Я грубиян, сексист и хам Пока ты злилась, в меня влюбилась
— Райнер? — дверь открыла Хитч. На пороге стоял Браун, высокий, статный, мужественный, правда, с разбитой губой от Кенни, но это не сильно его расстраивало. Появление Хитч в квартире Алессандры его несколько удивило и в какой-то момент осчастливило. Они не виделись почти два месяца. — Какими судьбами? — Кто его знает, какими? Дон в тюрьме, дела его решаю. Дрейс не обратила на эти слова внимания, пропустила каморриста в прихожую, а он, в свою очередь, избавившись от пальто и шляпы, проследовал вглубь дома. Приблизившись к Хитч, Райнер хотел обнять ее за плечи — это было ему сейчас необходимо, он соскучился. Но она встрепенулась, как от чужого мужчины. — Что, черт возьми, ты делаешь? — тихо шикнув, чтобы Алессандра не услышала, она резко отстранилась. — У меня скоро глаз начнет дергаться, при одной мысли, что Кенни увидит нас рядом. А на тебе места живого не останется. — Второй раз было уже забавно. Но не из-за тебя. Что же ты делаешь со мной, дьяволица, а? Глаза Хитч округлились. Она не знала, что Аккерман снова побил Райнера, упомянув мужа просто так. Да и за что? Но для Кенни главное — повод. Дрейс было не до его шуток. — Райнер… Мой брак заключен в аду, и выбраться из него не могу. Я не виновата, что мой муж теперь тебя ненавидит. — Все, забудем, у меня много дел, — он сам отошел от Хитч на два шага. Внезапно Брауна будто кто-то подменил, его окутало равнодушие к Дрейс, словно она испарилась из квартиры, затем повернулся посмотреть на свое отражение в зеркале: вчера только был у цирюльника. — С чего это у тебя вдруг так много дел? — Не вдруг, а как всегда. Тем более, Леви же на нарах почивает. Я, вроде как, главный сейчас. — Раньше что-то не замечала. — Так совпало. — Ты меня еще любишь? — Это имеет значение? Хитч уверяла, что да, но время, проведенное с Райнером на Искье, пролетело слишком быстро, а Кенни стал ее мужем на всю жизнь. И изменить эту аксиому не в силах Дрейс. — Алессандра, пришел Райнер! — сообщила она подруге и ушла в другую комнату. Пока Хитч не было, мальчишки начали тянуть в рот всякую гадость с пола. Алессандра была подавлена. Райнеру она призналась, что практически не видит выхода из такой сложной ситуации: суд, адвокаты, пожизненное. Холод был внутри нее, а сердце лишь жило воспоминаниями и желаниями встреч с Леви. Хорошо, что Райнер отвечал за безопасность жены дона и исполнял свои обязанности на сто процентов. Передав Брауну деньги и важные документы, что хранились у Аккермана в квартире, Аманнити предложила выпить кофе, но Райнер и доли секунды не хотел оставаться в одной квартире с любовницей; в любую минуту мог прийти Кенни, а просто видеть Хитч и не целовать казалось каморристу смерти подобным. — Я все решу. Каморра не позволит Леви гнить в Поджореале. — Уж постарайся! Мне не на кого положиться. Попрощавшись с Алессандрой, Райнер вышел из комнаты, но его нагнала Дрейс, заняв малышей вкусным печеньем. — Подожди… — ее глаза сфокусировались на любовнике, а выражение лица ничуть не смягчилось, став настороженным и отчужденным. — Нам нужно поговорить о Кенни, — сказала требовательно Хитч. Райнер отступил и раздраженно схватил шляпу с вешалки. — Да еб твою мать! Кенни, Кенни, Кенни… Все крутится вокруг Кенни, которому абсолютно похер на тебя, да и на меня тоже. — Райнер оделся и вышел за дверь. Дрейс охватил гнев, она расправила юбку и выбежала на лестничную площадку за ним. — Я так скучала, а ты просто трус, сеньор Браун! Пускай мамочка тебе найдет невесту, чтобы ты с ней жил долго и счастливо, нарожал много детишек и меня забыл окончательно! Я сама разберусь с Кенни! Райнер приподнял бровь, развернулся, схватив Хитч за плечо: — Эй, дамочка, легче, да? Причем здесь моя мать? Чего ты хочешь, Хитч? Мы потрахались какое-то время и все. Ты замужем, у тебя ребенок, что еще? Она фыркнула, его слова были как ножом по сердцу, даже еще больней. — Да ты только и думаешь про то, чтобы жрать, спать и трахаться. Секс еще ничего не значит. Я завтраки хочу тебе готовить! — Мы не можем быть вместе, — как бы жестоко это ни звучало, но перейти дорогу Кенни Аккерману было самоубийством. Для Хитч. Браун, не желая продолжать бессмысленный треп, оставил ее в одиночестве, спустился по ступенькам вниз. — Козел, сволочь, гнида, ублюдок хренов! Исчезни из моей жизни! — громкие ругательства в сторону любовника было вполне в стиле итальянских женщин — чтобы слышал весь дом и вся улица. Но Райнер лишь слащаво прищурился в ответ на все брошенные вслед слова.***
Алессандра разделяла его тревоги и видела, что и Леви принимал ее проблемы близко к сердцу. Ночами она не смыкала глаз. Иногда телефон звонил в шесть утра с угрозами и пошлыми гадостями, но на звонке все и заканчивалось. Аманнити обычно хватала трубку, молясь, чтобы звук не разбудил ребенка. Она приходила в Поджореале нечасто, часто нельзя было посещать столь «опасного» заключенного. Но эти редкие минуты близости казались супругам самыми счастливыми моментами. Алессандра приносила Аккерману испеченные пироги, а потом они немного разговаривали. — Твои волосы и борода отросли. Так непривычно. — Нравится? На Йегера теперь похож? — Леви сощурился, но только лишь для того, чтобы хитро улыбнуться. — Очки еще нужно приобрести, и тогда — выкопанный Зик. — Дурак, просто непривычно, но тебе идет. — А я ненавижу растительность на лице. Прикажу, чтоб меня побрили. — «Прикажу»? Ты и в тюрьме главный? Аккерман хмыкнул. — Але, как бы я хотел не быть в тюрьме главным, ибо меня здесь раздражает абсолютно все: от пыли на полу до вони в сортире. Но в тюрьме тем более действует иерархия. Я босс и им остаюсь везде, даже в таком омерзительном месте. Она опустила глаза на руки Леви в наручниках, поймав себя на мысли, что не желала делить своего мужчину с кем-то еще, даже с тюремным заключением. — Я не выдержу твое пожизненное, да ты сам не выдержишь. Даже если это будет двадцать лет, даже если меньше… — Маленькая моя, ты что действительно думаешь, что я здесь буду пожизненно дерьмо в столовке жрать? Я каморрист, я никому не позволю себя угробить. Более того, не позволю лишиться наслаждения тобой и нашей семьей. Если тебе позвонит кто-то из наших людей, скажи, чтобы связались с Райнером по телефону. Если позвонит кто-то другой — тебе ничего не известно. Если тебя кто-то обидит, говори сразу Кенни, он не думая перережет глотки. Леви сглотнул и стиснул зубы. Он и сам удивился, что его пальцы не пробирались сейчас под кружево белья Алессандры, губы не оставляли поцелуи на ее плече. Вместо этого он лежал на спине, на металлической койке, покрытой старым матрасом, и смотрел в потолок. Он хотел Алессандру. Безумно хотел во всех смыслах. Пообещал себе, что, когда выйдет из тюрьмы, непременно будет посвящать дни и ночи любимой. — Мануэль периодически повторяет слово «папа». А я говорю, что папа скоро вернется. Только это «скоро»… Уголки губ Леви слегка дрогнули, но потом он сделал очень серьезное лицо. — Послушай, красавица моя, я тут подумал… Давай ты не будешь больше ко мне приходить. Все, что ты хочешь узнать, узнавай у Кенни или Райнера, но больше не появляйся в Поджореале. Понимаешь, всем своим обликом — прической, серьгами, облегающей блузкой и узкой юбкой, даже походкой — ты выделяешься на фоне этого помещения. Быдлота с трудом удерживается, чтобы не… чтобы не обидеть тебя. Ты очень красивая… И ты моя… А меня здесь уважают только уркоганы. Алессандра на минуту погрузилась в раздумья. — Хорошо, Леви. Но встречи с тобой необходимы словно воздух. — Никаких «но», — он резко схватил ее за запястье, притянув к себе. — Слушайся меня. Я найду способ выбраться. — Мне больно, — она поморщилась, но Леви тут же отпустил, снова притянул к себе и пламенно провел языком по алым губам. — Отвыкла от моих рук? — Как отвыкла, так и привыкну снова. Пришло время уходить. Леви поднялся на нарах и чмокнул жену в губы, а затем ласково потерся носом о носик Алессандры и отпустил ее. Когда она под наблюдением охраны дошла до выхода, ей внезапно преградил дорогу еще один работник тюрьмы. — Сеньора, Вас хочет видеть начальник. — Зачем? — Аманнити встрепенулась. — Это касательно моего мужа? — Нам не докладывали. Алессандру провели в кабинет начальника Поджореале. Кабинет был небольшим, неуютным, а сам сеньор Бруно Росси слишком отталкивал, несмотря на свой странно молодой возраст для такой должности. И Аманнити испугалась: вдруг он сейчас выхватит нож или пистолет? Но он заговорил с ней медленно и спокойно, глядя ей в глаза и держа руки в карманах. Он сказал, что Леви Аккерман унизил и оскорбил его перед теми, кого он ненавидел сильнее всего на свете, каких-то других заключенных, о которых Алессандра не знала. Что ему самое место находиться здесь пожизненно, и что будь он хоть трижды доном, то Росси лучше умрет, чем встанет на колени и будет лизать задницу какому-то мафиознику. Она и слова вставить не успела, вдруг он выдернул руки из карманов и подошел ближе к Алессандре, вожделенно ее осматривая. — Тогда отпустите моего мужа, если он вам поперек горла стоит! — С чего бы это! Мне нравится видеть его на нарах. — Какую сумму залога за его освобождение нужно внести? — Этот говнюк дорого стоит. — Ну, сколько? — Куколка, такие вещи обсуждаются с мужиками, а не с бабами, тем более такими привлекательными, как ты. — Несмотря на то, что я его жена, и я отвечаю за его безопасность и жизнь, я пришлю подчиненных своего супруга. В полном смятении Алессандра хотела было уходить, но ее задержал голос Росси. — Ладно, не для этого я тебя сюда привел. Присмотрись, сеньора, ощути это здание, — сказал он, разводя в стороны руки. — Эта тюрьма защищает город вот от таких, как Леви Аккерман, от таких подонков. Ну и от других подонков тоже. Я люблю Поджореале, это идеальная постройка, — тут он совсем впритык подошел к Алессандре, насильно притянул ее к себе, посмел скользнуть губами по длинной шее, одновременно сжимая ягодицы. Начальник тюрьмы словно имел сто рук, которые невероятно быстро шастали поверх одежды: под блузкой, задирая юбку. Он сопел, лапая Аманнити без доли наслаждения, просто из-за похоти. — Да вы гад! Не представляете, что с вами сделает Леви! — Алессандре было сложно увернуться. На какое-то время он настолько сильно прижал ее к себе, желая уложить на стол, что силы, казалось, покинули ее. Аманнити испугалась, что он ее сейчас убьет. Ее охватила злость, она укусила его за губу, а потом сильно ударила в пах. — Засранец! У тебя там между ног даже ничего нет. Начальник тюрьмы отпустил ее, сделав шаг назад. Коснулся губы, которая кровоточила и смущенно захохотал. — А думал, ты настолько хочешь освободить своего каморриста, что готова на все. — Я готова на все, только в пределах разумного, а не становиться чьей-то шлюхой! — Чьей-то? Моей… Но Алессандра этого уже не слышала, вышла из кабинета, громко хлопнув дверью. Ее взялся проводить охранник, но она облила его грубыми словами и плюнула в лицо. Когда вышла из территории Поджореале, села в машину и горько расплакалась. Прическа растрепалась, лопнула нитка жемчуга, вплетенная в волосы, и бусины покатились по полу салона автомобиля.***
Прошла неделя, Кенни Аккерман уселся в обитое кожей кресло и попросил Хитч, чтобы принесла ему кофе, сигары и бутылку виски. Она все выполнила и даже поставила перед ним стакан для виски, а потом молча развернулась, чтобы выйти из кабинета. Потрошитель посмотрел на нее. — Что случилось? Ходишь в последнее время кислая, — сказал он. — Тебе что? Кислая так кислая. — Вот, открой, — Аккерман достал из ящика небольшую красную коробочку. — Развлеки себя. — Что это? Рождество только через месяц. Хитч соблюла правила приличия и взяла коробочку, в которой находились французские духи. Но она даже не понюхала их, даже не взглянула в ответ на Кенни, не поблагодарила. Он удостоил ее тем, что швырнул в сторону Дрейс пустой стакан и тот разбился по ее правое плечо, осыпав мелкими осколками придвинутое к книжному шкафу кресло. — Посмотри на меня, мать твою, по-хорошему! — Чокнутый! Ну давай, прикончи уже меня! — Хитч в ответ бросила в него коробку с духами и, брезгливо осмотрев Аккермана, двинулась прочь. — Хватит сохнуть по Брауну! Но Дрейс не ответила. А Кенни тут же потерял интерес и занялся делом своего племянника, набрав номер Кольта. Через полчаса в квартире Аккермана собралось десять каморристов, чтобы обсудить заключение и освобождение дона. — Этому ебарю нужны сто миллионов лир налом, — сказал Кенни. — И Леви просидит минимальные сроки. И, что не менее важно, Бруно Росси нуждается в искренности наших намерений, что мы его не грохнем после выхода моего племянника на свободу. Но у него в столе лежит целый список преступлений, совершенных Каморрой и лично Леви. Даже смерть Эрена Йегера висит на нем, хотя мы знаем, что малой сам повесился. Да и у нас тут у каждого не особо безгрешное прошлое, и судьи со спокойной душой смогут приговорить нас к пожизненному. Поэтому связи в суде просто необходимы, в полиции тоже. Нужно купить всех. Абсолютно всех. — Это все очень хорошо, — серьезно заговорил Райнер, все это время стоя у окна. — Но я знаю немного иную информацию. Я вчера был в Поджореале, и этот Бруно хочет не только сто миллионов. Он хочет Алессандру. Все удивленно взглянули на Брауна. — Да-да, сеньоры, он так и сказал: «Я хочу жену Аккермана». И Леви на свободе. Порко хмыкнул и вставил в зубы сигарету. Кенни заметил это сразу. — Галлиард, хочешь курить — выйди на улицу. Жена не разрешает пыхтеть в квартире. — Дерьмо, буду я еще чью-то бабу слушаться. — Порко, — Райнер строго взглянул на друга. — Сказано не курить, значит не кури. — Постойте, — огрызнулся Аккерман. — Значит Росси хочет трахнуть Алессандру, ну так пусть трахнет, если это спасет Леви. Мне, честно говоря, похер, как мой племянник выйдет из тюрьмы. — Если ты считаешь, что Леви это «понравится», то ты сильно ошибаешься, Кенни, — заговорил тихим голосом Кольт. — Дон Аккерман ни за что на свете не позволит, чтобы его супругу обидели. Значит Росси — смертник, если позарился на жену дона. — А начальнику тюрьмы баб мало? Привезите ему вагон шлюх, пусть поимеет каждую. Алессандра-то причем? — Единственным признаком разочарования Порко было то, что его глаза быстро забегали по комнате, будто ища поддержки у Бертольда и Райнера. — Леви знает? — спросил Кенни. — Нет, только мы, — ответил Райнер. — Если бы Леви узнал, Росси превратился бы в труп. И неважно, во сколько бы ему и нам это обошлось. Скажу только одно: наша ситуация слишком опасна. Все члены Каморры жили последние десять лет, не подвергаясь опасности. Я не могу рисковать жизнью и благополучием ради свободы дона. Но я его слишком уважаю, чтобы оставить в тюрьме. Поэтому сделаю все возможное, избегая малейших потерь. Кенни заерзал в своем кресле, и с уважением посмотрел на Райнера. Он не ожидал сейчас от него таких слов. Хотя, что еще приходилось делать Брауну? Довольные жизнью мафиози любовались своими пленительными женщинами, нянчили сыновей и вели подпольные дела, которые приносили внушительные доходы. Один только Райнер — признанный ценитель тишины, одиночества, преданный своему делу и дону. И пока Аккерман находился в тюрьме, Браун верно заботился о Каморре и об Алессандре по поручению Леви. — Значит так, — Кенни вновь включил босса, позабыв о манерах. — Меня, блять, не интересует, каким способом вы будете доставать моего племянника из Поджореале. Леви должен выйти из тюрьмы чистым и невредимым. Все, вопрос закрыт. Когда все каморристы начали расходиться, Хитч стояла в кухне и мыла посуду. Плечо, задетое хрустальным стаканом, сильно ныло, глаза все еще блестели от слез. Пока длился совет, Дрейс молча передвигалась по дому. Кенни всячески бесила ее способность находить выход в самых запутанных лабиринтах отчаяния, вынашивать самые воинственные замыслы и не выдать себя ни жестом, ни словом. Маттео ползал по полу и доедал очередной кусочек апельсина, вся его кофточка была забрызгана оранжевым соком. Бертольд, заглянув к Дрейс, поздоровался с ней, начал расспрашивать о мальчике, Хитч спросила об Энни, затем появился Райнер. Поторопив Гувера желанием покурить, на мгновение встретился с печальным взглядом любовницы. — Привет, — мягко произнес Браун. — Я Вас не знаю, сеньор Браун! Через пару секунд от его мягкого тона не осталось и следа, он сменился на жесткий и решительный. — Так и я Вас не знаю, сеньора Аккерман, но я прекрасно знаю Ваши губы и то, что они умеют вытворять. Больше Райнер ее не удостоил даже взглядом, переменился в лице и вышел с другими каморристами из квартиры. Возвратившись с улицы, Кенни увидел, что Хитч спокойно играла с сыном в игры, изобретенные ей самой. Аккерман вновь разозлился, но она не обратила на это никакого внимания. Она вела себя так, словно жила в этой квартире одна с ребенком, а если и шла на кухню, чтобы что-то приготовить, то не потому, что этого требовал Кенни, а потому, что сама проголодалась. После отдыха на Искье их связь превратилась в отношения, построенные на взаимной терпимости. А в этот вечер его словно переклинило. Кенни заявил Дрейс, что она ему надоела, как и ребенок. Но когда она сказала ему: «Я тоже не понимаю, что я здесь делаю. Я от тебя уйду, и сына заберу», он ей ничего не ответил. — Что ты ему сделала, этому чертову Райнеру, что на меня взъелся? — крикнул он потом на пороге спальни. — Ничего, — ответила Хитч. — Врешь! Он без конца тебя защищает, а зло срывает на мне. Я ему просто сдачи даю. Сходи к нему и выясни, что ему нужно, не то я вам обоим шею сверну, блять! — А если он захочет меня трахнуть, мне что, лечь под него? — резко спросила Дрейс, появившись перед Кенни с Маттео на руках. Через секунду она пожалела о том, что у нее вырвались эти слова, — обычно ей хватало выдержки промолчать, — но было уже поздно, и Кенни влепил ей пощечину. Хитч ее почти не заметила — Аккерман ударил ее не всей ладонью, а лишь кончиками пальцев, потому что не хотел задеть сына. Но то, что он сказал потом, задело ее намного больнее. — Вот ты вся такая правильная, хозяйка, сына мне родила, за домом ухаживаешь, а в душе ты все та же похотливая сучка. — Знал бы ты, как меня от тебя воротит, старый хрыч! Но, несмотря на эту ссору, Хитч этой ночью спала в постели с Кенни. Он взял ее силой.***
В ресторане Никколо как всегда пахло очень вкусно, а сами блюда могли сравниться разве что с едой богов. Праздник Рождества Алессандра решила отмечать не дома. Без Леви не хотелось ничего праздновать, только в кругу уже сроднившейся мафиозной семьи Аманнити было легче и веселее. Более того, каждый каморрист поддерживал жену дона, а она за это молча благодарила. В этот предрождественский вечер в ресторане, который находился в историческом районе Неаполя, на площади дей Мартири, Алессандра не грустила, скучала; она уже не знала, кем являлась для Леви: женой, подругой, знакомой или просто бывшей Зика Йегера. Пальцы принялись вертеть хрустальную ножку бокала с сицилийским вином, пока Мануэля занимала сеньора Аманнити. — Алессандра, тебя к телефону, — внезапно подошел Никколо и шепнул ей на ухо. — Кто? — Ну как кто? — повар пристально посмотрел в глаза Аманнити и одними лишь губами сказал: «Леви». — Боже мой! Растерянная, она побрела к телефону в кухне ресторана. Она не видела и не слышала Леви уже давно. Дрожащими пальцами, чтобы хоть чем-то занять себя в томительном ожидании, потянулась к пачке с салфетками, что лежала возле телефона. Аккерман на том конце провода сам взволновано достал из пачки длинную сигарету и принялся мять ее пальцами, наблюдая за крошками табака, которые падали на стол начальника тюрьмы Бруно Росси. — Здравствуй, любимая. С Рождеством тебя.