песенка спета, моя джульетта

Оторваться от Кати сложно, но Саша собирается сделать это. Ещё немного, и одежда была бы снята — но он чувствует, что всё ещё не время. Четыре дня: достаточно, чтобы быть на одной волне, но мало, чтобы лечь в постель. Да, он подходит к этому настолько ответственно. Лучше поджаривать себя до состояния аппетитного хот-дога постепенно, будет вкуснее. И тогда Катя сможет его слопать. Или он её? По нервам бьёт сильно. Катин живот гладкий и шелковистый, его хочется целовать, задирая водолазку всё выше. Где-то там Саша и остаётся, прижимаясь губами к белоснежной коже. Катя изгибается под ним, трепетно и отзывчиво реагирует на прикосновения. Ей, скорее всего, щекотно и непривычно. Интересно, а Жданов её так делал?.. Он вообще знал, что такое постепенность и смакование женщины, которая находится рядом с ним? Тем более, женщины с таким потрясающим телом? Стоп, вас же здесь не трое, Саша. А если Катя сейчас думает об Андрее? Секунду, ещё секунду. Протяжно вдохнув, Воропаев, наконец, отрывается от нежной кожи; подаётся вперёд и нависает над Катей. Её глаза затуманены, губы опасно приоткрыты — так, что хочется срочно вернуться вниз. Самый лучший момент, чтобы спросить: — Надеюсь, ты не представляешь сейчас своего шефа? Помогает; в глазах появляется непонятливый блеск. Пушкарёва быстро возвращается в реальный мир. Осторожно, рот закрывается. Следующая станция — конечная. — Ты идиот? — смотря на него, как на умственно отсталого, спрашивает она. — Нет, Саш, ты серьёзно считаешь, что вот прямо самое время задать этот вопрос? Так смотрят старые жёны на своих старых мужей. Хрен знает, как, но у Кати подобное хорошо выходит. Возбуждение от этой мысли, тем не менее, проходит плохо. — Мне интересно, — говорит Саша, оглаживая Катин подбородок и проводя большим пальцем по нижней губе, отчего вишнёвый рот снова приоткрывается. Катино выражение лица сменяется на насмешливое. — Ну а если да? О, она с ним играет! Эта девочка из купе знает много комбинаций шахматных партий, чтобы выиграть. Но Саша тоже не промах — он в детстве ходил в шахматный кружок. Его даже отправляли на районные соревнования. Воропаев медленно наклоняется — гравитация сегодня как никогда сильна. Катино лицо очень близко, и хочется занять эти губы делом, а не расползающейся ехидной улыбкой. Саша всем телом ощущает её дрожь и чувствует себя почти садистом. — Тогда я сейчас выпну его из твоей головы, — хрипло говорит он в облизанные губы. — Попробуй, — снисходительно разрешает Катя. — Давай. Что будешь делать? Впрыснешь мне «Дихлофос»? А, может… Ещё немного — и он натурально зарычит; чтобы этого избежать, Воропаев сминает Катины губы и как можно сильнее вжимает её в кровать. Оторваться становится труднее. Одежда ощутимо мешает. Шея слишком вкусная, грудь слишком хочется приоткрыть. Доходит до того, что Воропаев идёт в ванную и заканчивает там сам, всё же ощущая себя последним школьником. Катя то и дело срывается на хохот остаток вечера. — Вот ты говоришь, физиология одинаковая, — говорит она. — Но нам-то, женщинам, повезло, у нас всё не настолько очевидно. Не так стыдно потом. И снова смеётся. — Пушкарёва, заткнись, — огрызается Воропаев. — Да ладно-ладно, — Катя целует его в суровый уголок губ. — С кем не бывает! Они смотрят телевизор. Молча. «Писатель плохо кончил: в нищете и забытый всеми...» — ...Только попробуй что-нибудь сказать! — Да я и не собиралась. — Ну-ну. — Ты, по крайней мере, не нищий… ** С утра, пока Саша ещё спит, Катя уходит в свой отель собирать вещи. Улыбается по пути своим мыслям, пока неожиданный мороз кусает щёки: о Жданове она, слава богу, не вспоминала. Много чести — в постели с другим думать о бывшем. Нет, Саша был прекрасен; если бы он сам не остановился, Катя, наверное, не стала бы сопротивляться. Ей было очень хорошо. Ужас, мама-мама, до чего она дошла! Папа со своими старомодными устоями спустил бы с неё три шкуры. Она бы и сама испытывала к себе отвращение, искренне полагая, что легкомысленные связи — не для неё. Правильно — только по любви. Только где она, эта любовь? После очень сильной боли на некоторые вещи становится очень сильно всё равно, факт. При мысли о приличиях Катя начинает испытывать тупую боль в затылке. В гробу она их видала, если после них так хреново. Саша не испытывает к ней высоких чувств, она к нему тоже, но никто из них не хочет сделать друг другу больно — разве этого не достаточно? Показательно и то, что он не взял её даже тогда, когда очень хотел. Она ему не невеста, чтобы так загоняться — а тем не менее. Загнался. Андрею вот было не до церемоний: раз, и в дамки. Так что это ещё вопрос — где прилично, а где нет. После выселения из отеля Катя идёт в «Галерею» и покупает себе длинное чёрное пальто с поясом. Затем растерянно заходит в парикмахерскую, где молоденькая и очень предприимчивая парикмахерша мигом определяет, что ей подойдёт — лёгкие волны, собранные в хвост. Пушкарёва опасается, чтобы не вышло как в прошлый раз: иначе даже Александр со своим лояльным отношением к Катиной внешности от страха выставит её вон — и останется она сидеть на снегу, бездомная, грустная и страшная. Своему взгляду Катя решает очень сильно не доверять, хоть ей и нравится то, что она видит в итоге: в прошлый раз ей тоже было нормально. Опозориться перед Александром хочется даже меньше, чем перед всем «Зималетто» вместе взятом. Выслушать критику Пушкарёвой не удаётся. Когда она стучится в номер Воропаева, тот открывает ей с таким лицом, будто на нём собралось всё раздражение мира. Через секунду становится понятно, почему: за журнальным столиком сидят двое, мужчина и женщина. Мужчина постарше и похож на Сашу — неприятная его версия. Видимо, его отец. Женщина — красивая, роскошная, упакованная брюнетка; это что, у Саши такая молодая мама? Не похоже. — Познакомься, — сквозь зубы говорит Александр, — мой отец и моя бывшая жена. — Очень приятно, — растерянно говорит Катя. Если это его бывшая жена, то Катя даже не знает, что могло привлечь Сашу в ней. Они, конечно, не как красавица и чудовище, но что-то общее прослеживается. — Саша, ну ты хотя бы по именам нас представил, — улыбается его бывшая жена с явным превосходством. — Невежливо как-то получается. — Главное — суть, — ухмыляется Воропаев. — Кате ваши имена ни в одном месте не упёрлись. — Саша всегда был хамоватым, — отвечает его отец, смеривая Катю оценивающе-неприязненным взглядом. — Сколько его не воспитывал, не помогло. — Есть в кого, не находишь? — огрызается Александр. — Играется, — снисходительно поясняет мужчина, не обращаясь к сыну прямо. — Спрятался в другом городе, и решил, что он теперь храбрый и независимый. Ну-ну, пусть поиграется. Видимо, сказалось то, что мы его в школу рано отдали. Надо было ещё на год оставить в песочнице посидеть. Может, тогда сейчас бы не выделывался. — Ну что вы, Юрий Николаевич, — нежно говорит ему Воропаевская бывшая жена. — Пусть отдохнёт человек. Наотдыхается и вернётся. Да, Сашечка? — смотрит она на Александра, как на неразумного ребёнка. — Алла, ты как всегда права, — смеётся Юрий Николаевич. — Знаешь Сашу, как облупленного. Катю начинает немного мутить. Со снисхождением такого рода она сталкивалась не раз — и особенно в «Зималетто». Как будто эти люди пришли на аукцион и оценивают товар: готовы купить его или нет. У Саши аж вены на лбу вздуваются от напряжения. Немного всклокоченный, он похож на четырнадцатилетнего мальчишку, которого отчитывают за то, что он выбил окна в соседнем доме. А Катя — его сообщница по шалостям. — Вы зачем приехали? — спрашивает Воропаев. — Поговорить обо мне вы могли и в Москве. — Захотелось навестить родного сына, — поясняет отец. — Ты меня даже с днём рождения не удосужился поздравить, — напоминает Александр. — Уже отошёл? — Давай без этих детских обид, — морщится Юрий. — Мальчика не поздравили, шарики и торт не принесли. Саш, тебе уже всё-таки тридцать два. — Затем он вновь переводит взор на Пушкарёву: — А ты, девочка? Понравился Сашка, да? Ну, тебя можно понять. Денёк-другой можете ещё покувыркаться, так и быть. Будет потом, что вспомнить. Кате хочется съёжиться до невидимых размеров или раствориться в воздухе. С другой стороны, злость нарастает в ней стремительной волной. Даже на отдыхе настигает эта проклятая Москва — теперь уже в другом обличье, но в таком же неприятном. — Мы на «ты» не переходили, — твёрдо говорит она. — Да что ты? — подчёркнуто удивляется Сашин отец. — Ой, простите, вы. Какая гордость! — Саш, тебя на простушек потянуло, да? — просверлив Катю взглядом, спрашивает Алла. — Нет, ну я согласна, иногда рацион нужно менять. Заметь, я даже не буду тебя упрекать. Если хочешь, даже ни разу не вспомню. — Дорогая моя, — гаркает Саша. — Напомни, когда мы там с тобой расстались? Можешь хоть повеситься, это уже не моё дело. Как и все мои женщины — не твоё. — Он делает шаг к Кате. — Тем более Екатерина. — Александр, — нетерпеливо стучит пальцами по столу Юрий Николаевич, — ты непозволительно груб со своей женой. — Бывшей женой. Бывшей. — Это вопрос времени. Ты одумаешься, — говорит мужчина спокойно и буднично, — или будет плохо. — Замечательно, я рад, — разводит руками Саша. — Ты прилетел, чтобы напомнить мне об этом? Так я в курсе, одного раза мне хватило. — Я прилетел по делам. Ну, и между делом понадеялся, вдруг у тебя немного мозги вправились? — Юрий смотрит на сына, недобро сощурившись. — Но, как я вижу, песочница продолжается. В общем, время у тебя есть до конца недели. В понедельник ты должен быть в Москве и желательно уже с утра лежать в ногах у Аллы. С огромным букетом роз, конечно. — Позволь, я сам решу, — зло отвечает Воропаев, — где мне быть, а где — нет. Катя непроизвольно кладёт ему руку на спину, осторожно поглаживая острые лопатки. — Саша, хватит, — утомлённо говорит отец; так, будто у него от юношеской глупости начало зудеть в висках. — Хотя бы раз поведи себя взросло. Открыто бегать по женщинам в таком возрасте — уже смешно. — Да?! — с горящими глазами спрашивает Александр. — Да что ты? Может, расскажешь об этом маме? Она, наверное, очень счастлива, что ты бегаешь по женщинам втайне! — Забываться не нужно, — спокойно отвечает Юрий Николаевич, но Катя видит, что его пальцы стучат по столу быстрее. — А ты? — поворачивается Саша к Алле, исходя ядом. — Тоже по делам приехала? А, может, у вас с Юрием Николаичем общие дела? Вы друг от друга в таком восторге, наверняка, уже успели сплестись? Губы Аллы становятся тонкой и ровной линией; а затем Александр получает звонкую пощёчину. В следующую секунду она садится и вновь мило улыбается. — Саш, не огорчай отца. Может, ты, в конце концов, нальёшь нам что-нибудь выпить? Сколько можно учить тебя манерам? Или, — она обращается к Кате, — принеси ты. Катя думает, что этот экземпляр даже хуже Киры. Пружина внутри неё сжимается до предела. В какой-то момент она малодушно жалеет, что не погуляла ещё и пришла к самым семейным разборкам. Но сожаление быстро пропадает, потому что злости — даже почти ненависти — становится в разы больше. Ненависти не конкретно к этим двоим, а ко всем им подобным. — Что будете? — скалится она. — «Шато Провиденс», — отвечает Алла. — Мы с Сашей здесь останавливались, я знаю, что оно здесь есть. Надеюсь, не перепутаешь? Юрий Николаевич, а вы что будете? Как обычно?.. Да, найди-ка ещё коньяк. Пушкарёва, опьянённая Питером и началом новой жизни, думает: сейчас вы у меня отыграетесь за всё «Зималетто». Останавливает разъярённого Александра жестом и идёт к мини-бару. Бутылки несёт, как пулемёты. Сейчас все узнают, почему у неё такая фамилия. Бокалы на стол она ставит чисто для вида. Пробка в этот раз извлекается удачно и без травм, и Катя, взяв обе бутылки в руки, выливает их содержимое мимо всяких бокалов и даже мимо стола. — Ой, как же это я, — говорит она жалостливым голоском, наблюдая за огромным бордовым пятном на платье Аллы и за мокрыми брюками Юрия Николаевича. — Извините, пожалуйста. Я такая глупая, что даже не могу попасть в бокал. У меня это… проблемы с кондицией. То есть нет. Что же это за слово? А! С координацией, вот. Алла визжит и называет Катю тупой дурой; отец Саши матерится; Саша смотрит на Пушкарёву с немым изумлением. Шах и мат, удовлетворённо думает Катя, чувствуя себя абсолютной стервой. Прекрасное чувство! Хорошо подходит, чтобы растворить в нём нервозность. — Надеюсь, теперь вы соизволите покинуть нас, — берёт в свои руки ситуацию Александр, усмехаясь. — По-моему, это был знак, что вам тут не рады. — Щенки, — пренебрежительно бросает Юрий, стараясь показать, что его эта ситуация не задела, и говорит одному лишь Саше: — Поздравляю, в следующий раз ты подберёшь себе девицу прямо с помойки. — Ага, и она нас описает, как собака, — говорит Алла. — О, пап, не советую говорить того, чего не знаешь. — Александр обнимает Катю со спины. — Катя у нас — бывшая сотрудница «Зималетто». Вы же слышали?.. Именно Кате её шеф когда-то заложил всю компанию. Просто так, из доверия. Ага, а потом из этого же доверия — соблазнил. Впрочем, это к делу не относится. — Так что перед вами девушка далеко не с улицы. Я бы просил побольше уважения. — Ей? — тычет пальцем в Катю Юрий. — Саш, не смеши меня. — Мне, — говорит Катя, улыбаясь. — Катя, будь она аферисткой, могла бы из этого «Зималетто» хоть бордель сделать, — говорит Саша. — Но она просто слишком хорошо относится к людям, поэтому всё вернула законному владельцу. — Да Саш, — возмущённо взмахивает рукой Алла, — ты же просто связался с нищей аферисткой! Она тебе ещё и не такое расскажет, боже, ну посмотри ты на неё. Какое там «Зималетто»? Зря, конечно. Катю сейчас лучше не доводить — пулемёты ещё заряжены. — Так, ну мне это надоело. Она подходит к бывшей Сашиной жене, стаскивает её с кресла и толкает в направлении выхода. Хватает за ворот платья и тащит к двери. Силы у Кати много — она даже не подозревала до этого, сколько. — Ой, прости меня, — причитает она на ходу, — у меня ещё руки ходуном ходят! Никак за ними уследить не могу. Нервное! Вот как легко заставить потерять человека лицо. Такие люди, к сожалению, мыслят с позиции силы и понимают только грубость. Переиграть их легко — показать агрессию. Грустно, невкусно, но что делать. Не слушая крики Аллы, стойкий оловянный солдатик Пушкарёва обращается к Сашиному отцу — противнику более серьёзному, но не менее надоевшему: — Вам как, помочь? Или дорогу сами найдёте? В эту секунду ей плевать — может ей что-то этот человек сделать, не может. Она готова наброситься на него, как сторожевой пёс; потому что обида на предательство когда-то близкого человека, на его пренебрежение и пренебрежение всех остальных, оставляет глубокий, болезненный след. И кому-то надо за это отвечать. Юрий Николаевич чувствует это и смотрит на Катю, как на полоумную. Говорит сыну: — Вколи ей что-нибудь от бешенства. Дурдом какой-то. Но, тем не менее, тоже встаёт. Александр вновь подходит к Кате, закрывая её от отца. — Это называется адекватная реакция на хамство. До нескорой встречи. — Я жду тебя в понедельник, — холодно отвечает Юрий. — Жди, — равнодушно говорит Саша. По тому, как Юрий кладёт руку на талию Алле и выводит её в коридор, Катя понимает, что, возможно, Александр не так уж и неправ. Когда дверь за ними закрывается, Воропаев смотрит на Пушкарёву с восхищением и даже аплодирует: — Это было… красиво. Катя только сейчас ощущает, как у неё сжаты кулаки. Кровь бурлит от конской дозы адреналина. — Ненавижу. Как я всё это ненавижу! Саша мягко привлекает её к себе, заключая в тёплое и уютное кольцо рук. Прижимается губами к виску: — Спасибо тебе. — Это было не для тебя, — выдыхает Катя. — Это... просто мне надоело терпеть. — Ну да, да, — хмыкает Воропаев. — Просто у нас случайно получается помогать друг другу. — Да, абсолютно случайно. Вообще-то так не хочется. — Очень не хочется! — Ты, кстати, прекрасно выглядишь сегодня. Воинственность тебе идёт. И новая причёска тоже. — Что, даже по поводу лица ничего не скажешь? — Не настроен злить тебя ещё больше. — А вот это правильно.