Воротничок, повязанный белой лентой

      Су Хёк не знал, когда Его величество позовёт его, но приготовления к этому визиту начались за несколько дней. Сначала Шина позвали в купальню, чтобы «помыть ему голову», и Су Хёк сразу почувствовал подвох, потому как все эскортники занимались этим сами. На самом же деле мальчика просто не хотели заранее пугать, а в самой купальне надсмотрщик и стражник усадили его в кресло и, держа обеими руками, ободрали тело Шина горячим воском, чтобы ни одного волоска не осталось, кроме как на голове. Су Хёк верещал и вырывался, дёргаясь каждый раз, когда от него отрывали восковые комки и тут же вытирали растительным маслом место ожога. Из раскрытых лунок-пор, откуда выходили особенно толстые луковицы волос, сочилась кровь. В особо нежных местах, на лобке, на мошонке и в ложбинке между ягодиц от воска началось бы раздражение, так что из этих зон вырывали пинцетом по одному волоску, так что это окончательно вымотало Шина, и он, зарёванный, только ночью вернулся в спальню эскортников.       В другой день его перестали кормить, позволяя ему притронуться только к завтракам, которые, на удивление, специально для него накрывали как на обед, а остальное время дня Су Хёку можно было только воду и ягоды. Под вечер силы у него заканчивались, так что невозможно было даже фокусировать взгляд на строчках текстов в книге, а потом выключался спать. Такие сны часто граничили с голодными обмороками.       Су Хёк общался с ребятами в эскорте и все подтверждали его догадки, что это подготовительная работа перед встречей с Королём. Среди монаршего гарема было строго запрещено любое обсуждение интима с Его величеством, это строго отслеживалось и жестоко наказывалось надсмотрщиками и стражей, но общение наедине было неконтролируемым и пугающе откровенным. Однажды Шин разговорился с девушкой, которая жила во дворце уже четвёртую зиму, и она ужасно испугала его историей про побои и диких животных. Другой парень деловито давал советы и всячески предостерегал Су Хёка, но Шин, будучи неопытным в любовных делах, не представлял, что ему говорили. Он всё слушал, следил глазами за жестами и кивал, соглашаясь с каждым словом, но в сердцах не понимал половину.       А ещё через день, после обеда, его снова позвали в купальню. На этот раз Шин думал сбежать или как-то «спрятаться» или «потеряться» во дворце, чтобы его как можно дольше искали, и так прогулять процедуры, но стража не дала ему возможности даже войти в коридор без ведома надсмотрщика. Смотритель эскорта подщипал пинцетом все волоски, которые могли вылезти за эти несколько дней, потом заставил Су Хёка на виду у стражи и двух служанок опорожнить желудок, и глубоко и грубо, несколько раз промыл его спринцовкой с водой, а в последний раз тёплым молоком. Надсмотрщик предупредил, что в следующий раз Шину самому нужно будет промываться, но первые несколько месяцев он лично будет проверять, насколько чисто Су Хёк это сделал, а за отлынивание от спринцовки перед королевскими покоями его обещали наказать. Словом, это произвело на Шина неизгладимое впечатление, так что сам он всегда делал себе клизмы тщательно и не менее грубо.       Су Хёк оделся. Его предупредили, что стража в течение этого вечера зайдёт за ним и сопроводит до покоев Его величества, но до глубокой ночи никто за ним так и не пришёл. Шин до утра не мог сомкнуть глаз. У него тряслись поджилки от одной мысли, что скоро ему придётся встретиться с Королём, его невыносимо мучило ожидание неизбежного, Су Хёк с ужасом представлял самые гадостные вещи, о которых его предупреждали другие ребята, и пугал себя даже там, где бояться было нечего.       Этой ночью Король не возжелал его невинности.       Шин лежал в своей постели, свернувшись калачиком, замотавшись в одеяло, и прислушивался к каждому шороху. Ему казалось, что любое малейшее движение занавесок или скрип пружинистого матраса – это за ним пришли. Даже когда время перевалило глубоко за полночь, все спали, а дверь с внешней стороны заперли на засов, Су Хёк не мог отделаться от чувства, что его вот-вот заберёт надсмотрщик и сделает с ним что-нибудь. Но наступило утро.       Шин падал от усталости. Он поставил подошвы стоп на пол и не с первого раза поднялся, ноги его не держали, подкашиваясь, дрожь в коленях мешала ходить. От страха, бессонницы и преследующей последние несколько суток паранойи тело у него было совершенно деревянным. На завтрак его снова покормили лапшой, мясным рулетом и сладким-сладким компотом, а на обед оставили голодным. Парня, который решил стащить с монаршего стола маковую булочку и отдать её приятелю, выговорили и высекли.       После завтрака Шин завалился спать.       К вечеру ближе королевский надсмотрщик снова поволок Су Хёка в купальни, сопротивляющегося, скандалящего. Обычно за такое поведение эскортников лупили, но до Шина не дотрагивались и пальцем. Один неосторожный след на теле юного любовника взбесил бы Его величество.       Унизительная процедура с публичным опорожнением желудка и несколькими клизмами повторилась снова, на этот раз затянувшись почти на полтора часа. Служанки участливо отворачивались и гуляли по купальне, переставляя мыла, порошки и полотенца с места на место, а надсмотрщик, нервически выбегавший в коридор каждые несколько минут посмотреть на время, стоял над душой и требовательно поторапливал Шина. Надсмотрщику приказали привести юношу в королевские покои к определённому часу, а они уже опаздывали. Су Хёк стеснялся и неловко просил, чтобы все вышли, ну или чтобы он сам отошёл в другое место, и тут уже стражник настоял и убедил остальных несколько минут погулять. Надсмотрщик был как на иголках. Ждать он не стал, так что сам вызвался вымыть юношу в ванне, несмотря на лишнюю грязь. Молоко уже остыло.       Несмотря на затяжное ожидание, Король был в хорошем расположении духа. Он вразвалку сидел в большом бархатном кресле, под спиной и под подошвами стоп у него были две небольшие гусиные подушки, запомнившие форму старого хозяина и точно облегающие больное рыхлое тело. Его величество выпил, но только полбокала, для аппетита, перед ним на кофейном столике стояло роскошное блюдо с ювелирно порезанными фруктами и пиала с горячим шоколадом, уже густым и вязким.       - Ваше величество, - обратился стражник к Королю, осторожно заглядывая в дверь, но не ступая в покои. Мужчина лениво поднял голову и качнул подбородком, давая понять, что он готов слушать, - Шин Су Хёк, по вашему приглашению. Пропускать?       Король одобрительно махнул рукой. Со спины не было видно, но мужчина улыбнулся, когда страж произнёс имя его любовника, которого Его величество с аппетитом предвкушал, как вкусное пирожное, оставленное напоследок для душевного окончания обеда или как последние страницы интересной книги, которую хотелось подольше почитать.       Надсмотрщик стоял невдалеке, строго глядя на то, что происходит у королевских покоев, но в дверях не показывался. Он переживал, что парень опозорится, а вместе с негодованием Короля и самому ему придётся несладко. Вся строгость ответственности в случае оплошности легла бы на него, оттого надсмотрщик был так запуган и строг. Но Шин вёл себя уверенно. Когда за маленькой чёрной макушкой захлопнулась дверь и стражники закрыли её на засов с внешней стороны, став спиной к стене и упершись взглядом в одну точку, надсмотрщик тихо вздохнул и покачал в воздухе собранным кулаком, как бы поддерживая парня через стену. Ему самому было ужасно жаль этих ни в чём не повинных детей, которых он провожал до спальни монарха, и каждый раз у него болезненно сжималось сердце. Стражник крайний слева показал условный жест, который означал, что Его величество в благоприятном духе, так что сегодняшний вечер не предвещал обернуться трагедией.       - Позовёшь, я рядом, - сказал надсмотрщик одними губами, стражник качнул головой так, что его доспех даже не скрипнул, и на том они разошлись.       Шин стоял у входа в королевскую спальню, неловко переминаясь с ноги на ногу и бегая глазками по богатому убранству интерьера. Это была большая светлая комната, в которой было много текстиля и мебели, казалось, спальня была рассчитана не на одного человека, а на четверых. Несколько стульев, два стола, большая кровать, в ширину больше, чем в длину, и единственный человек. Король поманил Су Хёка рукой, как пёсика, и положил ладонь обратно на округлый бархатный подлокотник. Шин подошёл. У него на адреналине появилось вдруг столько сил, смелости и решительности, что сам он от себя не ожидал, что так всё получится. Юноша встал на колени, подставляя лицо под настойчивые размашистые прикосновения. Король пальцами трогал подбородок Шина, поглаживая большим пальцем его мягкую щёку, потом скользнул на макушку и стиснул пряди его волос, натягивая кожу на голове. Су Хёк зажмурился, но даже не пискнул. Надсмотрщик предупредил его, чтобы Шин молчал и не портил Королю отдых, даже если самого его будет выворачивать наизнанку.       - Мне говорили, ты много времени проводишь в моей библиотеке. Умеешь читать? – завёл Король ненавязчивую беседу, стараясь разговорить зажатого напуганного любовника, не контролирующего своё поведение от стресса. Шин с удивлением посмотрел на мужчину, часто мигая глазами, а после сел на икры, когда почувствовал, его отпустили.       - Да, Ваше величество, - он глубоко кивнул, задерживая взгляд на полу.       - Это похвально. Какую последнюю книгу ты прочитал, Су Хёк? Расскажи, о чём она? – Король подцепил деревянной шпажкой дольку яблока и положил её себе в рот, стал медленно её разжёвывать, долго не глотая.       Шин начал уже было что-то говорить, но мужчина острием шпажки указал ему на пуфик, стоящий в двух шагах от кресла, и махнул палочкой на себя, мол, подвинь ко мне и садись рядом. Су Хёк послушно так и сделал. Он дотошно пересказывал мифы и легенды Диперсии, особенно впечатлившие его на прошлой неделе, и не видел подвоха в том, что Королю это совершенно неинтересно. Шин почему-то подумал, что это проверка знаний, и что если он её провалит, то его как-то накажут, а за хороший результат отпустят вовсе. Но Его величество только монотонно кивал головой, не перебивая, но и не включаясь в обсуждение, и цеплял дольку за долькой.       - Угощайся, - позволил он и взглядом указал на блюдо. Су Хёк поблагодарил его и склонил голову, а после вежливо, но очень скромно взял самую крайнюю виноградинку, оторвавшуюся от кисти и откатившуюся в сторону. Больше он не съел ничего.       После того как Шин закончил рассказ, Король похвалил его, сдержанно улыбаясь, и Шин как-то даже повеселел. Он представлял, что всё будет гораздо ужаснее, но пока ничего особенного и из ряда вон выходящего не происходило.       Когда Король легонько похлопал себя по колену, Су Хёк занервничал. Он качнул головой утвердительно несколько раз, внутренне сжимаясь от напряжения и страха, но пересилил себя и подошёл вплотную близко, стоя к мужчине лицом к лицу, так что почти ощущал его дыхание.       - Ты знаешь, что делать, - Король откинулся в кресле.       - Я правда не знаю, Ваше величество, - робко отозвался Су Хёк, - клянусь, - в нем говорил страх. Шин боялся разозлить Короля и чувствовал, как напряженное молчание и неловкие паузы вызывали у мужчины гнев, но по Су Хёку видно было, что он не врал. По выражению лица Короля стало видно, что он смягчился. Он ведь хотел себе мальчика-девственника? Ну и откуда такому мальчику знать интимные подробности. Такого невинного, чистого, не трогавшего ни себя, ни кого-то другого, впервые в жизни видящего эрекцию, впервые вслух произносившего слово «член», «секс», которого слово «попа» ввергало в ужасный стыд, такого давно ждал Король. Разве можно было обижаться на такое боязливо-нерешительное невинное чудо?       - Иди ко мне. Иди, не бойся, - сказал Король с несвойственной для себя лаской в голосе и простер руки, как будто для объятий. Су Хёк дрожал. Ему было стыдно и страшно одновременно, но он нашёл в себе силы, чтобы выполнить приказ Его величества, чтобы не рассердить его. Шин сел ему на колено, и тут же его маленькое хрупкое тело было зажато в кольце потных объятий, руки легли ему на спину, бока и бёдра, сжимая кожу между пальцев и переминая её в ладонях. Король целовал Шина размашисто и влажно, трогая губами его лицо: щёки, скулы, маленькие поджатые губы, оставляя после себя мокрые холодные следы, которые ощущались липкостью и противной слюной. Её хотелось обтереть простынями.       Король встал. Он приобнял Су Хека невесомо, кладя ему ладони на плечи, и Шин поднял лицо, чтобы увидеть реакцию, жест-подсказку или выпросить взглядом хоть что-то, что помогло бы ему сориентироваться. Но Король ничего не говорил.       От прикосновений мурашки бежали по коже.       Он сжал в руке его шею, большим пальцем нажимая на очертившийся кадык, а второй держал под грудью, прижимая его к себе. Одно движение, и чёрная накидка монаршего эскорта упала на пол, второе движение – и пуговка на брючках расстегнулась, так что они сами стали сползать с худых бёдер, задерживаясь на коленях. Король мучительно медленно расстёгивал пуговички на белой рубашке Су Хека, строго застегнутой под горло, и, распахнув её, стал размашисто водить ладонями по обнаженному мягкому животу, груди и спинке. Шин затаил дыхание. Со спущенными штанами и выглядывающим из-под рубашки голым задом он выглядел беззащитным и уязвлённым, и ни одно волевое усилие не позволяло ему перебороть это запредельное чувства стыда и открытости, которое красноречиво отображалось у него на лице. У него заалели щёки, плечи и кончики ушей, неловко потеплели ладони. Касания были настойчивыми, требовательными, властными, его сминали в руках, как будто проверяя на прочность.       Шин весь сжался. Он прикрыл ладонью свой маленький член, сгребая его в кулак вместе с яичками, и стыдливо опустил голову, стараясь не препятствовать жадным прикосновениям. Король вдыхал его запах, касаясь носом растрёпанной макушки. Юноша пахнул чистотой, свежестью и душистым кремовым мылом, сливочно-цветочным. Запах свежего текстиля и чистоты очень возбуждал его.       Жест, и Су Хёк понял, что одежду нужно оставить на полу. Он с большой неохотой разделся, отрывая от себя рубашечку и брючки, как кожу, и в тот же момент кожей ощутил голодный властный взгляд, жадно ухватывающийся за мягкие юношеские черты. В этот момент Шин понял, почему с такой неохотой не смотрел на кофейный столик и что его всё это время смущало. Те потемневшие груши, грубо почищенные ножечком, без кожуры выглядели такими же нагими и беспомощными, как и сам Су Хёк. Он ощущал себя фруктом, которого сейчас подденут острой шпажкой и прожуют.       Король взял Шина под локоток и кивком головы показал ему, чтобы юноша лёг на постель. Су Хёку жалко было ложиться на идеально заправленную кровать, на натянутые простыни, не хотелось было комкать красиво сложенное одеяло. Король ждал любовника и всё это время не ложился на кровать, чтобы Шин сделал это первым.       Су Хёк осторожно наступил на постель коленом, нерешительно, неловко, и обернулся через плечо, чтобы увидеть ещё один одобрительный кивок Его величества, по которому можно было понять, что парень делает всё правильно. Шин уселся на краю кровати, неловко подбирая под себя ноги и обхватывая руками колени. Она была очень большой и просторной, мягкой от пуховой перины матраса. Тяжёлые гусиные подушки хорошо держали форму для шеи и облегали тело. Он выглядел, как растерявшийся мышонок.       Король любил спать на персиковых или красных шелковых простынях, скользких, приятных к телу, но приказывал застилать постель кипельно белым льном только когда впервые ложился с новым мальчиком. Белый - цвет юношества, символ невинности, которая навсегда оставалась в этой комнате, под этим балдахином, на этой простыни. Су Хёк сел поглубже в кровать с ногами, неловко сдвинутыми, и сутуло сидел в изголовье, глядя на старика. Оказавшись на постели, он не мог унять поднявшуюся дрожь, идущую откуда-то изнутри, предательски настигшую его в самый ответственный момент. Вся решительность, будущная у него в первое время в покоях, утекала, как вода сквозь пальцы.       Король смотрел на него довольным ласковым взглядом, глядя на то, как юноша, растерянный, не знающий, чего ждать, смотрел на него выжидающе и покусывал губы с внутренней стороны. Это выглядело очень невинно и нежно.       Король сел рядом, матрас промялся под его тяжёлым телом.       Мужчина сидел полулёжа, опершись спиной на спинку кровати и подушки, откинув полы спальной мантии, так чтобы она ничего почти не закрывала, и похлопал ладонью себе по колену, как бы подзывая Су Хёка, приглашая его присесть. У Короля было грузное горячее тело, потное, испещрённое мелкими родинками и блёклыми желтоватыми разводами возрастных пятен. Шин спиной почувствовал, какое липкое от пота у него тело, рыхлое и мягкое. Король завалил Су Хёка на себя, прижимая хрупкое вздрагивающее от каждого прикосновения тело к груди, и целовал его шею, плечи и уши. Шин чувствовал, как горячие ладони подлезли ему под бёдра и сжали ягодицу, помяли и отпустили. Он тяжело прерывисто дышал, спрятав лицо в спальном королевском облачении, и старался вдыхать запах парчовой ткани, а не изрытого старостью тела, мускулинного, кислого, пахнущего грязным кабаном.       Он делал усилие для того, чтобы сидеть смирно, и представлял как наказание не гнев Короля, а разъярённого надзирателя с солдатским ремнём с металлической пряжкой и отдавал себя чужим губам и рукам, с нарастающей жадностью захватывающих его тело. Шин жмурился и дышал тихо-тихо, боясь шелохнуться. Он был очень сосредоточенным и напряжённым. Король похлопал его по шее, мягко и щекотно барабаня кончиками пальцев по кадыку, Су Хёк обернулся через плечо.       - Садись ко мне личиком, - шепнул мужчина ему на ухо, и Шин вздрогнул.       Су Хёк послушно поднялся на колени и, переминаясь, сел грудь к груди. Мужчина сомкнул руки у Шина на пояснице и прижал его к себе так, что это было слишком близко. Отстраниться было невозможно. Шин упирался Королю ладонями в плечи, потому что не дотягивался до спинки кровати, и Король чувствовал, как юношу пробивает дрожь. Он чувствовал его дыхание, слабое, тихое, и ощущал, как стучит у Су Хёка сердце. Мужчина скользнул ладонью выше на спину, и надавил Шину между лопаток, чтобы прислонить его к себе ещё теснее, и Су Хёк повиновался.       - Приоткрой ротик, - с напускной ласковостью попросил Король. Их лица были очень близко. Шин чувствовал запах его дыхания, несвежий, кислый, и не заметил, как дёрнул носом. Су Хёк послушно разомкнул губы и зажмурился, не вынося такой близости, и тут же почувствовал, как ладонь с лопаток сорвалась и сжала его затылок, а чужое лицо быстро приблизилось, губы коснулись губ. Они столкнулись носами. Король своей рукой отвернул голову парня на бок и, глубоко вдохнув, стал жадно целовать его, обсасывая тонкие губы и глубоко проталкиваясь языком в узкий маленький рот. Мужчина почувствовал, как под его руками юное тело вздрогнуло и даже предприняло бесконтрольную попытку отстраниться, но он сжимал Су Хёка обеими руками, не давая двинуться, и ощущал, как Шин сдавливал его бока коленями. Это было приятно.       Король разорвал поцелуй.       - Сладенькое любишь? – делая особый акцент на первом слове, спросил Король, и лизнул Шина в губы, не в силах оторваться от юноши. Их взгляды столкнулось. Су Хёк попробовал что-то сказать, но он и слова из себя выудить был не в состоянии, - ты недавно пил сладкий чай. И в нём было много сахара. Или ты любишь сахар кубиками и рассасываешь его вместо конфет?       - Ага, - неловко ответил Шин, боясь пойти наперекор Его величеству. Никакого чая он не пил, сахара не ел, а из сладкого предпочитал янтарный мёд и джемы, но сейчас, глубоким февралём, мёд противно засахарился, а джемы подавали мало и редко, на завтрак, к блинам. Су Хёк не хотел разговаривать, слова становились ему поперёк горла. Он хотел, чтобы всё это побыстрее кончилось и его наконец отпустили.       Парень шумно тяжело дышал, как после непродолжительного бега, и задрал голову, чтобы не смотреть любовнику глаза в глаза. Он метнул ладонь к губам и небрежно обтёр чужие слюни с подбородка и тюпки носа, непереносимо влажно и липко холодящиеся на его лице. Шин сглотнул, хотя на самом деле хотел сплюнуть. Король стал целовать его шею, плечи и подбородок, щекоча нежную кожу жёсткой бородой, и Су Хёк ойкнул, когда почувствовал горячие губы на голых плечах. Он продолжал упираться раскрытыми ладонями в мягкую грудь и сжал пальцами кожу, покрытую тонкими вихрастыми колечками волос. Он продолжительно прерывисто выдохнул, а потом шумно стал хватать ртом воздух. Сердце колотило, ломая рёбра, и Су Хёк чувствовал его пульсацию у себя в висках.       Такого невинного, чистого, не трогавшего ни себя, ни кого-то другого, впервые в жизни видящего голого человека, кроме как в зеркале, ни в жизни не произносившего вслух слова «член», «секс», не знавшего ни мата, ни скверны, которого слово «попа» ввергало в ужасный стыд, было невероятно приятно касаться. Целовать человека в рот, которым он трогал только сиську матери и обеденную вилку, было возбуждающе. Знание предельной чистоты и одноразовости кружило старому Королю голову. Эти невинные подрагивающие губки, блестящие от чужой слюны, были невероятно соблазнительными. Вот и как его не целовать?       Мужчина обжал Су Хёка плотнее и перекатился с ним вместе на бок, оставляя юношу под собой и наваливаясь на него весом своего тела. Он сжимал в руках его бока и бёдра, щипал за живот и задирал ему руки за голову, чтобы ладони, стыдливо прикрывающие самые «особенные» места, не мешали ему. Шин взвизгивал каждый раз, когда его особенно-щекотно или грубо трогали, и пищал, когда почувствовал горячее дыхание в подмышечной впадинке и под подбородком. Он дышал шумно и прерывисто, тяжело выдыхая и хватая ртом воздух. Он елозил на простынях и периодически надолго задерживал дыхание, чтобы успокоить сердцебиение и перестать чувствовать мускулинный кисло-старческий запах Короля.       Мужчина всхрапнул и оторвался от его тела, липкого от слюны и пота. Су Хёк лежал, жмурясь, в том положении, в котором Король его оставил. Потом Шин осторожно приоткрыл один глаз, когда действия подозрительно надолго закончились, и страшно перепугался этого. На самом деле Его величество просто поднялся и загасил свечи в канделябрах на стенах и на столике около кресла. Комната стала сразу холодной и тёмной, и только стоящая в массивном бронзовом подсвечнике одинокая свеча, стоящая на трюмо, оживляла комнату. От неё ползли длинные синие тени, вытянутая фигура Короля стала устрашающей. Шин набросил на себя одеяло, не перенося ощущения полной наготы, и скинул его обратно только когда Король вернулся в кровать.       Мужчина лёг на бок, заваливая безвольно лежащего на подушках Су Хёка, и подгрёб его себе под бок вместе с одеялом. Он тяжёлой рукой прижимал Шина спиной к своей груди. Су Хёк лежал на боку и чувствовал, как крупная потная ладонь гладит его от плеча до поясницы, а дыхание обжигает шею.       - Ты трогал себя здесь? – спросил Король своим сахарным тоном и подцепил пальцем маленький мягкий член Су Хёка, поджатый как от холода. Он сжал его юношеское достоинство в ладони и грубо оттянул, чтобы выдавить из Шина какой-то отчётливый звук. Су Хёк пискнул и покачал коленями, сжимаясь и интуитивно пытаясь выскользнуть из чужой хватки, только ближе притираясь спиной к чужому животу и паху.       - Нет, нет, Ваше величество. Никогда, - затараторил Шин, чувствуя, что так просто его не отпустят. Король грубо теребил его достоинство, водя из стороны в сторону и переминая в пальцах, как салфетку.       - А здесь? – мужчина просунул руку в узкую щель между их телами и подлез в ложбинку между ягодиц, перебирая пальцами и щекоча туго сжатое анальное колечко. Шин весь зажался, труся бёдрами и рывками отстраняясь от настойчивых грубых ласк.       - У-у, - ответил он скулёманно и отрицательно мотнул головой, водя носом по простыни. Ягодицы у него тут же напряглись, зажав чужую руку, ноги вытянулись.       Король улыбнулся и поцеловал Су Хёка в шею.       - Ляг, ляг, - мужчина погладил Шина по животу, с нажимом опуская его обратно на матрас, и утешающе похлопал ладонью.       Он откинул полу спального облачения и закинул на Су Хёка ногу, подминая его под себя и потираясь о его бедро слабой эрекцией, царапнул ногтем мягкую кожу на лодыжке, и Шин снова крупно вздрогнул. Он лежал, ни живой ни мёртвый.       - Тебе страшно? – Король пропустил руку у него под боком, заключая в объятия. Привычка любовника шептать на ухо и лезть языком в ушную раковину стала пугать Су Хёка, он каждый раз настолько сосредотачивался на процессе, что вообще не слышал, что ему там говорили, а переспрашивать было очень некрасиво.       - Угу, - ответил Шин так же подавленно. Грубая прелюдия бросала его в дрожь.       Король в одно движение перекатил его на спину. Сам он полулежал на боку, оперши голову на кулак, и смотрел, как Су Хёк, вытянувшись струной, прижимал руки к груди и смотрел в потолок немигающими глазами. Мышцы пресса, шеи у него были ужасно напряжены и, кажется, заходились спазмами. Это зрелище умиляло старого монарха. Давно у него не было настоящих девственников, пугливых, застенчивых, робких, не тех, кто симулирует «первость», угождая Королю, а тех, кто был по-настоящему первым. Мужчина вспомнил их поцелуй, зажатые дрожащие губы Шина, бегающие глазки, застенчивые жесты. И ведь Су Хёк ни разу не опустил взгляд ниже пояса, совершенно не акцентируя на нём внимание и даже не глядя туда. Не от стеснения, нет, по незнанию.       В этой дикости была своя прелесть.       Король свободной ладонью стал трогать его лицо, приоткрыл рот, поддевая верхнюю губу большим пальцем, и провёл им по рельефному ряду розовых дёсен. Следом он поцеловал его, наваливаясь сверху, и Су Хёк почувствовал, как шелковистые золотые волосы упали на его плечи. От этих волос было жарко, они противно липли к телу, а борода мерзко кузюкалась. Кроме того что поцелуи Короля были очень мокрыми, они длились очень долго, невыносимо долго, так что Шину не хватало дыхания и он уже потягивал носом на последних секундах, чтобы не задыхаться.       - Боишься, - сказал Король добродушно, одобряя такое поведение. Он гладил ладонью острые бёдерные косточки Су Хёка, выступавшие в области живота и паха, и шлёпнул его по бедру, вцепляясь пальцами в кожу.       - Да, Ваше величество, - признался Шин тихонечко, голос у него просвистывал на шёпот и дрожал. С этими словами он спрятал лицо в изгибе локтя и заскулил, как будто сейчас расплачется. Су Хёк был близок к срыву как никогда до этого.       - Тшш, - Король продолжал ненавязчивые поглаживания, на каждое из которых тело юноши отзывалось мелкой нервической дрожью, мурашками, сравнимыми с рябью на воде, - иди ко мне, не бойся. Я не сделаю тебе больно, - обещал он обманчиво-ласково и продолжал целовать его в рот, произнося слова, когда отрывался от чужих губ и облизывался.       Шин мычал и переводил дыхание, неловко закапываясь в одеяло, на которое Королю вдруг не стало никакого дела.       - Ты веришь своему Королю? – спросил мужчина провокационно, пряча суровость в наигранно-ласковой интонации. Он остановился резко, отрываясь от Су Хёка и даже предоставляя ему ненадолго личное пространство. Парень сразу закивал, соглашаясь со всем подряд и выказывая свою безграничную преданность и доверие, а сам в глубине души содрогнулся. Шин испугался, что сделал глупость, за которую ему придётся расплатиться, - если веришь, тогда почему у тебя коленки ходуном ходят?       Король коснулся его под коленом, и Су Хёк тут же согнул деревянные ноги.       - Я не знаю, сир, - жалко оправдался юноша, подтягивая одеяло выше на бедро, так что теперь до пояса оставаясь покрытым. Так он чувствовал себя гораздо спокойнее и увереннее, - я клянусь, я пытаюсь, у меня не выходит.       - Что не выходит, Су Хёк? – Король вытаскивал из него слова клещами, заставляя Шина формулировать страхи и опредмечивать переживания, застенчиво застревающих у него в горле.       - Быть… быть достойным слугой… своего… Короля… - осторожно говорил Шин и юркнул руками в пододеяльник.       - Достойный слуга – это послушный слуга. Непрекословно выполняй все мои приказы, и тебе нечего будет бояться. Не будет боли, - он поцеловал Су Хёка в висок, ухмыляясь, когда увидел, как Шин нелепо замотался в одеяло, - ты будешь жить в достатке и роскоши, в наслаждении.       Он снова накрыл губы Шина своими, целуя его измученный рот, но на этот раз парень предугадал затяжной поцелуй, так что успел набрать для воздуха и продержаться до конца без удушья и захлёбывания слюнями.       - Ты будешь послушным мальчиком? – спросил Король строже, и Су Хёк стал так же бойко повторять, что он только то и будет делать, что слушаться, лишь бы не разгневать переменчивого мнительного правителя, - тогда слушайся меня. Поди умойся и уймись, а как закончишь, приходи заново. Я лежу, жду тебя.       Шин резко повернул голову в его сторону, ища зрительного контакта, а потом увидел медово-золотистый блеск строгих глаз и тут же зажмурился. Он не был силён в интиме, но подчувствовал, что всё испортил. Но Король не был сейчас похож на человека, готового строго наказать.       - Иди, иди, - мужчина качнул любовника в плечо, - тебе надо.       Этой ночью больше ничего не было. Успокоившись в отхожей комнате и отойдя от истерики, накрывшей Шина за бархатной ширмой, Су Хёк нашёл в себе силы продолжить улыбаться и вернуться в постель, но Король уже дремал, посапывая. Грудь у него вздымалась и опускалась, расслабленное тело казалось ватным, на лице застыло перекошенное выражение. Как только Шин наступил коленкой на пуховый матрас и попытался осторожно на четвереньках подползти к своему старому месту, Король поймал его за предплечье и внезапно похвалил. Он разрешил Су Хёку поднять с пола рубашку и надеть её, если парню было так спокойнее, а когда Шин оделся, Король в одно движение опустил шторки на кровати, и они схлопнулись, оставляя их обоих как будто в ящике из бархатного и льняного текстиля. Мужчина обнял любовника, как ком одеяла, как плюшевую игрушку обнимают дети, так Король уснул с Су Хёком, до утра пролежавшим напряжённо, боящимся задремать.