Несколько зарисовок из шальной головы.

С задумчивым видом Нэнси крутила уже пустой съёмный жесткий диск между пальцев. Он был чёрным, небольшим, но имел небольшую отличительную деталь – на одной стороне, а именно на той, которая обычно при подключении провода прислонена к столу, блестели маленькие наклейки с вымышленными персонажами из детских книг. Эти наклейки в качестве сюрприза и украшения для переносчика файлов Нэн втихую прикрепила отцу собственноручно в раннем детстве, и до сих пор они продолжали поблескивать на свету, навевая воспоминания. Это заставило Нэн думать об отце. Совесть протяжно завыла, высовываясь из угла мозга, в котором обычно пряталась, и подкинула несколько нелицеприятных комментариев на счёт произошедшего. Нэн вздохнула. У неё не было проблем с отцом – во всяком случае тех проблем, которые являются общепринятыми. Они знали и понимали друг друга, порой даже слишком хорошо. Эгоистичное желание достичь собственной цели, непоколебимость, любопытство, скатывающееся до подозрительности – порой они слишком походили друг на друга. Манера речи, жесты, даже прищур одинаково фиолетовых глаз, который она нагло копировала, – Нэнси не понимала, как до сих пор никто не догадался об их родстве. Единственным, пожалуй, что различало их была совесть, которой у младшей Войд явно было побольше. Несмотря на внешнюю неизменную невозмутимость, нередко после принятия какого-то решения или осуществления продуманного плана, как сегодня с диском, Нэн приходилось рефлексировать под гнетом мук собственной совести. Отцовский эгоизм сталкивался с унаследовавшимся от матери эмпатическими способностями, порождая мигрень. Она понимала, что теперь отец будет ещё больше волноваться за неё, но и он понимал, что, расскажи ей всё заранее, она не полезла бы к нему за диском. Ей не пришлось бы манипулировать, воспользовавшись его эмоциональной привязанностью. Ему бы не пришлось напоминать ей о том, что однажды она заиграется. "Папе легче, – говорила она сама себе, хмуря брови и кривя рот, –у него есть чем оправдать свое любопытство, у него есть долг: стремление к всеобщему благу и общественному спокойствию." Мысли об общественном спокойствии отдались тупой болью в затылке, это была не любимая её тема: Нэн не хотела думать, что она выберет в критической ситуации – собственный интерес или общественное благо. Не хотела, потому что, задай ей кто-то этот вопрос, она вряд-ли выбрала бы второе. Внезапно дверь в кабинет распахнулась, холодный воздух обдал Нэн со спины, вынуждая вернуться из мира мыслей в мир реальный. Она скинула ноги со стола и повернулась. К ней широкими шагами приближался Калеб. –Чем могу быть полезна? – лениво и безэмоционально поинтересовалась она, пустым, будто сонным взглядом окидывая мужчину. –Пришёл по поводу внесённого Вами предложения о детском образовании. Взгляд Нэнси перестал блуждать по Калебу, она выпрямилась, положила руки на подлокотники и немного наклонилась вперед: –О, так главного секретаря настолько восхитила моя идея, что он решил рассказать мне об этом лично? –О нет, –ядовито оскалился Калеб, –я по поводу поправок. –А, –голос Нэн вновь потерял всякое выражение, она растеклась по креслу, –я писала в постскриптуме, что внесение каких-либо поправок не предусматривается. Проект не может быть изменён. Глаза Калеба расширились, он вдохнул побольше воздуха, видимо собираясь высказать ей все, что думал о ней и её проекте, но Нэн опередила его. Она поднялась с кресла, потянулась, разминая руки и подошла к панорамному окну: –Бывали ли Вы хоть раз на занятиях по истории для детей в более разумном возрасте? Это полное уныние, к тому же имеющее кучу несостыковок. Мы с самого детства растим детей идиотами, не способными критически мыслить. К тому же, – она окинула прищуренным взглядом купол, едва виднеющийся в высоте, –как по мне, намного эффективнее не вдалбливать с малолества, что Империя - это добро из мифов, а показывать, почему работа на Империю - благо, что она - работа я имею в виду - , – Нэнси мельком кинула на Калеба взгляд, лишь для того чтобы убедиться, что он понимает её, – поощряема и важна для каждого жителя Алотерры. Нужно больше примеров из реальной истории городов, а не росказни про богинь. –Калеб резко выдохнул воздух, словно подавился, и подошёл ближе, она увидела его окаменевшее выражение лица в отражении стекла. –Разумеется, думающие люди – опасность для власти, но и кретины не пойдут впрок. Калебу хотелось съязвить: "И Вы, без сомнения, причисляете себя к первым?", но он сказал иное: –Ваши слова заставляют меня сомневаться в Вашей преданности и компетентности. Имеете что-то против действующей идеологии? Нэн парировала, не задумываясь: –Быть может, Вы видите во мне то, что не хотите замечать в себе? Калеб вскинул руку, с силой сжал ее плечо, развернул и притянул к себе, прошипев: –Думай о чем говоришь, –"малолетка", хотелось добавить ему. Только появилась здесь, а уже диктует свои правила! Как она вообще посмела говорить что-то подобное ему, сомневаться в нем? Разве давал он повода? Нет, он делал все крайне осторожно, скрытно, подозрения могли коснуться кого угодно, но не его. А между тем мысли Нэн тоже понесли её в размышления. В виду навязчивого желания и природного, передавшегося от отца таланта к каталогизации и рационализации, яркие эмоции Нэн могла ощутить лишь в компании других людей. Эмоциональных людей. Потребность во впитывании чужих эмоций, чувство приятного возбуждения и прилив сил после неформального общения с кем-либо вызывали зависимость похлеще алкоголя и наркотиков. Она быстро заражалась чувствами, которые испытывал её собеседник, поэтому эмоциональную встряску она ценила более всего. И, как бы странно ни звучало это словосочетание, но сама "встряска" вполне себе могла быть эмоциональным маминым рассказом о восхитительном новом домашнем растении. Поэтому Нэнси водилась в основном с людьми эмоциональными или детьми. С Патриком например. Его детское безумие и проблески разума сначала были лишь предметом для изучения, но вскоре Нэн привязалась к несчастному, как губка впитывая все его глупые яркие эмоции, заражаясь детским безумием и легкомыслием. Нэн прищурилась. Перекидывание оскорблениями с Калебом приятного чувства эмоционального удовлетворения не вызывало. А вот его частое нарушение её личного пространства – более чем. В первую очередь, потому что подобным образом он вёл себя только с ней. Только с ней он позволял себе злиться в открытую, хватать её за плечи, наклоняться так близко – все это придавало ей чувство, словно она была особенной, что не могло не радовать. И уже только во вторую очередь, потому что Калеб походил отчасти на её родителей. Рациональный, холодно подходящий к работе, знающий себе и другим цену, расчетливый – такой, каким видела Нэн своего папу – и в то же время эмоциональный, чувствительный, легко возбудимый и ещё более легко водимый за нос – совсем как её мама. И это сочетание любимых качеств в Калебе придавало в глазах Нэнси ему определённый шарм и сближало их куда сильнее, чем она того хотела. Сближало настолько, что, когда он вот так нависал над ней, а его лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от её собственного, она невольно краснела, руки покрывались холодным потом, а в сердце зарождалось не знакомое волнение.