***
Хитч молчала. Кенни опустил пистолет, который служил скорее преградой тому, чтобы окончательно не убить блудную жену, чем оружием. Посмотрел на ее разбитое лицо. Недоверчиво покачал головой. — Завтра уедем в Неаполь, или ты хочешь еще на Искье остаться? Дрейс ему не ответила, и Кенни вышел на улицу. Курил. Потом приходил в спальню еще раза четыре или пять. А во время последней встречи крикнул ей со злостью: — Ты позор всей Каморры! Неудивительно, что даже твоя семья с тобой не общается. — Значит, они так и не поняли, как мне живется с тобой. — Я обхожусь с тобой как с королевой! — Да лучше бы ты меня выбросил из окна! — Если снова забеременеешь, сделаешь аборт, — выплюнул мафиози. — Потому что у тебя моя фамилия, а я отродья Брауна не признаю. Аккерман есть Аккерман! — Я не собираюсь беременеть, — огрызнулась Хитч, засовывая соску в ротик Маттео. — Чего это? Не хочешь больше трахаться? — Да пошел ты! Мы с Райнером только за руку держались. И, вообще, Райнер — единственный, кто обращался со мной как с королевой. Аккерман фыркнул и больше ничего не ответил, поднялся с кресла и пошел встречать племянника. А Хитч сейчас больше всего на свете хотелось, чтобы Маттео не был сыном Кенни. С ней всегда так. Действия опережали мысли. Сначала делала, а потом уже осознавала всю абсурдность и безумие своих поступков. Эта импульсивность мешала жить, подчиняла себе. Но бороться с ней было выше ее сил. Когда Леви зашел в дом отдыха, Алессандра пошла укладывать сына, а затем принялась разогревать приготовленный заранее ужин. Кенни разлил вино по бокалам, Пик нарезала хлеб и колбасы, потом кормила Монику разными вкусностями. За столом каморристы не затронули ни одну из личных тем. Дон не позволял, а Кенни был слишком уставший и выпивший. Допив очередной бокал с вином, он обнял грустную и крайне молчаливую Хитч и отправился с ней в спальню. Больше их громкие и эмоциональные голоса не было слышно. Аккерман всячески пытался наладить отношения, забыв помутневший Брауном разум жены, но Дрейс расплакалась в подушку, то ли специально, то ли действительно не выдерживала нахлынувшего напряжения. Кенни же, долго целуя ее плечи и шею, уснул, оставляя на коже Дрейс запах сигарет и алкоголя. — Почему ты мне не рассказываешь, что произошло? Откуда шрам? — спросила Алессандра, убирая со стола бокалы и грязные тарелки. И беглый взгляд скользнул по его лицу и рубцу, рассекающему красивое лицо. А у Леви на губах появилась улыбка, в глазах читалось нескрываемое восхищение и обожание своей женщины. Он притянул Аманнити за талию к себе, сминая платье, и усадил на колени. Заглянув ей в глаза, понял эту затаенную грусть, понял эту отчаянную, невысказанную мольбу во взгляде. Волнение за него. — А почему ты мне не рассказываешь, что у вас здесь произошло? Какого хрена у вас здесь творится? Но то, что Хитч с фингалом, меня не удивляет, — Алессандра заволновалась, бросилась мыть посуду, но Леви не пустил, не позволил, крепко обнимая любимую. — А то что у тебя глаза на мокром месте… — Ты не любишь грязную посуду, — парировала итальянка. — Завтра помоешь, пойдем в спальню, — Аманнити выдохнула и покорилась дону, поцеловав его в щеку. — И хватит реветь, я целый и здоровый. Я ведь каморрист, а каморристу положены шрамы. — Ладно, Леви. Я уже боюсь что-либо тебе говорить.***
Легкий полумрак. Сквозь приоткрытое окно спальни проникал теплый ветерок и долетали отголоски чьих-то разговоров на пляже. Аккерман разделся до трусов, снял с запястья часы, положил на тумбочку и плюхнулся на кровать, пока Алессандра следила за спящим сыном и развешивала влажное белье и купальник. Леви не хотел затрагивать тему любовных треугольников, хотя об этом ему намекнул Кенни. Не хотел разводить эту пошлую грязь среди мужчин-каморристов, поэтому приказал дяде понять свою жену и простить. И только Райнер, вернувшись в Неаполь, попытался оправдаться перед доном, но главарь Каморры даже не пожелал слушать, моментально приструнив эгоизм Брауна в корне. Но сейчас, рядом с Алессандрой, он забыл обо всем. Одно лишь ее присутствие выбивало почву из-под ног и заставляло терять голову. Леви попытался вернуть себе хоть толику самообладания, снова тонул в этих черных глазах, желая потеряться под их изучающим взглядом. — Иди ко мне, — прошептал Аккерман. Мужская рука уверенно, но осторожно обхватила тонкое запястье. Пальцы тут же судорожно зацепились за платье, сминая. Лицо прижалось к теплой женской груди. Где-то под щекой ощутилось биение сердца. Тихое и размеренное. Алессандра уселась поудобнее, прямо на Леви, и принялась медленно развязывать сзади платье. Черные волосы освободились от заколки и рассыпались по плечам, подтянутый живот был напряжен. Держа Аманнити за талию, желание Аккермана твердо упиралось между ног итальянки. И не было между ними больше тех преград, что раньше. Хотелось просто насладится друг другом: ощутить тепло его дыхания на своей груди, отдаться во власть его пальцев, перебирающих ее непослушные локоны. Аккерман убрал ее руки от завязок и сам развязал платье, стягивая его с фигуристого тела. — Я думала, ты устал. — Ты сама на меня уселась, проказница. — Я могу встать. — Уже поздно, ты теперь в моей власти, — Аккерман одним движением перевернул Алессандру, подмяв под себя, окончательно спустил платье, наслаждаясь загорелым телом в одном белоснежном белье. Все движения происходили очень тихо, дабы не разбудить ребенка. Тоска по друг другу и страсть, радость, спонтанность желания, влажные поцелуи, чувственность, торопливое дыхание, стук двух сердец, тихие томные женские постанывания, затем поцелуи Леви стали более властными и настойчивыми, откровенными. Он целовал ложбинку меж двух полушарий, целовал живот, трогал губами, пальцами, языком между ног. Ее трусы и бюстгальтер Аккерман отправил на пол и принялся целовать Аманнити до изнеможения. Между ног было мокро, а ставший привычным за месяцы беременности вес нормализовался, и она чувствовала себя легким перышком в руках Леви. — Ты с ума сошел, сейчас ребенка разбудим, — шикнула Алессандра, закусив губу. — Ладно, все, — он порывом вошел в нее, изголодавшийся, они долго-долго занимались любовью. Леви, утомленный, просто наслаждался процессом секса и ускорился лишь тогда, когда Алессандра припала к губам, лаская языком каждый уголок рта, впиваясь ногтями в спину, прижимаясь бедрами к худым бедрам, обнимая ногами. Леви кончил, когда начал уже засыпать, снял презерватив и перевернулся на другой край кровати. Сейчас Аккерман не задумывался о будущих потомках, понимая, что Алессандре будет тяжело. Учитывая проблемы в криминальном мире, Леви боялся, что не сможет воспитать еще одного малыша. Поэтому оба прибегали к разным способам контрацепции. Вплоть до того, что Аккерман кончал просто себе в руку. Открыла Алессандра глаза лишь под утро, Леви рядом не было. Оказалось, он вышел курить, затем ходил на море искупаться и заодно сварил кофе для любимой. Зайдя в комнату с двумя чашками, он застал Аманнити укачивающую Мануэля. Когда подошел, она поддалась вперед, прикасаясь губами к его щеке. И он вздрогнул от прикосновения ее холодных губ к разгоряченной коже, сердце предательски пропустило удар, а с губ слетело еле слышное «люблю тебя». Она улыбнулась, опустив взгляд. Любить Леви Алессандре еще давалось сложно. Но он ей ужасно нравился. Давно она не чувствовала такого комфорта и спокойствия, какое давало ей общество Аккермана. При этом он умудрялся держать ее в напряжении и состоянии азарта: бандит — он и в Африке бандит. Мануэль потянулся к нему, и он забрал малыша к себе на руки. С еще влажных после купания черных волос стекали струйки воды, и впервые за долгое время Леви Аккерман пил крепкий кофе.***
Всю последующую неделю Леви пробыл с Алессандрой на острове. Он все время проводил в молчании, игрался с ребенком, учил Ману держаться на воде, а вечерами из местного ресторана звонил в Неаполь, решая дела. Хитч заныла ехать в город, уцепившись в руку Кенни — такая у нее была привычка, играть на публику. «Потрошитель» слушался жену беспрекословно. Схватил чемоданы, потом снова рассорился с Дрейс, как в последний раз, даже получив от нее пощечину, на которую Аккерман яростно ответил, что дома она получит по полной. И уехали. На Искью приехали Кольт с Кармеллой и Порко, чтобы забрать Пик с малышкой Моникой и исполнить все приказы босса. Алессандра заметила, что Галлиарду было неловко в обществе жены, даже не понятно почему, а вот Кольт не отходил ни на шаг от своей благоверной. Видимо, Грайс был очень рад своему браку и молодой красивой девушке, что сама слушалась мужа. А еще Кармелла поделилась с Алессандрой тем, что они с Кольтом ожидают ребенка. — Наша свадьба в сентябре, — с губ слетел сдавленный, едва слышный шепот. Алессандра лежала на груди Леви на пляже, а он гладил ее непослушные черные кудри и шептал. Мануэль игрался рядом и кушал нарезанные фрукты. Когда несколько месяцев назад Леви говорил ей о том, что ему нужно время, что он занимается уничтожением врагов Зика, то ожидал, что Алессандра захочет уйти. Он ждал слез и истерик, но был совсем не готов к тому, что она лишь кивнет в ответ на его слова и задаст один только вопрос: «Почему?». Только один вопрос и поцелуй руки, как преданность дону. — Потому что влюбился, как только ты пришла на мою фабрику, сейчас люблю очень сильно и влюбляюсь с каждым днем сильнее, — Леви наклонился к Алессандре и скользнул языком в рот, сминая губы. — Но позволь мне все же соблюсти все формальности и надеть на твой палец обручальное кольцо, — он достал из кармана белых брюк коробочку, вынул оттуда узкое золотое колечко с бриллиантом и надел на палец Аманнити. — У нас с Зиком не было свадьбы, только венчание. — Алессандра протянула руку и дотронулась до тонкой полоски шрама на лице. Он неизвестно как и неизвестно где заработал его, защищая прежде всего ее и малыша. Ей казалось, что она знает владельца швейной фабрики, все его мысли, чувства, мечты. А ничего она о Леви не знала. — Я не Зик, — коротко и ясно ответил он, и больше ему не хотелось возвращаться к вопросам свадьбы. — Я не Зик, потому что не взял тебя без суда и следствия, не украл. Я не блядский аристократ с безупречными манерами. Моя мать Кушель была проституткой, а отец непонятно кто. Я еврей, я преступник, у меня до хера скверный характер. Меня с Йегером и сравнивать не нужно. Хотя он далеко не святой. Но почему-то у меня с ним одинаковый вкус на женщин. Аккерман хмыкнул, быстро облизав губы, все еще ощущая во рту привкус Алессандры. — Я понимаю, ты сердишься, что Зик будет стоять между нами всегда. Да, Зика мне сложно выскоблить из сердца. Но я… — она привстала, привычным движением прислонилась своим лбом к его, чувствуя горячее дыхание на своей щеке. — Леви, ты хороший человек, и я действительно люблю тебя. Он едва заметно вздрогнул и взял ее за руку, переплетая их пальцы и крепко сжимая. — Я знаю тебя, Але. И знал Йегера. Гребаный манипулятор. — Отвернувшись, он зажмурился и всмотрелся в море. — Я всегда думал, что не для меня семейная жизнь. А вон оно как получилось. — Он улыбнулся и провел ладонью по лицу, будто вновь надевая утраченную маску. —Давай не будем о Зике. Его больше нет. Есть Мануэль, и этого не изменить, — Алессандра взяла на руки сына, прижимая к себе, а Леви обнял их обоих.***
— Докладывай, — с порога начал требовать Аккерман, входя в кабинет. Райнер поднялся с кресла, сминая в руке листок бумаги. — Задержанных каморристов обвиняют в контрабанде, вымогательстве, заказных убийствах, взятках политикам, организации проституции, краже предметов искусства. Список преступлений обширен. И этим всем занимается Ндрангета, — выдохнул Браун, поясняя. — Специализация «Ндрангеты» — контрабанда кокаина. Мафия напрямую связана с мексиканскими и колумбийскими бандами. По некоторым подсчетам, Антонио Пелле, новый босс клана, контролирует до восьмидесяти процентов торговли кокаином в Европе. В Калабрии «Ндрангету» обвиняют в краже значительной части помощи для малоимущих. — И все это спихнули на нас, суки, — сказал Кенни, удобно рассиживаясь на месте Леви за столом дона. — Друзья, мы должны понимать, что сейчас не та мафия, которая занималась торговлей наркотиками или оружием, — сказал Леви, обводя всех в помещении взглядом. — Чтобы делать то, что делают итальянские мафиози, надо разбираться в бюрократии. Эта не та мафия, какой она была двадцать лет назад, когда местные пастухи просто вымогали деньги у фермеров в обмен на защиту. Пастухи ничего не соображают в бизнесе. А нас обвиняют в проституции, который мы даже не занимаемся. Поставка героина ослабевает. Мы помогаем людям, а на нас вешают все преступления мира. Мы избавили Неаполь от фашистов, а нас хотят уничтожить. Нужно продать особняк и немедленно. Нужно залечь на дно. Полиция так просто нас не оставит. Да и не только полиция, если Ндрангета проституцию на нас вешает, когда мы торгуем не девушками, а оливковым маслом и алкоголем с сигаретами. Наркотики в нашей ситуации уже «чао бамбино, сорри». Леви хотел, чтобы Каморра скрыла свое общественное лицо, сделать из нее очень тайную, подпольную организацию. Потому что считал, что как только мафиозная организация добирается до верхов, она начинает разлагаться, как разлагалась утопическая община. Дон всем раздал указания, а сам уехал по другим делам в Неаполе. В ресторан Никколо, чтобы решить ситуацию с влиятельными неаполитанцами. Когда Леви выехал из двора вместе с охраной, Райнер набрался духу и насильно затащил Порко в бильярдную комнату. Увидев ухмылку товарища, Браун вспомнил вчерашнюю Хитч, выходящую из ресторана в темных очках, под которыми пряталась ревность Кенни Аккермана, разбитая губа была сильно затушевана алой помадой, а походка Дрейс напомнила Райнеру запуганную, но все еще смелую газель. Поэтому он сначала отпрянул и вне себя с разворота ударил в лицо Галлиарду. Тот от неожиданности упал под бильярдный стол, хотя кулак Брауна прошелся всего лишь по его скуле. — Хуя ты рассказал Кенни обо мне и Хитч? Это не твое совершенно дело, Порко! — А у тебя какие-то проблемы, Райнер? — Галлиард поднялся с пола, вытирая большим пальцем разбитую до крови губу. — Трахать некого? Замужних подавай. Разумеется, ситуация переросла не просто в демагогию, а в нарастающий конфликт. Райнер вновь подался вперед и кулаком заехал Галлиарду в лицо, тонкая струйка крови потекла из носа. Шмыгнув, Порко быстро провел ребром ладони под носом и тут же вновь ринулся в бой. — Ты мне тут героя не корчи, я тебя прикончить могу, — яростно огрызнулся Браун. — Зачем ты меня сдал Аккерману, я и подумать не мог, что ты такой. Завидуешь, что сам не можешь ходить налево? Я искренне полюбил девушку, а ты задницу лижешь боссу? Объясни мне, Покко, зачем? — развернув товарища за плечо, Райнер вновь сделал то, чего никогда не позволял себе делать с Галлиардом — ударил его в лицо, в челюсть. Поймал его за пиджак, не позволив упасть. Схватил за набриолиненные и тщательно уложенные с пробором волосы, а потом оттолкнул от себя. Смазливая голливудско-итальянская мордочка была сейчас Брауну омерзительна. — Плейбой тут нашелся, — произнес Порко, поправляя на себе пиджак, приводя в человеческий вид и прическу. — Мы — Каморра, а не шведская семья. — А Пик знает, что ты и Алессандру хотел тогда изнасиловать? Леви знает? Зик знал? Галлиард не успел ответить, как в комнату ворвался злой Кенни Аккерман и со всей силой заехал Райнеру по лицу. Он бил его с такой ненавистью и яростью обреченного на смерть, оскорбленного человека и мужа. Браун согнулся в три погибели, потом упал на пол и даже не мог от неожиданности ничего сделать. Порко стоял в стороне, не вмешиваясь, а лицо Райнера все больше и больше превращалось в окровавленную маску. — Сука, на глаза мне не попадайся, тварь, — прошипел Кенни. — Это моя жена, моя, ты понимаешь, Райнер? Моя собственность. Мы с ней повенчаны, а ты бессмертного из себя не строй, — отпустив его, Аккерман поправил шляпу и выпрямился. Он был такой же высокий, как и Браун. — Не приближайся к Хитч. А ты, сосунок, — обратился он к Порко, — меньше трепли языком, а то в следующий раз я тебе его в задницу засуну. Исполняйте приказ дона. — Синяки на ее лице я тебе не прощу никогда, так со своей женой не может вести себя настоящий мужчина, — Райнер закашлялся, вытирая кровь рукавом дорогой белоснежной рубашки, поднялся с пола, пошатнувшись, и вышел из бильярдной комнаты, даже не взглянув на опешивших Кенни и Порко. Затем Аккерман догнал Брауна в холле, схватив за локоть. — Это наше с Хитч дело, синяки она тоже заслужила, — усмешка в его интонации не оставляла ни намека на извинение. — Но я не хочу тебя убивать, Райнер, ты нужен Каморре, но не дай Бог ты приблизишься к моей жене еще. Райнер вздохнул, но кислород будто не поступал в легкие.***
Алессандра заполнила целые чемоданы одеждой и элитным бельем, чтобы после свадьбы уехать с Леви во Флоренцию на пару дней, оставив на сеньору Аманнити Ману. Чтобы там, в другом городе, в отеле, пить шампанское и заниматься любовью целых два дня, чтобы и в душе оставлять после себя стоны и запах секса. Хитч замечала радость на лице подруги, в последнее время она очень похорошела, на что Алессандра счастливо отвечала: — Леви очень нравится моя фигура, он даже ведет календарь, чтобы знать, когда заниматься со мной любовью. — Боже, даже здесь дон контролирует процесс. Да, Леви определенно сам хотел этого. Хотел Алессандру всю и везде. И никто не сможет их поторопить. Все время могло принадлежать только им двоим. Потому что босс Каморры и время может остановить. Но изменить судьбу — нет. После святого венчания, выходя из церкви Сантиссима Анунциата Мадджоре, Леви Аккермана задержала полиция Неаполя и приговорила к пожизненному заключению за убийства, незаконное хранении денег, неуплату налогов, наркоторговлю и подпольные доходы от казино и неаполитанских магазинов и рынков. — Если меня убьют, — беспристрастно шепнул Леви, прощаясь с Алессандрой возле полицейской машины. — Не верь. И посадить на всю жизнь не посмеют, я найду выход. — Синьорина, отойдите от преступника, уезжайте домой, — полицейский схватил ее за плечи, отстраняя от Аккермана, случайно наступив на свадебное платье. Все присутствующих каморристов в этой день задержали, но посадили только дона, главаря Каморры. В этот вечер Алессандра не посмела снять свадебное платье. Крепкий обжигающий кофе, чашка за чашкой, унимал слезы. Плач Мануэля заглушал мысли и не позволял им вырваться наружу. Все для того, чтобы заглушить боль, которая разрывала изнутри, превращая жизнь в ад. Хитч и Энни сидели в соседней комнате, боясь потревожить жену дона. Но все же находились рядом, вдруг ей понадобиться помощь. Или, еще чего, вскроет себе вены.