Пророчество Шибо

      Шон просыпается от гула. Тягучий звон перемежается с глухим тарахтением, похожим на двигатель пролетающего над головой дрона.       Но симулятор работает, иллюзорный купол на месте. Никаких дронов поблизости.       Шон приподнимается на локте и понимает, что звуки раздавались внутри его черепной коробки, точно та стала приёмником. Вот только дешифратора нет, и понять смысл сообщения невозможно.       Ибо спит, закинув руку на бедро Шона. Тяжело, но спасибо, не ногу, иначе вместе с утренним стояком ждало бы ещё и онемение.       Ибо горячий, и Шон ни секунды не мёрз ночью. Просыпаясь невольно, крепче прижимался спиной и жмурился от удовольствия. А под утро почувствовал под ягодицами твёрдость и зажал губы зубами, чтобы не рассмеяться. Исконно человеческая проблема не чужда и киборгам, да?       Ресницы Ибо подрагивают, глазные яблоки под веками двигаются, пальцы дёргаются и расслабляются. Шон, вместо того, чтобы пойти отлить, как собирался, приподнявшись на локте, смотрит в безмятежное лицо. Тянется к чёлке, но только касается виска, как земля резко взмывает вверх, меняясь с небом, а он сам ударяется затылком о подушку спальника.       — Шон, нет! Ты в порядке? — почти задыхаясь, вскрикивает Ибо.       — Буду, если слезешь с меня, — кривится тот, фыркая на полный волнения взгляд.       — Я видел, как ты упал! Тебе было больно, а я не мог помочь. Только обстановка была другая, какая-то лаборатория, везде компьютеры. — Ибо сглатывает, перестаёт ощупывать Шона и растерянно оглядывается, не понимая, что происходит.       — Тебе приснился сон. Кошмар, точнее. — Шон медленно садится, и взгляд становится въедливым. — И давно у вас это, господин Ван?       — Что? Сны? — Ибо изумлённо глядит на него. — Никогда раньше не было. Мы останавливаем мозговые процессы во время отдыха, но сейчас я не смог этого сделать.       — Ох уж этот беспрестанно думающий мозг! Добро пожаловать в клуб! — смеётся Шон и одобряюще похлопывает Ибо по плечу, ведь наверняка его пугают происходящие с ним изменения. — Видеть сны — это нормально. А теперь отпусти меня.       Он не знает, как объяснить Ибо то, что с ним происходит. Это невозможно с точки зрения науки, но Шон готов поверить даже в магию, потому что внутри он спокоен. Он чувствует, что эти изменения не плохие, и совсем не важно, что они — следствие обмена жидкостями.       После утреннего ритуала и завтрака, Шон раскладывает на спальнике медицинские принадлежности. Закончив с перевязкой, идёт к Ибо, почти не хромая. Тот занят ремонтом мотоцикла но, судя по злому и тихому «хренова куча железа», дела продвигаются не очень.       — Проблемы? — Шон подсаживается рядом.       — Типа того, — выдыхает Ибо, быстрым движением руки убирая прядь волос, которая лезет в глаза. Перепачканные машинным маслом кончики пальцев проносятся надо лбом, и Шон раскрывает рот, предупредить, но Ибо каким-то чудом не задевает кожу.       — Если не получится отремонтировать это ведро с гайками, придётся искать другие «колёса». К западу отсюда, в дне пути, есть свалка металлолома. Можно поискать транспорт там. Надеюсь, смогу починить то, что найдём, — выдыхает Ибо, снова принимаясь орудовать инструментами.       — Сможешь, — уверенно отвечает Шон, после чего с любопытством поворачивается к «пациенту». В технике, если это не компьютеры, он полный ноль. Поэтому может оказать только моральную поддержку.       Но сейчас тонкие неоновые линии рассекают пространство и внутренности мотоцикла. Где-то глубоко внутри пульсирующий сгусток пересечений свидетельствует о причине поломки. Не отводя от него взгляда, Шон вытягивает из рук Ибо отвёртку, следом — рожковый ключ.       — Или это сделаю я, — заключает он и принимается за работу.       Жёстко и решительно выкручивает гайки, зачищает проводки, умело и уверенно проникает внутрь сердца машины, вглубь проблемы. Заканчивает несколькими точными движениями, и с поворотом ключа мерный звук работающего двигателя сгущает воздух.       — Вот, кажется, и всё… — выдыхает Шон, поднимая голову.       Ибо смотрит на него, как на сумасшедшего.       А Шон и его видит под этой странной сетью. Его глаз сканирует, останавливаясь на раненом плече. Под заживляющей плёнкой данные пробегают по нитям-волокнам, пронизывающим мышцы, а с оборванных сыплются в бездну. Шон знает, как расплести спаянные повреждением нити, как выстроить в цепочку данные. Будь у него высокоточные инструменты…       — Шон? — Голос Ибо звучит испуганно.       Пространство теряет неоновую сеть, проявляясь реальными образами. Шон выпадает из транса и непонимающе смотрит на инструменты в своих ладонях, а потом растерянно выпускает их.       — Кажется, я… немного увлёкся, — смущённо произносит он.       — Немного? Ты, блин, мотоцикл починил. Что происходит?       — Я… не знаю. Просто внезапно понял, как это сделать… Я видел такую странную сеть, словно ушёл на внутренний уровень.       — Сеть? — вскидывает брови Ибо. — Похоже, ты видел квантовые струны. Мы можем ремонтировать простые повреждения или считывать данные напрямую, активируя «квантовое око». Для более сложного ремонта мы используем ресурсы дронов. А киборгов могут чинить только техники высокого уровня — модели класса «Meng».       — О, это как наши хирурги? — Шон заинтересованно облизывает губы. То, что он сделал, и пугает, и восхищает одновременно.       — Можно сказать и так, — кивает Ибо. — У меня же такого таланта нет, я обычный разведчик.       — Ну, тут ты слукавил, конечно. Ты очень одарённый. — Усмешка появляется на лице. Скрывать волнение за игривостью оказывается легко.       Шон наползает на Ибо, как туман на величественный горный пик, обволакивает телом и тычется в мягкую и круглую щеку, прикусывает сочный бок.       — Если с тобой что-то случится, не знаю… Я… — Почти сразу Ибо порывисто сгребает его в охапку, зарывается носом ему в шею и горячо дышит.       Из сильного и грозного воина он за секунду превращается в ребёнка, которого хочется заласкать и успокоить. В его жёстких объятьях больно, как в тисках, но Шон ощущает себя живым и любимым. Это чувство топит грудь, и под иллюзорным куполом уже не остаётся места. Хотя даже радужные небеса, кажется, с трудом вмещают их любовь.       — Всё хорошо. Со мной ничего не случится, пока ты рядом. Наши тела примут эти изменения, — говорит Шон и крепко обнимает в ответ. — Мы с тобой нечто новое и необъяснимое, но мне не страшно. Не хочу бросаться пафосными фразами, но, похоже, мы подоспели вовремя. Этот мир ждал нас.              * * *              Ибо быстро сворачивает лагерь, собирая сумки и рюкзаки, пока Шон сидит в отдалении и задумчиво рисует в пыли.       Ибо ужасно испугался утром, когда Шон задействовал «квантовое око». Эти изменения происходят неспроста, значит, они для чего-то нужны. Избранные? Особенные? Ибо никогда не думал о себе в таком ключе, но, похоже, одним своим появлением на свет они с Шоном вмешались в божественный план и продолжают отклоняться от курса. Или, напротив, следуют своему пути?       Подобные философские измышления сейчас воспринимаются довольно органично. Собственное тело удивляет, подбрасывая всё новые и новые сюрпризы, но то, что Шон рядом, перекрывает любые страхи.       — Поехали?       Место их ночёвки снова выглядит диким и неухоженным, но Ибо расстаётся с ним с лёгкой грустью — этот пятачок у каньона стал пристанищем их любви.       Шон поднимается и отряхивает колени. Он задумчив и молчалив, и Ибо жаль, что он не умеет читать мысли. Он хотел бы знать, почему Шон расстроился. И сделать так, чтобы улыбка не покидала лица. Потому что она безумно ему идёт.       Шон садится позади и обвивает Ибо руками. Они такие красивые и тонкие, что Ибо хочется гладить нежную кожу, долго-долго ласкать каждый палец, вызывая щекотку осторожными движениями. Но изящные кисти вдруг собираются в кулаки и стукают в живот.       — Я никуда не спешу. Тут красивые виды, красивый ты, можно остаться жить, — язвит Шон.       — Как тебя в комплексе-то переносили? — закатывает глаза Ибо, заводя мотор. — Стоп, ты сказал, я красивый? — Он пытается оглянуться, но Шон ныряет за его плечо. Ибо успевает увидеть только алый кончик уха.       — Я это ещё в первую встречу сказал. Поехали уже, — глухо отзывается он из-за спины, и Ибо подчиняется.       Ближе к вечеру кончается топливо. Больше с мотоциклом сделать ничего нельзя, и путники прощаются с ним, как с дорогим товарищем. Он хорошо им послужил. Ибо оттаскивает его в кусты и маскирует ветками, отмечая, что сегодня взваливать на спину мотоцикл сложнее, чем было вчера. Однако рюкзак он всё равно берёт тот, что тяжелее.       — Похоже, там нехилый ураган, — Шон указывает вдаль, где в горизонте чернильная туча проливает дождь на мёртвый лес.       — Поднялся сильный ветер. Будем надеяться, он немного отгонит грозу. Поищем укрытие, не хочу, чтобы ты промок.       Вой ветра отзывается гулким эхом в пустотах ущелья, по которому они идут наперегонки с грозой. Но она всё равно приближается слишком быстро. Воздух становится душным. Ураган поднимается такой, что рыжая пыль кружит в воздухе, забираясь в глаза, уши и ноздри. Кажется, уже всё внутри запорошено тонким слоем. Шону становится тяжело дышать, он заматывает лицо платком и идёт вслепую, держась за плечо Ибо.       В следующий раз он громко вскрикивает, когда молния сверкает слишком близко, а от грохота раскатов кажется, будто случился обвал.       — Как насчёт переждать бурю там? — спрашивает Ибо, указывая в сторону темнеющего провала под горой. Пока он говорит, в рот набивается куча песка.       Шон быстро выглядывает и согласно мычит. От усталости он уже едва переставляет ноги, и Ибо обхватывает его за талию, принимая вес на себя. Он охотно закинул бы его на спину, но с ношей идти станет в разы тяжелее. Его масса больше, с каждым шагом песок и так проваливается под стопами. Шон по сравнению с ним ступает легко и невесомо, а оставленные следы тут же слизывает ветер, недовольный тем, что два путника нарушают песчаную гладь.       Почти у самого входа Шон падает на колено. Его шипение Ибо слышит даже сквозь свист ветра, бережно помогает ему встать и, наплевав на всё, хочет поднять на руки, но Шон, разгадав его намерение, вцепляется в запястья и кричит, стараясь перекрыть рёв бури:       — Просто камень…       Платок плохо спасает, и, наглотавшись пыли, Шон заходится надрывным кашлем. А после тянет Ибо за собой так уверенно, будто знает, что им осталось немного.       Спустя десятков шагов разгул стихии остаётся за спинами. Ибо втаскивает Шона под защиту каменных стен и разматывает платок.       — Спасибо, — Шон благодарно кивает и выдыхает облачко рыжей пыли, а потом неистово тормошит волосы и трясёт пальцем в ухе, вытряхивая ненавистный песок. — У-у-у, даже тут. Не удивлюсь, если и в трусах есть, — отвечает он весело.       — Я потом проверю, — усмехается Ибо и снова притягивает его к себе.       На этот раз без надобности, просто потому, что хочется. Это невероятно: позволять себе делать, что хочешь, когда больше не опутан сетями коллективного разума. И от того, как Шон доверчиво приникает сам, электрическая дрожь внутри лишь усиливается.       — Зачем ты это сказал? Теперь я не успокоюсь, — вздрагивает в его руках Шон.       А после касается губ Ибо своими, тёплыми и сухими, так нежно и осторожно, что подачу воздуха в фильтры перекрывает. Но, даже задыхаясь, целоваться до одури сладко.       — Тут прохладно. — Шон вытекает из крепкой хватки через низ и делает пару несмелых шагов во тьму. — И ни хрена не видно.       — Насчёт холода не переживай, я просто покрепче тебя обниму. И темноты не бойся, ты же помнишь, как я умею, — отзывается Ибо, переключая режим зрительных сенсоров. На стене перед ними тут же появляются два голубых круга.       — Дерьмо небожителей, как всё-таки жутко выглядит, — восклицает Шон, глядя, как светятся глаза Ибо. — Ой, прости, набрался словечек у Джексона. Он за словом в карман не лез. — Он делает паузу и вздыхает. — Надеюсь, он жив. Все они. Хоть бы Лео успел их спасти.       — Он успел, я уверен. Лео будет бороться до конца и никогда не бросит своих.       Ибо ставит на вход иллюзорный заслон, повторяя симулятором рельеф скалы. После берёт Шона за руку и ведёт за собой по каменному коридору пещеры.       — Он упёртый, это точно, — невесело усмехается Шон. — Если честно, своей опекой он страшно меня бесил, но… кажется, я скучаю.       Ибо ощущает странный укол. Родственная связь — не то, что любовная, но всё равно он ощущает себя за бортом, недостаточно глубоко в душе, недостаточно крепко в мыслях Шона. А ему хотелось бы забраться ему под кожу.       — Как ты думаешь, он одобрит нас? — спрашивает Ибо, закусив губу.       Мнение брата для Шона — авторитетно. Возможно, всё закончится гораздо быстрее, чем он думает, и каждый шаг в этой войне — ступенька к расставанию.       — Ни за что на свете, он — тот ещё ксенофоб, — смеётся Шон. — Но мы будем убеждать его снова и снова. А если всё-таки откажет — не страшно, главное, я принимаю тебя со всеми недостатками.       Шон обвивает руками его плечи, прижимается щекой, а в груди Ибо становится нестерпимо горячо.       — Недостатки? Откуда они у меня? — фыркает он и бережно обнимает в ответ.       Идти вот так, тесно сплетясь, по коридорам прохладной пещеры, развеивая мрак только собственными глазами, оказывается хорошо и уютно. Ему хочется, чтобы ураган не стихал, чтобы выл и усиливался. Потому что он готов идти так с Шоном вечность.       — Раздутое самомнение — первый из них, — хихикает тот и трёт озябшие плечи. — Что ж так холодно-то? А тебе?       — Есть немного.       Они уходят глубже по каменистой тропе, пока, дважды повернув, та не расширяется в большой зал с высокими потолками.       — Вау! — Шон не сдерживает удивлённого восклицания. — Симпатичные апартаменты. Конечно, не медицинский бокс, но жить можно. Шучу-шучу. Ой, тут кажется уже кто-то был… — осекается он, указывая в угол.       Ибо тут же заслоняет собой Шона и направляет туда свет.       — Стой здесь. Я проверю.       — Ещё чего! Я с тобой, — заявляет тот и вцепляется в рукав.       — Это может быть опасно, сначала я посмотрю.       — Чем может быть опасен старый хлам? Идём вместе.       — А если ловушка? Шон, просто подожди здесь. Кажется, я понимаю Лео.       — Эй! Тоже мне, босс нашёлся. — Шон обиженно стукает его в плечо, но всё-таки остаётся на месте.       Ибо запускает сканер, исследует оставленные вещи. Полуистлевшая одежда, сломанное оборудование, дрон старого образца. Каменный уступ вполне пригоден для лежанки, а кострище холодное. Те, кто нашёл здесь приют, давно ушли.       — Всё чисто.       — Хвала небесам! Я так устал, — выдыхает Шон, скидывая рюкзак.       Ибо сортирует хлам, разламывает дрона, чтобы извлечь топливную ячейку, после чего высекает искру и распаляет пламя. Уже через несколько мгновений костёр освещает пещеру, и Ибо переводит зрительные сенсоры в обычный режим.       — Садись к костру, тут теплее, — говорит он, расстилая спальник. — Голодный?       — Не очень, — отвечает Шон, но желудок мгновенно его перебивает. Да так громко, что Шон смущённо опускает ресницы. Они длинные и красивые в танцующих по его лицу отсветах костра.       Ибо улыбается. Ему до того нравится такой Шон, что он чуть не опаляет кисти, когда сваливает в костёр весь оставшийся от предыдущих хозяев мусор.       — Ты перегрелся, что ли? Зачем так много? — Шон тут же подбирает ноги и заслоняется узкой ладонью от столпа поднявшихся в воздух искр.       — Тебе нужно согреться. Или я всю ночь не отлипну от тебя, — ухмылка выползает на лицо Ибо.       — Разве я отказывался? — ворчит Шон, но уши краснеют. — Ты слишком обо мне беспокоишься. И, раз уж мы весь вечер поминаем Лео, ты случайно не заразился от него манией всё контролировать?       — Я вовсе не… — начинает Ибо, но Шон останавливает:       — Да нет, на самом деле, мне приятно. Когда ты обо мне заботишься, это воспринимается по-другому. — Он бросает быстрый взгляд и понимает, что сказал нечто такое, от чего в груди Ибо разгорается костёр посильнее того, что он запалил.       — Вот теперь мне жарко. Да и тебе, наверное, тоже… Давай, помогу снять. — Шон вскакивает, быстро стягивает куртку и принимается за застёжки на одежде Ибо. — Так лучше, — произносит он глухо, когда вверх костюма спадает к талии.       Шон кладёт ладони на грудь поверх стягивающего корсета, и под его голодным взглядом становится жарче, чем возле костра.       — Всю дорогу смотрел на твои плечи. На них прекрасно бы смотрелись мои ноги, — с дерзкой улыбкой говорит Шон, но замирает, когда пальцы, спускаясь с плеча, натыкаются на заживший шрам, оставленный ножом Джексона.       Шон вздыхает и проводит вдоль по выпуклости.       — Прости, что не остановил его тогда…       — Ты не виноват. — Ибо перехватывает прохладные пальцы.       — Зато виноват во многом другом! Моя грёбаная кровь… — Шон резко выдёргивает руку и в сердцах топает ногой. Он пытается отвернуться, но Ибо догоняет и пеленает его объятьями.       — Хватит, Шон! Это останется позади. Мы остановим эту бессмысленную войну, клянусь! Ты мне веришь?       Шон ещё некоторое время пытается вырваться, но это бесполезно. Поэтому громко выдыхает и расслабляется. Приникает к плечу Ибо, вжимается в него всем телом, будто хочет с ним слиться, перейти под его полноправную защиту. А после горько усмехается:       — Мне иногда кажется, что я сплю. И всё, что происходит с нами — порождение моего больного рассудка. И ты тоже. Кажется, что сейчас я проснусь в боксе, в иглах и трубках, а эта война будет длиться вечно. Соревнование, кто больше убьёт, кто больше техники выведет из строя. — Он делает паузу и вздыхает. — Но когда ты обещаешь, я верю. Тебе — верю.       Ибо сглатывает, потому что Шон с чувством сжимает его плечи.       — Верь и впредь, — уверенно говорит он. — И знаешь, почему? Потому что я готов на всё, чтобы подарить тебе место в этом мире, где ты будешь в безопасности. Правда, что угодно сделаю!       — Спасибо, — тихо произносит Шон, а Ибо ощущает фантомное изменение в гравитации — будто его тяжёлое, наполовину металлическое тело, воспаряет под потолок. Но нет, это просто Шон с нежной крепостью обнимает его. — Но я… кажется, уже нашёл такое место. — Он поднимает голову и улыбается искренне, счастливо. — Поцелуй меня. Пожалуйста.       Ему не нужно долго просить. Ибо немедленно прижимается к его губам своими, вскрывает рот языком, как створки раковины, и жадным глотком выпивает сладкий стон.       Ибо хочет целовать его ещё глубже, сверх ограничений человеческого тела. Забраться в горло и дальше. Раствориться без остатка. Технически он может, но это перейдёт грань той невероятно острой человеческой чувственности, которая его сейчас накрывает.       Жажда до тела Шона немедленно становится неконтролируемой, и он сдаётся, крепче сжимает в объятьях, жадно водит по узким плечам, худой спине и талии, пополняя сердечную сокровищницу прерывистыми живописными стонами Шона.       Шон шире раскрывает рот, впуская язык, чтобы ласкаться ещё слаще, ещё безумнее. Прилипает к губам Ибо, целуясь в исступлении, его пальцы дрожат, когда загребают в кулак сапфировые волосы, но тут же давят на макушку, притягивая ближе. Ибо ощущает бешеное биение его сердце чувствительными сенсорами грудной клетки.       Он вспоминает, как хотел целовать Шона ещё в штабе, когда уже знал, что тот продуцирует яд. Впрочем, опасность сохранилась. Опасность перегореть от невероятных чувств, которые атакуют все системы.       Шон внезапно сильно кусает его за губу, чтобы разомкнуть поцелуй. Он проседает в объятьях и тяжело дышит.       — Почему мне постоянно хочется тебя целовать? Ни секунды не могу продержаться… Может, ты тоже производишь какое-то привлекающее вещество? — Едва договорив, он снова набрасывается на губы, жадно и мокро лижет, не сдерживая желания.       Ибо сжимает его талию, ещё надеясь унять пожар, но ладони будто сами соскальзывают с поясницы на упругие ягодицы.       — Ты просто голоден. Надо поесть, Шон… — пытается воззвать к его благоразумию Ибо, но мгновенно постигает всю неотвратимость, когда Шон, вероятно, чтобы заткнуть, пленит его язык и с удовольствием сосёт, раскачивая головой.       От этого невозможно отказаться, это нельзя прекратить. Жар охватывает низ живота, а перегруженные системы снова сходят с ума. Возбуждение, как напряжение, врывается в пылающее желанием тело, заставляя каждый проводок трепетать. Теперь, когда Ибо знает, что такое физическое проявление любви, и после всех изменений, случившихся с ним, он хочет Шона неистово, неудержимо. И нежно, со всей глубиной чувств, свойственной человеку.       — Потом, сейчас есть кое-что поважнее. Я очень занят, — скороговоркой выпаливает Шон в распухшие от поцелуев губы. — Собираюсь заняться любовью с одним невыносимым парнем.       Он хихикает, и этот смешок щекочет. Ибо обнимает Шона, а тот непроизвольно вдавливается твёрдым ему в бедро и трётся об него через одежду.       И это настолько хорошо, что Ибо остро ощущает то, что люди зовут «мурашками». В его же случае это микрозамыкание мышц, но он готов снова и снова подвергнуться этому, лишь бы Шон продолжил безобразничать. И тот, удовлетворяя мысленную просьбу, хватает его руку и прижимает к паху. После чуть отстраняется, чтобы отдохнуть от сумасшедших поцелуев, или чтобы позволить Ибо полюбоваться на свои раскрасневшиеся губы и кажущиеся в тусклом свете чёрными провалы глаз. В которые Ибо шагнёт без раздумий, даже если погибнет.       Шон провокационно качает бёдрами, ввинчиваясь членом в подставленную ладонь. Крепче вцепляется в плечо, обдавая шею Ибо жаром прерывистого дыхания.       — Как насчёт поменяться? — сорвано спрашивает Шон. — Хочу почувствовать тебя в себе.       Ибо кажется, что его подключили в высоковольтной шине. Шон такой открытый и возбуждённый, такой пылающий в его руках…       — А тебе понравится? — спрашивает он с волнением.       — Не знаю. Вот и проверим. — Шон сжимает себя рукой Ибо, а после с хрустом размыкает липучки и стаскивает с него брюки. — Я тебе подскажу, — воодушевлённо бормочет он, подтаскивая Ибо к спальнику и неловко роняя на него. — Начнём с пальцев…       Он забирается следом и снова ловит его кисть, ласково гладит ладонь, щекоча кончиками, и внезапно засовывает пальцы глубоко в рот. Ибо шумно выдыхает и замирает, боясь причинить боль, но Шон прижимает его пальцы к влажной спинке языка. Сверху мягко придавливает нежный нёбный язычок, и Ибо совершенно точно царапает его ногтями, но Шон не даёт отстраниться и задвигает пальцы дальше, каким-то чудом не давясь. И принимается сосать. Звуки, с которыми он это делает, сила, которую применяет, и тянущий влажный жар рта быстро растворяют страх Ибо в восторге.       Бесподобно смотреть на такого прекрасного Шона, жадного и распалённого, на его подрагивающие ресницы и впалые щёки. Ибо хочет застыть в моменте, когда Шон вынимает мокрые пальцы изо рта, тяжело дышит и устало разминает челюсть. Ему хочется зацеловать и залюбить его до обоюдного помрачения рассудка.       Расцеплять застёжки и вынимать Шона из плотной одежды, попутно целуясь и облизывая друг друга, занятие трудоёмкое. Ибо кажется, что все предохранители сгорели, а внутренние системы заполняются не питающим раствором, а возбуждением, когда он, наконец, спускает с Шона брюки, а тот снова предстаёт перед ним обнажённым, желанным. Как в первый раз. Только они оба больше не на грани жизни и смерти.       Член Шона налит в полную силу, и на аккуратной гладкой головке виднеется капелька. Ибо успевает подхватить её на пальцы до того, как она расплещется от нетерпеливых движений, когда Шон до конца выпутывается из брюк.       — Пальцами… Попробуй, — произносит он и раскидывается на постели, широко разводя ноги.       Ибо осторожно ласкает его бёдра, касается поджимающихся яичек и напряжённого члена, ощупывает упругие и мягкие ягодицы, невесомо скользит по влажной от пота ложбинке, не проникая внутрь.       — Ты такой красивый, — произносит Ибо сквозь настойчивый шум в ушах.       Шон, кажется, забывает себя под его неумелыми ласками. Каждый раз всем телом подаётся навстречу и расслабленно раскидывается от лёгкого касания, что-то недовольно бормоча. А после очередной деликатной ласки хватает Ибо за руку, тянет её вниз и вдавливает в себя пальцы.       — Шон, ты…       — Я не рассыплюсь. Не церемонься так со мной. Я хочу тебя!       Словно ураган врывается в пещеру, гасит костёр, превращая двоих влюблённых в крупицы песка. Ибо кажется, что из него выдернули кабель во время перекачки данных. Шон, с его пальцами в себе, умудряется приподняться и бережно поцеловать. От этой щемящей нежности Ибо чуть не рассыпается колючими искрами.       — Наколдуй немного смазки, будет легче. — Шон выдыхает на сухое трение, а спустя пару секунд со стоном закусывает губу, когда влажный палец входит в него целиком.       — Ты такой тугой. — Ибо замирает, едва ощутив узость прохода.       — Это ненадолго, — хихикает Шон и несколько мгновений молча пыхтит. — Я хочу больше, м-м-м… — он дёргает руку Ибо на себя, в себя, и зажимает губы зубами.       — Мне кажется, ты слишком… — произносит Ибо, а Шон приподнимается на локтях и сверлит его острым взглядом:       — Я поставлю тебя в авторежим, если ты сейчас же не… А-а-а…       Он обессиленно падает, а его бёдра взлетают над спальником. Ибо подхватывает их в свободную ладонь, потому что сразу несколько его пальцев по костяшки оказываются внутри. Ибо чувствует жаркое сжатие и неспешно вертит запястьем, щедро смазывая шёлковые стенки, не веря, что Шон правда позволяет ему, хочет его, отдаётся весь. Увлёкшись, он внезапно надавливает сильнее, чем хотел, и Шон взвивается.       — Ещё… Сделай так ещё! — требует он, упреждая вопрос о боли.       Ибо находит то же место. Щекочет, надавливает, гладит, трёт, и Шон под его лаской натурально беснуется, шире раскрывает жаркие бёдра, вконец укладывая ягодицы Ибо на колени, а пятки забрасывая ему на плечи. Смотрится это, и правда, потрясающе.       Упираясь лопатками, Шон выгибается в пояснице и, раскачивая тазом, плотно насаживается на пальцы. Несмотря на жадность до собственного удовольствия, сжимает член Ибо в кулаке. И удовлетворённо смеётся, найдя его твёрдым и влажным.       — Похоже, меня нужно растянуть сильнее, иначе он не вместится, — отзывается он, зажимая пятками его шею и двигая рукой не в ритм, рвано, но до того приятно, что Ибо растаскивает на байты.       — Ты уверен? Если тебе так нравится пальцами, может, остановимся на них…       Шон смотрит на него, как на полоумного:       — Ван Ибо, тебе нужна перезагрузка. Я хочу кончить от твоего члена, а ты, видимо, решил свести меня с ума?       Язвительный и сердитый, он особенно прекрасен. Волосы встопорщены, тёмные глаза сверкают, искусанные губы пылают соблазнительно алым цветом, на бледной коже шеи и груди медленно тают красные полосы от нажима неистовствовавших пальцев.       — Плевать, я сам всё сделаю, — внезапно решает он и толкает Ибо в грудь, а после втекает ему на колени, вжимается в него и накрывает губы мокрым жарким ртом. — Потому что нельзя так обманывать мои чувства… Ты невыносимый, я уже говорил?       Он бормочет что-то бессвязное, спорит сам с собой, пока в забытьи целует и трётся, оставляя на животе вязкие полосы, но Ибо они больше никогда не навредят.       В пещере гулкое эхо. Потрескивание костра кажется громким, но звук приятный. Он напоминает о тепле и неге, и холодный воздух их временного обиталища больше не заставляет Шона дрожать.       — Кстати, Ибо, я забыл тебе сказать, — говорит Шон, перекидывая колено через его бёдра и направляя в себя член. — Меня зовут Сяо Чжань. Сяо… — его голос обрывается на мгновение, когда он впускает широкую головку: — Чжань. Это имя было до всего. И пусть оно созвучно «войне», я хочу его вернуть.       — Сяо Чжань. — Ибо повторяет. — Красивое имя. Как и ты сам.       — Небеса, почему тебя сделали таким большим? — ворчит Сяо Чжань, опускаясь наполовину.       — Заводской брак. Но тебе понравится, обещаю, — шепчет Ибо, обхватывая его ягодицы и помогая держаться на весу. — Не спеши, медленно.       Его голос меняет тональность за пару коротких предложений. Его пробирает дрожь предвкушения, дрожь обладания.       Чтобы расслабиться, Сяо Чжаню нужно немного подождать и поцеловать Ибо раскрытым ртом. Мокро и сладко. Так, что чувствительные рецепторы в губах Ибо сходят с ума. Он ощущает узость горячего тела над собой. Сяо Чжань доверяет ему.       От напряжения его тело покрывается потом, гладкая кожа влажно поблёскивает в отсветах костра, кажется золотисто-оранжевой. Ибо больше не боится токсичных жидкостей Сяо Чжаня, лижет ключицы, осторожно прикусывает косточку и трясёт головой, словно хочет выдрать её из тела. Сяо Чжань мычит и проседает в его руках, впуская в себя ещё. Больше, глубже, жарче. Каменные узорчатые своды дробят его стон гулким эхом.       Ибо хочет чувствовать острее, поэтому выкручивает сенситивность приёма на максимум, и едва он это делает, как Сяо Чжань начинает раскачиваться на нём вверх-вниз, туго скользя по члену. Он дрожит от удовольствия, задирает голову, открывая вид на вытянутую напряжённую шею и, вцепляясь в сильные плечи Ибо, отклоняется назад.       Он двигается неистово, опускаясь ниже и ниже, пока резко не садится на горячие бёдра и не сотрясается крупной дрожью.       — Невероятно, — бормочет он. — Я никогда такого не испытывал. Ещё, хочу ещё, хоть это немного чересчур… м-м-м-м… — он закусывает губы, когда шевелит тазом вперёд-назад, а потом нападает на губы Ибо, целуя исступлённо, с языком, вылизывая изнутри, заставляя шире раскрыть рот.       Ибо накрывает нереальным удовольствием. Он и не представлял, что когда-либо испытает что-то подобное. Он скользит пальцами по узкой спине, прощупывая каждую мышцу под кожей, останавливаясь на каждом позвонке, щекочет кончиками прогиб гибкого позвоночника и спускается вниз, к месту, где их тела плотно и хорошо слиты воедино. Он ласкает нежный растянутый вход, ощущая, как глубоко вошёл его член, будто корни дерева в плодородную почву.       Да, Ибо теперь подвластно воображение. Прежде только люди могли создавать что-то креативное, а сейчас Ибо готов выдумать новые миры и наполнить их уникальным содержимым, лишь бы Сяо Чжань продолжал сгорать на нём от страсти.       Привыкнув, тот отрывается от его губ и с тихим кряхтением переводит ноги вперёд.       — Помоги мне, — просит он, упираясь пятками, и ложится в заботливо подставленные ладони. Теперь он слегка касается тёплыми пальцами жёстких плеч и, с поддержкой Ибо, двигается уже в полную силу, поднимаясь высоко и опускаясь до упора.       Это невероятно хорошо. Это…       Слов внезапно возникает миллион, но они все гаснут, как искры костра за их спинами, потому что ни одно не в силах описать наслаждение от занятия любовью с Сяо Чжанем.       Распалённый, он словно впадает в транс и разгоняется так, что не может остановиться, со шлепками опускаясь на жаркие бёдра и с кошачьей грацией поднимаясь. Прикрывает глаза и дышит так шумно и часто, словно вот-вот задохнётся.       Внутри него так горячо и тесно, что в голове образуется туман, импульсы искрами пробегают по телу, рассылая сигналы во все стороны. Похоже, Ибо близок к разрядке.       Сяо Чжань чуть замедляется, перехватывает себя и откликается облегчённым стоном. Ибо так заворожённо смотрит на влажные длинные движения его кулака, что Сяо Чжань невольно улыбается:       — Хочешь сам? Тогда я не буду больше отвлекаться.       Ибо кивает, потому что связки горят. Все его системы заходятся в неистовом любовном танце. Температура подскакивает, внутренности покалывает. Это щекотно, и Ибо давит медленный вдох, пережидая прилив. Он не может объяснить, что сгорает от желания, и это не код программы, не приказ, а сгенерированное им самим чувство.       Он осторожно смыкает пальцы на члене Сяо Чжаня, двигает вверх и вниз. Сяо Чжань закусывает губу, бесстыдно распахивает бёдра ему навстречу и двигается резче, подсказывая, в каком темпе хочет получать ласку.       Ибо повторяет, больше не боясь причинить боль или сделать что-то не так. Он всё делает правильно. Сяо Чжань с силой опускается на его бёдра и раскачивается, оставив Ибо глубоко внутри. А после напрягается и замирает, даже дышать перестаёт на одно долгое мгновение, пока выплёскивается в ладонь и на живот Ибо.       Кончив, он снова приподнимается, хотя ноги трясутся крупной дрожью, а руки судорожно вцепляются в плечи. Он неистово двигается, стонет мучительно-сладко и выжидающе смотрит на Ибо.       Мгновение спустя, тот понимает, к какому пределу стремился Сяо Чжань.       Тело из твёрдого становится жидким, а после испаряется. Удовольствие стирает в пыль и воссоздаёт обновлённым и свободным. Ибо тяжело и прерывисто дышит, пока в нём затихают отголоски маленького личного урагана, и никак не может выпустить член Сяо Чжаня из ладони. Опадая, тот утекает сам, и Сяо Чжань устало приподнимается в последний раз, выпуская Ибо из себя, и тому на бёдра тут же вязко стекает что-то тёплое.       Ибо поднимает испачканную ладонь и очищает её языком под взглядом Сяо Чжаня. Тот замирает, а потом крепко-крепко вжимается в Ибо мокрой от пота грудью и прячет лицо. Его плечи трясутся, а на шее становится мокро. Ибо сегодня впитал весь спектр его жидкостей, но этот бич киборгов больше ему не страшен.       — Эй, ты чего? — он бережно обнимает Сяо Чжаня, а тот, стирая слёзы, всхлипывает:       — Я не думал, что когда-нибудь… Испытаю это… Чтобы вот так без оглядки… Не боясь убить… Только любить, только чувствовать….       Ибо мало, что разбирает, но знает одно: он никому в целом мире не позволит больше обидеть Сяо Чжаня.       — Тише, ты со мной. Больше никто не умрёт, я клянусь. И впредь не позволю им тебя использовать, слышишь? — Он гладит Сяо Чжаня по спине, уверенный, что сейчас он точно успокоится, но тот припускает сильнее, натурально захлёбываясь рыданиями.       Тогда Ибо встаёт, и Сяо Чжань немедленно обвивает его руками и ногами. Ибо качает его на руках, как ребёнка, но он не знает, откуда в нём это знание, это желание, он просто хочет держать так любимого, дарить ему своё тепло, утешать, бормотать всякую ерунду про то, как они выберутся, отключат техногенного бога и закончат эту напрасную войну.       И это, кажется, работает. Равномерный голос Ибо успокаивает, Сяо Чжань верит его обещаниям и всхлипывает всё тише, пока расслабленно не повисает на руках. И вскоре окончательно приходит в норму, когда стыдливо теребит кожу на его спине:       — Ибо, поставь меня на ноги, пожалуйста. Я… это так неловко, я ведь взрослый, а ты со мной, как с маленьким… Тем более мне нужно… э-э-э… привести себя в порядок.       Ибо опускает его, и Сяо Чжань тут же отворачивает покрасневшее от слёз лицо. Он вытирается и умывается, расходуя воды по минимуму, звонко хлопает себя по щекам, чтобы снять припухлость. Пьёт и одевается.       — Извини, что я так… расчувствовался, — говорит он, поворачиваясь.       У него до сих пор красные глаза и нос, а контуры губ размазаны, но он прекрасен в любом виде. Именно это Ибо и говорит.       — Как тебе больше понравилось? — спрашивает он зардевшегося Сяо Чжаня.       — Кхм. И так, и так хорошо, — отвечает тот, закусывая губу, и игривым взглядом скользит по наполовину прикрытому одеждой телу Ибо. — А тебе?       — Мне… — начинает он, но вдруг морщится и хватается за живот. — Вот же…       — Что такое? — тут же настораживается Сяо Чжань.       — Не знаю, будто сейчас взорвётся…       Ибо не успевает договорить, как из живота раздаются страшные звуки, отдалённо напоминающие раскаты грома. Ибо испуганно распахивает глаза, не понимая, что происходит, а вот Сяо Чжань, похоже, прекрасно знает, что это.       — Обалдеть! О, небожители! — заливисто смеётся он. — У тебя урчит живот! Всё с тобой нормально, ты просто хочешь есть!       — Что за ерунда? — растерянно тянет Ибо, снова зажимая живот на очередном «взрыве».       — Не бойся, это не смертельно. — Ситуация, кажется, до жути веселит Сяо Чжаня, и он пританцовывает вокруг. — А ты всё больше очеловечиваешься. Пойдём, я тебя покормлю.       — Но я не могу есть твою еду. Её и так мало, — упорствует Ибо, на что Сяо Чжань уверенно качает головой:       — Это наша еда. Не думаешь же ты, что я позволю тебе умереть с голоду?       И ведёт его к костру.       Но, не успевает сделать и шага, как с криком хватается за голову и сгибается пополам от боли. Ибо подскакивает к Сяо Чжаню, ловит дрожащее тело в объятья.       — Что с тобой?       Видеть искажённое страданием лицо и полные слёз глаза — ужасно. Паника почти накрывает Ибо, когда Сяо Чжань размыкает губы:       — Голоса… Так много голосов! И один, самый громкий… Мне так страшно…       Ибо холодеет. Он узнает свои ощущения от наплыва бесчисленных голосов, и того самого, Гласа Шанди. Он напоминает всё сразу: утробное рычание дикого зверя в тропических джунглях или клич тысяч машин, призывающих на бой. Тот, кто услышит Глас в первый раз, неизменно испугается, падёт на колени и беспрекословно исполнит волю техногенного божества, чего бы тот ни пожелал…       Даже смерти.