Воспоминания сеньоры Алессандры.
Никколо часто устраивал обеды на свежем воздухе. Приглашал своих друзей и родственников, лично готовил им на открытой кухне. Друзья были не всегда обычными людьми. В основном Никколо проводил время в компании членов мафии Каморра. Поэтому он, как правило, выбирал самое тихое и отдаленное место на краю Неаполя или его пригорода, чтобы порадовать вкусной едой и побыть вдали от шумного города. Итальянская традиция.
Хрустя гравием по закругленной подъездной дорожке, Леви остановил машину у небольшого домика, заполненного людьми. Когда я вышла из авто и привела в порядок непослушные волосы Ману, то заметила, как в старой печке пылал огонь, нагревая различные кастрюли, пускавшие чудесные ароматы. Кто-то из помощников повара нарезал прошутто. Девушка, периодически целовавшая в щеку Никколо, помешивала соус на сковороде. Я тоже решила быть полезной, несмотря на то, что срок моей беременности медленно подходил к концу. Я раскладывала ложки и вилки на столе возле домика, где вокруг потрескивающего камина стояли и курили мафиози, сжимая в руках стаканы с аперитивом.
На стол выставили блюда с ломтиками салями из дикого кабана, маленькими острыми сосисками из оленины, поджаренным хлебом, намазанным паштетом, блестящими черными оливками с чесноком и петрушкой. Мужчины наполнили вином бокалы и передали по кругу куски мягкого хлеба с хрустящей корочкой.
Из граммофона лилась музыка Робертино Лоретти.
Никколо всех познакомил со своей девушкой Сашей, которая тоже помогала ему на кухне и знала множество рецептов итальянских блюд. Казалось, что такого вспыльчивого повара невозможно выдержать, но что уж говорить, если я была женой самого страшного человека в Италии. Характер Леви был сложный, но в то же время простодушный. Я могла ему доверять как женщина, не волнуясь, что за малейший проступок мое тело могло подвергнуться насилию или избиению.
Правда, бывали дни, когда мне ничем не удавалось ему угодить. Но потом Леви смягчался, и я могла как кошка ластиться к нему.
Никколо другой. Он швырял сковородки о стены. А всего через час вырезал розу из помидора черри, и лицо его становилось таким же светлым и сосредоточенным.
Сейчас же под кронами деревьев накрывали длинный стол. Блюда с дымящимся картофелем в соусе с кусочками кролика и форель, просто поджаренная на гриле.
Где бы мы ни оказались — в ресторане у Никколо, в особняке на мафиозном празднике или за пределами Неаполя, когда дону нужно было что-то объяснить солдатам Каморры, — наши обеды и ужины всегда запоминались.
— Я выходец из обычной крестьянской семьи, — рассказывал Никколо за столом, — но при этом учился в известных кулинарных школах Швейцарии.
Поэтому каморристы абсолютно не волновались за качество трапезы, которую готовил Никколо. Он многое знал о еде, его вкус был безупречен. Но я заметила в нем и другие, очень неприятные качества — капризность, переменчивость настроения, вспыльчивость и ненависть к Аккерманам. Меня это настораживало.
Эта ненависть проявлялась очень глубоко, словно Леви и Кенни не были достойны находиться в рядах Каморры. Это потом, спустя годы, Каморра разделилась на множество кланов, и клан Аккерманов занимал самое почетное место в Кампании, господствовал в 80-90-х годах. Поэтому Никколо сильно тянулся к Мануэлю и зачастую говорил, что сын Зика Йегера — истинный Капо Каморры. Это не задевало Леви, у него не было ни времени, ни сил, чтобы выяснять отношения с личным поваром мафии. Аккерманы просто игнорировали его, наслаждаясь высококачественной едой.
К обеду, который медленно перешел в ужин, Райнер не приехал. Когда я спросила Леви, где его заместитель, то он ответил, что поручил Брауну небольшое задание на Сицилии. А вот насчет моей подруги и ее мужа я узнала только поздно вечером, что Кенни нездоровилось, и Хитч осталась с ним.
— Я хочу поднять тост за семью, — Аккерман встал со стула, где сидел во главе стола, взяв бокал с красным вином. Он замолчал, внимательно изучал каждого члена Каморры, каждого за столом, кто был причастным ко всем преступлениям. Глаза, в которых играла власть, то и дело оглядывали то одного человека, то другого. Венка на его лбу немного пульсировала, и он продолжил: — Семья для меня самое дорогое и ценное в этой жизни. Так вышло, что в детстве я не смог ощутить материнской и отцовской любви. Благо, что Кенни дал мне хоть что-то в этой жизни (где его черти носят?) Но он и так знает, что я благодарен ему по гроб жизни. Поэтому, — Леви вдруг взглянул на меня. Опираться о спинку стула мне сейчас хотелось больше всего, и, положив руки на живот, я слегка улыбнулась любимому. — Мне важно, чтобы мои и ваши дети росли в любви и ласке, несмотря на наш род деятельности.
После первой подачи блюд мы взяли небольшой перерыв, женщины поправляли свои платья и макияж, а мужчины вместо приятного майского воздуха вдыхали сигаретный дым за разговорами.
— Расслабься, босс, — Никколо достал из блестящего портсигара одну сигарету и подошел к Леви. — Боишься, что Алессандра уйдет к другому? — шепотом спросил он Аккермана, когда мы с Кармеллой приводили наших мальчиков в порядок после еды.
— На что ты намекаешь, дружочек? Хочешь сказать, что у моей жены, кроме Йегера еще кто-то должен был быть?
Повар фыркнул.
— Мы уже привыкли, что в Каморре постоянно творятся какие-то страсти и интриги, — Никколо весело ухмыльнулся, делая глубокую затяжку.
— В каком смысле? — бровь Леви невольно приподнялась. — Ты думаешь, если я в своей речи за столом сказал, что любовь это самое главное, это не значит, что я вселюбящий и всепрощающий. Я порву любого, кто засомневается в порядочности моей Алессандры и моего правления.
Ухмылка Никколо была двусмысленной.
— Нет, Леви, я в тебе не сомневаюсь. Никогда. Но, возможно, сеньора Алессандра для всех мужчин стала исключением, в том плане, что она идеальна, — он кивнул в мою сторону, выпуская из рта дым, когда я ласково обнимала Фалько, целуя его, словно он был и моим сыном.
Никколо хотел было сказать, что Леви Аккерман совершенно недостоин такой девушки как Алессандра, но не посмел.
— Не сходи с ума, Никколо, занимайся своим делом, у тебя прекрасная спутница жизни, удели ей внимание. — Леви поправил жабо на шее. — А то плетешь какие-то интриги вокруг моей жены. Я знаю, что я тебе не нравлюсь, но заменить Зика собой не смогу. Я муж Алессандры и главарь Каморры. Смириться надо было давно, да? Но если ты думаешь, что я могу обидеть свою малышку, то не волнуйся. Ты прав, он идеальна.
Я смотрела на мужа, он был серьезен, и Никколо заметил, как его уверенность во мне поднималась на поверхность. Леви прихватил его за руку, когда повар докуривал сигарету.
— Не бери в голову, друг, если, конечно, не желаешь закончить свою жизнь со сквозным отверстием в черепе, — это был маленький воспитательный процесс в духе дона Аккермана.
После плотного обеда дети начали бегать вокруг стола, я же решила пройтись, разгрузить немного желудок, который и так был приплюснут к спине из-за ребенка, и насладиться окружающей красотой природы. Мужчины продолжали сидеть за столом и обсуждали дела, курили. Ману все время вешался Леви на шею, тянул его за руку играть, еще не понимая, насколько его отчим строг и суров. Но Аккерман, чтобы сын не обиделся, ласково ему отказывал, поправляя его перекрученную рубашку. А потом, когда и сам решил размять мышцы, предложил Мануэлю пройтись и найти меня.
— Сын, возле дуба цветы растут, собери для мамы, — сказал Леви, отпуская маленькую ручку мальчика. Я услышала, что они идут ко мне.
Мои непривычно похолодевшие пальцы аккуратно касались кустарника с розами, которые росли здесь повсюду. Они были колючими, опасными, но потрясающе красивыми. Точно женщина в Каморре. А сорванные покорялись своему хозяину, но колючек не прятали.
Большинство женщин в мафии способны были отнестись к своей жизни, как к должному. А к преступлению — как к минутному эпизоду, подчиненному их воле, ступени, преодоленной одним быстрым движением. Женщины в мафии Каморра очень явно это демонстрировали. Энни, Хитч, Пик и все жены мафиози обижались и чувствовали себя униженными, когда их называли каморристками или преступницами. Будто бы слово «преступление» означало лишь оценку совершенного действия, а не отражение поведения. До сих пор ни одна женщина из Каморры не сдалась полиции, в отличие от многих мужчин.
И я не могла представить себе свою подругу Хитч, которая, натворив что-то плохое, способна легко раскаяться в этом.
— Чего ты ушла? Надоели мужские разговоры? — Аккерман подошел ко мне с его обычной манерой общения: строгой, холодной и не нуждающейся в ни в чем. Его рассекающий левую сторону шрам совсем не портил, наоборот, придавал какой-то авторитетности.
— Нет, просто захотелось пройтись. Погода чудесная, птицы поют.
— То, что женщинам не нужно знать, мы при них и не обсуждаем.
— А мне что-то не нужно знать? — подойдя ближе к Леви, я взяла его руку и прижалась к нему, насколько живот позволял. Он обнял меня в ответ, легко коснувшись губами моего виска. — Я и так помогаю тебе в делах касательно бизнеса.
Во внешнем облике всемогущей Каморры больше женских черт, но и доставалось больше всего от верхов власти тоже женщинам. Женщины часто погибали от рук преступников или же от самих каморристов.
— Не хочу говорить о том, что может навредить беременной женщине, — его руки опустились на мой живот, и плод дернулся, начал шевелиться в утробе.
Леви притих, прислушался, заулыбался. Я следила за каждой морщинкой на его лице и никогда еще не видела его таким счастливым. То чувство, которые он в данный момент испытывал от радости, что скоро у него появится свой малыш, переполняло Капо и наполняло силами.
— Он шевелится, наш ребенок шевелится, — улыбался Леви.
А в следующую секунду Аккерман припал к моим губам в нежном поцелуе, плавно сносящим мне мозги в другую реальность. Стоило чуть приоткрыть губы, как Леви ворвался языком в мой рот, мой стон не заставил себя долго ждать, сорвавшись с моих губ. Но мы услышали позади крик Ману, который мчался к нам с небольшим букетиком цветов.
Я быстро поправила на себе платье, стыдливо увернувшись от тяжелой руки Леви. Ману просто врезался в мой большой живот, и я от радости принялась его обнимать и целовать в макушку.
— Эй, парень, маленького братишку или сестренку напугаешь, — произнес Леви, хмурясь.
— Не напугаю, она меня любит, — ответил мальчик.
— Ты уверен, что это малышка? — мой муж очень удивился, затем взял Ману к себе на руки, и мы направились к столу.
— Уверен, — смеялся ребенок. Хотя и я точно знала, что у меня будет дочь.
За ужином мужчины не уделяли нам внимания, увлеченно обсуждали футбол и предстоящие постройки зданий в Неаполе. Я вдоволь наелась благодаря маэстро. Обычно на ужин я ела только два блюда, которые чередовала: зажаренную на гриле рыбу-меч с фирменной лимонно-оливковой заправкой или толстую моцареллу из буйволиного молока с овальными помидорами и пряным базиликом. Леви тоже обожал моцареллу. Скоро должен начаться сезон спелых помидоров. Для мужа я всегда разрезала их вдоль и раскладывала поверх сыра.
Через час мы решили покинуть наше место отдыха. Но Леви сел в машину один, а мне велел взять Ману и поехать вместе с Кольтом и Кармеллой. Когда я спросила, что случилось, Аккерман, сказал, что переживает за Кенни. Ему необходимо было его навестить.
***
Пагубные виды зависимостей Каморра не только продавала или переправляла через порт Неаполя. К сожалению, мафиози, во многом оставшиеся обыкновенными людьми из плоти и крови, не смогли преодолеть данную слабость человеческой природы. Более того, власть и сама может стать своеобразным наркотиком, не говоря уже об огромном количестве денег.
В просторной пустой гостиной Кенни взял виски и залпом осушил стакан, затем наклонился над столиком и быстро втянул дорожку кокаина. Так ему становилось легче.
Доктор Спрингер поставил ему уже вторичную стадию развития сифилиса. Аккерман не мог нормально спать, постоянные головные боли мучили его, мочиться было дьявольски больно. Он не хотел никого рядом видеть, кроме Хитч. Она ему заваривала чай, который пить было невозможно, промывала ему трещины на коже в паху. Лицо его обрело желтоватый оттенок. Племяннику он ничего до сих пор не говорил, просил и доктора Конни молчать.
— Ты знаешь, что я от тебя заразилась, — хриплый женский голос послышался позади. — Поэтому у меня и случился выкидыш. Врач сказал, что ребенка невозможно выносить с сифилисом.
Дрейс сильно боялась за Райнера, ведь она могла заразить и его, но поскольку они не общались и избегали друг друга, она не могла этого знать. Сифилис и ее ребенка не пощадил, привел к тому, что плод просто замер в утробе, и произошел выкидыш. Всю болезнь нерожденный малыш Хитч и Райнера взял на себя.
Кенни молчал, полоскал рот янтарной жидкостью.
— Ты чудовище, — не скрывая бессильной ярости, прорычала Хитч, — ты еще хуже Брауна.
— Разве? — Аккерман самодовольно улыбнулся, поворачиваясь к жене. — Ты просто плохо его знаешь. И кстати, это еще раз доказывает, что ребенок был от меня, раз уж ты тоже заразилась.
Мысли Дрейс стаей испуганных птиц закружились, и в этом хаосе поймать ту единственную, которая обеспечит нормальное осознание происходящего, было невозможно.
— Я же говорила уже, что ребенок твой.
— Правда то, что ты все эти годы прыгала с члена на член, не отменяет того, что ты могла заразиться и от другого человека.
Хитч опешила. Кенни ревновал, но никогда так резко не высказывался, даже когда она ядовито бросала ему в лицо обидные слова.
— Да как ты можешь такое говорить, жалкий ты кусок говна! Ты постоянно проводил ночи с какими-то шлюхами, а теперь меня во всем обвиняешь? — ее тон голоса повышался, она шмыгнула носом.
Аккерман поправил рубашку на груди, поставил пустой стакан на столик и поднялся с дивана. Покачиваясь, он подошел к Хитч.
Она стояла и смотрела на мужа снизу вверх.
Какие надежды питал Аккерман изо дня в день, зная, прекрасно зная, что Дрейс его не любит и никогда не полюбит.
— Ты не смеешь со мной так обращаться, — она вздрогнула, когда Кенни схватил ее за шею, прижимая пальцами пульсирующую венку. — Я тебе этот дом подарил, ты моими деньгами вертишь, как хочешь, — свободная рука Кенни небрежно оттопырила шелковый халат на груди Хитч. — Ты носишь мое чертово кольцо… — Аккерман взял ее левую руку в свою и провел пальцами по маленькому бриллиантовому кольцу на ее пальце, внутри которого было написано его имя. — Ты носишь тряпки, которые я, блядь, тебе покупаю, — Дрейс вздрогнула, когда он крепко схватился за верх ее халата, открывая красивый бюстгальтер. Ее сердцебиение только увеличилось, когда он, наклонившись вперед, снова обхватил рукой ее тонкую шею, чтобы воздух совсем уже не поступал в легкие.
— В чем дело? Больше никаких умных словечек для меня не найдется? — спросил Аккерман, прорычав. Хитч могла только тихо застонать. Но Кенни скучал по ее теплу, ее мягкости и тому, как легко она могла его успокоить или разозлить. Ему нравилось, как она ухаживала за ним и лечила. — Черный шелк белья, интересный выбор. Ты носишь это для меня или для Райнера, сука, Брауна?
Хитч держалась двумя руками за руку Кенни, его наглость пугала. Ее губы приоткрылась, но она со всей силы оттолкнула больного Аккермана от себя.
— Ты не можешь обращаться со мной, как с каким-то ничтожеством, я этого не потерплю, Кенни! Я расскажу все Леви!
— Расскажи еще, как трахалась с Брауном, или к кому ты там бегала? Расскажи, чей член брала в рот по самые яйца? Райнера? Ты понимаешь, с кем разговариваешь?
— Ты рехнулся, у тебя сифилис уже в мозгах.
Хотя что Хитч говорила. Райнер сам занял собой все ее естество, все мысли, он надежно поселился в ее душе, он стал для нее лучиком счастья в ее бесконечном насилии над собой. И да, она с ним спала все эти годы и ни капельки не пожалела, несмотря на то, что любовники расстались навсегда.
— Твое самолюбие меня бесит. Бедному мальчику не дали его игрушку, и он пришел в бешенство. Конечно, наблюдать за тем, как ты мучаешься из-за болезни мне неприятно, но меня это мало волнует. В каждом человеке, а особенно в таком, как ты, Кенни, есть две личности, личность убийцы и кобеля. Сифилис заслужено получен.
Аккерман рассмеялся. Он отвернулся и принялся шагать по гостиной, нервно приглаживая за ушами волосы.
— Знаешь что, Хитч, ты шалава, а шалав в Каморре, блять, уничтожают. В Неаполе куча бродит таких девиц, как ты. Им сейчас только по четырнадцать-пятнадцать лет, но со временем они выйдут замуж за каморристов. Торговцев наркотиками или бизнесменов. Киллеров или обычных солдат мафии. Многие из них нарожают детей, которым суждено будет погибнуть от пуль убийц, или эти девицы будут стоять в очереди посетителей тюрьмы Поджореале, чтоб передать еду и новости своим любимым мужьям. Но сейчас они маленькие шлюхи, которых в итоге пристрелят, если они будут и дальше расставлять свои ноги перед всеми подряд.
Кенни вновь уселся на диван и налил себе выпить. Дрейс стояла статуей, только открывала и закрывала рот. Но в какой-то момент она сорвалась с места и бросилась на Аккермана с грязными словами, проклятиями, уселась к нему на колени, насколько могла — пустила в ход кулаки, но Потрошитель игнорировал.
— Я не шалава, не шалава, ты слышишь меня, козлина ты ебучая?! И Райнер к моей одежде не имеет отношения! Я для себя одеваюсь, слышишь, для себя!
— Не смей угрожать мне, блять, — он в который раз отмахнулся от рук Хитч, сильно оттолкнув ее на другой конец дивана. Она съежилась, когда заметила, как Аккерман вытянул для пощечины руку, но тот в какой-то момент передумал.
Через несколько минут на лестнице появился Маттео, который до этого играл в своей комнате, с криком и возмущением, в расстроенных чувствах, что опять мама с папой ссорятся, спустился к родителям.
— Зачем вы опять кричите друг на друга, ну пожалуйста… — мальчик сел между родителями и заплаканными глазками принялся смотреть то на отца, то на мать. — Мам, ну ты говорила, что любишь папу.
Кенни в изумлении приподнял бровь.
— Мы не кричим, сынок, — успокоила ребенка Дрейс, увлекая к себе в объятия, — просто папа громко разговаривает.
— Папа громко разговаривает, потому что твоя мать, Маттео… — он запнулся, махнув рукой. — Да ну вас…
Аккерман поднялся с дивана и вставил в рот последнюю сигарету из портсигара, Хитч хмуро следила за каждым его движением. Потом Кенни вынул из рта незажженную сигарету, наклонился к жене и поцеловал ее в губы, предварительно потрепав сына по голове. — Видишь, малыш, мы не ссоримся уже. Я тоже маму люблю.
Когда Дрейс ушла наверх, чтобы уложить сына спать, к особняку подъехал Maybach Леви.
***
— Хреново выглядишь, дядя, — осмотревшись и убедившись, что не привлек ничье внимание, Леви, сняв шляпу и положив ее на стол, сел рядом с Кенни и начал рассматривать его нездорово желтый цвет лица, в отличие от картины, висевшей на стене в гостиной, на которой Кенни Аккерман восседал на коне, как Наполеон Бонапарт.
— И тебе здравствуй, племяш, — оскалился Кенни, подавая руку дону. — Потому что мне хреново. Я не хотел тебе говорить, чтоб ты слезы понапрасну не лил.
— А что с тобой?
— Хочется вернуть время вспять, когда я жил еще с матерью, упокой, Господи, ее святую душу, но я не волшебник, и Каморра не Изумрудный город. Но есть, что есть, у меня эта… как ее… чума. Сифилис, — Кенни вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и откинулся на спинку дивана.
Лицо младшего Аккермана не отразило никаких чувств. Кенни иногда казалось, что его племянник лишен сердца, несмотря на то, что сам Потрошитель являлся беспощадным убийцей.
— Где Хитч? — вдруг спросил Леви.
— Наверху, укладывает Маттео спать.
— При всем уважении, Кенни, мне почему-то жаль именно твою жену.
— Не смей позорить меня перед этой девкой, иначе меня ничто не остановит, слышишь, Леви?
Он тяжело опустил голову на свои ладони, а потом зыркнул на обручальное кольцо.
— Я думал, что Хитч хоть немного заставит тебя стать нормальным семейным человеком, а нет, я ошибся, — искренне произнес Леви, поправляя перстень на безымянном пальце правой руки. — Но пусть будет так, пусть ты не создан для семьи, но у тебя есть наследники: Маттео и я.
— Леви, не знаю, сколько мне осталось жить с этой дрянью на члене, — выдохнул Аккерман, отрываясь от рук. — Да и вообще, возможно, нос скоро отпадет, или что там отпадает на протяжении этой хрени, лучше у Спрингера спроси, но я хочу все это время посвятить Хитч. Потому что я больше не отпущу ее от себя и не отдам никому. И больше не хочу злиться на нее.
Леви устало посмотрел на торжествующего дядю. Он вспомнил свое голодное детство и, несмотря на боль утраты матери, был благодарен Кенни, что воспитал его таким, каким он был сейчас.
Кенни Аккерман достиг пика своего могущества задолго до рождения Леви, когда его мать Кушель была еще девчонкой. Потрошитель поставлял наркотики и исполнял приказы одного криминального босса, Ури Рейса, богатого, словно черт. Но когда тот скончался, Кенни встал в ряды Каморры. Дон Ксавьер принял его с распростертыми объятиями.
А сейчас Леви сидел в огромном особняке дяди, который страдал от смертельной болезни, и не знал, чем ему помочь. Тождественная историческая траектория, всегда одна и та же. Вечная, трагическая и бесконечная.
— Я убил так много людей, но каждый раз это было новое ощущение, более личное и необъяснимо захватывающее. Чувствовать, как жизнь вытекает из человека, как его мышцы трещат под моими ладонями… Я боялся признаться себе в том, что чувствовал удовольствие от этого, но теперь жизнь получает удовольствие от издевательств надо мной.
— Прошлой ночью с востока, из Югославии, прибыла партия из тридцати «Калашниковых». Путешествие прошло быстро и без проблем, в результате наши гаражи теперь переполнены автоматами и помповиками, — сообщил Леви. — Я к тому, что никто не заменит тебя в делах. Проверь гаражи, все ли в порядке, да? И держи меня в курсе. Я немного пьян, сегодня хорошая была погода в Мазериа Романо, поеду домой, меня наверняка уже заждалась Алессандра, да и вставать завтра рано, поэтому… созвонимся завтра. Пока, — схватившись за край пиджака, Аккерман начал потирать его, в машине он не заметил пятна от вина и сейчас принялся раздраженно тереть грязь. Скорее, даже не потому, что был повернут на чистоте, а его взволновало состояние дяди. — Вызывай каждый день Конни, пусть поселится у тебя. Ты мне нужен живой, черт возьми.
— Ладно, я проведу тебя к машине, — произнес Кенни, сильнее сжимая ладонь Леви в знак благодарности.
— Не надо, ступай к Хитч.
***
Через месяц родилась дочь дона, Габриэлла. Алессандра ее ласково назвала Габи.
