***
Медленно покачивая лед в стакане с виски, Райнер весь вечер не сводил взгляда с Кенни, который вливал в себя неизвестно какой по счету бокал с алкоголем. Его самодовольная ухмылка Брауна раздражала, а пошлые шуточки бесили очень сильно. Ему хотелось отодвинуть стол и помериться с Кенни силой. Этот чертов садист не должен узнать, что Хитч беременна. Лед в виски таял медленно, не искажая благородный вкус напитка, и Райнер, вспоминая тот день — примерно месяц назад, или чуть больше, — когда все приближенные к боссу уехали на виноградники Зика в Тоскану, а Брауна Леви оставил за главного в Неаполе. Тот день Райнер провел с Хитч. Он и вправду сейчас чувствовал смертельную слабость, внутри все омертвело. Новость о беременности Дрейс сводила его с ума. Но он был благодарен ей за то, что она осмелилась сообщить ему сразу, а не ждать опасного момента, когда Кенни всем перережет глотки. Когда Хитч появилась на пороге его квартиры, Райнер тогда бросил на нее неуверенный взгляд. Правда, Дрейс не стала дожидаться разрешения, переступила порог и прильнула к мускулистой груди. Браун в свою очередь не менее пристально посмотрел на нее: его зажженные глаза блуждали по ее телу, как будто она стояла перед ним голая, готовая к его прикосновениям и губам. Она прижалась к нему, уткнулась лицом ему в плечо, возле шеи и, кажется, на несколько секунд отключилась. — Хитч? — Да. — Тебе нехорошо? — Обними меня. Мне холодно. — Давай кофе сварю. — Не хочу. Я люблю тебя, а ты всегда любил непонятно кого. Может, вообще никого не любил. — Но так, как я хочу тебя, я больше в жизни никого не хотел, даже Алессандру, которая нравилась большинству каморристов. — Ай-ай, Браун. Моя подруга очень привлекательна, но ее уже трахает босс. А больше никому нельзя. Потом они говорили долго и говорили впервые друг другу правду — правду того времени, когда они еще не были любовниками. Именно с Хитч Райнер узнал, что такое настоящее сексуальное возбуждение, когда не просто плоть наливается кровью, а во всем теле появляется нетерпеливое жжение и хочется, чтобы оно не прекращалось. С другими женщинами это желание будто оставалось неудовлетворенным, потому что было нацелено не на конкретный предмет, а на жажду удовольствия, которую труднее всего утолить. В те дни Хитч оставила Маттео на няню, а грешные любовники принялись грешить еще больше. Потрахались великолепно. Кресло, пол, кровать — смешались воедино, а все, что было в промежутке, что их разделяло, исчезло. Браун был нежным и в то же время брутальным, а Хитч старалась от него не отставать. Он требовал многого, Дрейс — отдавалась, они любили друг друга с яростью, страстью, жаждой разрушения. Он не мог противостоять соблазну, проникая в Хитч с новым потоком желания, целуя ее в приоткрытые губы. Пульсирующая потребность в паху и во всем теле увеличивалась под действием волшебных флюидов Дрейс, ее фигуристой и упругой задницы. Райнер врезался чаще, глубже и быстрее, следя за тем, как вздымалась ее грудь, как его бедра врезались в ее, и как член проникает в податливое лоно. Когда все закончилось, то Браун уже увиделся с любимой только тогда, когда она пришла уже сказать причину их страсти. — Посмотри, какая смазливая мордашка, Райн, — Галлиард ткнул в бок Брауна, что вернуло его мысли в настоящее время. — Какие глаза, твою мать… Райнер осторожно взглянул в сторону шатенки, которая, виляя манящими бедрами, прошла мимо стола, за которым сидели скучающие мафиози. — Когда я трахаюсь, то в основном всегда сзади, чтобы мне не приходилось смотреть им в эти самые глаза. А в глаза Хитч ему хотелось смотреть постоянно. Чем он, в принципе, и занимался, когда виделся с ней. — Погоди, трахаться будешь потом, мы здесь на деле, — Порко расстроено вздохнул, небрежно кинув пачку сигарет на стол, и кивнул официанту, чтобы налил еще виски. — Может, в покер сыграем? — Давай потом. Не нравятся мне эти римские охламоны, политики продажные, а они политики, — нервы Райнера и так были натянуты, обстановка подыгрывала его настроению, и он раздраженно бросил Галлираду. — Да и вообще, причем здесь другие бабы, у тебя есть Пик. Порко фыркнул. Они разговаривали вполголоса. — А я ни в чем не виноват, моя природа такая — слишком горячая кровь, слишком частая эрекция, одним словом, слишком ярко выраженное мужское начало. Я же чистокровный итальянец, не то что ты, полукровка, Браун. — Да ладно, не придумывай. Все относительно в этом мире. Бертольд тоже итальянец. И что? Его существование заканчивается под каблуком Энни. Тем более, не факт, что мимолетная связь с какой-нибудь красоткой весело закончится. Она может и залететь. Впрочем, как это, Порко, случилось с твоей женой. — Ох, Райнер, сколько бы книг я ни прочитал, сколько бы языков ни выучил, чем бы ни увлекался — математикой, архитектурой и прочими не вслух сказанными делами, — говорил Галлиард с неподдельным страданием и омерзительным самодовольством. — И как бы ни любил свою Пик, — а для меня любовь к ней, поверь, это жизненная необходимость, я не смогу жить, если ее и моей дочери не будет рядом, — но я бессилен против безумных призывов естества. Да и от нежеланной беременности есть всегда выход — аборт. — Значит, я в своей жизни что-то делаю не так… — выдохнул Райнер и пригубил обжигающий напиток. — А что ты должен делать так? — протянул Порко. — Может, жениться тебе надо, Браун? — Не знаю, кубинские сигары здесь предлагают? Это казино не так славилось роскошью, как те, которые контролировала Каморра или другие мафиозные группировки, и кубинских сигар здесь не было. Да Брауну и не нашлось времени, чтобы раскуривать их, Леви нуждался в подчиненном.***
— Поехали ко мне, выпьем чаю, с Алессандрой познакомлю, или по ночному городу прокатимся, — предложил Леви. Аккерман стоял возле входа в казино, держась за ручку двери автомобиля. — Я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. — По ночному городу не против, а твою красавицу пугать не хочу, я пьяный. И потом, я снял номер в отеле, все нормально. Фарлан незамысловато провел по своим волосам, убирая лишние пряди снова назад. Рукав пиджака слегка скатился вниз, когда он поднял руку, отчего стали видны его запястья, по которым вниз по руке спускались выступающие вены. Свежий воздух отрезвлял. Хотя в этот вечер не пил вообще. Чай, сок — лучшие друзья трезвой головы мафиози. — Скажи, Леви, ты каморрист? Ведь я прав? — шепот прошелся по плечу Аккермана. — И я не должен тебе доверять, а ты мне, хоть мы в прошлом лучшие друзья. — Я не просто каморрист, я — дон. Ты спрашивал, продал ли я душу? Нет. Это мне ее продают. Леви сделал шаг ближе к Черчу. Теперь, помимо его прекрасного костюма, который отлично сидел на нем, Фарлан мог наслаждаться приятным ароматом одеколона, который точно стоил сотни тысяч лир. — А как же Зик? — С ним покончено, предлагаю тебе вернуться в наши ряды, — со стороны Фарлана этот шаг казался странным, но он не отступил назад. Оглянулся вокруг — члены Каморры находились по всему периметру улицы. — Поехали прокатимся, — сказал Черч и уселся на заднее сиденье машины Леви.***
Алессандра пошла к себе в спальню, когда уложила Ману спать, хотела немного почитать, но не могла сосредоточиться. Она задумалась, насколько прекрасно выйти из собственного большого дома ранним утром, пока прохладно, и вдохнуть полной грудью напоенный свежими ароматами воздух Неаполя, заварить кофе и не спеша его выпить. Возбуждающе менять наряды и драгоценности, и есть какую хочешь еду. Выросшая в очень бедном районе города, Алессандра и не мечтала о таком, играясь в детстве одной единственной потертой куклой, ухаживала за мамой и братом. А мечтал ли об этом Леви, который родился в публичном доме? Как прекрасно встречать утром ребенка и целовать мужа, даже с его тяжелым характером, родом деятельности и множеством других ужасных вещей, которые он творил каждый день, не посвящая жену в это. Какое это счастье — каждый день видеться с Леви Аккерманом! Какое счастье и наказание… Сумбурные мысли прервал шум автомобильных колес у дома — это вернулся Леви из казино. Аманнити дернулась и резко поднялась с постели, сбросив с себя раскрытую книгу. Хлопали, то открываясь, то закрываясь, двери. Раздался звук льющейся воды. Алессандра выключила свет, немного послушала шорох в доме и незаметно заснула. Она проснулась, почувствовав, что в комнате кто-то есть. Аккерман сел на краешек кровати и принялся снимать пиджак, затем бабочку и остальную одежду. Закончив, он просунул руки под одеяло, касаясь живота. — Привет, я вернулся, — прошептал он, когда ощутил, что Алессандра прикоснулась к его спине пальцами. — Я вижу, — сонно протянула она. — Ложись уже, дон Каморры. — Я сегодня встретил своего друга детства. Мы двадцать лет не виделись… — Я бы с радостью с ним поболтала, но сейчас иди ко мне, мне надоело спать в холодной постели. Аккерман прикоснулся губами через ткань ночнушки к совсем еще маленькому животу. Там, внутри, уже потихоньку рос будущий ребенок. Взращивался, кормился соками прекрасной матери и оберегался самым влиятельным и могущественным отцом. Взбудораженный встречей с Фарланом, Леви долго не мог заснуть, но успокаивающее сопение Алессандры приятно щекотало грудь, и вскоре, притянув Амманити к себе, сам уснул. Днем Леви договорился встретится с Черчем в ресторане Никколо «Траттория Дон Зик», чтобы обговорить все дела Каморры. Но утром, раздавшийся звонок в кабинете, заставил вытащить Аккермана из душа в одном лишь полотенце на бедрах. Последующие минуты и секунды, да и вообще все пространство, превратилось в самое настоящее дерьмо. — Когда, блять?! — закричал он в трубку собеседнику. — Какая сука это сделала?! Убей, уничтожь их всех. Твари… Когда Кенни рассказывал Леви о потери близкого человека лет в тринадцать, он смеялся, говоря, что все это глупости и дядя его обманывает, но в семнадцать, когда он впервые попал в перестрелку, где некоторые его товарищи погибли, он убедился, что это все правда. Аккерман вырос в преступном мире, но этот мир стал его домом. Кенни и дон Ксавьер вырастили его. Дарили отцовскую любовь и заботу, ведь у Леви совсем не было родителей. Пусть она и была у него своеобразна, да и сам Аккерман никогда не выделялся особой добротой, но вчера он был счастлив, что в его жизни появился хотя бы Фарлан. Единственный человек, который остался рядом. И которого утром застрелили в собственном номере отеля за связь с Каморрой. Леви схватился за стакан для виски и со всей силы швырнул об стену, тот разлетелся вдребезги. Второй полетел следом. В кабинет вбежал радостный Мануэль, но Алессандра вовремя его остановила. — Сынок, папа занят, — она увела мальчика в детскую, а из кабинета продолжали доноситься крики, грубая лексика, грохот разбиваемых предметов. Но, вернувшись к Аккерману, Алессандра застала его сидящего на полу, полуголого, с ладонями в крови от разбитого стакана. Он порезался о хрустальные осколки. Несчастный, надломленный. — Леви? Леви? Услышав голос Аманнити, он с большим трудом приоткрыл глаза, прежде чем увидеть ее. Она уселась рядом с ним, обнимая, скользя пальцами по обнаженной худощавой спине, кровь текла по запястьям, белоснежное полотенце уже было измазано в алый цвет. Алессандра прижала к себе Аккермана, вобрав его висок губами. — Я люблю тебя, я с тобой, Леви. — Дай мне часок, ладно? Если что, не жди меня сегодня. — Что, если что, Леви? Объясни мне когда-нибудь все по-человечески. Он не ответил, переведя свой взгляд на секунду с плеча Алессандры на револьвер на столе.