После убийства Фарлана Леви стал сам не свой. Заметался внутри него тот гарант адекватности, что называл себя правильным человеком. Он не мог себе простить, что не уберег друга от самого же себя, ведь решил, что это по его вине Черча застрелили политики коммунистической партии.
— Твой муж тощий, — глядя на зятя из окна, заметила сеньора Аманнити, когда Леви крутился возле автомобиля во дворе. — Совсем его не кормишь.
— Он просто изможденный и уставший. Он каждый день приходит поздно, а потом до полудня спит.
Алессандра скрыла от матери, что приходил Аккерман иногда поддатый и сидел допоздна в кабинете.
Зачастую, босыми ногами перебирая по деревянному полу, она на ходу поправляла ночную рубашку, врываясь в кабинет Аккермана, и заставала его спящим на диване в обнимку с бутылкой виски.
Леви спал мертвецким сном, и только ледяной ветер проникал в комнату через приоткрытое окно, колыша шторы.
Когда он разговаривал по телефону, то звучал очень сердито. Потом однажды влетел в супружескую комнату и прошипел:
— Ебучие ублюдки позволяют себе обращаться со мной так, будто я мальчик на побегушках! — он открыл шкаф, сорвав несчастную дверцу с верхней петли, и стал живо собираться на встречу со старыми мафиози, которые до сих пор пытались установить свой порядок в Неаполе. — Уже почти два года эти подонки всячески мешают мне и моим планам. Они словно на этих сраных коммунистов и фашистов работают.
— Леви…можно мне с тобой? Мама побудет с Ману, — Алессандра решила позволить себе наглость, пыталась хоть как-то ему помочь, даже своим молчанием и заботой. Жалела его.
— Нет. Ты в положении. Думаешь головой?
— Ты в последнее время не говоришь, куда едешь. Я волнуюсь.
— Все в порядке, не волнуйся, сейчас ты носишь нашего ребенка. Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось, верно? — он немного остыл. Отбросил рубашку в сторону, приблизился к Алессандре, погладил по волосам. Его грубые, черные, в ссадинах и мозолях пальцы скрылись под ее нежной ладонью. Она приложила руку к губам, целуя ее, задыхаясь, прячась в ней, спасаясь от недавнего. Леви боялся пошевельнутся.
Алые губы тут же прижались к скуле Аккермана и нашли рот, пламенно целуя, не отпуская, проникая языком внутрь и впуская его язык. Мужская рука нежно поглаживала живот, пока Аманнити одной рукой царапала выбритый затылок, а второй — ласково гладила щеку мужа.
— Я слышала, что множество женщин хотят дона Каморры, — Алессандра отстранилась, касаясь носом носа Леви. — Верить ли слухам? Кенни говорил, что одна девушка даже разделась перед тобой где-то в порту, а потом предложила свои услуги любви. Много таких в твоем окружении, Леви, а?
Он покачал головой, усмехаясь.
— Мне плевать, что они хотят. Я не пускаю в свою постель девушек за деньги. В сексуальную жизнь тем более. Даже не обращаю внимания. Да, хотят многого, слухи верны, но… Я не тот человек, — он мазнул губами щеку жены, рукой спускаясь с округлого живота ниже, коснувшись нужной точки между ног, гладил, одновременно целуя шею, скулы, губы.
Алессандра до сих пор не могла поверить, что это действительно Леви Аккерман, сын Каморры, беспощадный дон, что ночами дарил ей невероятное наслаждение. Но она могла догадаться, что он податливый только с ней, исключительно с ней, ручной котик, и никто больше в мире не знал Леви таким.
Гнев рассеялся в объятиях любимой. Но с новой силой вернулся пока он, наконец, не послал все к херам собачьим и не смирился с утратой Фарлана, предварительно «наказав» всех его убийц. Длились раздражительность и ярость Аккермана, его закрытость, погружения в себя целых два месяца.
В этот период на Алессандру легла еще одна тяжесть. Помимо своего прекрасного положения и настроения Леви, Хитч от всей души капала ей на нервы. Она призналась подруге, что беременна от Райнера.
— Это был один из редких моментов в моей жизни, когда я испытала блаженство, — делилась Дрейс с Алессандрой прямо во время воскресной мессы в церкви. — Задержка стала символом того, что у нас с Райнером есть будущее.
— Ох, Хитч, если Кенни узнает, то он тебя прикончит, а потом Леви прикончит всех нас вместе. Никого не пожалеет. Он такой злой в последнее время.
Она не слушала, счастье переполняло ее сердце.
— Прошу, ты можешь забрать завтра Маттео к себе. Не хочу оставлять его с няней, он намеренно мочится на нее. Он хочет играть с отцом, а его часто нет дома, поэтому сын злится. А мне просто необходимо встретится с Райнером, поскольку Кенни проведет целый день на фабрике.
Алессандра тяжело выдохнула. Но Хитч засияла, выйдя из церкви, словно получила самую большую дозу благодати. Она без конца обнимала и целовала подругу, повторяя, что по гроб жизни будет ей благодарна. Однако Аманнити терзало чувство вины за то, что она тоже покрывала отношения Дрейс и Брауна. Удовлетворение от удавшейся проделки исчезло, как и чувство сообщничества с Хитч, уступив место негодованию. С какой стати вообще нужно покрывать Хитч, которая собралась изменить мужу, нарушить священные узы брака, сделать то, чего не делают порядочные женщины? Тем более, жены мафиози. Это смерти подобно! Если так, то эти чертовы любовники самые настоящие смертники, не меньше. Узнай об этом Кенни, он ей голову оторвет, а потом сожжет ее прекрасное тело на костре в центре Неаполя. И не пожалеет.
На следующее утро Алессандра наплела Леви кучу таких откровенных небылиц, что самой стало совестно. Она сказала, что Маттео очень скучно в огромном особняке, и забрала мальчика к себе, чтобы они с Ману играли вместе. В общем-то это была не совсем выдумка, но Аккерман взъелся, что Дрейс не желала следить за ребенком, а все время отдавала его Алессандре.
Впрочем, так было и на Искье.
— Вдруг Кенни приедет раньше, а тебя нет? Что я ему скажу? — шикнула Алессандра на подругу, когда та привезла сына к ней домой. — А если дон Аккерман что-то заподозрит…
— Я сама разберусь, — улыбнулась Хитч, перебивая терзания Алессандры, а потом поцеловала Маттео в щеку, приказав: — Слушайся тетю Але, не то дядя Леви тебя накажет.
— Да я сама скоро вас всех жизни лишу, — сминая в руках кухонное полотенце, сердито сказала Аманнити, ей все это не нравилось. — И вообще Леви ему не дядя, а старший брат, раз уж на то пошло. Старший очень суровый брат.
Алессандра не хотела верить, что они настолько обезумели, а они с каждым днем заходили все дальше. Им уже было мало просто встречаться. Уже и ребенка общего решили завести, совсем не слушая никого, делая из Кенни Аккермана, самого опасного преступника и Потрошителя, осла тупого, который ничего не смыслил в этой жизни.
Хитч усмехнулась, стараясь не подавать виду, и вышла из дому. Такси ждало неподалеку.
Резвая, смелая, искренняя, добрая, но с нотками стервозности, похотливая, самоуверенная девушка. Та, о которой многие мафиози только могли мечтать. Но свое предпочтение она отдала Райнеру Брауну.
Из такси Хитч пересела в машину Райнера, и с легким восхищением осмотрела Брауна с ног до головы. Как обычно, к его внешнему виду не придраться. Черный классический пиджак, из-под которого выглядывала такая же черная водолазка. Черные брюки, часы, ароматный парфюм. Все так же уложенные волосы, все та же щетина, все та же ласковая улыбка. Сильные руки привычно покоились на руле. Но как только его пронзительный янтарный взгляд встретился с ее, Хитч словно обдало холодной водой.
— Нам нужно очень серьезно поговорить, красотка.
Райнер повез ее в старый город, где можно было скрыться и долго говорить в непримечательном баре. Туда, куда часто возил Зик Алессандру, чтобы лишние глаза не смогли увидеть влюбленных.
Перед входом в бар, Дрейс что-то лепетала о том, что оделась не по погоде, но на этих словах Райнер провел по ее шее языком. Ее кожа была такой приятной на вкус, и Браун продолжил, пока не достиг сладкого рта, который он потребовал для глубокого поцелуя, прижав свой пах ее ягодицам, обтянутым прекрасным черным платьем.
В заведении он обнимал ее за плечи, а она, не стесняясь, клала голову ему на грудь. Они прилюдно целовались в губы — совсем не в шутку. Она рехнулась, они оба рехнулись. Что, если их увидит кто-нибудь из знакомых Кенни или самого Райнера? Или в бар заявится поставщик, через которого работал старший Аккерман?
— Что ты хотел мне сказать, что скучал по мне? — наконец спросила Хитч, насладившись бокалом вина.
— Хитч, не глупи, ты же сама сказала, что у нас будет ребенок. И я долго думал над этим и решил, что… Черт мне это больно говорить, хочется провалиться под землю, но ты не должна рожать этого малыша.
Она снова отпила вино из своего бокала, а после посмотрела на Райнера. Презрительно и недоуменно. Хотя он на себя бы так же посмотрел, если бы услышал об убийстве собственного ребенка в утробе. Для мафии каждое дитя было на вес золота. Но только законнорожденное, в священном браке.
— Ты смеешься, Райнер? Ты предлагаешь убить плод нашей любви?
— Хитч, если Кенни узнает, он тебя убьет. Таковы законы Каморры. Неверная жена отправляется в ад, и отправляет ее законный муж или дон.
— Я разведусь с ним.
— Церковь не позволит, а Кенни не захочет. Боже, милая, ты не представляешь во что мы с тобой вляпались. Но как бы я хотел, чтобы ты мне родила малыша. Как бы я хотел его маленькое тельце взять на руки, прижать к себе и поцеловать. Я взрослый мужчина, я действительно готов иметь детей. Но я не хочу быть похожим на своего отца, который плюнул на меня.
Выражение лица Дрейс постоянно менялось, и Райнер точно не мог понять, что таило в себе каждое. Ему постоянно казалось, что Хитч точно готова была сейчас взять бутылку с вином и разбить ее о голову любовника, но Райнеру было все равно. Пусть расшибет его мозги напрочь. Сейчас он смотрел на нее, как на любимую женщину, когда еще вчера у него была мысль отыметь ее и забыть, как привык это делать с другими дамами. Но она первая девушка, которая так напористо, нагло схватилась за него, так искусно.
— Мой отец бросил мою мать в положении и даже ни разу не помог деньгами. Ничем. Хотя был богат. Мать меня воспитывала сама, растила, отдала в школу. Когда я был маленький, я ее почти не видел — в военное время она много работала на фабрике, чтобы прокормить нас. А потом я начал метать ножи за деньги в одном вонючем подвале недалеко от дома. Потом меня заметил Зик, он искал нового солдата Каморры. Так я и попал в «семью».
Теперь Хитч знала, что детство ее любимого мальчика было горьким и голодным. Если бы не дон Йегер, Райнер мог бы погибнуть от вражеского кинжала.
— Райнер, я…
— Я не хочу бросать своего ребенка, а Кенни узнает, рано или поздно. Ты в большой опасности. Даже если ты его родишь, он будет похож на нас с тобой: светленького малыша с зелеными или янтарными глазками вряд ли примет смуглый брюнет Кенни Аккерман.
Дрейс остыла, прижалась к нему, положив руку на торс.
— Я почти на четвертом месяце, скрываю живот, как могу. Я ходила к врачу, аборт, скорее всего, уже невозможен.
— Что? —отстранено произнес Браун, проводя по своим волосам рукой. — Почему в тебе больше стервозности, чем самой Хитч Аккерман?
— Не отрицаю, — признала Дрейс. — Но лишиться малыша не смогу. А Кенни болен, и не знаю, сколько он продержится. В Неаполе уже больше мужиков умирает с текущими концами, чем от криминала. А недотрах для моего мужа смерти подобен, — теплая ладонь прошла по его телу и остановилась в паху. Хитч огляделась по сторонам и, убедившись, что за ними никто не наблюдает, расстегнула ширинку брюк Райнера и добралась до уже успевшего налиться кровью органа через белье.
— Какого хрена, это же смертельная болезнь? Предохранятся его Каморра так и не научила? — нахмурился Браун, ожидая дальнейших действий от Дрейс. Она сглотнула, еще раз оглянувшись, потом принялась за член, гладила его сильнее и сильнее, от возбуждения слегка покусывая зубами нижнюю губу. — Черт, что ты делаешь? — Райнер замер, когда она одними лишь пальчиками оттянула край его трусов и прикоснулась к бархатистой коже.
Она водила рукой по члену вверх и вниз, под пристальным темным взглядом Хитч просто-напросто дрочила своему каморристу под столом неприметного бара в старом Неаполе. А когда наслаждение уже желало выплеснуться наружу, когда в исступлении Райнер сжимал в руке салфетку, чтобы вовремя вытереть орган, Дрейс остановилась, прекратила сладострастные минуты. Поцеловала его в лоб, как самого любимого ребенка и произнесла:
— Ублюдок, вот кем ты являешься, Браун, — прошипела она. Благо, что в баре находилась горсть людей. — Воспользовался моей наивностью, незнанием ваших чертовых мафиозных правил, а у меня не было сил остановиться. Я влюбилась и люблю тебя до сих пор. Но я не твое счастливое будущее. — Взяв салфетку, она протерла руку от мужской жидкости. — Отвези меня к Аккерманам, больше я не хочу видеться с тобой. Никогда.
Райнер тихо и очень грубо выругался, не в силах и не в состоянии что-либо сказать еще.
— Как скажешь, — он кивнул официанту. Оплатив обед, любовники молча вышли к машине. Так же молча он вез Хитч в машине, когда она приказала остановиться.
— Нет, высади меня на Толедо, хочу пройтись к морю.
— Хорошо, — выдохнул Браун. Так они и разошлись. Когда Хитч выходила из авто, Райнер заметил ее округлый животик. В конце концов, он возненавидел себя еще больше. — Чтоб ты сдох, Кенни Аккерман, чтоб ты сдох…
***
Хитч знала, что однажды их с Райнером отношения подойдут к концу, что когда-нибудь он уйдет, оставив ее наедине с ее чувствами. Но где-то в глубине души верила
в то, что их ждет долгая и счастливая сказка. Только в каком-то другом измерении, где она не замужняя жена консильери, а обычная девушка, работающая на фабрике и за углом целующаяся с Марло Фройденбергом. Она позволила самому опасному чувству — надежде — пустить корни глубоко в сердце. Позволила себе надеяться, что их запретная любовь преодолеет все преграды.
Но мафиози есть мафиози. Подонки, да и только. Им бы трахать девушек и просиживать в лучших заведениях города, уставая от наркотиков и бизнеса.
Хитч разулась. Взяв в руки высокие каблуки, вдруг осознала, что ноги сами принесли ее туда, куда она приходила в самые трудные моменты своей жизни. Только здесь, на морском побережье Неаполя, она чувствовала себя самой собой. Только здесь могла позволить эмоциям взять над собой верх.
Упав на мокрый песок и обняв колени руками, ничего не видящими от
предательских слез глазами смотрела, как волны обрушивают свою ярость на
прибрежные камни. И ей тоже хотелось выплеснуть эмоции, хотелось кричать и
топать ногами. Но сил не было… Нужно было возвращаться к сыну.
Вечером, накануне приезда Кенни, Алессандра заметила, как Хитч трясло. Достав из сумочки пузырек с кокаином, она быстро втянула в себя дорожку порошка через плотно скрученную купюру. Затем налила себе бокал вина и тут же полностью его осушила.
Дети бегали по всему дому, крича, позволяя себе многое, поскольку мужчин еще не было. Алессандра молча следила за каждым действием подруги.
— И давно ты нюхаешь?
— Вот как мужики перестанут мне причинять моральную и физическую боль, вот тогда и перестану таким образом расслабляться.
Аманнити снова поставила чайник на плиту для чая Леви, затем заварила кофе, стараясь не шуметь. Посторонние звуки, помимо детского гама, в такой момент могли наделать беды.
Да и Кенни внезапно вернулся с фабрики. Размеренным шагом, расстегивая пиджак, зашел внутрь, сразу ловя на себе взгляд Хитч.
— Не думала, что ты вернешься так быстро, — Дрейс отложила игрушку-машинку Маттео в сторону, когда мальчик бросился отцу в объятия. — Как прошел день? — холодный тон был привычен между супругами.
— Отлично, — Аккерман присел напротив жены с другого края стола. Снял шляпу и положив ее на стол, провел ладонью по лицу. Он был выпивший, как всегда. — Поехали домой. Леви еще задержится.
***
Бродя по оживленным старым улицам Неаполя, можно было увидеть множество старых храмов, в которых спрятаны шедевры живописи и скульптуры, встретить места археологических раскопок и мастерские ремесленников, продолжающих древние традиции. Но Райнер этого не замечал.
Припарковав машину под каким-то театром, он принялся бродить по этим самым старым улочкам. Всю свою сознательную жизнь он провел в Каморре, в бесчувствии, бесчеловечности, убийствах, развлечениях… В детстве, когда Карина рассказывала ему сказки о том, что он станет принцем, под ним будут тысячи людей, он станет миллионером, Райнер радовался. За свои тридцать три года он увидел сотню убийств, множество крови, ощутил предательство, ненависть, боль. Но не душевную, нет. Этого он не ощущал никогда. Ему всегда было плевать на чьи-то чувства, чьи-то мысли, желания. Райнер Браун создан служить неаполитанской мафии, своим братьям и дону. На других плевать.
Но сейчас он ощущал невероятную душевную боль. Неизвестно, сколько времени он бродил по улицам Неаполя, периодически глотая из бутылки янтарную жидкость, и вспоминал Хитч. Хотел ее видеть, хотел ее любить, хотел, чтобы она родила ему ребенка, хотел быть счастлив с ней…
В тесных улочках до слуха Райнера доходили предложения от дешевых проституток, видя его дорогой пиджак и привлекательную внешность, кричащие официанты, целующиеся любовники, звуки Тарантеллы, которую играли местные музыканты. И среди этой какофонии вечернего Неаполя, Браун расслышал голос мужчины.
Это был пожилой нищий, попрошайка, каких в городе насчитывалось сотни. Последние монетки он потратил несколько часов назад на бутылку какого-то пойла. И сейчас ему, видимо, нужно было закусить, да и вообще продержаться еще день. Оглядевшись по сторонам, Райнер покосился на беднягу и, решив, что тот обратился к нему, прижался к стене, выжидая.
— Чего тебе, мужик?
— Молодой человек, не найдется у вас хоть немного на хлеб насущный?
Райнер усмехнулся, глаза остекленели. Охмелев от виски и душевного надлома, ему было все равно. Набатом в ушах звучали лишь последние слова — я не твое счастливое будущее. Но сейчас они не имели абсолютно никакого смысла. Браун вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник и достал оттуда приличную купюру.
Засунув нищему в карман протертого пиджака и вручив недопитую бутылку элитного виски, Райнер поморщил нос.
— Сынок, спасибо, дай Бог тебе здоровья и счастливой судьбы.
— Ага, — язвительно вякнул каморрист. — Я и так счастлив.
— Как тебе зовут, я буду молиться за тебя?
— Райнер…- сказал он и напоследок еще швырнул пачку сигарет.
Так они и расстались. Только Райнер не узнает никогда, что этот попрошайка и был его настоящим биологическим отцом, сеньором Карло Эмильени.
