***
Личный дневник сеньоры Алессандры от 28 января 1957 года. Раньше я никогда не выезжала за пределы Неаполя. Более того, в некоторых районах своего родного города даже ни разу не бывала. Что уж говорить о другой стране. Но теперь, благодаря своему любимому сеньору, мне предстояло увидеть новые места, побывать в других странах… Поскольку Зик думал иначе, нежели я, он умел устраивать все как лучше для меня. Даже если занимался лишь своими делами, он все время повторял, что его супругу ни должно ничего заботить, кроме любви. После бракосочетания Кенни с Хитч Зик предложил улететь в Марокко всем вместе, за счет самого дона. Но Аккерман был против, он фактически не считал свадьбу серьезным событием и указывал на то, что его молодая жена беременна, и ему не хотелось бы выслушивать на отдыхе ее капризы по поводу жары и прочих фокусов. Тем не менее, Зик каким-то образом уговорил «Потрошителя» не выеживаться, и мы полетели в Касабланку, только Аккерманы прибыли все равно на несколько дней позже.***
Мой итальянский в марокканской столице мало кто понимал. Да и зачем? Я ни с кем не разговаривала, кроме своей «семьи», мне это было не нужно. Единственное, когда нас встретил арабский шейх, владелец роскошного отеля на берегу океана, в котором мы остановились, он словно говорил лишь со мной. Его итальянский был небрежен, ленив, полон разговорных оборотов с примесью арабского акцента, английский — обрывочен. Зик же разговаривал элегантно на французском, великолепно — на немецком и бегло — на английской. Но понимали дон и шейх друг друга прекрасно. Используя язык денег. Одно лишь взбесило моего мужа — как смотрел на меня марокканский властитель своими черными глазами, как целовал мою руку при встрече, как был обходителен и как обсыпал комплиментами. — Иметь такую супругу, подобную итальянской Мадонне, — награда от Всевышнего! — воскликнул шейх в какой-то момент, когда лично проводил нас с Зиком в самый роскошный номер отеля, предназначенный для почетных гостей. Я лишь мило улыбнулась и поблагодарила, а за улыбкой моего мужа спрятался раздраженный оскал ревности. И он ответил, намекая на свои права насчет меня: — Так и есть! Приятно думать, что ты являешься обладателем самого творения Микеланджело, — бросил Йегер шейху, когда я скрылась в номере. А мне здесь стало все в новинку, в диковинку, я чувствовала себя некомфортно. Вечером после выпитого местного красного вина, подаренного лично владельцем отеля, мы немного отдохнули, а потом Зик решил взять напрокат восхитительный кабриолет, чтобы отправиться на первое наше свидание в Касабланке. Он припарковался там, где не положено (мафиозная привычка), и так быстро поспешил покинуть город, что я даже не успевала почувствовать неловкость. Мы были словно преступники (кем мой муж и являлся) на угнанной машине, но выезжая на окраину города, к океану, мое беспокойство понемногу уходило. Зик остановил кабриолет прямо возле безлюдного пляжа, откуда открывался невероятный вид на океан, и по-хозяйски принялся откупоривать новую бутылку вина, предлагая мне фрукты и заказанную еду из ресторана. От нервов у меня совсем не было аппетита, но я сделала над собой усилие и попробовала все понемножку: ломтики мясных деликатесов, кусочки фруктов, маленькие острые красные перчики, но к сладком даже не притронулась. Я была одета скромно и очень красиво, мое декольте закрыто по просьбе Зика из-за мусульманских обычаев, и платье надела совсем не короткое. Это казалось мне важным знаком и одновременно возбуждало Йегера. В машине мы пили вино, и, когда чуть позже Зик принялся покрывать меня поцелуями, мое беспокойство от нового места улетучилось, сменяясь бесконечным счастьем, что мы наконец вместе, что могла его целовать, ласкать, дарить ему себя. И несмотря на то, что дон находился не на своей территории в плане бизнеса и мафии, у него всегда было преимущество — он оставался собой, владел языком, в то время как я — такая неопытная — являлась просто женой каморриста. И мне на тот момент было все равно, даже если я умру, настолько переполняло меня счастье быть рядом с любимым мужем. На одиноком пляже под небом арабской ночи, когда душная жара чуть спала, и мы, опьяневшие от вина, направились к океану, Зик скользнул пальцами по моим бедрам, едва приподнимая шелковую ткань. В горле пересохло настолько, что глотать было невозможно больно. Он жаждал поцелуя, но не мог себе позволить этот шаг, словно боялся, что нас могут заметить. Только вот уже скинул с себя надоевшие белоснежные брюки и теперь его желание было очевидно не только ему. Влажный след от языка запечатлелся на моем подбородке, спустился к шее, чередуясь с мягкими и нежными поцелуями. Я таяла и тонула в ощущениях. Его движения становились все медленнее. Мое платье давно спустилось вниз, на теплый песок, и руки Зика блуждали по моему обнаженному телу, цепляясь за резинку трусов и лифчика. Когда он припал к моей груди, ласково совершая круговые движения, я поняла, что не только перестала замечать все вокруг, но даже забыла, что я в другой стране, далеко не такой, как Италия. После резких и сильных движений, которые наполняли меня и опустошали, вызывая невыносимое желание, Зик отстранился и упал на песок, издав утробный стон. — Нужно возвращаться… — перевел дыхание он. — Да, — едва выдохнула я и резко поднялась, отряхнула песок с волос и со всего тела, привела себя в порядок и надела платье. Мы не хотели возвращаться, катались еще целый час на кабриолете. Я обняла мужа, положив голову ему на плечо. Зик сосредоточенно смотрел на дорогу, обгоняя еле ползущие машины. А потом мы вернулись в отель. Я, полностью измотанная, закрылась надолго в ванной, а Зик продолжительно выкуривал сигарету за сигаретой на балконе. В Марокко члены Каморры все время проводили вместе в отеле возле бассейна со вкусной едой и алкоголем. Зик, один раз окунувшись, загорал и читал, расположившись на плетеном лежаке возле бассейна — воду он не любил. Я обычно лежала возле него, или же игралась с маленькой Моникой, пока молодые родители, Порко и Пик, наслаждались друг другом в воде. В такой обстановке настороженная дистанция между мной и всеми девушками, женами каморристов исчезла, до этого они не знали, как вести себя со мной, женой капо, а я не знала — как с ними. Но теперь мы превратились в веселую компанию, которую я раньше не замечала; я никогда не думала, что мафиози могут быть такими прекрасными семьянинами и хорошими друзьями. То, что я привыкла видеть в своем районе, как мужья колотили своих жен, совершенно не походило на то, как относились к своим женщинам каморристы. Несмотря на то, что мафиози творили с другими людьми, убивая их, вымогая деньги из предприятий, занимаясь взяточничеством и прочими темными делишками, у них была и своя религия, культура, манеры. И по этому поводу в моей голове часто происходил странный диссонанс. Я смотрела на своего прекрасного мужа, как он шутил, как был очень умен и щедр без меры, и мне ни о чем плохом не хотелось думать. Теперь, в тишине и свежести Касабланки, душный Неаполь казался чем-то далеким, далекими были и жизненные невзгоды. Но потом прилетели Кенни с Хитч. И я единственная, наверное, была рада этому событию. Правда реакция Райнера меня насторожила: в ресторане он не сводил глаз с моей чудесной подруги. Она еще выкрасилась в яркий блонд и теперь стала похожа на Мерлин Монро в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок». По вечерам мы сидели за столом все вместе под апельсиновыми деревьями. Вдоль стены росли жасминовые кусты, а в свете луны тени становились иссиня-черными, мои губы — красными, а волосы казались окутанными туманом. Вино и вкусная марокканско-итальянская кухня, мой муж во главе стола, и мне больше ничего не нужно. Перед ужином я, надушившись, в праздничном настроении, в красивом платье сидела, пила вино, повиснув на руке Зика, игралась с Моникой или разговаривала с девушками. Йегеру самому нравилось возиться с малышкой Галлиард, он ее брал на руки, трогал пухленькие щечки, ласкался к ней, подмечая: — И в кого такая красавица растет? Нос точно галлиардовский, видно невооруженным глазом. Вон скоро и жених твой родится, или кто у вас будет, Берт? — Это пока тайна, — Гувер пожал плечами. — Но, думаю, тебе без разницы для какого ребенка стать крестным. — Ох, и любите вы меня детьми своими обкладывать, но я только рад. Я заметила, что Зик, сказав это, в какой-то момент взгрустнул, так как очень хотел иметь и своих собственных малышей. Пачки сигарет опустошались, несколько бутылок вина были выпиты до дна, другие — больше чем наполовину, причем львиная доля алкоголя досталась Кенни. Райнер вообще за столом не присутствовал, Энни ограничилась одним бокалом из-за беременности. Глаза Бертольда были всегда загадочными, так что нельзя было сказать, пьян он или нет, зато сама Дрейс за ужином выпила тоже немало, несмотря на свое положение. Ее наивные голубые глаза блестели, полные нескрываемого довольства; она то и дело бессильно утыкалась в стол со звонким восторженным смехом, минуту оставалась неподвижной, полузакрыв глаза и склонив обрамленное растрепанными белокурыми локонами лицо, потом неожиданно вздрагивала и снова протягивала Аккерману пустой бокал. — Хватит тебе пить! — сказал наконец Кенни, и сам налил себе очередной бокал. — Не хочу возиться с тобой пьяной! Хитч дерзостно вспыхнула, но не успела ответить, как Аккерман это сделал за нее: — Молчи, дура! Заботься о нашем ребенке, и на меня не глазей! Сколько захочу столько и буду пить! — Тише, тише! — примирительно вмешался Зик. — Чего там тише! — ответил Аккерман, но тут же умолк под взглядом босса. Под чисто мужские разговоры о бизнесе, которые в принципе поддерживала и Энни вдруг я обнаружила, что Хитч куда-то делась и долго не возвращалась, что заставило меня переживать за нее. Оставив Зика и остальных разговаривать и курить, я вышла с террасы ресторана и направилась в уборную, но все кабинки были пусты, потом я зашла в ресторан, Дрейс нигде не было. Вновь через террасу не хотелось идти, чтобы не волновать Зика, я вышла из ресторана через черный ход, который вел на задний дворик. Тихонько пробравшись туда, я оглянулась — снова ни души, но пройдя чуть дальше, за пальмами я заметила широкую спину Райнера, а за ним и Хитч. Они стояли, прижавшись друг к другу, и целовались. Он держал руку у нее под юбкой. Она пыталась убрать ее, но в тоже время страстно отвечала на поцелуи. Я смотрела на них, как на грешных богов: Хитч меня не удивила, но Райнер… Такой умный и порядочный раньше, сейчас был таким дураком. Затеяли оба какую-то глупую игру. Мне хотелось сейчас же их остановить и высказать в глаза: спуститесь с небес на землю, вы знаете, чем это может обернуться? Замужняя беременная девушка, жена самого опасного мафиози Неаполя целовалась с другим опасным мафиози. В голове не укладывалось. Но, погруженная в эти неприятные раздумья, я быстро отступила назад, пытаясь не шуметь, и вернулась на террасу. За столом Зик сразу же заметил мое возбужденное и потерянное состояние, но я все списала на вино. — Больше не разрешаю тебе пить, ты мне нужна еще ночью, Алессандра, — и его мимолетный поцелуй в щеку для меня стал самым нежным, самым откровенным, самым дерзким и чувственным.***
Это совершенно необъяснимо, но с каждым днем нашего восточного отдыха Хитч и Райнер вели себя все более странно. Иногда она отвечала, когда я к ней обращалась, или отвечала холодно и оскорбительно, говорила мне, что я ничего не понимаю, просто так. Однажды мы развлекались на пляже, играя то в одну, то в другую игру. Тот, кто проигрывал, платил штраф. Но штрафом всегда служили поцелуи, но поцелуи шутливые, ненастоящие. Кольт должен был целовать мои ноги в песке, Бертольд оставлял свои поцелуи у Пик на руках или на ушке, я целовала Порко в нос, но когда дело дошло до Райнера, чтобы поцеловать Хитч, лишь я заметила, как влажно, с языком, он оставил свой поцелуй на внутренней части бедра Дрейс. И я молила Бога, чтобы этого, кроме меня, не заметил никто. А Зик в такие игры не играл. По вечерам он играл в казино с очень богатыми людьми, на кон были поставлены крупные суммы и даже людские жизни, что было страшно представить. А ночами он нещадно обжигал мою кожу поцелуями. Когда Зик возвращался в номер, я стояла на балконе, а потом чувствовала его теплые руки у себя на талии и мимолетный аромат чужих женских духов. Прикрыв глаза, ощущала теплое прикосновение к коже — это прикосновение стирало мое благоразумие, только-только собранное обратно по кусочкам. Сердце билось в груди, стучало так громко, готово было выпрыгнуть. Прямо в шершавые мозолистые и по-мужски красивые широкие ладони Зика Йегера. — Зик. Я ревную. Девицы постоянно оставляют на твоем пиджаке свои приторно сладкие духи. И мне неприятно. — Нужно было отдернуть руку, накричать, вернуть все на свои места. Но даже маленькое прикосновение туманило разум, перед ним я устоять не могла. — Мне самому мерзко, поверь. Ты ведь не хочешь со мной ходить в казино. — Не прерывая зрительный контакт, он опустился на пол, припал губами к моим коленям, периодически выводя влажные узоры языком на моей коже, поднимаясь все выше и выше, пока мое сознание совершенно не покинуло меня, и я впилась пальцами в перила балкона. — Я… не умею… играть…***
Еще мой дон нанял личного официанта для нашей мафиозной компании. Его заданием было приносить и уносить напитки, выполнять поручения и обслуживать дам. Больше всех он обхаживал беременную Энни, а она то и дело постоянно желала фруктов, коктейлей и сладкого. И превратился этот официант в личного слугу Леонхарт. Мне пришлось даже записать на салфетке, как его звали — Армин — чтобы обращаться к нему по имени. Армин постоянно спрашивал Энни о ее состоянии здоровья, о малыше, не холодно ли ей было или не слишком жарко, не хочет ли она пить… И я уже подумала, что Гувер устроит официанту темную после такого волнения за свою жену и разорвет Арлерта на части. Но Берт лишь довольствовался испепеляющими взглядами и говорил, что пока в услугах гинеколога не нуждается. — Найми другого официанта, босс, — попросил Бертольд Зика, когда мы все вместе отдыхали в дворцовой зале для гостей в чисто марокканском стиле с древневосточной архитектурой. Я расположилась на цветастых подушках на застеленном коврами полу. По средине нашего зала отдыха стоял небольшой стол с кефтой из баранины, кускусом и бастилу - марокканским пирогом с курицей, а также итальянскими блюдами. Райнер откинулся на спинку мягкого дивана. Маска типичного мудака и подонка у него на лице для меня была непривычной. Но Брауну нужно было разрушить вновь ненормальное влечение к моей подруге, из-за которого его бросало в жар при каждом взгляде на губы Хитч, на ее вздымающуюся грудь, на ноги. То, как элегантно она двигалась, ходила… Райнер невольно залюбовался, но тут же одернул себя. Благо, что Кенни сейчас находился в баре и заливался алкоголем. — С чего вдруг я должен нанимать другого? Этот парень справляется со своими обязанностями хорошо, — Бертольд слегка приподнял голову, только чтобы суметь перехватить взгляд Зика, словно взглядом можно было разговаривать. Отчасти так оно и было. — Слишком уж усердно этот белобрысый хорек справляется со своими обязанностями около моей Энни. — Не моя забота, — ответил Йегер безразлично. — Если какой-то официант беспокоится о твоей жене больше, чем ты, Берт, это уже твои проблемы. Разговоры донеслись до слуха Энни, и она чуть приоткрыла глаза, но тут же уловила смысл слов мужа. — Бертольд, хватит. Мы с ним просто разговаривали, — Леонхарт встала с диванчика, придерживая живот. — Энни, замолчи, пожалуйста! Зик, я бы этому уроду руки оторвал, если бы ты дал добро. — Решай такие вопросы со своей женой в закрытой комнате, а не здесь, у всех на глазах. Бертольд грубо выругался в ответ и произнес на немецком, что Зик настолько безразличен, что даже плевал на смерть Марселя и повелся за юбкой. Все замолкли, все поняли, кроме меня и Хитч. Энни мгновенно решила уладить обстановку и выразила желание пойти на пляж, правда мой муж успел отложить газету в сторону, встал с кресла и врезал Бертольду так, что кровь залила половину его изящного лица. — Еще раз усомнишься в моей власти, и я оставлю Энни без мужа и отца ребенка. Я побоялась затронуть конфликт Зика и его подчиненного, спрашивая у мужа напрямую. Но Пик мне прояснила сказанное Гувером, и я проплакала целый час, закрывшись в номере. Мне показалось, что на этом отдыхе все переходили ту самую недозволенную черту, которую выстроил в Каморре Зик. И я вновь замкнулась в себе, хотя даже Райнер меня успокоил, сказав, что в таком тихом болоте, как Бертольд, черти водились непрестанно. И не стоило мне так расстраиваться, потому что никто, кроме Гувера, не считал меня убийцей. Через две недели по приезду в Неаполь у меня случилась задержка месячных. Где-то внутри теплилась надежда на то, что я могу вновь забеременеть. Но после такой ужасной потери ребенка, доктор Спрингер предупредил, что зачинать еще слишком рано да и опасно. И мы были с Зиком осторожны, я даже пила противозачаточные. Тем не менее, я решила сделать тест. И он был положительным.***
Эрен курил и бесцельно блуждал взглядом по вечерней площади. Внезапно он сорвался с места и направился к подъезду своей квартиры. Он теребил ключи в кармане куртки, оглядел дом и, помедлив немного, вошел в подъезд. Поднявшись на второй этаж, Йегер достал ключи, но не прошло и минуты, как он услышал позади себя голос: — Эрен Йегер? — Да, — он обернулся и взглянул на мальчишку, недоумевая, что ему было сейчас нужно. — Чего тебе? — Вы меня, наверное, не помните, я Фабрицио, хотел попасть в ряды йегеристов, — сказал Аманнити, пристально глядя на Эрена. — Это еще возможно? — Ах, ты… — вздохнул Йегер, словно замучался отказывать таким юным коммунистам. — Пацан, я же сказал, что ты еще мал для серьезных дел. Но мне приятно твое рвение и такое настойчивое желание. — Разумеется, я все понимаю, — сказал Фабрицио и замолчал, довольно долго стоял неподвижно, словно задумавшись. — Слушай, пацан, у меня нет на тебя времени, я пойду, ладно? Жрать охота, — Аманнити понимающе кивнул, Эрен открыл дверь, но снова услышал позади себя фразу: — Я знаю, кто такой Зик Йегер. — У Фабрицио имелся один единственный козырь, который, по его мнению, должен был привести его к успеху с йегеристами. Эрен хмыкнул и развернулся к Фабрицио, держась за ручку двери. — Не дорос еще, чтобы знать Зика Йегера. — Увы, но он женился на моей сестре. — В смысле? Эта красивая брюнетка — твоя сестра, что ль? Так ты у нас шурин самого капо? — Эрен прошептал последнюю фразу, чтобы никто не услышал. — Да, Алессандра моя сестра, — он пошарил в кармане, достал сложенную фотографию сестры и дал ее Эрену. Все это было для Йегера настолько неожиданным и необычайным, что показалось ему сном. Как могло так произойти, что Зик взял в жены девку с бедного района, хоть и такую эффектную. Но он овладел собой, взял фотографию и стал в свою очередь расспрашивать Фабрицио. Однако тот отвечал все так же отрывисто и, видимо, лишь смутно представлял себе, чего хочет. — Так отчего же ты не пополнишь ряды Каморры? С сестрицей на пару? — спросил Эрен. — Ведь это так просто для тебя. — Я не хочу быть каморристом, я хочу стать фашистом, — сказал Фабрицио в некотором замешательстве, а потом добавил: — Мафия — зло. При этих словах на лице Йегера мелькнула подозрительность. Он выразил сомнение в необходимости такой встречи с парнем и не без тайной насмешки заметил, что Фабрицио еще ничего не понимает в этой жизни. Но, после долгих колебаний, Эрен согласился, что через неделю юноша сможет стать йегеристом и будет докладывать ему о всех делах Зика Йегера. — Вива Италия! — выкрикнул напоследок Фабрицио, поправляя фуражку, и убежал прочь.