***
Если в первые дни Мо Жань еще пытался переступить через себя и рассказать Чу Ваньнину о том, что произошло на самом деле, то спустя какое-то время он оставил эту затею. Все было так гладко и ровно, словно к этому и шло, что юноша просто не мог своими же руками разрушить устоявшуюся идиллию. Никогда еще отношения Мо Жаня и его учителя не были такими теплыми и близкими. Разве что, в далеком-далеком детстве, которое мальчик почти полностью стер из чертогов своей памяти. Каждый день юноша приходил к нему в палату, один или с Сюэ Мэном, иногда в компании дяди и тети, и ощущал острую зависимость от этих встреч. Мысли о Чу Ваньнине заполнили весь его разум. Стараясь вылезти из кожи вон, чтобы услужить несчастному учителю, побаловать его и сделать приятное, он, сам того не ведая, вывел их отношения на какой-то совершенно новый уровень. Почему-то это не ощущалось бременем, а приносило искреннее удовольствие. — Учитель! Вы не спите? В проеме снова показалась взволнованная мордашка ученика и Чу Ваньнин, будто бы ожидая этого, лишь махнул рукой: — Нет, заходи быстрее. Только тихо! Я не хочу чтобы медсестры отчитывали меня за то, что я разрешаю ребенку бывать здесь после закрытия… Мо Жань скинул белый халат на подоконник, тот самый, который украл еще в первый приход в данное учреждение, и самодовольно ухмыльнулся. — Меня не поймать каким-то там медсестрам. Я слишком ловкий и хитрый для этого. Могу сидеть в палате у учителя хоть всю ночь — и никто меня не выгонит! — В таком случае я сам тебя выгоню, — безапелляционно молвил Чу Ваньнин, обеспокоенно кивнув в сторону окна. — Разве ты не видишь, какая темень на улице? Почему ты такой непослушный? И вообще… часто ты так сбегаешь из приюта на ночь глядя? Мо Жань как раз уселся на маленьком складном стуле напротив своего учителя, когда столкнулся глазами с его испытующим внимательным взглядом. «Неужели… неужели у него есть подозрения, что это я тогда мог напасть на него ночью? Учитель что-то вспомнил?» — Мо Жань запаниковал, стараясь решить, лгать ли ему снова, как вдруг Чу Ваньнин заговорил, так и не дождавшись его ответа: — Я прошу тебя больше так не делать. Того… человека, что напал на меня, так и не нашли, поэтому гулять в такое время может быть очень опасно. Ты слышишь? — Да… Да, учитель. Простите. То есть, спасибо, учитель… Он замешкался, понимая, как сильно покраснел. «Чу Ваньнин… Знал бы ты, что беспокоишься о том самом маньяке, что сделал с тобой все это той ночью…» — он отвернулся, стараясь успокоиться. Руки его продолжали ковыряться в сумке, создавая видимость занятости чем-то, но мысли юноши были далеко. Тогда Чу Ваньнин снова его окликнул. — Мо Жань. — …Да, учитель? — Ты опять что-то притащил? Я же просил не приносить сюда еду… Несмотря на это заявление, мысленно учитель уже вообразил, как юноша достает из сумки нежнейший рисовый пирог, обильно политый клейким сладким сиропом. И вправду, едва Чу Ваньнин представил это, как вдруг на коленях у него появилась заветная тарелочка с вкуснейшим содержимым!!! Это было именно то, что он хотел… — Раз уж я принес, может быть не станете отказываться? — с хитрой улыбкой спросил Мо Жань, читая восхищение на лице наставника как открытую книгу. — Я помогу вам сесть повыше. С этими словами юноша поднялся и приблизился слева. Благоговение тотчас было стерто с лица учителя, когда он почувствовал, что подушку позади него подтащили вверх, а две сильные мальчишечьи руки обхватили его плечи, с целью приподнять. — Н… не надо!.. Мне так удобно. Не… Мо Жань вдруг понял, что сделал, и испуганно отскочил в сторону. — … Чу Ваньнин стал жертвой изнасилования. Его избили и бросили умирать на улице, темной холодной ночью. Пусть внешне он оставался бодрым и спокойным, со стороны больше походил на беззащитного воробья, крылья которого безжалостно сломали одним сильным движением руки. И, само собой, его мучала тяжелейшая душевная травма. И как он, подонок, посмел снова коснуться этого человека?! Мо Жань ненавидел себя. Ненавидел тот день, и все, что было с ним связано. Но теперь с этим ничего нельзя было поделать, и ему ничего не оставалось, кроме как изобразить из себя простодушного дурачка, который «хотел сделать как лучше». — Учитель, я сделал больно? Мне не следовало, простите! Чу Ваньнин на мгновение обнял себя за плечи, затем снова выпрямился, вернув ладони на колени. — Нет, все в порядке. Я не хотел, чтобы ты приближался слишком сильно — от меня пахнет лекарствами. Мо Жань снова сел напротив, виновато рассматривая лицо учителя из-под полуопущенных век. Тот и впрямь выглядел в полном порядке. За исключением его лица… Палочки проворно отламывали кусочек за кусочком, потихоньку уничтожая сладкий пудинг, а юноша все смотрел и смотрел… — Вы… вас скоро выпишут, учитель Чу? — решил спросить Мо Жань, когда тишина затянулась. Чу Ваньнин немного растерянно посмотрел на мальчика, не зная, что ответить. — В этом учебном году я… я уже вряд ли вернусь в приют, если ты об этом, — витиевато ответил учитель, видя в глазах юноши неподдельную тоску. — Но… ты знаешь, если твоя решимость поступить в университет никуда не делась — я мог бы заниматься с тобой. Прямо здесь. — Правда?! — Конечно. Ты же все равно приходишь каждый день. Чем сидеть и болтать — лучше заняться действительно полезным делом. Лицо Мо Жаня просияло. Он и подумать не мог, что когда-нибудь будет так счастлив услышать от своего учителя приглашение на дополнительные занятия! Значит, Чу Ваньнин и вправду идет на поправку!***
Дни и ночи стали сменять друг друга быстрее. Наледь на ветках крабовой яблони уже полностью растаяла, а это означало, что весна прочно вступила в свои права. Время надежд, время любви. Время перемен. У Мо Жаня было прекрасное настроение. Последние две недели они с Чу Ваньнином встречались каждый день, и уверенность в том, что все, наконец, наладилось, росла с каждым мигом. Учитель, как и обещал, занимался с ним, разложив книги и тетради прямо на подоконнике, а перед сном они гуляли по территории больницы. Медсестры, уже привыкшие к Мо Жаню, не пытались выставить его вон, но вчера они так долго сидели на лавочке, рассматривая мемы с котиками, что совсем забыли о времени. Это было мило и забавно одновременно... Мо Жань никогда не думал, что его учитель может быть таким. У юноши сложилось впечатление, что он обрел родственную душу и был счастлив. Он понимал, что не имеет на такое права. Казалось противоестественным, что его преступление позволило ему узнать Чу Ваньнина совершенно с другой стороны и… полюбить его. Да… Он любит Чу Ваньнина. Любит… Любит его лицо, шрамы на котором Чу Ваньнин теперь стыдливо прятал за длинной челкой, любит его голос, который может быть столь строгим и нежным одновременно, любит руки, изящные пальцы которых требовательно упирались в формулу, что трудно было понять… Все было в нем идеально. Мо Жань не понимал, почему не видел этого раньше. Вместе с запоздалым, исключительно платоническим восхищением проснулась и звериная натура. И это заставило Мо Жаня спуститься с небес на землю. Однажды Мо Жань поймал себя на мысли, что совершенно перестал смотреть на Ши Мэя. Он был уверен, что этот юноша пробуждает его желания, но каждый раз, стоя в дýше, или лежа в слегка сырой сбитой постели, он то и дело возвращался к моменту близости, который произошел у них с учителем. И это выворачивало наизнанку… Время слегка смазало все отвратительные подробности — кровь, тошноту, страх… Но ощущение пьянящего удовольствия то и дело охватывало его разум и естество. Мо Жань не знал, как справляться с этим… Трижды он самоудовлетворял себя, вспоминая слабое, безвольное тело в своих руках. Хриплые стоны. Жар вторжения… Блять. Он болен. Свихнулся, окончательно и бесповоротно. Мо Жань знал, что совершенно точно не желает причинять Чу Ваньнину боль снова, хочет заботиться о нем, узнавать ближе, но все равно не мог контролировать возбуждение, едва те самые картины вспыхивали у него в памяти. «Мне нужна помощь, я конченный человек…» — в отчаянии думал Мо Жань, но знал, что нет никого в целом свете, кому он мог бы рассказать об этом. Был Ши Мэй, который знал о том, что случилось, но… Мо Жань не мог себе представить, как обсуждает это с ним. При условии, что сам Мо Жань совсем недавно так явно подбивал клинья к нему самому! Мысль об этом заставила его поверить в то, что одержимость своим наставником может пройти сама собой. Нужно время. Побольше времени. Как только все его эмоции и переживания устаканятся — все закончится. И тогда он начнет свою жизнь с чистого листа. Ну а сейчас пришла пора бежать к Чу Ваньнину.