Каморра

1982 год. Рим.       В здании главного римского уголовного суда в ожидании процесса сидел дон Леви. Сеньор Аккерман. Капо мафиозо ди Каморра. Он ждал своего приговора, а люди, собравшиеся в зале, которых Леви вряд ли что знал, жаждали отомстить ему. Но кто-то из толпы наверняка смотрел на дона с восхищением. Кто-то благоволил ему, и таким людям лишь предстояло выдержать испытание, не утратив веры в него. Потому что главной миссией своей жизни Аккерман считал помощь несчастным и обездоленным.       Газеты по всей Италии кричали, что полиция схватила самого опасного мафиози. Фотография, где Аккермана вытаскивают прямиком с постели на его вилле, разлетелась по всему полуострову.       Судья, Дариус Закклай, человек с грубыми чертами лица, засучил рукава своей черной мантии, будто собираясь собственноручно наказать каморриста, сидящего на скамье подсудимых. Его лицо изображало холодность и даже гнев. Но это было так искаженно и фальшиво. Всех судей в Италии можно было подкупить. Даже самых справедливых.       — Леви Аккерман, неаполитанский криминальный авторитет и лидер Новой преступной организации, которую он построил для обновления Каморры, — начал судья. — Его предшественником был Зик Йегер. Также сеньор Аккерман отбывал заключение в Поджорела за убийство. Но всего лишь год, — голос Закклая заставил замереть всех присутствующих.       Леви чуть не покачнулся на скамье подсудимого. Вцепился пальцами в бортик, но никто и не заметил его подавленности. Взгляд Аккермана был настолько непроницаем и беспристрастен, что самый что ни на есть психолог с проницательным взглядом, который мог прочесть человека, никогда бы не прочел главаря Каморры.       — Его группировка контролирует практически весь наркотрафик в Европе, — продолжил Закклай. — В пригороде Неаполя расположен крупнейший в Европе открытый рынок наркотиков и оружия. Кроме наркотиков, Каморра еще получает доход от проституции, торговли людьми и рэкета. Помимо незаконной деятельности, мафия также занимается легальным бизнесом — ресторанным и строительным.       Вдруг Аккерман театрально улыбнулся и похлопал судье пересохшими ладонями на его слова.       — Вы действовали как последний дегенерат, — жестким голосом произнес Закклай.       — Да, да, — кто-то кричал из зала. — Зверь! Зверь!       А двое немолодых мафиози, сидевших на предпоследней скамье, с коротко подстриженными блестящими волосами, на висках которых редела седина, почтительно склонили головы в знак уважения дону. Это были Райнер и Бертольд.       А первом ряду, волнительно сжимая руку своего мужа Фалько, сидела дочь Леви, Габи Аккерман.       Судья продолжал:       — Все эти годы вы действовали как дикий зверь, и ваше счастье, что вы, вроде как, и законы соблюдаете, и церковь чтите, иначе я упрятал бы вас за решетку на двадцать лет. — Судья остановился, его глаза хитро блеснули из-под лохматых бровей в сторону мрачного Леви, а потом уткнулись в стопку протоколов, лежавших перед ним. Он скорчил гримасу и пожал плечами, показывая, что действует против своей воли. — У вас же трое детей. Учитывая это, я приговариваю вас к десяти годам заключения в тюрьме Поджореале.       Все годы Дариус Закклай верил в закон и справедливость. Теперь его мозг заволокло туманом мести, он уже видел, как покупает пистолет и убивает всех мафиози в Италии. Однако у него оказалось достаточно самообладания, чтобы повернуться к Леви, выдохнуть и проговорить в уме: «Во имя справедливого суда мне придется уступить этому бандиту».       Алессандра нервно выключила телевизор и упала в кресло со страшной головной болью. Комок черной желчи подкатил к ее горлу и с силой прорвался сквозь сомкнутые зубы. Она вынула белый носовой платок и поднесла его к глазам. Слезы сами принялись солеными дорожками литься по щекам.       Потеряв самообладание, Алессандра грубо выругалась:       — Мой муж заставит вас поплакать так, как я плачу теперь! Он заставит вас плакать, заставит.       Да, заставит. Но донна Аккерман сама понимала, что Леви убивал и грабил, что он портил судьбы, возможно, невинных людей, уничтожал детей наркотиками, оружием и прочими страшными вещами. Говорить об этом можно часами, а можно и вовсе молчать. Порой Алессандре не хватало тех самых главных слов, чтобы описать всю гамму чувств, что вызывал у нее Леви. Они все меркли перед ее эмоциями и ощущениями, которые она испытывала к нему.       Но это был ее муж, законный, венчанный, ее вторая половина, отец ее детей, ее судьба. И он выполнял эту роль прекрасно. Верный муж, любовник и отец… И что-то в голове отключалось, приходилось плевать на всех, кроме детей и любимого.       Сейчас Алессандра с младшей дочерью по велению судьбы и самого Аккермана находилась во Флоренции. Когда-то, еще до рождения Мануэля, Зик собирался преподнести в подарок квартиру в центре итальянской столицы искусства в честь будущего рождения ребенка, но не успел. А потом роскошное жилище переписал на Алессандру Леви.       — Мама, ты снова плачешь? — в комнату вошла Раффаэлла, которой только недавно исполнилось двенадцать лет. — А когда папа отпустят?       Ответ не сразу мог последовать. Язык даже не поворачивался. Красивые черные глаза с мелкими морщинками по краям сузились, и вновь потекли слезы.       — Папе дали десять лет. Господи, десять лет, целая вечность… — Алессандра шмыгнула носом и уткнулась в худенькое подставленное плечо дочери. — Мне кажется, это какой-то абсурд.       — Но папа ведь тебе сказал, что даже если его примутся сжигать на костре, чтобы ты не верила ничему. Будешь кофе? — ласково предложила Раффаэлла.       — Великолепный довод! — шикнула Аманнити. — Твой папа, умеет успокоить, — потом выронила она. — Нет, кофе не хочу. Лучше чаю.       Сложно сказать, сколько Алессандра просидел тогда, медленно потягивая пряный ромашковый чай и в который раз пересматривая фотографии, где они с Леви молодые, где держали на руках свою первую новорожденную дочь, где Аккерман счастлив, где он с ней. Где рядом… Всегда рядом…       Казалось, его не могло пронзить никакое оружие.       Необходимо было позвонить влиятельным знакомым и адвокатам. Но видно было, что решение начать хоть какой-то разговор далось ей непросто. Алессандра путалась в словах, сбивалась, голос ее дрожал, а пальцы постоянно теребили длинные рукава свитера, словно пытаясь исчезнуть в них раз и навсегда.       И впервые в жизни она посмела пожалеть, что когда-то ее заметил в парке Марсель Галлиард.       Все рухнуло. Год назад она похоронила свою мать. И не у кого было спросить совета. Алессандра не могла еще и мужа лишиться на целый десяток лет. Хотя сравнение с матерью вообще-то мало похоже на сравнение с таким, как Леви, и тем не менее, ощущение было почти то же самое. Наверное.

***

За десять дней до этого.       Дорогое свадебное платье недовольно зашуршало. Габриэлла поморщилась, оглядывая его шлейф и уселась за стол отца в его кабинете в надежде заняться кое-какими важными документами, но через пару минут в помещение ворвался Фалько.       — Габи, любимая, что ты делаешь?! У нас сегодня свадьба, скоро венчание, а ты непонятно чем занимаешься! — Грайс волнительно поправил бабочку на шее. В руке он держал белоснежный венок и фату своей невесты.       — Хм, ты вообще знаешь о том, что невесту до свадьбы видеть не положено? — укоризненно сказала Габи.       — Эй, а ничего, что мы утром уже виделись. Я приглядываю за тобой, милая. Это моя миссия в Каморре. От меня ты никуда.       Габи слегка скривилась, поправив сережку, предательски зацепившуюся за красиво уложенные волосы.       — Так, не мешай мне. У меня серьезные дела. Отец хочет отправить оружие в Колумбию, а покупатели не особо вменяемые.       Это истерика? Она выглядит так? Это волнение перед свадьбой?       Фалько сжал кулаки, стремительно втянул воздух носом и задержал дыхание. Поздно, машина запущена, сейчас его невесту остановит только фонарный столб. Потому что больше всего в жизни Габриэлла Аккерман желала быть, как ее отец, главой мафии Каморра.       Фалько оттолкнулся ладонями от стола, его фигура выпрямилась в полный рост, плечи расправились. На лице застыла непроницаемая маска.       — Габи, ты серьезно? Ты хочешь заняться сейчас делами, которыми занимается только дон? Если ты все можешь сама, зачем, в таком случае, тогда тебе я, Ману, твоя мама и остальные?       Габи оторвала взгляд шоколадных глаз от документов и взглянула на своего жениха.       — Ты мой будущий муж и отец наших будущих детей. На этом точка.       Воздух все еще врывался в легкие Фалько рваными вдохами и выходил судорожными выдохами.       — Родная, я не спорю. Самое прекрасное в этой жизни для меня — это любить тебя и воспитывать наших будущих детей. И я не хочу быть доном, ни в коем случае, но если этого потребует Каморра и если я смогу так тебя защитить, то возьму на себя такую ношу. А ты не станешь лезть в опасные мужские дела. Поверь, не только твой отец, но и твой крестный, сеньор Браун, не подпустят тебя к опасностям.       — Как же от этого тошнит! Быть ненужной легко в девятнадцать лет, — сказала Габи, и каблук туфли случайно задел подол платья. — Черт, будто вы тут все бронированные.       — Габи, сколько можно, надень фату и поехали! — Фалько обычно был всегда спокоен с Габриэллой. Он ее любил, сильно жалел и по приказу Леви присматривал за ней, всячески пытаясь от всего оградить. Но сегодня, сам будучи на нервах, не выдержал, сорвался.       — Ты знаешь, я спокойно могу руководить мафией, — она будто не слышала Грайса. — Кто ранит меня, ответит за это полной мерой. Я хочу, чтобы все знали, что Габриэлла Аккерман — дама пик, та оса, что больно жалит, я — черная змея. Я — то неуязвимое создание, что проходит сквозь огонь и не сгорает.       — Да что б тебя, Габи! Может, я трахнуться уже с тобой хочу, ты не подумала?       Габи затаила дыхание, но не успела ответить, как в кабинет вошла Алессандра. Она появилась на пороге в красивом темно-зеленом платье в пол и дорогих драгоценностях к нему. Она, по обыкновению, была элегантна и очень красива. Габи не зря восхищалась своей матерью и зачастую говорила, что папа никогда бы не изменил ей.       — Я не поняла, молодожены! Мы через полчаса должны быть на вилле. Все ждут. Отец ждет. Габи, ты хочешь, чтобы он злился?       Аманнити знала, что вся каша всегда заваривалась из-за старшей дочери, а роль Фалько в этой жизни предназначалась лишь для того, чтобы тушить огонь и сбавлять обороты в характере Габриэллы.

***

      Закрытая вилла в километре от морского берега была празднично украшена белоснежными и розовыми цветами. Возле искусственно сооруженного алтаря стоял падре, приготовившийся венчать детей мафиози.       Погода преподнесла и свой подарок. Прекрасный жаркий летний день с примесью прохладного ветерка словно был создан для Габи и Фалько.       Свою старшую дочь Леви взял под руку, поцеловал хрупкую ладошку и повел к алтарю, где уже стоял счастливый Фалько.       В этот великий день — день свадьбы его дочери, Аккерман лично встречал гостей, каждого из которых он знал и каждый из которых был ему предан. Многие из них были обязаны своим успехом в жизни Леви и позволяли себе звать его «крестным отцом». Подаваемая на столики еда была приготовлена Никколо и его официантами, а дорожки в саду и клумбы были разукрашены Раффаэллой и подругами Габи.       — По-моему, ты нервничаешь, а, пап? — тихонько спросила Габриэлла, когда Аккерман повел ее под руку к алтарю.       Он едва заметно ухмыльнулся, аккуратно поправляя идеально уложенную челку.       — Нет. Я никогда не нервничаю.       Габи улыбнулась. Как обычно, ее любимым занятием было выводить всех из равновесия.       — Думаешь, наш брак с Фалько будет крепким?       — Все зависит от тебя, дорогая, будь умницей. Фалько — самый чудесный парень на свете…       Дойдя до алтаря, Габи решительно шагнула вперед, в мгновение впечаталась в широкую грудь Грайса, и он обхватил ее талию. Леви вернулся на свое место подле Алессандры, шепнул ей пару слов, целуя в висок, и ушел в дом, чтобы решить некоторые серьезные бизнес-дела с важными гостями. Рафаэлла ушла за ним. Младшая дочь дона была его хвостиком, его любимой девочкой, его ангелом. Она была похожа на Алессандру, и в то же время, ее безумно красивые черты лица, в которых угадывался Аккерман, начинали привлекать противоположный пол. А она пока еще любила и восхищалась только своим отцом.       Фалько пытался не обращать внимания на то, как его лихорадило, пока он надевал обручальное колечко на миниатюрный палец. Отныне Габи Аккерман стала его, стала Габриэллой Грайс, и Фалько хотел заявить об этом всему миру, но в первую очередь ей самой, чтобы донести смысл этих слов до ее пылкого и решительного разума.       Обменявшись обетами и кольцами, Грайс, немного приподняв вуаль невесты, прижался губами к губам. По телу прошел разряд. Намного сильнее того, который обычно стрелял у Габи в солнечное сплетение. А для Фалько в данный момент тело в потрясающем белоснежном платье, прижатое к груди, стало самым родным и прекрасным на земле.       — Я тебя люблю, — раздалось ему в губы.       В этот момент женская половина моментально прослезилась, а Кармелла, мать Фалько, еще с утра наплакалась в пиджак Кольта, вновь не выдержала нахлынувших счастливых эмоций.       Под аплодисменты молодожены, в сопровождении Грайса-старшего и Алессандры, двинулись к своему месту за праздничным столом. Походка Габи была хрупкой, но уверенной и медленной.       В этот момент все гости разместились по своим местам за столиками. Дети бегали между стульями и дорожками, играясь, маленькие девочки восхищались красотой невесты. Алессандра заметила Райнера с неизвестной ей молодой блондинкой. Уже было привычным делом видеть Брауна с какой-то новой пассией, обязательно светловолосой. Как Хитч… Словно у консильери гештальт все никак не мог закрыться.       Бедная Дрейс. Габи не могла не пригласить Маттео на свою свадьбу, но Хитч всячески отнекивалась и придумывала отговорки, что ее сын плохо себя чувствует. Только на самом деле все деньги, которые ему давал Леви, потому что он никак не мог заработать, наследник Кенни спускал на наркотики и проституток.       Да, Маттео не жил, он существовал… И Хитч знала и разделяла все горести своего сына вместе с ним.       Алессандра даже прокрутила в голове слова своей подруги, если та вдруг узнает о новой любовнице Райнера:       «Я бы выпила за их здоровье. И за свое. И за неприятности. За неприятности в любви и в постели для Райнера и Хистории (так звали девушку). Нужно привыкнуть их так величать — два неразрывно связанных имени новой пары. Когда-то были Райнер и Хитч, теперь — Райнер и шлюха Хистория. Триста болячек ему на член, чтоб он у него отсох, чтоб у него все тело сгнило, у мерзкого предателя».       Грустно улыбнувшись этим мыслям, Аманнити поражалась Хитч, ведь для Каморры Райнер был идеальным, резкого сотрясения эмоций не вызывал, каждое его действие было взвешенным и правильным, не выходящим за рамки привычного — без отклонений, без аномалий. Лучший убийца и консильери.       Затем взгляд Алессандры невольно упал на сына, который сидел за одним из столиков в саду, нежно приобняв свою возлюбленную Монику Галлиард. В свои двадцать три года он стал невероятным красавцем, высоким шатеном с небесно-голубыми глазами. Он словно генетически, словно по инерции начал отпускать бороду, точно как Зик. Еще бы очки принялся носить, тогда Алессандра бы точно начала волноваться при виде сына. Но знала, зрение у Мануэля отменное.       Он недавно вернулся из армии и хотел поступить в университет. Хоть Ману и являлся неотъемлемой частью Каморры, сыном двух донов, он все же отступал и пытался слиться с цивилизованным миром, в котором мафия не играла важную роль. Он планировал жениться на Монике и уехать из Неаполя. Только Леви категорически был против.       Станет ли Ману похожим на Зика или Алессандру? Сможет ли Аккерман повлиять на неродного любимого сына?..       Его не волновало, что он никогда не станет таким великим человеком, как его отец или Леви. Мануэль Йегер был сильным и смелым молодым человеком. У него некогда проявлялся буйный темперамент, как у Алессандры, и это не раз заставляло его совершать ошибки. Он часто помогал Леви в делах, и многие из Каморры мечтали видеть его достойным наследником.       Ману не взглянул в сторону матери, но заметил ее взор.       — Я буду любить тебя, Габи. Ты не узнаешь от меня горя, я обещаю, — произнес Фалько. После этих слов в течение остального времени поздравлений других гостей, Грайс все время приглядывал за новоиспеченной женой, видимо, подтверждая, что его не нужно просить, он и сам мог контролировать свою женщину.       Через несколько минут появилась Лила. Так все ласково в Каморре называли Раффаэллу, а потом, следом за ней, по лестнице спустился Леви с другими мужчинами и вышел в сад.       — Милая, ты не мешала папе? — Алессандра обняла дочь, предварительно поправив ей белоснежный бантик на платье.       — Она была в другой комнате, — сказал Аккерман, присаживаясь возле супруги за столик и доставая портсигар. Поправив ворот рубашки, Леви осмотрел огромное количество закусок и только сейчас понял, насколько был голоден. Его глаза невольно скользнули по любовнице Райнера за соседним столиком, которая с надменностью упивалась красным сухим вином, чтобы ночью с легкостью ублажать Брауна. На что только не идут девицы ради денег каморристов.       Бокалы на свадебном столе переливались разнообразием цветастых напитков. Стучали хрусталем друг о друга, производя льющийся звон по всему периметру виллы.       Как только Габи ушла в уборную, Леви подошел к Фалько. Наконец, он тяжело опустился на свободный стул и кратко взглянул на свое обручальное кольцо, а потом на Грайса.       — Она — хорошая девочка, — произнес мафиози, а затем усмехнулся: — Глаза и улыбка, как у меня. Она еще попьет твоей кровушки, но и исполнит все твои желания. Однако и ты не обижай ее, сынок. Она совсем еще ребенок, правда же? — его голос был еле слышен, и Фалько кивнул в знак согласия. — Береги ее, ладно? Я и так в долгу перед тобой и твоим отцом, больше, чем кто-либо другой. Габи вспыльчивая, но не делай с ней ошибок, просто контролируй ее. И пусть ваш союз будет крепким!       — Я обещаю вам, дон Аккерман, — выдохнул Фалько. — Ведь мне досталась самая лучшая дочь мафиози во всем Неаполе.       Леви задержал взгляд на гостях, а затем вымолвил:       — Мужчина — существо более свободное и менее обремененное бытом и детьми. Безусловно, даже я, главарь Каморры, привязан к своей семье, к жене, которая в моей жизни занимает почетное первое место. На втором бизнес, а на третьем — дети. Но ты не обязан копировать меня. У итальянцев на первом месте — мать, а потом уже бизнес, жена и прочее. У меня нет матери, а отца тем более. Я просто хочу, чтобы ты берег Габи.       — При всем уважении, дон Аккерман, — глаза Фалько потухли, и он отпил немного вина из бокала, что держал в руке. — Габи больше всего на свете хочет продолжить ваш путь. Думаю, быт и дети не самое главное в ее жизни. — Фалько заметил, как Райнер принялся обнимать и целовать свою крестницу, поздравляя со свадьбой. — Но теперь она моя. И я не позволю, чтобы с ней что-то случилось.       — Я доверяю тебе, сынок. Поэтому и рад, что именно ты суженный моей Габриэллы.       Фалько с разрешения Леви поцеловал ему руку и вернулся к невесте.       Чувствуя приближение первого танца, Грайс встал из-за стола и, пригладив волосы, взял за руку Габи, скупо улыбнувшись другим девушкам.       Во время танца Леви что-то горячо обсуждал с Райнером и доктором Спрингером. Но его взгляд был сфокусирован на одном госте свадьбы. Это с ним он закрывался в кабинете. Определенно, этот неудачник ничего не мог поделать без помощи дона Аккермана.       Когда танец закончился, Леви повернулся к Алессандре и прошептал ей на ухо:       — Потанцуешь со мной?       — Как я могу отказать тебе, дон, — улыбнулась Аманнити. — Конечно.

***

      Медовый месяц Габи и Фалько собирались провести на Сардинии, на новомодном курорте, взять яхту, принадлежащую семье Аккерман, и проехаться по всему Средиземноморскому побережью.       После того, как молодожены покинули виллу, все гости продолжали сидеть в саду, размышляя над сегодняшним чудесным днем. Алессандра получила от дочери короткую весточку, когда они прибили на яхту, потом Леви уехал домой, пока женщины помогали убираться после праздника.       Когда Аманнити приехала домой, Леви уже спал. Уставший, выпивший… На тумбочке возле кровати стояла пепельница, полная окурков, и стакан с недопитым виски.       Алессандра глубоко вдохнула и тихо выдохнула, расстегивая сзади платье.       — Я рада, Леви. Просто это так… Что ты рядом со мной… — Она запнулась. Обвела взглядом стену, увешанную фотографиями, картинами и иконами, и прилегла рядом с мужем.       Утром, в семь часов, дона насильно стянул с постели отряд полиции. Сонного, с похмелья, в одних трусах, его шею сжала холодная рука. Вооруженные до зубов, они бросили Аккерману брюки и рубашку и увезли с собой. Крики Лилы разлетелись по всему дому, мольбы Алессандры, чтобы оставили ее мужа в покое, были бесполезны.       Леви только бросил напоследок любимой:       — Забирай дочь и уезжайте из Неаполя!       Трудно сказать, сколько раз Алессандра считала себя виноватой, что не уехала на Сардинию вместе с Леви и детьми. Давно уже потеряла счет. Просто в какой-то момент поняла, что стоит возле ящика с лекарствами, перебирая всевозможных форм и размеров банки, ссыпая в ладонь разноцветные таблетки.       На следующий день, она уехала с Ману и Лилой во Флоренцию, а Габи и Фалько пришлось прервать свой медовый месяц, чтобы сопровождать отца в суде.