Каморра

      Легкий жаркий ветер трепал белоснежные занавески из французского шелка. На всю комнату распространялся приятный аромат ванили и корицы от благовоний. Полупустой бокал шампанского на высокой ножке стоял возле малахитовой ванны, в которой Алессандра вмиг оказалась прижата спиной к Зику. Аманнити — словно так всегда и было — оперлась о Йегера, как о твердую стену, запрокинув голову. Мафиози переплел их влажные пальцы, неспешно целуя шею и мочку уха.       — Расслабься, я чувствую твое напряжение. — Хриплый стон прошелся по телу Алессандры.       — Там постель… Ну, следы крови… немножко. — Она смотрела на его влажные пальцы и царапала ноготками кожу.       — И что? Для меня было бы странным, если бы крови не было. Я не прав? — Их взгляды встретились. Алессандра снова стыдливо и в то же время очаровательно улыбнулась Йегеру. Его руки жадно скользили по ее телу, очерчивая безупречные линии груди, слегка сжимая упругость, а горячее дыхание обжигало кожу на шее. Его твердая плоть сильно упиралась в спину.       — Мужчины частенько бывают опасны, а девушки не всегда девственницы. И вдруг я не одна у тебя жена, сеньор Йегер. Ты мне ничего о себе так и не рассказал. — Как кошка, она поддавалась его касаниям, мурча ему в ответ.       — Я не заправляю проституцией в Неаполе. Куча публичных домов принадлежит другим кланам, но не Каморре. Я распустил это дело, мне и так хватает шестидесяти процентов прибыли города. И разве я отдал бы такое сокровище на растерзание похотливым волкам? Мучил бы сам. — Улыбка его превратилась в лукавый оскал. Крепкая мужская рука переместилась к лицу Алессандры, поворачивая к себе, чтобы скорее жадно, со стоном впиться в манящие губы, но на миг оторвался от нее, лишь бы сказать: — Ты очень привлекательная, я же вижу, как на тебя смотрят другие мужчины, мои парни. Ты не просто девушка из бедного квартала Неаполя, Алессандра. Вижу, что мне под стать.       Аманнити теперь сама потянулась к его губам, загипнотизированная синим пламенем его глаз. И во всей глубине его иссиня-черных зрачков она видела себя. Она до этого не верила в бредни об «иных ощущениях», но обхватила его бородатый подбородок и впечаталась в его губы своими. Губы Йегера сладко горчили. Она до сих пор помнила, как они занимались любовью ночью, по-своему, по-мафиозному (или просто страстно, по-итальянски).       — Зик, поверь, я не твоей породы. Да я вообще не знаю, какой-то ты породы, кто ты и откуда. Ты знаешь каждый мой шаг. А я о своем муже — ничего. Разве так можно… — Зик не дал договорить, ответил со всей страстью, проникая языком в милый ротик. Рука снова начала свой путь по телу Алессандры, вымывая усталость мыльными руками, водя по животу, груди, не отрываясь от губ. Пальцы скользнули под воду, между бедер. И снова, как по инерции, она развела ноги в стороны, впуская Зика. Но там до сих пор щемило, поэтому Алессандра дрогнула, от неожиданности случайно прикусив до крови губу Йегера.       — Я все же настаиваю, чтобы ты хоть немного, но рассказал о себе, дон Йегер. — Алессандра настоятельно убрала от себя руку Зика, нежно поцеловав.       Он хмыкнул и откинулся назад в ванной. А прижатый теплым телом, захотел еще больше расслабиться и все-таки рассказать о себе. Что, в принципе, он и сделал, мокрой ладонью зарывшись в сладкие темные пряди.       — Расскажу историю о мальчике Зике, который был сыном обеднелых немецких дворян, рос в деревне, неподалеку от Неаполя, куда его родители перебрались из нацистской Германии в фашистскую Италию. Сбежавший от отца и матери и их взглядов на мир, примкнул к Каморре, самой жестокой мафии Италии. И, покоренный когда-то насмешливой ласковостью мальчика, дон Ксавьер получил повод восхищаться еще и его умом, проявившимся в способности быстро приспосабливаться к обстоятельствам, в светском умении находить со всеми общий язык, во врожденном чувстве слова, оттенков речи, когда сказанное им на трех языках, которые он прекрасно знал от матери, воспринималось посвященными как игра, которой он предавался от нечего делать. Все эти качества забавляли дона Ксавьера, а для людей, обладающих его характером и принадлежащих к тому же сословию, что и он, мафиозному, криминальному миру, умение дать себя позабавить определяет симпатию к человеку. Поэтому сбежавший из дому маленький мальчик Зик был приручен и, можно сказать, усыновлен доном неаполитанской Каморры Томмазо Ксавьером, который посчитал, что у мальчика Зика большое будущее: он мог бы стать знаменосцем аристократии и мафии — гремучая смесь. Для этого ему не хватало лишь одного — денег. За душой у него не было ни гроша.       Алессандра внимательно слушала рассказ любимого и смотрела вдаль через распахнутые двери балкона. Вид завораживал и гипнотизировал, как и голос Зика. А если бы кто-то заглянул и украдкой увидел супругов, подумал бы что это самая красивая пара на земле, и что Капри — прекрасное место для отдыха влюбленных, тайных встреч и секса. Много интересных достопримечательностей, да и климат чудный. Море безупречное. Средиземное.       — То есть, прилежный малыш Зик захотел стать плохим мальчиком?       — Можно и так сказать, — согласился Йегер, периодически продолжая гладить и зарываться носом в шелковистые волосы. — Смерть матери меня окончательно утвердила в криминальном мире. Это для меня был удар. С отцом перестал общаться, его мне заменил дон Ксавьер, увидев во мне действительно настоящее нутро, и то, на что я был способен. Он в последствии и сделал меня наследником Каморры.       В какой-то момент Алессандра повернулась всем корпусом к Зику и посмотрела в глаза. Зрачки у обоих были одинаково громадными, а белок покрасневшим. Потому что ночами нужно спать, а не удовлетворять друг друга.       Скользя руками по торсу вниз к похоти, Алессандра вынудила его запрокинуть голову.       — Хочу твой язык, — стыдливо улыбнулась она.       — Во рту или между ног? — от возбуждения Йегер забыл думать, но моментально ворвался в рот Аманнити, и его вдруг стало много. Везде. Снова сложно было дышать, а его член упирался в живот Алессандры. Мафиози хотел обладать своей новоиспеченной женой, иметь ее для себя. Гордыня это? Тщеславие? Месть за Марселя Галлиарда? Или просто любовь?       Зик верил, что последнее.       — А кто такой Эрен Йегер? — Услышав это имя от брата, она решила не упоминать о Фабрицио, но эта фамилия ее очень волновала.       — Когда моя мать умерла, отец снова женился, только на итальянке. Естественно, у них родился ребенок. И теперь я вынужден приструнять своего младшего нерадивого брата во благо и города, и его самого. Меня это слишком беспокоит.       — Поэтому я не хочу в Неаполь, — хриплый шепот, вырвавшийся изнутри.       — Но на Капри трудно хранить секреты. Поэтому мы вернемся все же в Неаполь.        После ванны Зик велел принести завтрак в номер.

***

      Но в Неаполе прекрасный сон закончился. Сквозь приоткрытое окно небольшой кухни проникал жаркий августовский ветерок, да долетали отголоски чьих-то разговоров и детские крики. Наступал главный летний праздник — Феррагосто*.       Зик уговорил Алессандру — как она ни сопротивлялась — пожить пока у себя дома, продолжать ходить на фабрику и делать вид, что ничего не происходило. Потому что, если кто-нибудь узнает о ее связи с мафиози... Ее убьют.       А так хотелось быть постоянно рядом с ним и забывать обо всем. Одно лишь присутствие Зика Йегера выбивало почву из-под ног Алессандры и заставляло терять голову. Она просто старалась не забывать дышать. И пыталась вернуть себе хоть толику самообладания, чтобы набраться смелости и продолжить готовить ужин. А хотелось готовить ужин для него. О, Господи.       Она запуталась. Ее затянуло в водоворот собственных мыслей, эмоций и чувств. И, чем сильнее было желание выбраться, тем больше она увязала во всем этом. До встречи с Зиком все было так просто и понятно: черное было черным, белое — белым. А теперь? Теперь жизнь ее стала похожа на хождение по углям, где один неверный шаг грозил обернуться сильнейшей болью. Ее нервы стали похожи на оголенные провода, натянутые до предела и готовые заискриться от малейшего прикосновения. Она уже давно перестала понимать, чего хочет. Что нужно именно ей. Не Зику, а ей. Все вокруг вдруг стало абсолютно неважным. Важным был только он, ее Зик, ее муж, и все, что их связывало.       Но он не звонил, и его машина не ждала Алессандру в начале неаполитанского квартала.

***

      Леви Аккерман хотел закурить. Крутил в руках коробку спичек, но при Алессандре не мог себе этого позволить. Почему-то беспокойно сминая листок бумаги в ладони. Когда вызвал итальянку к себе в кабинет, у него было выражение лица, которое она и ожидала увидеть у человека подобного сорта, диктующего свою волю на предприятии. Представительный и суровый вид Аккермана не располагал к шуткам. Чувствовалось, что он весьма дорожил своим временем и мало отдыхал.       Поэтому Аманнити боялась и слово вымолвить.       — Что ж, Алессандра. Мне надоело твое кислое личико, словно я тебя тут насильно удерживаю на фабрике. Ревешь по углам, убегаешь от меня, не объяснившись. Что происходит с тобой? Я начальник, и мне не по нраву такое поведение.       Аманнити стояла перед ним также прекрасна, и взгляд Аккермана впечатывал ее в двери, а прядь волос предательски выбилась из платка.       — Присядь и поделись со мной своими переживаниями. — Леви хотел было сказать «побудь со мной», но, слава Богу, этого не произошло. — Черт, ну я же не падре, чтобы ты мне исповедовалась. Просто скажи хоть что-то, а то твои сдержанные реакции на мои жалкие попытки получить хоть мгновение твоего внимания ясно дают понять, что я глупец. А я не такой.       — Я плачу, потому что виновна. И это мой приговор. Больше нечего сказать. И я буду молиться за несчастную душу Марселя всю жизнь.       Тут Аккерман абсолютно затормозил, совершенно не осознавая, причем здесь покойный Галлиард, и причем здесь Алессандра?       — Виновна в чем? Какой Марсель? — Он все-таки зажег сигарету. — В Неаполе был один единственный Марсель. Галлиард.       — Господи, я сболтнула лишнего.       Леви вдруг разложил логическую цепочку. Такой молодой, в расцвете сил, Марсель внезапно умер, еще и не своей смертью. Аккерман понял все. Он прекрасно знал Галлиарда и прекрасно знал Каморру.       — И как отреагировал Зик Йегер?       Внезапно такой знакомый стук в груди начал барабанить, словно гонг. Алессандра, приоткрыв рот, попыталась что-то ответить. Но ей пришлось промолчать, потому что иначе никак нельзя. И отказывалась понимать, почему сеньор Леви так быстро догадался.       — Откуда…       — Алессандра, ты слезы льешь не потому, что убила Марселя. Хотя, каким способом ты его прикончила, одному Богу известно, он ведь… ну черт, он профи. А потому что связалась с Каморрой. Зик — страшный человек. Но он очень справедливый. Он достоин звания того, кого в Каморре называют «капо мафиозо», доном или крестным отцом. «Семья» для него была превыше всего, так учил его бывший дон, так гласили заповеди мафии. И если Галлиард виноват в своей же смерти, то Йегер тебя и пальцем не тронет. Только ты больше никогда не будешь свободной от Каморры.       Несмотря на попытки успокоиться и отвлечься, навязчивые мысли Леви все время не давали ему отрывать взгляда от Алессандры. Она была той девушкой, которую в Италии называли «bellа» — красивая. Черные глаза, ее грациозность и скромность совсем не говорили о простоте Алессандры. Она не была похожа ни на одну из его предыдущих пассий. У нее не было ни умопомрачительной фотомодельной красоты, ни связей, ни состояния, ни силы. Возможно, его подчиненная умна, но Леви сомневался в пользе женского ума. Он считал всех представительниц слабого пола слишком эмоциональными, а итальянки чересчур эмоциональные, ими правили чувства, ни о каком разуме и речи не шло.       — Алессандра Аманнити, — он тихо произнес ее имя, словно пробуя его на вкус. — Как ты убила Марселя, что Йегер тебя оставил в живых?.. Алессандра, Але, — все также тихо и задумчиво прошептал Аккерман.       Но ему так нравилась Аманнити, порой до судорог в мышцах, что ненавидел себя за то, что не уберег ее от Каморры. Да и как смог бы?       — Сеньор Аккерман, я действительно несвободна. Я несвободна, — повторила она настойчиво. — Я никогда не представляла для кого-то угрозу, — скользя вдоль стены в сторону окна, выдала Алессандра, — я никому ничего не рассказала и не собираюсь этого делать и впредь, ни о личности Зика Йегера, ни о Каморре, ни о каморристах, ни об убийствах…       Леви поднялся со своего места и, подойдя к стене, уперся руками, лишая Алессандру возможности говорить дальше. Он не желал этого слушать.       — Соблазн оставить новую игрушку в живых крайне велик. Я понимаю Зика. И не сомневаюсь, что ты сумела развлечь его. Разумнее было бы избавиться от угрозы как можно скорее, мало ли какие еще сюрпризы выкинет девушка, не знающая законов и канонов криминального клана, но искушение заставляет колебаться. Я бы тоже колебался. В конце концов, Йегер знает много способов вынудить человека молчать.       — Откуда Вы знаете Зика Йегера? — в голосе Алессандры ощутилась уверенность и очевидное напряжение.       — Скажем так, я его друг детства. И… — Леви искал слова. Снова развернулся к Аманнити. — Проклятье, Алессандра, прости меня, что я не смог уберечь тебя от Каморры, позабыв о том, кем являюсь на самом деле. Я мог бы тебя защитить, если бы ты мне сказала все сразу.       — Сеньор Аккерман, — она поднялась со стула все такая же напряженная, — может, это звучит странно, но меня не нужно защищать. Хватит и того, что мы оба с Вами знакомы с Зиком.       Она, попросив разрешение, вышла из кабинета, не в силах больше слышать то, что говорил сейчас сеньор Леви. Было больно дышать, она задыхалась, вынужденная от этого еще больше хватать воздух ртом, словно выброшенная на лед рыба. Замкнутый круг, который никак не разорвать. Каморристы завладели ее душой и телом.       Леви же, уловив момент, когда Алессандра уйдет, всеми бранными словами, которые имелись в его лексиконе, проклинал Зика.

***

      Сложившаяся ситуация с сеньором Аккерманом стала еще больше пугать Алессандру. А Зик всю неделю не появлялся. Словно попользовался ею, как и другими женщинами, и исчез. Мало того, что приказал никому не говорить об их связи, так еще и упускал моменты, чтобы видеть ее. Свою Алессандру.       И в ее душе закралась мысль, что Зик просто ей мстил за Галлиарда.       Когда Алессандра, пораженная сказанным Леви, в ужасном настроении, мучительно-измученная ожиданиями дона, вернулась домой, то сразу хотелось принять ледяной душ. Жара еще так изматывала.       Истязаемая духом уныния, она вошла в квартиру, а на кухне сидел Зик. Сидел с ее мамой и мило беседовал.       — Так, я забираю Вашу дочь с собой, — сказал, он взглянув на Алессандру поверх очков.

***

      Случившееся дальше, походило на дежавю. Как во сне, терзавшем ее минувшей ночью, эмоции образовали внутри нечто походившее на ком. Снова злость и жажда возмездия искали выход, но остатки разума кричали, что нужно впиться в губы Йегера.       — Владелец виноградных плантаций? Что ты еще моей маме наплел?       — Ах, итальянка! Горячая истеричка, успокойся, пожалуйста, — прошипел Зик, когда Алессандра, закрыв за собой дверь в комнату, принялась жестикулировать.       — Я больше не вынесу. Прошу тебя… Я хочу заниматься с тобой любовью, а ты исчезаешь.       — Это только начало, нас ждет долгая страстная ночь. И вообще, скажи мне спасибо, что отпустил тебя к семье. — Йегер, притянув к себе Алессанду за пояс юбки, властно схватился за ее лицо ладонью. — Я бы мог сделать тебя целиком и полностью своей, подчинить тебя лишь своей воле, сделать из тебя рабыню. Не знаю, как бы ты выносила меня. Временами я сам себе неприятен. Порой излишне резок в своих высказываниях, кровожаден, бываю чересчур обидчив и ужасно несносен. Человек настроения, иначе и не скажешь. Пытался меняться, не срываться на тех, кто этого не заслужил, но плохо получалось, каюсь. И лишь с тобой я какой-то другой.       Очень давно Зик не испытывал настолько жгучего желания обладать кем-то. Он привык к тому, что стоит поманить очередную красотку, и она мгновенно ринется исполнять любой каприз. Вначале это было весело — еще одно подтверждение его полного превосходства. Даже высокородные аристократки готовы были на все, чтобы оказаться подле дона Йегера. Но однообразие надоедало, как и постоянные предложения о женитьбе от знатных криминальных семейств. Изредка Зик встречал девушек, которые не поддавались его обаянию сразу, но и им недолго удавалось сохранять интерес к себе.       — Ты и так подчинил меня своей воле. Я люблю тебя, Зик. — Алессандра прижалась к нему всеми телом, обнимая за плечи.       Йегер ликовал.       — Я умею уговаривать людей. А теперь поехали ко мне в квартиру. Как моя жена и благоверная.