Весь следующий день для Мо Жаня прошёл в страшных мучениях. И речь совершенно не о тяжелом похмелье.
Проснувшись, первым делом он, шатаясь, побрел в ванную, до последнего убеждая себя в том, что ночью ему просто приснился страшный сон и не более. Но, увидев себя в зеркале, он в ужасе отшатнулся к противоположной стене.
Его руки и лицо были залиты запекшейся кровью. Эта кровь принадлежала его учителю, Чу Ваньнину.
Судорожно заперев дверь на щеколду, юноша принялся торопливо отстирывать пятна на толстовке, что стала коркой, затем принял ледяной душ. Едва ли это могло помочь ему прийти в себя.
Картины того, как он зализывал раны с увечья учителя собственным языком вызывали в нем приступы тошноты. В итоге его все же вырвало.
Мо Жань бродил по территории как неприкаянный, стараясь осмыслить происходящее, и понять, что же ему теперь делать дальше.
Он очень боялся, что произошедшее всплывет наружу и его посадят в тюрьму. Юноша буквально готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Да, в Ши Мэе он не сомневался, тот никому ничего не скажет, — он даже взялся уничтожить единственную существующую против Мо Жаня улику. Вот только…
— А-Жань?
Ши Мэй зашёл в свою комнату и застыл в пороге, сбитый с толку. Обычно очень аккуратный и чистоплотный, Мо Жань устроил страшный бардак. Перевернул все ящики из стола, скинул книги с полки, разбросал постельное бельё…
Сейчас зачинщик этого хаоса очень походил на настоящего сумасшедшего, сидя в ворохе вещей.
— А… Я потерял кое-что, — мельком глянув на друга, Мо Жань снова вернулся к вытряхиванию пододеяльника. — Мой браслет.
— Та красная плетеная фенечка?
— Да. Ты, случайно, не видел её?
— Нет, я не видел…
Какое-то время они искали утраченную вещь в полной тишине.
— На самом деле браслет мог потеряться где угодно, — прекрасно понимая, что это вряд ли может успокоить Мо Жаня, молвил Ши Мэй.
— Да, но… Вчера, когда я уходил, он был на мне.
— А когда вернулся, его уже не было?
— …Я не помню.
— Может быть, ты потерял его сегодня во дворе, или…
— …
Мо Жань шумно выдохнул, закрыв лицо руками, и тогда Ши Мэй неуверенно подсел рядом.
— Не бойся. Никто ничего не узнает. Даже если кто-то найдёт этот браслет. Скорее всего, ты потерял его где-то в городе, так что забудь о нем.
На сердце у Мо Жаня немного потеплело.
— Ши Мэй… Спасибо тебе. Ты беспокоишься обо мне даже сейчас, после того, что я сделал. Это…
«Но почему же ты не попытался вразумить меня тогда, когда я собирался совершить это безумие? Так испугался?.. Просто стоял и смотрел, пока я истязал нашего учителя, может даже убил его…» — едва Мо Жань подумал об этом, тотчас заставил себя перестать искать виновных в других людях.
Да, Ши Мэй не попытался остановить его, но не Ши Мэй совершил это тяжкое преступление, а он, Мо Жань! Ему и только ему отвечать за это… Но, разумеется, он все ещё надеялся, что до этого не дойдёт.
Каждая минута тянулась как вечность…
Не было никаких вестей, невозможно было выбраться из приюта, чтобы узнать — жив ли Чу Ваньнин.
Мо Жань понимал, что, в том случае, если его учитель все же погиб вчера ночью — он останется безнаказанным. Ведь тогда его будет куда сложнее найти. Но… но все равно ему не хотелось, чтобы он оказался мертв.
Юноша не мог объяснить себе эти чувства, но он жаждал увидеть его снова. Увидеть живым, несмотря ни на что.
По крайней мере тогда он сможет жить дальше.
Наконец, вечером в их комнату пришел Сюэ Чжэнъюн. Он попросил мальчиков присесть, и, простосердечно обняв обоих за плечи, усадил прямо рядом с собой и начал свой рассказ:
— Ребята. С вашим учителем Чу случилось большое несчастье, — мужчина тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, чтобы рассказать до конца. Но невооруженным взглядом было видно, как нелегко ему это дается. Мо Жань приготовился к самому страшному. — Вчера ночью банда неизвестных подкараулила вашего учителя в подворотне и напала на него…
— О, небеса! Надеюсь, он жив? — очень натурально удивился Ши Мэй, будто и впрямь не догадывался о произошедшем.
Мо Жаня не слишком волновал актерский талант возлюбленного в этот момент. С замиранием сердца он ждал ответа дяди.
— Он жив, но…
Мо Жань покачнулся, снова чувствуя, что может дышать.
— Но? — продолжал допытываться Ши Мэй.
— Его состояние очень тяжелое, — с горечью в голосе сказал господин Сюэ. — Мы все надеемся, что он поправится, однако прогнозы врачей не слишком радужные. Из-за сильного сотрясения его мучают страшные боли, он не может есть и пить, и почти не разговаривает.
Мо Жань не знал, в курсе ли его дядя, что с ним произошло нечто не менее ужасное, чем сотрясение, но, возможно, Чу Ваньнин сам попросил врачей не рассказывать посетителям о том, что с ним произошло. Разумеется, это не преуменьшало его собственное чувство вины за содеянное.
— Он… рассказал, кто напал на него? — спросил Ши Мэй, озабоченно сдвинув брови. — Этих подонков следует поймать как можно скорее…
— Да, ты прав. Но на самом деле Юйхэн почти ничего не помнит. Он видел, что среди них были как мужчины, так и женщины. Но больше — ничего.
— Так или иначе, учителю следует написать заявление в полицию, — деловито молвил Ши Мэй, обращаясь будто бы к Мо Жаню. Но тот почти не реагировал. Продолжал смотреть в одну точку, не зная, что сказать.
— Вот и я ему так сказал! — возмутился Сюэ Чжэнъюн, поднимаясь с места. — А он заладил: «ничего не помню… улик нет…»! Не знаю, получится ли переубедить его. В любом случае, — снова развернулся на мальчишек мужчина, — вам не стоит переживать. Наш Юйхэн очень сильный. Он обязательно справится… Наверное, придется поискать временного преподавателя по физике, но потом… потом все встанет на свои места!
Господин Сюэ всегда был крайне позитивным человеком, подумалось Мо Жаню. Но известия от него не могли успокоить его сердце. Он не подозревал, что его душа может болеть еще сильнее.
— Что ж, у меня есть и хорошие новости. А-Жань, — с печальной улыбкой обратился мужчина к юноше. — Жун Цзю и его… его покровитель решили не писать на тебя заявление.
— …Почему?
Мо Жаню казалось странным, что к нему все еще не пришли копы, и никак не мог понять, с чем может быть связана подобная заминка. Юноша не думал, что они по какой-то причине все же отступятся… Мо Жань торчал им слишком много денег за тот липовый амфетамин. А тут еще и старая история с избиением и кражей.
Что же могло переубедить их?
— В тот день, когда они пришли к нам в приют, меня не было на месте. Но, к счастью, Юйхэн подоспел вовремя, — продолжил свой рассказ дядя. — После всего случившегося, он пошел за ними обоими, упрашивал не ломать тебе жизнь и не подавать новое заявление в полицию. Поговаривают, что он даже… стоял на коленях, стараясь переубедить их.
Мо Жань слушал все, что говорит ему господин Сюэ, и не мог понять — про него все это, или о ком-то еще?
Чу Ваньнин? Стоял на коленях, чтобы…
— В итоге они сделали вывод, что тебе и так хорошенько досталось той розгой, потому сладкая парочка сделала милость… Не знаю, получилось бы у них доказать твою причастность или нет — но, если честно, я не думаю, что у тебя был бы шанс поступить, если бы судебное разбирательство все-таки началось.
«Я бы уже гнил в тюрьме… — уверенно заявил сам себе юноша, запоздало понимая, что бойня, устроенная Чу Ваньнином, спасла ему жизнь. — …Он знал! Он знал, что все так сложится, поэтому не пожалел меня тогда! Почему я снова оказался таким идиотом?! Немыслимо!..»
Теперь, несмотря на приободряющие новости, он не мог бы найти себе покоя, даже если бы очень постарался. Смотря на то, как его сосед по комнате облегченно выдохнул и растянулся на кровати после ухода его дяди, он испытал довольно странное чувство.
— Что ж, учитель жив. В таком случае можно расслабиться.
— Да… — едва слышно отозвался Мо Жань, но буквально через пятнадцать минут снова надел ту самую толстовку, в которой обычно ходил на бандитские сходки.
— А-Жань? Не лучше ли будет пока не встречаться с твоими друзьями? Полиция все равно может прочесывать те места, — забеспокоился Ши Мэй, не в силах даже предположить, что его сосед по комнате задумал пойти в больницу.
— Я хочу посмотреть на него.
— На кого?
— На нашего учителя.
— …
Ши Мэй слегка опешил.
— А-Жань, я понимаю, он сделал тебе очень больно. Но… разве он не заплатил сполна? К тому же, его действия спасли тебя от этой истории с наркотиками.
«
Твоей истории с наркотиками», — поправил его у себя в мыслях Мо Жань, не изменив намерений.
— Я… я просто хочу убедиться, что его жизнь и вправду вне опасности. Возможно, мне даже удастся поговорить с ним, не знаю.
— …Вряд ли тебя пустят к учителю в такое время. И потом, разве ты знаешь, в какой именно больнице он сейчас? — произнес Ши Мэй довольно сконфуженно, так и не сумев понять, чего именно добивается Мо Жань.
— Я попробую заглянуть в ближайшую, которая через три квартала отсюда. Мне кажется, что его могли привезти туда, — предположил юноша, уже перекинув ногу через подоконник.
На этот раз Ши Мэй не пошел за другом, дабы «присмотреть».
***
Пробраться внутрь больницы не составило большого труда, тем более поздним вечером, но заглядывать в каждую палату, при этом совершенно не зная плана здания, было бы большой тратой времени и сил, поэтому Мо Жань, настолько аккуратно, насколько только мог, проскочил в помещение регистратуры и принялся шерстить лежащие на столах журналы.
Наконец, один из них был очень похож на ведомость о приеме и лечении больных, где значились имена, возраст, место прописки, а так же отделение и предоставляемая палата. На предпоследней страничке юноша зацепился глазами за желанную надпись.
«Чу Ваньнин, двадцать семь лет… Вот оно! — обрадовался Мо Жань, с жадностью вчитываясь в заветную строчку. — Палата… палата интенсивной терапии, номер триста тридцать четыре…»
Палата интенсивной терапии…
Сердце юноши окаменело, он чуть было не выронил журнал на пол, чем сразу бы привлек внимание медсестры, что неосмотрительно прикорнула прямо за столом.
Но палата интенсивной терапии это ведь не реанимация, так? Возможно, все не так плохо…
Прошмыгнув снова в коридор, юноша накинул на плечи найденный в регистратуре белоснежный халат, и уже менее опасливо проследовал к лестнице, зная, что там ему встретится куда меньше народу. Пусть ему едва ли исполнилось восемнадцать — он выглядел старше своего возраста и вполне мог сойти за молодого врача, если вдруг столкнется с одной-другой медсестричкой.
Наконец, заветная дверь с номером триста тридцать четыре была найдена.
Мо Жань еще какое-то время потоптался на месте, затем, взволнованно сглотнув, решил войти, не стучась. Чу Ваньнин мог уже спать, поэтому юноша решил сперва проверить это.
Дверь бесшумно отворилась и Мо Жань шагнул внутрь.
В просторной комнате царил холодный полумрак, а у окна стояла одна единственная кровать, окруженная аппаратами и медицинской техникой. Чу Ваньнин лежал лицом к окну, почти что с головой спрятавшись под одеялом. Мо Жаню показалось, что он свернулся в позе эмбриона, поджав ноги, и выглядел предельно жалким, беззащитным и одиноким.
Мо Жань не видел лица учителя. Но был уверен, что Чу Ваньнин плакал, изо всех сил пытаясь скрыть подобный факт от всего мира и себя самого.
Нет…
«Я не смогу… Я не смогу!..»
Понимая, что сейчас просто упадет на пол от отчаяния, Мо Жань попятился назад, растеряв всю свою решимость увидеться с наставником в одну секунду. А Чу Ваньнин, услышав шум, вдруг развернулся, высовываясь из-под одеяла.
В палате, кроме него, все еще было пусто, но дверь оказалась совсем немного приоткрыта, будто бы от сквозняка.
***
Мо Жань бежал по ученическому саду, задыхаясь от слез и холодного воздуха, который порывисто заглатывал в себя, то и дело спотыкаясь и цепляясь за озябшие ветви деревьев.
На нем все еще был белый халат, уже изрядно испачканный, но разве было юноше до этого хоть какое-то дело?
Обхватив руками одинокую крабовую яблоню, он завыл в голос, проклиная себя.
— Учитель!.. Учитель… Ваньнин…
Все старательно удерживаемые чувства в одночасье выхлестнулись наружу. Этот поток затопил его разум и сердце, а воспоминания вереницей проносились прямо перед его глазами. Все они были о его учителе.
Вот Чу Ваньнин учит его грамотно и красиво выводить иероглифы. Вот учитель стоит у светофора и объясняет, что переходить на красный ни в коем случае нельзя, даже если он спешит. Как раз этот светофор Мо Жань и его компания разбили в ту ночь, когда произошло то безумие.
Он снова видел окровавленное лицо Чу Ваньнина, слышал стоны боли, чувствовал, как его обессиленное тело падает на холодную землю…
— Учитель… я подвел тебя… Пожалуйста, прости меня!..
Он умолял, продолжая обнимать холодный ствол, терся заплаканной щекой о грубую кору, но в итоге так и не услышал ответа. Полностью поверженный, юноша упал к корням, и так промучился до самого утра.
