Пророчество Шибо

      Шон приходит в себя, когда кто-то трясёт его за плечо. Ещё не открыв глаз, он узнаёт тихий голос, ласково зовущий по имени. Где-то совсем рядом. Будто на ухо.       — Шон, очнись.        А потом лица касается что-то тёплое и мягкое.       — Ибо, — взвивается Шон, распахивая глаза.       Это, и правда, он. Красивые тёмные глаза не затуманены предсмертной агонией. И пусть волосы и запачканы кровью, а пальцы повреждённой руки плохо двигаются, но всё же гладят по щеке. Ибо жив? А он… дышит? Шон хватается за грудь и делает полный вдох, ощущая, что лёгкие не сворачиваются в трубочку.       — Как ты…? А я…? Почему?       Они по-прежнему лежат обнажённые в сломанной медкапсуле.       — Когда я перезагрузился, то решил, что ты мёртв. А потом почувствовал, что ты дышишь. Дышишь этим воздухом! — смеётся Ибо.       — Как я адаптировался? — растерянно произносит Шон.       — Не знаю, но в моих услугах ты больше не нуждаешься. Зато можно просто целоваться.       Ибо притягивает Шона к губам так стремительно, что тот не успевает среагировать. Только мгновенно тонет в тягучей ласке, как в огромном боксе с формалином, но уже не захлёбывается ядом или кислородом, а сходит с ума от нежности. Но моментально приходит в себя и пытается высвободиться.       — Ибо, ты опять? Моя слюна…       — Больше на меня не действует, я нейтрализовал яд. Хватит вертеться, Шон! Иди сюда немедленно, или я привяжу тебя ремнями, — возмущается Ибо, пытаясь вернуть его губы.       — Как это — нейтрализовал… Никто и никогда прежде…       — Мне пришло сообщение от системы, — со вздохом сообщает Ибо, смиряясь с тем, что Шон не позволит себя поцеловать, не получив разъяснений. — Внедрение особого компонента перезагрузило систему. Мало того, теперь у меня, похоже, иммунитет к веществу «Х». — Он игриво приподнимает бровь, и у Шона от смущения сгорают щёки.       — Да что ты выдумываешь! Она так не работает. Мы проверяли… — начинает он, а Ибо удивлённо распахивает глаза. — Не в смысле, что я спал с киборгами, но… мы тестировали… И ничего не происходило.       — Значит, только со мной сработало по-особенному. — Ибо улыбается такой довольной улыбкой, что у Шона уши сгорают напрочь. — Знаешь, после перезапуска произошло несколько глобальных изменений, у системы чувств открылись новые уровни, я не знаю… Нормально ли моё состояние… — он смущённо опускает взгляд и яростно облизывает губы.       — Что такое? — обеспокоенно спрашивает Шон, приподнимаясь на локте, и тут же охает, когда чувствует бедром крепнущее возбуждение.       — Я хочу тебя. Обнять, зацеловать, залюбить и… съесть. Надо запустить поиск неисправностей. Никогда такого не было, — ещё сильнее смущается Ибо, пытаясь отодвинуться, чтобы не тыкать в давящегося от смеха Шона вставшим членом.       — Нет неисправностей, с тобой всё в порядке. Это обычное человеческое чувство, — хохочет он. — Я тоже тогда на базе, когда ты высокомерно на меня смотрел, не понимал, чего хочу больше: ударить тебя или поцеловать. Да так, чтобы ты икать начал, и вовсе не от боли…       — Так поцелуй сейчас, — хрипло говорит Ибо, затаскивая Шона на себя и прижимая к горячей твёрдой груди.       Шон целует. Жадно, нетерпеливо. Прихватывая губы, лаская язык, скользя глубже в рот, утопая в углями прожигающей страсти. Расходится так, что, забываясь, кусает мягкие губы и позволяет Ибо терзать свои. И приходит в себя, ощутив во рту железистый привкус.       Шон резко подаётся назад, хватаясь за губы. Со слюной ещё куда ни шло, но его кровь может убить. Вдруг Ибо не сможет нейтрализовать её действие, вдруг про иммунитет он сказал, чтобы успокоить его?       — Тише, тише, это моя. — Ибо гладит его по пояснице и слизывает каплю.       — Но она же… Как это… — лепечет Шон, совсем не понимая, что происходит.       На прокушенной губе Ибо, и правда, появляется капелька крови. Алая, не голубая.       — Состав поменялся после обновления. Меня осаждали сотни файлов, это какое-то безумие! Но похоже апгрейд сотворил невозможное: я теперь во многом, как ты, — с восторгом говорит Ибо, слизывая каплю и смакуя её на языке. — Почти как человек.       Он поднимает руку, и пальцы двигаются уже бодрее — онемение проходит. Грудь вздымается ровно, хрипов и скрежета не слышно. Не считая полученного от излучателя ранения, на вид с Ибо всё в порядке.       Кровь шумит в ушах, а сердце сходит с ума в грудной клетке, когда Шон понимает, что эта перезагрузка, и правда, изменила Ибо. И всего от его спермы?       Небеса, как же стыдно!       Шон закрывает ладонями раскрасневшееся от смущения лицо и смеётся. Сначала тихо, а потом всё громче. Его тело, его проклятое тело, способное уничтожать, сгенерировало кое-что созидающее. И сработало только на Ибо.       И то, что Шон теперь может дышать этим видоизменённым планетным воздухом — результат акта их любви. Взаимной любви человека и киборга. Ведь он тоже вкусил его главные жидкости. Жидкости, символизирующие жизнь.       Шон уже икает от смеха, чем значительно пугает Ибо.       — Я нормально, нормально… Сейчас пройдёт… Моя сперма, она… целительная… Святые небожители! — Шон машет в лицо ладонью, чтобы хоть немного успокоится, а потом вспоминает кое-что и вскидывается: — Эй, нам нужно поскорее убираться отсюда! Сейчас нагрянут люди, а мы в таком виде, — суетится он, скатываясь с Ибо, а тот немедленно подхватывает его движение и опрокидывает на спину. Теперь уже Ибо нависает сверху и коленом разводит бёдра.       — Что ты делаешь? Надо торопиться… — пытается возмутиться Шон, но тело реагирует на ласки, поддаётся, плавится.       Сейчас, когда можно, хочется натрогаться, нацеловаться вдоволь, не боясь покалечить или убить. И близость сейчас будет восприниматься по-другому, без горького послевкусия, только страсть, только огонь.       Но всё это не будет иметь никакого смысла, если их схватят.       — Сигнал. Ты сам его отправил, забыл? — Шон легонько стукает Ибо по голове, когда тот добирается до шеи и посасывает кожу. — Неизвестно, сколько мы были в отключке, может, станцию уже кольцом окружили и готовятся на штурм. Удивительно, как нас до сих пор не нашли, мы же столько времени разговаривали, и потом…       — Не удивительно, — бурчит Ибо ему в шею. — Я же не отправлял сигнал.       — Что? — ахает Шон.       — Как бы я это сделал, по-твоему? Всё оборудование на станции сдохло.       — Так ты… меня обманул? — Шон вцепляется в его волосы и отрывает Ибо от своей шеи. Тот морщится от боли, но молчит. С этого ракурса у него такие милые пухлые щёчки, но Шон ещё сердит.       — Не обманул… Схитрил немного. Иначе ты не согласился бы на мою последнюю просьбу.       — Последнюю просьбу? Нет, я точно тебя прибью! Я же поверил!       Он затевает возню, даже умудряется сдвинуть Ибо с себя, но заканчивается всё снова сладким поцелуем на губах. Прижатый сильным телом, он может только слабо сопротивляться и мычать.       — Ладно, ты прав. Нам нужно уходить, — выдыхает Ибо, прерываясь на мгновение. — Толкни меня посильнее, иначе я сам с тебя не слезу.       — Всегда пожалуйста. — Шон подцепляет ногтём рычаг аварийного сброса капсулы, который активируется без электропитания.       Только механизм оказывается повреждён, и, вместо того, чтобы плавно опуститься на пол, капсула резко кренится на бок. Ибо приземляется на ноги и ловит визжащего Шона.       — Интересно, тут есть душ? А ещё я бы поел. Умираю с голоду, — признаётся тот.       Они обследуют станцию, находят работающий душ и новые защитные костюмы. Чёрный цвет очень нравится Шону, особенно после белого безобразия комплекса. Оружейная мало, чем радует: у излучателей неполный боезапас, для импульсных винтовок не хватает термозарядов.       — Это не всё оружие, что у нас есть. Я жутко хочу в туалет. — Шон находит пустой влагосборник и вскидывает бровь. — Медицинские пистолеты должны быть в том шкафу. Не думаю, что я враз утратил все свои «суперспособности». Можно и кровь…       — Нет, — Ибо хмурится и забирает у него влагосборник. — Ты больше не будешь этим заниматься.       — Началось. — Шон закатывает глаза. — Ибо, сейчас не время доказывать, кто глава семьи. Да, мне приходилось делать это в комплексе, но сейчас другая ситуация. Теперь мне есть, кого защищать, и не с пустыми же руками выходить против киборгов. Надеюсь, не придётся их ранить, но если они захотят навредить тебе, я не буду церемониться.       — Мне нет до них дела, — качает головой Ибо. — Я беспокоюсь только за тебя.       — Тогда мы почти договорились, — ухмыляется Шон и зацепившись за карманы, притягивает к себе Ибо. От того, как сталкиваются их бёдра, по телу проходит жаркая волна. Шон непроизвольно раскрывает губы, и взгляд Ибо останавливается на них. — Я не отказываюсь от твоей заботы, но позволь мне быть на равных. Пожалуйста, поверь в меня. Я был лишён этой роскоши на базе, и мне было плевать. Но если ты будешь мне доверять, ты один, я… — ему снова сложно говорить, и Ибо немедленно притягивает его к себе.       Тёплая ладонь тяжело ложится на затылок, губы утыкаются в висок.       — Конечно. Я верю тебе. И всегда буду рядом.       Шон зажмуривается, отчего ресницы намокают. Он обхватывает крепкие плечи и тает в ощущении безоговорочного доверия. У них с Ибо особая связь, и он, правда, чувствует его любовь — то, что смягчает боль и дарит уверенность. Ведь именно в такой гармонии и обретаешь силу. Шон чувствует, что ещё немного: ещё одно поглаживание по спине, ещё одно слово на ухо, и он разревётся от нежности, поэтому стукает Ибо по плечу.       — Я всё ещё голоден, если что. И пить хочу, — капризно тянет он.       — Я видел пищевой проектор, сейчас всё сделаю, — немедленно отзывается Ибо и, пока Шон приводит себя в порядок, организовывает лепёшки, набирает со склона снег, топит его на горелке и пропускает через очиститель.       — Чёрт возьми, да ты гений! — восклицает Шон, возвращаясь из душа.       — Я же «Wang», — усмехаясь, выдаёт Ибо.       Шон отвечает нечленораздельно, потому что тут же набивает рот, но Ибо понимает.       — Да, конечно, возьмём водоочиститель и проектор с собой. И много чего ещё. Нужно только придумать, куда отправимся. На базу, как я понимаю, ты не хочешь.       Шон проглатывает кусок и запивает водой.       — Правильно понимаешь. Лео снова запрёт меня. Он считает, я ни на что не годен. Я докажу, что это не так.       Он снова вгрызается в лепёшку, чтобы выиграть себе время на размышления. Всего, чего ему хочется — прекратить эту войну, но что они могут вдвоём с Ибо?       Влюбившись друг в друга, они вывели себя за скобки смертельного уравнения, но решения у сложной математической задачи по-прежнему нет.       — Мы слишком малое воинство, вот бы нам переманить кого-нибудь на свою сторону, — задумчиво произносит Шон, а потом в его взгляде загорается озорство: — Так у меня же новая способность, я могу превращать киборгов в людей, нужно всего лишь…– невинно ухмыляется он, краем глаза замечая, как темнеет лицо Ибо.       — Ни за что! — рубит тот бескомпромиссно.       — Почему нет? Подумай, возможность отличная. Мы могли бы сделать свою армию. Нужно провести эксперимент, поймать какого-нибудь киборга, и я…       — Никаких других киборгов, — голос Ибо напоминает раскаты грома в грозовом горизонте. Низкий, насыщенный тёмной энергией. Его кулаки сжимаются, и Шон, испугавшись, что он сейчас стукнет по столу, а тот, само собой, не выдержит подобных проявлений гнева и рассыплет с трудом добытую снедь, вцепляется в запястья Ибо.       — Тише-тише! Не ревнуй, пожалуйста. Я же пошутил! Я, правда, не хочу никого кроме тебя, и не собираюсь спать ни с кем другим.       — Ревность? — Ибо удивлённо смотрит, перехватывает ладони Шона и резко подтягивает его к себе, отчего тот сдвигает животом стол.       — Она самая, — морщится Шон от впившегося края и пытается выдернуть руки из крепких, точно клешни манипуляторов, рук Ибо. — Отпусти, обещаю больше не дразнить тебя! Без особой надобности, — поправляется он.       Оказавшись на свободе, он бросает лукавый взгляд и смеётся.       Святые небеса, как давно он не смеялся просто так, а сейчас, стоит взглянуть на мрачную мину недовольного Ибо, как лавина искрящихся пузырьков поднимается изнутри.       Шон ловит себя на мысли, что не прочь чего-нибудь выпить. На станции должны быть запасы. В комплексе ему, само собой, запрещали алкоголь — тот плохо отражался на качестве крови и прочих жидкостей. Но сейчас здесь нет Лео, и Шон может себе позволить… многое из того, чему раньше завидовал. Пить алкоголь, смеяться, выходить на поверхность, целоваться публично.       Шон вскакивает, запрыгивает к Ибо на колени и целует в губы. Пусть сейчас их никто не видит, но целовать, когда захочется, не боясь отключить, покалечить или убить — тоже свобода. И, пожалуй, одна из самых сладких.       Шон берёт лицо Ибо в ладони, приподнимает для удобства. Проникает языком между мягких губ, точно погружается в неизведанную бездну. Ибо отвечает сразу, напористо и пылко, роняя в головокружительный водоворот. Шон немедленно отдаётся его жадным рукам, ласковым движениям языка и той страсти, которая между ними превращается в терпкий дурман.       — Я думал, мы серьёзно разговариваем, — говорит Ибо, когда Шон, тяжело дыша, отрывается от его губ. Голос Ибо всё ещё звучит низко, но уже не нагнетает разрушительный ураган, зато прекрасно задевает те нити, которые отвечают за бесконтрольное возбуждение.       — Что может быть серьёзнее нас? — хмыкает Шон, но с колен всё-таки слезает, с удовольствием подмечая, что ладони Ибо неохотно скатываются с его бёдер. — А если по существу, то меня интересует другое. Я теперь дышу этим воздухом, а если бы и другие смогли, это уравняло бы шансы людей. Потому что нечестно использовать против нас наше же изобретение, не считаешь? — Шон оборачивается на Ибо.       — Это возможно, — тут же кивает тот, а после усмехается. — Не смотри так. Я не ты, и не буду предлагать людям спать с киборгами.       — А что тогда?       — Остановить производство «радона-мю-девять» и перепрограммировать установки на выработку антидота. Только делать это нужно из центра управления. А в Нео-Пекин прежде не пробирался ни один человек.       — Ни один, говоришь… — Шон поднимает бровь и призывно смотрит на Ибо.       Больше ему ничего не нужно говорить, Ибо не заводил бы разговор, если бы не был готов воплотить предложение в жизнь.       — Нам нужен дельный план, — коротко и твёрдо отвечает он. — Действовать без чёткой последовательности — суицидальная миссия.       В голосе нет ни страха, ни сомнения, и для Шона это самое большое поощрение. Кто сказал, что надежды нет? Ибо только что раздул искру в пламя.       — Нео-Пекин представляет собой тщательно охраняемую военную базу за крепкой стеной и накрытую силовым полем. Все электростанции и стратегические объекты защищены. Я смогу набросать примерный план города, но не знаю, где конкретно располагается центр управления. Всем заправляет суперкомпьютер Шанди. Приказы он отдаёт ментально, используя Глас. Естественно, он не позволит нам проводить никакие манипуляции, пока мы не выведем его из строя.       Шон кивает, слушая и соглашаясь.       — Лео часто проворачивал диверсии на электростанциях, тем самым, лишая машины питания. Но, чтобы обесточить этого вашего главного, похоже, придётся разнести полгорода. — Шон задумчиво опускает голову.       Грудь болезненно стягивает. Но Шон почти сразу подбирает сопли — в бывшей столице не осталось ничего человеческого, многие культурные и исторические ценности разрушены. Если удастся отбить Нео-Пекин, люди отстроят его заново. К тому же, немного некорректно обсуждать с Ибо план уничтожения его создателя, то есть… отца?       — Мы справимся. Если такова цена мира, сделаем это, — без колебаний произносит Ибо.       Шон медленно кивает. Как они вообще перешли к такой глобальной проблеме? За эту задачу не брался даже Лео Ло со всей армией восточного фронта, что могут человек и киборг? К тому же, есть ещё кое-что, что нельзя упускать.       — А что случится с остальными киборгами, если мы отключим Шанди? — осторожно спрашивает он. — Я, правда, хочу остановить его, но… Что будет с тобой? — задаёт он главный вопрос.       — Не знаю, — честно признаётся Ибо, — сложно такое предусмотреть. Связь с богом у первых моделей была довлеющей. Его сознание просто дублировалось в них, и если бы его отключили в тот момент, скорее всего, та же участь постигла бы всех остальных. Но мы постепенно развивались, искра сознания зародилась в каждом отдельном киборге, по аналогии с богом. Сейчас связь сохранилась, в основном, как способ передачи информации. А я больше не подключён к коллективной сети, возможно, меня это не коснётся.       Возможно…       Шон холодеет от страха.       Ибо ни в чём не уверен, это только догадки. И что теперь? Закончить войну таким образом? Лишившись единственного близкого, которого она ему подарила? Перспектива не прельщает. Неужели их отношения с Ибо обречены? Шону прекрасно знаком этот привкус. Их первая близость происходила под страхом смерти, чувства бушевали на грани, сплавляя их воедино. Что, если мир на планету можно принести лишь таким способом?       Пожертвовав любовью одного человека?       Шон многого был лишён. Сейчас ему, как никогда, хочется быть эгоистом, хочется чего-то для себя. Наплевать на долг, ответственность, творящийся вокруг кошмар. Ему хочется мира и гармонии, тихого счастья для них двоих. Но это невозможно, пока у руля этого истребления, даже не войны, стоит безжалостный и суровый машинный бог.       Его нужно остановить любой ценой.       Если война на самом деле закончится, тогда способности Шона больше не будут нужны. А если с Ибо что-то случится, то останется единственно верное решение…       Шон порывисто хватает Ибо за руку, тот удивлённо приподнимает брови и понимает всё по-своему:       — Не переживай. План пока составлен на коленке, но мы ещё продумаем его этапы. Нам нужна обновлённая карта Нео-Пекина, материал для взрывчатки, транспорт. Флаер, как ты понимаешь, больше не полетит, но я нашёл мотоцикл. Он на ходу. Топливо не бесконечное, но можно передвигаться на нём, пока что-нибудь не придумаем.       Шон так сильно сжимает пальцы, что, наверное, причиняет боль. Но Ибо поглаживает его кисть другой рукой, успокаивая, и узел в груди расслабляется. Рано думать о геройской смерти, для начала нужно, чтобы всё получилось. К тому же, есть один шанс на миллион, что оба останутся в живых.       И ради этого одного шанса стоит попытаться.       — Мотоцикл — это отлично, но кое-кто обещал нести меня на руках до самого Нео-Пекина, — улыбается Шон, возвращая игривость в голос, и подталкивает Ибо локтем.       — И сдержу обещание. Внесу тебя в машинный зал как победителя, — заявляет Ибо.       Пружина в груди окончательно разжимается. Шон закусывает губы зубами, но всё равно не сдерживается и смеётся. Громко, раскатисто, на всю станцию. Стены бокса никогда не слышали его смеха, зато этим, незнакомым, он смело его дарит.       На улице светит солнце. Ветер разогнал пыльные тучи, поэтому небосвод сейчас кажется разноцветным куполом. Словно огромный мыльный пузырь накрывает горизонт. Отсюда и пошла присказка «уйти за радужный купол». Масса колышется, мерцает всполохами. Этот эффект обеспечил скопившийся в атмосфере «радон-мю-девять». В ясную погоду, как сейчас, особенно заметно.       Шон никогда не видел небо таким ярким, поэтому задирает голову. Он не сразу решается сделать вдох, но когда терпеть не остаётся сил, судорожно наполняет лёгкие. Отравленный воздух кажется сладковатым и плотным. Дышать глубоко сложно, поэтому Шон глотает его короткими порциями.       Найденный Ибо мотоцикл довольно простой, но выглядит надёжно. Белоснежный корпус обшивки сливается с серебристым защитным костюмом Ибо. На солнце его волосы кажутся лазурно-синими, как прогретые волны океана, в которые Шон с разбега забегал в детстве. Вот и сейчас, он нырнул в Ибо без размышлений, без колебаний и сожалений, приманенный его уверенностью и духовной силой.       Мотоцикл заводится без труда, и на этот раз Шон не удивляется, почему Ибо так просто обходит человеческую блокировку. Он уже прошёл эмпатический тест, когда подставился под пулю, осознанно жертвуя собой ради человека.       Ни один киборг бы так не поступил.       — Ветер разогнал дым, но, боюсь, нас будут искать. Нужно отправляться в течение часа. — Шон смотрит вдаль, где горная гряда утончается, опадая в невысокие холмы и расстилаясь бескрайним мёртвым полем.       — Я проложу маршрут на север. — Ибо продуцирует в воздухе карту. — Базы и комплексы далеко, можно двигаться свободно.       Шон кивает.       — Тогда пойду собираться. А ещё запишу сообщение для Лео. Дам знать, что я жив, а то он будет волноваться, — его взгляд зацепляется за разбитый флаер.       Ибо смотрит на него долго, с пониманием и доверием.       — Поступай, как считаешь нужным, — склоняет он голову перед тем, как повернуться к карте.              * * *              Они собирают вещи, набивая рюкзак и седельные кофры мотоцикла самым необходимым.       Шон долго думает над тем, что сказать брату. Он не мастер подобного рода посланий, поэтому говорит максимально лаконично и честно, не вдаваясь в подробности.       Его мысли ещё некоторое время вертятся вокруг сообщения, но довольно быстро всё сводится к «не свалиться бы с мотоцикла на следующей кочке», поэтому он крепче прижимается к Ибо, прячась от ветра за его плечом.       Они всё продумают, ведь они есть друг у друга, а это главное.       Немного странно и непривычно, настолько доверять кому-то, кроме себя. Тем более, так мало знакомому. Но Ибо едва ли не ценой собственной жизни доказал, что Шон ему важен, когда бросился защищать его от своих, нарушая постулаты «не навреди себе и товарищам». Самоотверженность — чем не критерий человечности?       Но, на самом деле, Шону не нужно никаких других доказательств, кроме того, что он чувствует. А чувствует он себя рядом с Ибо целым. И неважно, сколько они знакомы: десять лет, год, несколько дней. Он никогда не верил в судьбу, в «истинных» и прочую дребедень, но, оказывается, «своего» человека ощущаешь именно так.       Он прижимается к Ибо крепче, и две слёзы выкатываются из глаз, немедленно подхваченные ветром. Они счастливые.       Оказывается, плакать можно не только от горя.       Сильный ветер бьёт в лицо, и особо по сторонам не позеваешь, но тут и не на что смотреть. Их маршрут пролегает вдали от военных баз и жилых гетто людей, а также от мест дислокации киборгов, поэтому пейзажи встречаются исключительно унылые.       Шон не так много путешествовал за свою жизнь, но сейчас старается об этом не думать и не смотреть на тяжёлые последствия боевых действий, на разрушенные и взорванные дома, которые остаются в стороне. А когда вдали показываются круглые крыши ангаров, принадлежащие киборгам, Шон напрягается, потому что отчётливо слышит переговоры на непонятном клокочущем языке, слышит биение тока в проводах и гулкие сигналы разведдронов, пролетающих вне пределов видимости глаза. Это настолько странно и немыслимо, что Шон списывает всё на переутомление и богатое воображение.       За день пути они останавливались всего пару раз на короткое время, и, когда радужная плёнка над головами стремительно темнеет, Шону кажется, что он превратился в андроида, причём не самой новой модели, и просто развалится на части, как только мотоцикл затормозит.       К слову, это происходит как по заказу. Тот быстро сбавляет скорость, а после глохнет.       — Приехали, — хмыкает Ибо. — Похоже, двигатель перегрелся.       — Всё, что ни делается — к лучшему, — немедленно отзывается Шон и, кряхтя, поднимается с седла. — У меня задница расплющилась.       — Что ж ты сразу не сказал? — Ибо мгновенно оживляется.       — И что ты сделал бы? — ворчит на него Шон. — Отдал свой стальной позвоночник?       — Нет, сделал расслабляющий массаж. — Ибо поднимает на него взгляд, и Шон готов поклясться, что этот бесстыдник очень быстро учится подкатам. Полутона, да?       — Темнеет, где остановимся на ночлег? — Шон оглядывается, но ничего приличного не замечает. Ему как-то не улыбается спать прямо в поле, но, похоже, вариантов нет.       — Пожалуй, лучшим местом будет тот каньон, скалы прикроют нас от ветра. — Ибо указывает в сторону. — Сможешь идти, или понести тебя?       — Смогу-смогу. — Шон немедленно загораживается руками от подступившего к нему Ибо. — Нужно размять мышцы.       Ибо кивает и взваливает мотоцикл на плечи. Шона скручивает от мурашек. Сильным Ибо делает совокупность мышц, связок и каркаса, но его внутренняя решимость и воля твёрже любой стали. Просто удивительно, когда он совмещает жёсткость и мощь с трепетной мягкостью. От воспоминаний того, как Ибо, который сейчас легко несёт на плечах мотоцикл, с наслаждением отдавался его любви, у Шона перехватывает дыхание.       Это слишком горячо. Слишком подкупает.       Шон скользит алчущим взглядом по стройной фигуре, запакованной в защитный костюм, и шагает следом, почти не хромая. Нога уже чувствует себя лучше, не болит, но с непривычки устаёт. К моменту, когда они добираются до отмеченного места, ночь окончательно укрывает их крылом, стопы гудят, а обветренное лицо чешется. Но, стоит Шону подняться на ступенчатый уступ, как все его мытарства вознаграждаются.       — Радужные небеса! — выдыхает он.       Это и жутко, и красиво одновременно. Прямо перед ним — запущенный обветшалый каньон. Когда-то можно было перебраться с одной стороны на другую по мосту, сейчас же тот обрушен. Лишь часть конструкции печально висит на проводах. В них ещё сохранился ток, Шон слышит гул. Скальные ступени выжжены солнцем и обточены ветрами. «Радон-мю-девять» не подходил для фотосинтеза, вся растительность засохла, а вот представители горной фауны приспособились. Мхи и лишайники словно вгрызлись в скалы, на склонах расцвели каменные розы. Небеса слишком тёмные, чтобы определить их настоящий цвет, а вот облака на них кажутся нерассеивающимся белым дымом.       — Тебе не кажется, что вон то облако похоже на дракона? — спрашивает Шон, простирая руку. — Морда, уши, хвост и даже язык?       — Поверю тебе. Я никогда их не видел.       Ибо опустил мотоцикл под уступ, расстелил спальник у гладкого края и, с помощью найденного на станции маскировочного симулятора, набросил на их укрытие иллюзию невидимости. Любой, кто посмотрит на них сверху или со стороны, не увидит ничего, кроме скал и мёртвой растительности. Земля здесь слишком сухая и потрескавшаяся, чтобы хранить следы. Кажется, на эту ночь они в безопасности. Шону уютно уже от того, как Ибо суетится, организуя их спальное место. Это кажется таким интимным и милым, что он мгновенно расслабляется, заворожённо наблюдая за ним.       — Ах, да, я и забыл, что с фантазией у тебя туго. Давай посмотрим вместе. — Он спрыгивает с уступа и разворачивает Ибо за плечи. — Дракон — хоть и мифическое существо, но морда у него, как у животного. Ты знаешь про животных? Мы раньше заводили себе ручных тигров и волков, — усмехается он.       — Ты про кошек и собак? Я знаю. Питомцы. Чем-то напоминают наших проводных дронов, тоже постоянно ошиваются рядом, просят внимания. Жалко, мой сломался, — вздыхает Ибо. — А у тебя были питомцы?       Шон качает головой. К счастью, что не было, а то он переживал бы ещё и об этих безвинно загубленных жизнях.       — Так вот, возвращаясь к дракону. С мордой разобрались. Кстати, она уже порядком раздалась, пока мы отвлеклись, — усмехается он. — Вон те завитки похожи на усы, а это — длинное туловище с завёрнутым в кольцо хвостом. Ибо, небо в той стороне, если ты не заметил, я для кого тут распинаюсь? — нарочито возмущается он, замечая, что Ибо лишь коротко взглянул на «дракона», а потом уставился на Шона.       — Мне нравится тебя слушать. Но ты, кажется, продрог. — Ласковым движением он поднимается от локтей к плечам. — Садись на спальник, я включил его. Но, пока он прогревается, можешь прижаться ко мне.       Шон уже ощущает приятное тепло, исходящее от Ибо, и ему, правда, хочется прильнуть всем телом, чтобы впитать его. Желательно без одежды, но тогда он не исполнит задуманного. Зря что ли, пока Ибо собирал полезное, он рылся в личных вещах учёных.       — Подожди, я тут захватил со станции кое-что, что тоже может согреть. Не так хорошо, как ты, конечно, но… — Шон лезет в рюкзак и достаёт фляжку-контейнер. — Понятия не имею, что это, но, судя по запаху — крепкое.       — Шон? Ты уверен, что это безопасно?       В голосе Ибо слышится предостережение. Он пристально наблюдает за тем, как Шон отвинчивает крышку и вдыхает пары неизвестной жидкости.       — Хочешь попробовать первым? — Тот поднимает бровь. — Боюсь тебя не возьмёт, не будем переводить продукт, иначе мне не достанется… Эй! Э-эй!       Ибо забирает у него контейнер и отпивает. А после кривится и заходится в кашле.       — Что это? — произносит он сдавленно.       — Зачем ты… так? Надо же потихоньку! — Шон тут же подскакивает к нему, обнимая за плечи. — Слишком крепко? Обжёг горло? Вот же чокнутый!       Ибо поднимает на него взгляд и некоторое время не может ничего сказать. Его лицо розовеет, в глазах появляется шальной блеск.       Так сияли некогда, расплываясь в дымке горизонта, огни родного города. Заманчиво, загадочно. До недавнего времени, вспоминая жизнь до нападения машин, Шон всегда выпадал в осадок от мрачных мыслей, сейчас же тёплое и искреннее настоящее накладывается на фрагменты, полные сожаления, злобы и бессилия.       Это кажется нереальным. Невозможно столько лет ненавидеть и страдать, чтобы всё поменялось так понятно и логично. Оттого, что кто-то будет бороться за то, чтобы ты просто дышал. Словно сказка, в которую Шон всегда верил.       Или он заснул очень крепко.       Но твёрдое плечо Ибо под ладонью — не сон. Его кривоватая улыбка и хриплый голос — та самая явь, расколовшая небеса.       — Я в норме, не переживай. Только голова немного кружится.       — Так в этом и эффект. — Шон расслабленно выдыхает. В груди становится горячо, словно он тоже уже глотнул. — Зачем ты так сделал? А будь это яд?       — Тогда тебе не пришлось бы пить, — уверенно заявляет Ибо.       — Ни хрена ты не понимаешь. Я, наоборот, тогда выпил бы, — качает головой Шон, косясь на него, а потом тоже делает глоток, но осторожный, небольшой.       Он не знаток алкоголя, но ударить в грязь лицом нельзя, не зря же он искал, вёз и отстаивал своё право выпить. Поэтому в первые секунды активно изображает, что смакует, а краснеет не от натуги, а потому что обычное дело, со всеми бывает. Но определить за крепостью спирта, на каких кореньях настояно, конечно, не получается. Шон понимает, что притворяться не за чем и не перед кем, и тоже сгибается от кашля.       — Фу, ну и гадость! Словно червей перетёрли, — вываливает он язык. Из глаз текут слёзы, но в груди уже разливается тепло, а голова гудит.       Ибо смотрит на него обеспокоенно, и от этого взгляда Шону становится жарко. Когда на него в последний раз смотрели с такой искренней заботой?       — Мне срочно нужно закусить чем-то сладким. — Он подступает ближе, зарывается лицом в сгиб шеи Ибо и прихватывает губами кожу.       Шон не ощущает вкуса, но, чем сильнее присасывается, тем быстрее тяжелеет внизу живота. Смесь запахов заполняет ноздри: сладость воздуха, пыль дорог, машинное масло, синтетическая ткань костюма и свежая отдушка геля для душа, который они нашли на станции. Сложно за всем этим букетом различить запах Ибо, но Шон теперь его знает и никогда не спутает ни с чьим другим.       Он словно переносится в безопасное место, где в холодном горном воздухе витает сладкий аромат сливы мэйхуа. И её нежные красные лепестки на снегу больше не значат пролитую в битве кровь.       Они значат возрождение.       — Небесные жители, какой ты горячий! — Шон урчит от удовольствия, когда кладёт руку на пышущее тело. — Я должен проверить… везде ли ты такой…       Его пальцы, поддаваясь спонтанному импульсу и сиюминутному желанию, расстёгивают замки защитного костюма, размыкают липучки корсета и ныряют внутрь, на грудь. Он чувствует себя пьяным не от одного глотка, а от того, как жар от гладкой кожи течёт по руке прямо ему в живот и там разливается острым возбуждением.       Сейчас можно не спешить, можно насладиться друг другом сполна, не боясь смерти, вторжения, отключения. Не разделять поцелуи и выдохи кислорода, не замыкаться в панике за вред от собственных жидкостей. У Шона кружится голова от вседозволенности и вожделенного простора, который враз открывается перед ним. А ведь он хотел выпить, поговорить и согреться, да, именно в такой последовательности, но уже сейчас сгорает от внутреннего огня, желая пить только губы Ибо, а разговаривать о том, удобно ли так и можно ли сильнее, глубже и быстрее. Кто тут ещё развратник?       — Ты так часто дышишь. Здесь слишком разреженный воздух? — спрашивает Ибо, а Шон ощущает рукой вибрацию голоса. Его взгляд намертво приклеивается к кадыку и напряжённым мышцам шеи, а потом, конечно же, наступает критический момент, когда нестерпимо нужно коснуться пальцами, обжигая кончики.       У Ибо на шее тонкие светлые волоски, угол челюсти острый и красивый, а длинную шею жизненно необходимо покрыть поцелуями. Шон пропускает все вопросы, когда осторожно давит пальцами в ямки ключиц, а после, окончательно стаскивая защитный корсет, открывает себе вид на аккуратные соски подтянутой груди.       — Тебя слепили совершенным, — выдыхает он, ощущая себя хмельным от чувств. К осязательному удовольствию примешивается визуальное. Сердце колотится, как бешеное.       — Потому что лепили с человека. С такого, как ты. — Ибо тут же закольцовывает его талию. Шон чуть расфокусированным взглядом прослеживает, как соблазнительно раскрываются шёлковые лепестки его губ, и понимает, что больше не может провести без них и мгновения.       Они целуются медленно, попеременно посасывая их и облизывая губы друг друга. Не торопятся переходить к более глубоким и страстным поцелуям, пытаясь узнать и почувствовать на максимум на этом уровне близости. Шону кажется, что каньон выступает как широкополосный усилитель, и весь мир слышит, как заполошно бьётся его сердце от чувственного восторга. Ибо освобождает руки Шона от контейнера с алкоголем и расстёгивает замки костюма, не спрашивая разрешения. Он уже знает, что можно.       Шон поводит плечами, позволяя скатить с них плотную ткань, и прижимается. На самом деле, он просто не удерживается на ногах и наваливается на Ибо всем весом. Но тот, конечно, не ощущает дискомфорта, вжимая в себя до предела, давая ощутить всю степень возбуждения. И рука Шона, снова путешествуя по телу, оказывается в нужном месте, на твёрдом и ощутимо горячем даже сквозь слои ткани.       Ибо от приятного удивления раскрывает рот шире, и Шон углубляет поцелуй, ловит выдох, пьянящий от разгорающейся страсти.       Руки Ибо спускаются с поясницы, крепко сжимая. Шон отвечает тихим стоном, перехватывает туманный взгляд, и поцелуи срываются с цепи, становясь влажными, глубокими, ненасытными.       Они с Ибо преследуют языки друг друга, надавливая на них, пытаясь откусить и зализать. Сосут губы так, что покалывает внизу живота. Шон гладит Ибо поверх костюма, чуть покачивая бёдрами, чтобы вжиматься ему в бедро таким же напряжённым членом. А ноги… всё сильнее отказываются держать потяжелевшее от возбуждения тело.       — Ибо, давай на спальник… Там будет удобнее.       Не проходит и мгновения, как Шона опрокидывают на разогретую поверхность. Тепло окутывает обнажённые плечи, а сверху его прижимает сильное тело. Шон елозит, устраиваясь. От мгновенно охватившего со всех сторон тепла ему становится жарко, и защитный костюм кажется сковывающим движения панцирем. Хочется оказаться без всего, чтобы сойти с ума от сумасшедшей близости.       Шон скатывает Ибо на бок, забрасывает на него ногу. Снова жадно набрасывается на губы и расстёгивает брюки. Беспутные руки живут собственной жизнью и тут же ныряют внутрь и вниз. Ласково оборачивая ладонь вокруг твёрдого, точно стального, ствола, Шон ведёт вверх, сжимает упругую головку, и снова опускается до основания, где не отказывает себе в удовольствии захватить пальцами ещё и мошонку, которая немедленно поджимается. Скользя обратно, пальцы собирают вязкие капли.       — Прямо как у человека, — выдыхает Шон, глядя в зажжённые желанием глаза Ибо. — Так тоже можно, это тоже занятие любовью. А если и ты мне… Просто повторяй…       Он не успевает договорить, как липучки на его одежде расходятся, а горячие руки обхватывают бережно и уверенно. Словно Ибо кто-то учил.       Шон выгибается в пояснице, подаваясь бёдрами вперёд, и их члены соприкасаются. Головка влажно скользит по напряжённой горячей плоти. Ибо перехватывает оба и сжимает в ладони, вызывая полное помрачение рассудка. Отдавая управление за удовольствием в заботливые вместительные руки, Шон гладит Ибо по груди и животу. Снова зацепляется взглядом за заводское клеймо на бедре, но сейчас оно как будто слегка поблекло. Впрочем, думать об этом некогда, ведь мокрые сладкие губы смело и без какого-либо стеснения накрывают его. А потом нежной атаке подвергается шея, грудь, соски…       — Ты пьянишь сильнее, чем то пойло из контейнера. Тебе нравится так? — спрашивает Ибо, и Шона прошивает от макушки до кончиков пальцев ног, когда после мягкости сочных губ на сосках ощущается жёсткий укус.       — Да, святые небеса…       От ласк Ибо ему хочется немедленно взобраться на вершину блаженства. Эгоистичное желание разматывает сильнее, когда он, покачивая бёдрами, вбивается в повлажневший кулак.        — Ты сладкий. Хочу попробовать тебя всего. Можно?       — М-м-м… — Шон, кажется, теряет самообладание. Потому что от мысли, что Ибо отведает его, мозг плавится. — Можно… Но только после того, как…       Он выскальзывает из захвата и своей рукой перехватывает член Ибо. Прижимается губами к шее, почти обжигая губы, ласкает языком, посасывает сильнее, двигая кулаком ритмичнее, яростнее, подгоняя в пику. Ибо вздрагивает и сжимает его талию. Похоже, там снова останутся синяки, но это уже неважно. У этих следов особое прошлое, отмеченное любовной лихорадкой.       Шон всем естеством ощущает возбуждение Ибо, пропускает через себя его учащённое дыхание и бешеный стук сердца. Доставлять удовольствие даже приятнее, чем получать. Он с восторгом алчного созерцателя смотрит на волнистые пряди, перепутанные с подрагивающими ресницами, на соблазнительно покрасневшую кожу лица, шеи и груди. Бросает взгляд вниз и облизывает губы, ведь там, в складках защитного костюма, удовольствие переходит за грань.       Густое и белое заливает ладонь, Шон прижимается ближе, принимая на свой живот горячее семя, и крепче сжимает дрожащие плечи.       Ибо медленно открывает глаза. Их дно устилает сытая, манящая тьма.       — Живой? — усмехается Шон.       — Не уверен. — Ибо сглатывает, обретая голос и сознание.       — Говорят, оргазм — это маленькая смерть, так что, не далеко от истины, — раскатисто смеётся Шон. — В следующий раз мы придумаем что-нибудь новенькое, хотя… Мы ещё с этим не закончили… — его член напрягается в ослабевшей руке.       Ибо не нужно намекать, он тут же стекает губами по шее к груди, долго и мучительно дразнит сосок. Кажется, его большие и горячие ладони везде. Ибо спускается ниже, языком собирая с содрогающегося живота то, что сам натворил. Шон терпит щекотку и надеется на продолжение. Когда Ибо в своём любопытстве заходит дальше, в позвоночник точно молния ударяет.       — Небеса, как хорошо, — выдыхает Шон, закатывая глаза.       Он ловит себя на мысли, что нужно подсказать, направить, но Ибо прекрасно справляется сам. Сначала несмело касается вершины, лижет ствол, а потом полностью обволакивает тёплым ртом. Шон раскидывается на спальнике и только прерывисто выдыхает, крупно вздрагивая, когда Ибо опускается до конца, а вырастая, щекочет языком под головкой.       Шона надолго не хватает. Он держится, пытаясь не стонать, но вид раскачивающейся между раскрытых бёдер макушки сносит лавиной. Влажный жар не отпускает ни на секунду, возводя наслаждение в наивысшую точку. С протяжным мычанием Шон впивается в плечи Ибо и изливается ему глубоко в горло.       Ибо отпускает его не сразу, высасывая до капли, до тех пор, пока Шон не морщится оттого, как болезненно это ощущается на чувствительном члене.       Некоторое время после он не может сказать ничего, кажется, что речь — рудимент, ведь всё и так понятно. Когда два сердца неистово колотятся навстречу друг другу — это лучший диалог.       Дыхание медленно восстанавливается, тело остывает, но под боком самая восхитительная печка. Шон чувствует невесомые прикосновения к плечу и шее, жмурится, когда лёгкие поцелуи дразнят мочку уха. Он откидывается на спальнике, поднимает взгляд к затянутому радужной плёнкой небу. Из-за темноты и пыли оно блёклое, а Шон так соскучился по сверкающим алмазам звёзд.       А потом над ним показывается Ибо.       — Кажется, я люблю тебя, — произносит он.       Глубины космоса принимают Шона в своё бархатное лоно. Зачем нужны далёкие звёзды над головой, когда глаза любимого сияют ярче?       Комфорт, тепло и спокойствие — вот, что Шон сейчас ощущает. Он больше не один. С ним рядом тот, кто никогда его не оставит. Это война наконец-то обрела смысл, подарив ему того, за чью любовь стоило сражаться.       — Ты хоть понимаешь, что это значит? — Шон садится, натягивает на плечи съехавшую куртку. Такие разговоры лучше вести в приличном виде, но Ибо тут же скатывает ткань обратно, ныряя ладонью на покатое плечо.       — Конечно, понимаю. Я хочу быть с тобой. Если тебе больно или грустно, то и мне тоже. Но я никому не позволю причинить тебе вред, — заявляет он со всей серьёзностью, а смотрит так заворожённо, что не остаётся сомнений в его словах.       Но Шон всё равно смущается.       — Это самое трогательное признание, из всех которые я получал. То есть единственное, — уточняет он на заинтересованный взгляд. — И сразу от правильного человека. Я счастливчик, да?       Ибо улыбается ему, а потом морщится и прижимает ладонь к груди.       — Что случилось? — Шон встревоженно касается его плеча.       — Всё хорошо, просто кольнуло, — Ибо распрямляется, а Шон, словно через мембрану стетоскопа, слышит, как громко и отчётливо колотится его сильное механическое сердце.       — Знаешь, о чём я только что подумал? Суперкомпьютер счёл человеческие страсти вирусом, от которого нужно избавиться. Эдакой болячкой, без которой будет лучше. Но идеальное создание — это не машинная чёткость, а глубокий разум, осознающий добро и зло, правду и ложь, запретное и дозволенное, и при этом полный чувств. В частности, любви — как высшей формы проявления эмоций. Любви к другим людям и вообще созданиям. Именно чувства, пробиваясь сквозь преграду разума, и делают тебя идеальным.       — Ты говоришь, как киборг. — Ибо исподлобья смотрит на него. — Ты не мог просто сказать, что мои чувства взаимны?       Шон удивляется, а потом растеряно моргает.       — Сам не знаю, что это было, — смеётся он. — Проклятье, наверное, от тебя набрался. Да, конечно, взаимны! Мне хорошо с тобой. Я хочу и дальше быть рядом, а ещё…       — Этого мне пока хватит, — усмехается Ибо и притягивает Шона к себе, утыкая холодным носом в щёку, а потом ловит губы.       Целоваться после признаний особенно сладко.       Ветер легко смешивает их волосы, свистит в пустотах каньона, а Шон фокусирует внимание только на мягких желанных губах, забывая обо всем, что за пределами их маленькой Вселенной.       Одной на двоих.