***
Поздно утром ее разбудила мать, которая, войдя в темную комнату, сказала: — Проснись, Але… И наконец расскажи мне, что произошло у тебя с мужем. — Сеньора Аманнити открыла шторы и села в ногах постели, глядя на дочь с тревогой. — Знаешь, ты пришла домой очень осунувшаяся… Я понимаю, что потерять ребенка — самое ужасное, но ты всю ночь так горько плакала… Как отреагировал Микеле? Маму Алессандры всегда очень заботило, как выглядела и как себя чувствовала ее дочь. Сеньора Аманнити очень переживала, чтобы она оставалась примерной девушкой, будущей хорошей женой и матерью, трудолюбивой и послушной мужу. Но Алессандра, все еще чувствующая неприятную дрожь при воспоминаниях о мафии, ответила на эти обычные слова матери грубостью: — Мама, ну какой Микеле! Какой Микеле! Зик он! Зик Йегер, — крикнула Алессандра, соскакивая с постели и подходя к зеркалу. — Наврал он тебе все, чтоб ты не переживала, что твоя дочь вышла замуж за мафиози. — Что? В смысле, мафиози? Но, быть может, из-за того, что яркое солнце нескромно заливало пыльную комнату, в пожелтевшем зеркале Алессандра и в самом деле увидела изможденное лицо, бледное, с каким-то красным пятном, и круги под глазами. От этого она помрачнела еще больше. А сеньора Аманнити твердила свое: — Мафиози? Ты связалась с мафиози, а теперь он бросил тебя? — Нет, Зик не бросал меня. Но да, он — мафиози, каморрист. Он главарь мафии Каморра и его боится весь Неаполь… Не знаю, мне сложно это объяснить. Я венчалась с Зиком не потому, что он мафиози, а потому, что люблю его. И он никакой не землевладелец, мама. Точнее… он и землевладелец тоже. Ох… Снова волна разочарования и слез накрыла Алессандру. И тонкая полоска обручального кольца с большим бриллиантом будто прожигала палец насквозь. — Постой, дорогая. Почему ты молчала, почему не говорила ничего? А он попользовался тобой? Господи, где нужно было бродить, чтобы с ним познакомиться? Это самое страшное и мерзкое, что может быть. — Мама, оказывается даже в нашем бедном районе на каждом углу прячутся каморристы! И нигде я с ним не знакомилась, так вышло. Стечение обстоятельств! — Да не кричи ты, соседи услышат! Вчера сеньора Пинучча чуть ли не вывалилась из дверей своей квартиры, когда увидела тебя в дорогом пальто. Я-то ей не говорила, что ты вышла замуж за землевладельца, а вот оно во что вылилось… Мафиози, значит! Ты знаешь, что с такими мужчинами только девушки легкого поведения встречаются?! Ты что, такая же, Алессандра? Разве я тебя родила, чтобы ты вокруг мафиозников вертелась?! Теперь ясно, почему он меня на свадьбу не пригласил. У вас все там шито-крыто. — Мама, да не было у нас никакой свадьбы, мы венчались на Капри, в церкви, где были лишь мы вдвоем! Эти холодные слова мамы не оставляли сомнений в ее чувствах. Неподвижно стоя у стола, Алессандра смотрела на мать. Через мгновение женщина хлопнула дверью комнаты и ушла. Оставшись одна, Аманнити вдруг почувствовала, что не испытывает того облегчения, которого ожидала дома. Напротив, ей казалось, что весь мир против нее, Каморра ее преследует, Елена хочет убить. Она боялась рассказать правду Зику, как на самом деле произошел выкидыш, но еще не знала, что Йегер сам обо всем догадался. Оглядевшись и чувствуя, как ей неприятна привычная обстановка своей маленькой скромной комнаты, она даже заметила, какая она жалкая. Ей стало противно от самой себя, что, выросшая в бедном районе Неаполя, она жила в роскошной квартире дона Каморры и являлась его супругой, ела дорогую еду, носила бриллианты, а ее мама и соседи еле сводили концы с концами. Ей хотелось высказаться кому-то. Тому, кто поймет и не будет осуждать. Но в тоже время Алессандра играла с огнем. Как можно было подумать, что, любя Зика, можно находиться вне мафии. Мафия — этот не криминальная группировка, это смысл жизни. Больно. Слишком больно. Елена была права: она не подходит Зику. Даже ребенка не смогла выносить ему. — Я хочу подышать свежим воздухом, — сказала Алессандра, наконец-то выйдя из своей комнаты. Глаза покраснели от постоянных слез и стали очень-очень грустными. Она смерила мать долгим хмурым взглядом и произнесла: — Он уже давно ухаживал за мной, он нарочно устроил все, чтобы завладеть моим сердцем. Теперь я завишу от Зика, как раньше зависела от всех: ведь надо жить… А он влюблен в меня, всеми способами меня убеждал, чтобы я стала его женой. — В какой-то степени Алессандра врала, но в том, что Йегер любил ее безумно, она не сомневалась. — Если мне будут звонить, и что-то спрашивать, скажи, что меня нет дома. — Хорошо, — сеньоре Аманнити ничего не оставалось делать, как просто молчать. Вечером раздался звонок на всю квартиру, и сеньора Аманнити едва сдерживала гнев, чтобы не высказать Зику по телефону все, что она о нем думала, но взяла себя в руки и спокойно ответила: — Ее нет дома. — Когда вернется, пусть мне перезвонит.***
Алессандре захотелось побыть наедине со своими мыслями и чувствами. Возможно, церковь, которая находилась недалеко от их дома, была тем местом, в котором можно было укрыться, но исповедоваться падре боялась, так как вряд ли он одобрит ее связь с криминальным человеком. А так небольшая Кьеза ди Санта Мария Франческа могла помочь сохранить в себе покой, тепло и уют, да и побыть просто с Господом. — Я бы никогда не подумала, что встречу тебя здесь, Хитч, но я так рада тебя видеть, — пробормотала Алессандра, задумчиво глядя на подругу, сидевшую на самом краю возле входа в церковь. — Да, я веду не особо благочестивый образ жизни, стыдно потом у алтаря, перед ликом Господа, но чего-то мне сегодня захотелось сюда прийти. И не зря. Але, я тебя лет сто не видела, — Дрейз немного шумно встала с лавочки и крепко обняла подругу. — Я решила навестить маму с Фабрицио, — ответила она, потупясь, с видом небольшого разочарования, вспоминая утренний разговор с матерью. И Алессандре показалось, что церковь — единственное место, где она сможет поделиться с подругой всем, что у нее скребло на душе. Она рассказала Хитч абсолютно все. В подробностях. Об убийстве Марселя в парке, о Зике, об их любви, венчании на Капри, о Каморре, о своих чувствах, о Елене, о том, почему она была такая скрытная на фабрике, рассказала все, вплоть до выкидыша. Дрейз слушала не перебивая. Она держала Алессандру за руку, сидя на самой дальней лавке церкви возле крайнего нефа. На них никто не обращал внимания; их шепот никто не слышал; их искренний разговор никто не сможет передать в другие уши. Все оставалось лишь в пределах священного места. — Постой. Я правильно поняла, что… — Хитч тряхнула головой. — Зик Йегер — красивый, богатый мужчина, мужественный, с машинами, квартирами, жестокий каморрист, привыкший одним движением руки брать любую женщину, которую ему хочется, и, невзирая на его дурную славу, а может, даже из-за нее ты превратилась из милой девушки в роскошную женщину, способную покорить теперь любого, так какого хрена (Господи прости, не в церкви сказано) ты сейчас не с ним? — Вот поэтому-то не с ним! Мы разные. Я боюсь Каморру и в тоже время хочу быть частью жизни Зика. Меня разрывает на части, и еще потеря ребенка… Елена, готовая меня стереть с лица земли. Он меня постоянно защищает. Боже мой… — Ты любишь его? — Очень. Хитч тяжело вздохнула. Все было действительно сложно. — Ладно. Мне стало намного легче, только никому не посмей сказать о Каморре, не то тебя вместе со мной зальют цементом где-нибудь на краю Неаполя, — сказала Аманнити задумчиво и снова принялась в волнении крутить свое кольцо. — А ты, милая? Как тебе живется? Как фабрика? — Все по-старому. Ничего особенного, — в какой-то момент Дрейз взгрустнула и закруглила разговор. — Мне уже нужно возвращаться домой. И не волнуйся насчет своей мафии, никому ничего ляпать я не собираюсь. — Хитч, что стряслось? Ты поникла… — Пустяки, ничего особенного. — Нет, что случилось? — Ты спросила за фабрику и мне стало не по себе. Просто там начальник новый, родственник Аккермана… — Что? — Он меня сексуально домогается. — Прости, что? — Угу. Сначала просил, чтобы я ему сделала минет на работе. Я отказала, потому что мне мерзко. Затем предупредил, что не отстанет от меня, я сказала, что уволюсь, а он в ответ — убьет меня. А вчера, в последний рабочий день недели, — Дрейз сглотнула, и с ее глаз обильно потекли слезы. Потом, казалось, в ее плаче было только одно: всепоглощающая, неудержимая горечь. Слезы выливались из ее глаз медленно, словно вода из переполненного сосуда, в который бросили камень. Алессандра бросилась крепко обнимать подругу. — Вчера он меня изнасиловал прямо у себя в кабинете, на столе, рукой закрывая рот, чтобы не кричала. Пожаловаться было некому, и я, как ни в чем не бывало, пошла дальше делать свою работу. — Боже милостивый! Кто этот ужасный человек? — Кенни Аккерман. Кенни Аккерман являлся соратником Зика и платил ему процент от прибыли фабрики. И Алессандре стало душно, ей казалось, что Хитч и она были теми маленькими людьми, молодыми незащищенными девушками, которых можно было в любой момент обидеть и никто не заметит. Но во вселенной что-то раскололось тогда, и Йегер никогда бы такого себе не позволил — тронуть свою девочку. В этот миг раздался резкий, страшный удар грома, от которого задрожали стекла в окнах церкви и который казался лишь вступлением к другому, еще более сильному раскату. Но вместо этого он почти тотчас замер в отдалении, гулко проворчав два или три раза. А что случилось с Леви Аккерманом? Почему он теперь не руководил фабрикой? Никто не знал.***
Возвратившись домой после встречи с Хитч в церкви, Алессандра Зику не перезвонила. Не хотелось. Потом он звонил еще и угрожал в трубку, что вранье сеньоры Аманнити ни к чему хорошему не приведет. Алессандра же ощущала его злость до невозможности. Но они здесь не вместе. Они вообще не вместе — Аманнити так захотела. Потому что у нее были дела важнее, у нее была гордость. Все-таки жена дона должна иметь и свою власть, хоть и крохотную. — Але, он так шипел в трубку, твой мафиози, что мне стало страшно. Аманнити выдохнула и сама его набрала. — Зик… — томно протянула Алессандра. — Возвращайся домой и не мни из себя строптивую итальянку. — Очень умный, так приезжай и забери меня. — Завтра приеду и заберу. Повесив трубку, Алессандра вспомнила, как еще летом Зик трахал ее на краю раковины абсолютно точно по-итальянски. Смотрел в глаза, смотрел, как у нее искры сыпались от контраста ледяной плитки и его пылающей кожи. По-итальянски, потому что она была истерично-эмоциональная, потому что громко смеялась от невероятной любви Йегера, а сейчас она словно воздух ему перекрывала своим непонятным настроением.***
Рано утром, возле подъезда Аманнити услышала звук автомобиля. Так гудела лишь машина Зика. Увидев в окно, как Йегер заходил в дом, она даже не успела привести себя в порядок, выбежала на лестничную площадку, словно ошпаренная. Рассерженный и смущенный, поправляя на носу очки, он сухо произнес: — Доброе утро, на улице холодно, а ты в одной тонкой ночнушке выбегаешь на лестничную площадку, — Зик держал в одной руке огромный букет алых роз, а во второй — пакет с фруктами, сладостями, пирожными, которые любила его молодая жена, вином и разными видами колбасных изделий. — Я не успела одеться, — холодно произнесла она и открыла перед Зиком дверь. Он не обманывался в своих опасениях: с Алессандрой прошла перемена, а сеньора Аманнити тотчас же разразилась резким высказыванием: — Да вы с ума сошли! — произнесла она медленно и спокойно, почти что скандируя каждое слово и уставившись на Зика своими карими глазами, полными решимости. — Взять мою дочь замуж, с вашей профессией, с вашим родом деятельности, с той нуждой, в которой вы живете? Взяли мою дочь, чтобы она стала рабой в вашем доме и так в рабстве провести лучшие годы своей жизни? Не знаю, что вам удалось вырвать у Алессандры вашей болтовней, вашей ложью, знаю только, что до вчерашнего дня она даже имени вашего настоящего не называла. Не знаю, кого я воспитала, — она злостно взглянула на Алессандру, которая, закрыв лицо руками, шептала «не надо». — Но вашу помолвку она считает самым счастливым временем. Вы, Зик, просто вскружили голову моей девочке. Вы испортил ей жизнь. — Боже, мама, это не так! Обуреваемый этими мыслями, он ощущал, что нужно сейчас же принять решение — теперь или никогда. И поэтому, обернувшись, Зик безо всякого усилия, совершенно естественно произнес: — Постой, Алессандра, я объясню, — Йегер передал букет любимой и поцеловал ее в щеку, а пакет так и держал в руках. — Я действительно страшный монстр, которого очень опасно встретить ночами в темном переулке. Я безжалостная тварь, я продаю наркотики и сигареты, разливаю запрещенный алкоголь в запрещенных местах, но мне кажется, что я схожу с ума по вашей дочери. И мне плевать на свой род деятельности, заниматься я им не перестану, как бы вы этого ни хотели, но и Алессандру втягивать в мафию тоже не буду. Она еще очень юна для этого… Зик не договорил, как Аманнити силой затащила его в комнату и закрыла за собою дверь. — Не слушай, мама просто переживает за меня, — прошептала Алессандра, красивая грудь вздымалась под шелковистой ночнушкой, а в голове был туман. — В отличие от меня, она немного знает, что такое мафия. Йегер не ответил. Он остановил ее учащенное дыхание и со спины обхватил руками, что Алессандра почувствовала каждое его кольцо на своем животе, каждый умопомрачительно холодный палец и холодное пальто на тонкой ночнушке. В Неаполе зимой прохладно и почти каждый день идет дождь. Инстинктивно она вдохнула глубже, желая отстраниться, но его ладони уже расположились на женских бедрах, выдохнуть невозможно. — Я ужасно соскучился. — Он провел ледяными подушечками по шее, которую Аманнити открыла совершенно намеренно. Кожу покалывала его борода. Везде. И ее это возбудило. — Собирайся, поехали домой. А на Рождество улетим в Марокко. Алессандра накрыла большую, уже теплую ладонь на животе, просовывая свои пальчики между его, и развернулась к Зику. — Мне не весело, мне не радостно. Зик не отпускал ее, не уходил. Еще чуть-чуть и не уйдет, потому что терпеть не мог, когда ему Алессандру нельзя было. Он обнял ее словно ребенка, желая защитить ото всех бед и невзгод окружающего мира, отгородить от проблем и несчастий. Она почувствовала его мягкие губы на своем лбу, и хоровод мурашек тут же пронзил ее от макушки до кончиков пальцев на ногах. Ее сердце бешено принялось стучать в груди. И на каждый удар своего собственного сердца она слышала гулкий удар в его груди. — Я убил Елену, — Йегер приник к ее пухлым губам, раздвигая их языком, но Алессандра отстранилась окончательно. — Что? Зачем? — Происходящее уже не казалось Алессандре таким правильным, ведь все ощущалось достаточно серьезно. — Это из-за нее же у тебя случился тогда выкидыш, не так ли? — Зик стоял посреди комнаты, а Аманнити отходила все дальше и дальше, пока не напоролась на кровать. — Значит, так все происходит в мафии? Жена дона — неприкосновенный сосуд, за который любой поплатится смертью? И Алессандре стало страшно. В голове вдруг пронеслось, что Зик, возможно, и ее за какой-нибудь неверный шаг убьет. — Давай забудем. Елена в прошлом. Я хочу начать с тобой все сначала. Через две недели Рождество, и я хочу провести его с тобой, любимая, — произнес он, медленно растягивая слова. Йегер не обычный мужчина, вдоволь отведавший человеческой крови, но каждый раз в присутствии других каморристов только на Алессандру смотрел тепло. Йегер — тот мужчина, чьи руки, сжимающие ночами ягодицы Аманнити, могут задушить. И он даже не задумается. — Давай начнем все сначала. Давай. Только не сегодня и не завтра. Возможно, на Рождество. Но я не уверена. — Ты играешь со мной, Алессандра? — Упаси Боже, нет! — произнесла она сдавленным голосом, усевшись на кровать. — Просто Елена далеко не в прошлом. Я не могу смириться с ее смертью, хотя она и была мне неприятна. Она, может быть, и виновата в смерти нашего малыша, но ей можно было другое наказание придумать. Зик громко рассмеялся. — Уйди, пожалуйста, дон. Я хочу побыть одна, — сказала Алессандра, пытаясь не смотреть в его проницательно-холодные глаза. — Хорошо, сегодня я уйду, а ты перевари в своей красивой и умной головке все, что я сказал. И Зик ушел, оставив лишь шлейф дорого роскошного парфюма. Значит, Алессандра не такая уж и несчастная девушка из бедного района Неаполя. Она была красивой, из всех Йегер выбрал лишь ее в жены, хотел ее; и она была неприступна и вертела капо Каморры, как хотела. Неосознанно.