Behavioural Modification

Джон был честным и верным. Нет, он, конечно, мог лгать. Иногда у него даже получалось что-то правдоподобное. Хотя Шерлок и знал, как он выглядит, когда врет, и скорее всего, разоблачил бы его, если б задался целью, но факт оставался фактом: лгать Джон мог. Также он предположительно был способен на предательство, как и любой человек со строгими моральными принципами. Гарри, несомненно, считала, что в прошлом Джон ее предал. Сестра-алкоголичка, пошедшая по стопам спившегося отца? Конечно, он пытался что-то предпринять. Шерлок был уверен, что его разрывали противоречия между братскими чувствами и врачебным долгом. Итак, Джон был честным и верным человеком, теоретически способным обмануть и бросить. А еще он был очень сознательным. Шерлок всегда мог на него положиться в вопросах морали, и это было довольно непривычно. Логичное допущение: если Джон не чувствовал себя виноватым, значит, считал, что все сделал правильно. К сожалению, в этом утверждении были свои подводные камни: Джон все-таки застрелил таксиста без каких-либо колебаний и угрызений совести. Откровенно говоря, это было не очень-то хорошо. Откровенно говоря, обманывать своего парня тоже было не очень-то хорошо. Конечно, по тяжести несравнимо с убийством человека – так решило бы большинство обывателей, но Джон мог думать иначе, особенно если жертва была серийным убийцей. Джон убил ради него человека. Джон не стал бы ему лгать. Как же он тогда пошел на свидание? В этом не было никакого смысла. Дано: Джон, женщина, ресторан. Познакомились недавно, она скорее из самого Лондона, чем из пригорода. Судя по свитеру, который выбрал Джон, заведение было довольно респектабельным. Время и место определенно указывали на свидание. Вот только это не могло быть правдой. Джон ушел в приподнятом настроении. И не пытался скрыть, куда направляется. Он даже чай Шерлоку заварил перед уходом! И был намеренно открытым – проявление доверия, молодец, Джон, прогресс налицо – и заботливым. То есть нечто, по сценарию похожее на свидание, но с другого рода перспективой? Если знакомство новое, тогда вариантов четыре: романтический, сексуальный, увеселительный и информационный. Первые два можно было успешно удовлетворить с помощью Шерлока, для третьего сгодился бы и телевизор, значит, он встретился с ней ради получения информации? Но какого рода? Нужно было больше данных. Оставалось только ждать возвращения Джона. Чтобы избавиться от тревоги, он играл на скрипке, пока не заболели руки. Все лучше, чем разрываемый сомнениями мозг. Не обращая внимания на жгучую боль, Шерлок наполнял комнату звуком. Чистая импровизация: разочарование изливалось в разрозненных арпеджио и диссонирующих сменах тональности, страх прорывался в тремоло. Он играл коль леньо, и звучание было таким же тонким, как волоски на животе у Джона. Гнев заставил снова перевернуть смычок, когда не осталось сил выдержать это сходство; и продолжительное маркато стало терзать струны. Его пальцы словно жили своей собственной жизнью, извлекая из инструмента нервные, агрессивные ноты. Закрыв глаза и кружась со скрипкой по комнате, он задел коленом журнальный столик, но не обратил на это внимания. Шерлок полностью отдался музыке. Хлесткое спиккато постепенно сменилось замедляющимся деташе, резкие взмахи смычком стали мягче, спокойнее, переходя в плавное легато. В ход пошли неспешные минорные тональности. Его рука как будто стала порождением вибрато, взывая к музыке, пока та не начала отвечать. Скрипка словно слилась с его телом, и ни затекшие руки, ни онемевшая шея не могли заставить его опустить смычок. Он играл и играл, и к тому времени как осознал, что Джон давно вернулся и, ошеломленный, неподвижно стоит в дверях, чувствовал себя так, будто опустился перед ним на колени, изливая боль своего сердца. Шерлок вздрогнул, отворачиваясь к окну и разрывая контакт смычка со струнами. Он опустил скрипку, судорожно вцепившись в гриф. Спина болела, мышцы рук дрожали, пальцы горели от восстанавливающегося кровообращения. – Джон... Почему у него охрипший голос? Ведь для этого нет никаких причин. Джон пошевелился. Раньше он стоял, прислонившись к косяку, а теперь выпрямился. Нет, одна рука все еще касается дверной рамы. Слегка. Только кончиками пальцев. Куртка расстегнута, глаза расширены. – Господи, Шерлок... – почему он задыхается? Для этого тоже нет причины. Дрожь распространилась на все тело, и Шерлок осторожно опустил смычок, чтобы не выронить его. Он открыл футляр, и положил туда скрипку, предварительно протерев струны и сам инструмент. – Ты еще будешь играть? Он повернулся к Джону. Был в итальянском ресторане, заходил в уборную, хоть и без нужды – что-то ему не понравилось, то ли кухня, то ли компания. Десерт не заказывал. Значит, все-таки было скучно. Не свидание, определенно. Хороший, честный Джон. Ему было бы больно от того, что Шерлок сомневался в его верности. Он проигнорировал вопрос, и Джон продолжил: – Никогда не слышал ничего подобного. Ты ни разу не играл это, когда я был дома. – Да, – Шерлок кивнул. Конечно, ведь он никогда ничего такого не чувствовал, когда Джон был дома. Вернее, он никогда так не тосковал, если рядом был Джон. – О, здорово! – бессмысленное восклицание, что он имел в виду? Снова положил руку на косяк. Вход, выход, колеблется. Левая рука. Тремора нет. – Ты не будешь возражать, если я послушаю? Просто постою тут. А-а, понятно. Его не так поняли. Шерлок закончил, он не собирался больше играть. Но все равно взял смычок: – Что ты хочешь? – А что это было? То, что ты сейчас играл? – “Do ut Des”, – наугад назвал он. Никак не получалось полностью удалить латынь. В памяти иногда всплывали “соответствие”, “жертвенность” или даже “возвратно-поступательное движение”. – Это было потрясающе, – похвала. Но прозвучало как констатация факта. Шерлок пожал плечами. – А есть еще что-то наподобие? – Можно организовать, – он начал натирать канифолью смычок. Четыре шага до кресла. Джон сел и улыбнулся ему: – И как оно называется? – “Do ut Facias”. – Это цикл? – Продолжение. – Он все делал медленно, давая Джону время изменить свое решение, потом отложил канифоль и стал заново настраивать скрипку. Но Джон спокойно ждал, пока он закончит приготовления, опустив руки на бедра. Между губ мелькнул кончик языка. Смычок поцеловал струны. Волос и металл занялись любовью. Шерлок взял мажорную тональность, позволяя биению своего сердца вести его сквозь аккорды. Темп музыки неуклонно ускорялся. Глаза были закрыты, чтобы не видеть взгляда, – комната наполнилась звуками скрипки, – и обострившимся слухом он улавливал каждое движение Джона, когда тот подавался ему навстречу или отклонялся назад. Шерлок знал его. Знал, что Джон принадлежит ему. И к тому времени, когда он опустил смычок, Джон тоже это знал. – Это было... Джон смотрел на него и не мог подобрать подходящих слов. Его глаза потемнели, грудная клетка поднималась и опадала в заданном музыкой ритме. Он был растерян и не пытался скрыть глубину своего потрясения. Опустившись на колени у футляра, Шерлок бережно опустил туда скрипку и смычок, предварительно ослабив волос. А потом посмотрел на Джона. Сперва на колени, потому что не осмеливался сразу взглянуть в глаза. Их настороженность была идентичной. Они боялись друг друга, боялись друг за друга. Глаза Джона, его рот, мелкие мышцы под кожей щек – Шерлок чувствовал его страх так же, как и свой собственный. Выцветший деним, мягкий от длительной носки, был теплым от тела. Шерлок изучающе провел вдоль шва, погладил рубчики. Джон сжал трясущиеся руки в кулаки. Стоя на коленях, Шерлок опустил обе ладони ему на внутреннюю сторону бедер. Нажатие, легчайшее, и Джон запрокинул голову. Прерывистое дыхание, на щеках румянец. Мускулы напряжены до предела. Сильная эрекция. Шерлок повел кончиками пальцев вверх, и Джон, крепко зажмурившись, вцепился в шлевки джинсов. Отчаяние. Наркоман, боящийся иглы.