метки, тот принимал это безоговорочно. — Мой. Только мой, — шептал старший и Цзюнь вторил ему, сбиваясь с дыхания. Подставлялся доверчиво, обнажал шею, кусал губы, чувствуя, как первый палец проникает в него. Мужчины нечасто менялись ролями в постели, но если Чжэхань хотел — он не спрашивал; подходил как дикий зверь, принюхивался, вылизывал шею и спину, и брал то, чего жаждал. Шептал на ушко комплименты и подготавливал тщательно, несмотря на то, что инстинкты говорили брать грубо и резко. Гун Цзюнь не убегал. Принимал все, что ему мог дать партнер, с дрожью в коленках, выдыхая горячие стоны удовольствия. Чжан Чжэхань был таким разным; нежность и грубость смешивалась в идеальных пропорциях, являя на свет восхитительный микс. Он был горячим, темпераментным, нежным, страстным, грубым, отзывчивым и таким идеальным для Гун Цзюня. В равной степени, когда метался под ним или обхватывал талию ногами, насаживаясь на стоящий колом ствол, и когда имел младшего, оттягивая его голову назад за волосы. Ведомые инстинктами они никогда не обсуждали кто, кого и когда. Жили сегодняшним днем. Наслаждались моментом.