Сегодня Мо Жань решил не ждать назначенного Чу Ваньнином времени, а прийти немного раньше. Он знал, что Сюэ Мэн забегал к нему еще до занятий, а тетя Ван навещала в обеденный перерыв, поэтому решил, что у учителя скорее всего все равно не будет посетителей.
Однако, подойдя к двери он услышал голоса.
Точнее — один чужой голос, монотонный и хриплый, будто бы какой-то человек читал нотации.
«Это еще кто? В такое позднее время», — заволновался юноша, тихонько заглядывая внутрь. Когда он увидел лысого сморщенного старика с куцей бородой — у юноши отлегло от сердца. Этот хрыч уж точно не способен никому навредить.
— Мой глупый ученик, ты сейчас не в состоянии мыслить здраво. Послушай своего старого наставника, собери вещи и уезжай. Чем дальше — тем лучше.
— …
Речь старика очень сильно насторожила Мо Жаня, и он, так и не раскрыв своего присутствия, продолжил молча слушать, ничего не понимая.
Куда он пытается сбагрить его учителя? «Чем дальше — тем лучше» … Он говорит о Пекине?
— Твои разработки все ещё находятся в Штатах. Ты уже забыл о них, не так ли?
— Нет, не забыл, — тихо ответил Чу Ваньнин, но, к сожалению, расположение двери мешало Мо Жаню увидеть его выражение лица. Кажется, его учитель так же полусидел на своей койке, задумчиво глядя в окно.
— Есть вещи, которые нужно просто отпустить. Отступиться, когда приходит время. Разве все случившееся не доказывает тебе это?.. Если ты не желаешь меня слушать как учителя… как отца, послушай как профессора психологических наук, доктора Хуайцзуя. Тебе не справится с этим.
Чу Ваньнин вздохнул, решив не отвечать.
— То, что с тобой произошло… ты можешь убеждать себя в том, что все в порядке, бесконечно долго. Но, по правде говоря, ты сам прекрасно знаешь, что это не так, — спустя небольшую паузу продолжил посетитель. — Единственный способ выкарабкаться — отринуть все, и…
— Нет!!! Учитель! Учитель Чу, прошу, не уезжайте! — Мо Жань как тайфун ворвался внутрь, заставив дверь удариться о стену, и упал на колени прямо перед койкой Чу Ваньнина, обняв его за талию. Лицо юноши уткнулось в одеяло, и все, что он пытался пробубнить, получалось нескладным и едва различимым. — Вы не можете!.. Не можете вот так уехать, оставить все! А как же наш приют? А как же
я, учитель?! Вы ведь обещали наставлять меня! Что будет со мной, если вы и впрямь уедете?!
Мо Жань оторвал лицо от талии Чу Ваньнина, снизу вверх глядя в его пораженные глаза феникса.
Из носа юноши протянулась длинная прозрачная сопля, а красные щеки стали влажными от слез. Смягчившись, Чу Ваньнин вдруг улыбнулся и собственноручно вытер лицо ученика своим платком.
— И что ты тут устроил? — насмешливо спросил мужчина, мягко погладив его по голове. — Разве я говорил тебе, что уезжаю?
— Нет, но…
— Тогда возьми себя в руки. И вытри сопли. Иначе мой опекун подумает, что ты не в своём уме…
Он явно смеялся над ним, но самому Мо Жаню было не до шуток. Он не видел лица Чу Ваньнина, пока тот говорил с этим стариком, Хуайцзуем, но он очень хорошо почувствовал повисшую атмосферу.
Вспомнив о том, что Чу Ваньнин не торопился возвращаться в приют в этом учебном году, он решил, что его учитель с самого начала настроился на то, чтобы уехать…
— …Поклянитесь, что не уедете! — насупился юноша, зная, что его учитель никогда не солжет ему в лицо. Он так и сидел на полу, не освободив Чу Ваньнина из кольца своих рук.
— Мо Жань.
Мальчик опустил голову, понимая, что явно переходит все границы. Но он не подозревал, что его зыбкое ощущение счастья так внезапно покинет сердце, а душа станет угольной от отчаяния.
Что ему сделать, чтобы Чу Ваньнин передумал? Как убедить его в том, что здесь с ним будет все хорошо? Здесь Мо Жань будет заботиться о нем!
Как раз в это мгновение старик, что все это время стоял позади него, вдруг обошел фигуру юноши, прилипшую к кровати, и со свойственной профессору сдержанностью, произнес:
— Мальчик, ты — …
Хуайцзуй запнулся, и, откашлявшись, продолжил в немного другом, еще более строгом тоне:
— Разве ты не понимаешь, что так будет лучше всего для твоего учителя? Если на человека напали однажды у его же дома — будет ли он способен хоть когда-нибудь чувствовать себя в безопасности? На что ты обрекаешь своего наставника?!
Мо Жань оскалился, прижав туловище Чу Ваньнина к своей груди ещё сильнее. Если бы он был в себе — то никогда не позволил бы своим истинным чувствам проявиться. Но сейчас он стал диким зверем, добычу которого собираются умыкнуть у него прямо из-под носа.
— Я сам буду защищать моего учителя!
— Мо Жань… Мне больно, — грубо хлопнул его по плечу Чу Ваньнин, и к юноше вернулась часть рассудка.
Виновато отстранившись, ученик встал на ноги и, сославшись на то, что сходит за лекарством для наставника, вышел.
Он не услышал, как старик тихо спросил его учителя:
— …Это он?
— Да.
— Ясно. Я думаю, что...
— Послушай, — прервал его Чу Ваньнин, — я понимаю, что мой лечащий врач был обязан направить ко мне психолога для разъяснительных бесед, а ты, получив запрос в свою клинику, принял своим долгом позаботиться об этом самолично, но... Я не хочу более обсуждать это. Тебе лучше уйти.
— …
Когда Мо Жань вернулся — профессора Хуайцзуя уже не было, а Чу Ваньнин выглядел отстраненным. Он уже встал с постели, набросил на больничную пижаму байковый халат, который принёс ему Мо Жань на той неделе для тепла, и совершенно спокойным тоном предложил немного прогуляться, пока погода не испортилась.
Присутствие его учителя рядом помогло восстановить вспыльчивому юноше душевное равновесие. Заметив краем глаза, что Чу Ваньнин выглядит как обычно, он и сам уверовал в то, что наставник никуда не уезжает. Решая завести разговор, Мо Жань спросил:
— Этот старик Хауйцзуй… Он и вправду ваш опекун, учитель?
— …
— Вы так сказали в палате.
Чу Ваньнин неопределенно угукнул, явно не желая говорить на эту тему.
— Да, он растил меня лет до четырнадцати. И все же у нас не слишком близкие отношения. Мы почти не общаемся.
— Почему?
Чу Ваньнин какое-то время поколебался, прежде чем решился рассказать:
— Хуайцзуй был… очень внимательным и добрым отцом. Он редко в чем отказывал мне и почти никогда не наказывал. Когда я решил сменить школу на более узкопрофильную — он всячески помогал мне и сам обучал психологии. Я был очень счастливым ребёнком, — поведал Чу Ваньнин, однако несмотря на рассказ, выражение его лица было крайне угнетенным. — Пока однажды мой «отец» не попросил меня стать донором сердца для него.
— Что?..
— Оказалось, он уже давно страдает от тяжёлой болезни, и взял меня из приюта, потому что я хорошо подходил для трансплантации.
Мо Жань, думая, что он явно что-то не так понял, даже остановился.
— Вы… Говорите это серьёзно?..
— Хуайцзуй надеялся, что я окажусь более благодарным ребёнком, и был страшно разочарован. Он ведь все это время давал мне «все самое лучшее», хах… Как жаль, что все это время он старался только для себя.
Выражение лица Мо Жаня стало подстать его учителю. Угрюмое и сердитое. Он не мог понять, как этот старик, Хуайцзуй, посмел себе использовать его наставника?! Неужели он не думал о том, что у его «сына» так же могут быть чувства?
Но Мо Жань тоже никогда не беспокоился о чувствах Чу Ваньнина… В таком случае, смеет ли он осуждать этого профессора?
Украдкой юноша принялся разглядывать своего учителя. Неужели Мо Жаню нужно было почти убить этого человека, чтобы понять, что он дорог ему, и что ему хочется заботиться о нем? Хуайцзуй думал так же?
— О чем задумался? — спросил его учитель, вырывая из тех самых размышлений.
— Я… Кхм, я подумал, что если бы со мной поступили так же — я не захотел бы даже видеть этого человека вновь. Хотя на мое собачье сердце вряд ли кто-нибудь позарился бы… Но сердце моего учителя — совершенно другое дело. Никто не достоин пользоваться таким чистейшим бриллиантом!
— …
Чу Ваньнин уставился на него, не зная — смеяться или плакать.
Все, сказанное Мо Жанем, звучало ужасно глупо и нелепо, а последняя фраза юноши тем паче ему не понравилась. Бриллиант хоть и крайне ценный минерал, но все же мертвый. А его сердце вовсе не было каменным… И ему
хотелось бы, чтобы этим сердцем воспользовался один конкретный человек. Он как раз сейчас стоял рядом и очень ненатурально смеялся.
— Простите, учитель, — видя, что его дурачества совершенно не веселят наставника, Мо Жань стушевался, решая узнать, что же было дальше. — Наверняка вам и сейчас непросто вспоминать об этом, а я снова корчу из себя идиота.
— Сейчас, когда я вспоминаю, мне просто неприятно. Но тогда я был так зол, что порою хотел просто воткнуть нож в это место, — он указал на своё сердце, — но потом понял, что это все равно ничего не докажет. Я лишь разменяю свою жизнь впустую.
— И что потом?
— Потом… Я ушёл из дома и пообещал себе достичь неимоверно больших высот, чтобы Хуайцзуй понял, насколько сильно он ошибался, поступив со мной так, — Чу Ваньнин покраснел, всем своим видом показывая, что впервые в жизни решился открыться хоть кому-нибудь. И это было очень сложно. — Я хотел заработать целую кучу денег, чтобы вернуть все, что он когда-либо на меня потратил, и бросить ему в лицо, дабы он купил себе это чёртово сердце и всю оставшуюся жизнь испытывал чувство вины… Сейчас я думаю, что это было так глупо. Но я и впрямь с головой погрузился в механику.
— Так значит, те разработки, о которых говорил ваш опекун, они и вправду — …
— Нет. Они, конечно, кое-чего стоят, но не принесли мне больших денег. Я отвлекся на…
другие вещи и забросил внедрение.
— Отвлеклись на другие вещи? Должно быть, это было что-то очень важное… — задумчиво произнёс Мо Жань, не замечая нежного, внимательного взгляда своего учителя, направленного в его сторону. — Как бы то ни было, кажется, этот человек сожалеет о том, что сделал. Он даже пришёл вас проведать.
— Мне плевать на него. Пусть делает что хочет.
Мо Жань, слыша это, приободрился. Если Чу Ваньнин говорил так, наверняка он не собирался прислушиваться к советам старика. Это вселяло очень большие надежды. Коснувшись тыльной стороной своей ладони предплечья наставника, Мо Жань позволил себе еще немного подурачится.
— Говорите, он растил вас с ранних лет?
— Да, и что?
— Ничего, просто… Как у такого уродливого во всех отношениях старика мог вырасти столь красивый и добрый сын как вы???
Чу Ваньнин приоткрыл свой аккуратный рот от шока.
— …Что за глупости ты говоришь?! Уймись, сейчас же!..
Лицо его густо покраснело, а Мо Жань и не думал заканчивать.
— Но это правда, учитель! — оббегая его спереди и заглядывая в лицо, подобострастно молвил юноша. — Вы самый красивый. Честно…
Чу Ваньнин резко отступал и менял направление, а Мо Жань продолжал играть в эти странные догонялки и смеялся. Атмосфера перестала быть гнетущей, а приятный весенний вечер лишь добавлял их уединению приятных эмоций. Но такая активная прогулка очень быстро утомила наставника и им пришлось вернуться. Чу Ваньнин приступил к ещё одному ритуалу, прочно обосновавшемуся в его жизни. Пытался выставить настырного мальчишку за дверь.
— Тебе пора! Возвращайся в общежитие, живо!
— Но, учитель, ещё пару минут!..
— Я сказал тебе «нет»! Ты слов не понимаешь?! И, кстати говоря. Не приходи, когда вздумается, ясно? — он явно имел в виду сегодняшний случай, когда Мо Жань пришёл не вовремя и услышал то, чего ему слышать не полагалось. — Я могу захотеть принять душ, или просто почитать. Почему я должен объяснять тебе, что такое личное пространство?
Мо Жань его не слышал, в голове воображение уже вовсю рисовало картины того, как Чу Ваньнин принимает душ, соблазнительно размазывая пену по груди и ягодицам…
— Предупреждай, если захочешь заявиться заранее, ты понял? — продолжал свои попытки достучаться до уплывающего разума ученика Чу Ваньнин.
— Хорошо, учитель. Я буду звонить вам с телефона Ши Мэя.
Внезапно Чу Ваньнина осенило, что он так и не отдал Мо Жаню его телефон.
— Я… Совсем забыл, — рассеянно произнёс он, направившись к шкафу с личными вещами. Через секунду из кармана верхнего пальто он изъял маленький ключик и протянул юноше. — Вот. Ключ от учительской. Зайди в подсобку и забери свой телефон. Он должен быть где-то там, поищешь.
Строго говоря, Мо Жань не думал, что учитель доверяет ему настолько, что даже решит отдать ключ от учительской… По-хорошему, как воспитанному ученику, ему следовало тут же отказаться от «оказанной чести», но самодовольство оказалось сильней, и, недолго думая, юноша все же покинул палату своего наставника. Никуда не заворачивая, он тотчас пролез в учебный корпус.
Учительская Чу Ваньнина находилась на третьем этаже, поэтому Мо Жань надеялся, что, включив свет в маленькой комнатке, он себя не выдаст. К тому же, ему нужно было всего-лишь отыскать свой смартфон, поэтому на это не должно было уйти слишком уж много времени. В первую очередь юноша решил проверить стол в подсобке.
Честно говоря… для такого человека, как Чу Ваньнин, подобный кабинет подходил довольно плохо. По сути, это была просто старая кладовка, площадью не более трех чжанов в длину и в ширину. И почти все это пространство было заставлено пыльными книжными полками с потертым столом прошлого столетия посередине. Подсобка была и того меньше…
Мо Жань уныло вздохнул, наметив для себя прийти как-нибудь перед занятиями, дабы прибрать здесь все. Он хотел бы сделать учителю сюрприз, когда он вернется на занятия.
Решив не отвлекаться, Мо Жань снова принялся шарить по ящикам. Телефона своего он не нашел, зато в одном из нижних ящиков обнаружил любопытную коробку белого цвета небольшого формата, очень похожую на маленький тайничок.
— Хо-хо, Чу Ваньнин… ты хранишь здесь свои любовные записки? — спросил юноша вслух не пойми у кого, недолго думая срывая тесемку.
Внутри и вправду лежали листочки, исписанные синими чернилами. Целая стопка. Направив свет настольный лампы, Мо Жань принялся вчитываться в едва понятные каракули.
«Соченение. Как я правел провел лето.
Этим летом я есдил на море с другими ребятами из преюта. Я не хотел ехать, но учитиль Чу сказал что научит меня плавоть поэтому я поехал. Но оказалось что учитель боица воды поэтому мы нечему ничему так и не научились… »
«Сочинение. Мое увлечение.
Месяц назад учитель Чу заставил меня ходить на секцию по карате. Мне понравилось драться с другими ребятами, это было очень весело. Я уже решил, что буду ходить. Как вдруг пришел тренер и сказал, что просто избивать своих братьев — запрещено правилами. Мне это не понравилось, но учитель Чу уже заплатил за три месяца вперед…»
Мо Жань читал каракули, внезапно показавшиеся смутно знакомыми и не мог понять… Зачем Чу Ваньнин хранит его глупую несуразную писанину?
Вытряхнув всю коробку на стол он принялся копаться в этом мусоре, попеременно натыкаясь на рисунки и жалкие попытки преуспеть в каллиграфии. Сочинений нашлось еще не менее десятка, но все, что лежало в этой коробке, так или иначе принадлежало некогда ему, Мо Жаню.
— А где сочинения от любимчика Сюэ Мэна? В другой коробке? — рассеянно проговорил юноша, осознавая: другой коробки нет.
Есть только эта, доверху набитая прошлым, что было связано лишь с одним учеником.
Мо Жань очень долго сидел в ступоре, пока звенящая тишина не начала причинять боль.
— Я… я ничего не понимаю… — сжав листки в кулаках, прошептал Мо Жань, спрятав в них лицо. Слезы уже успели набежать на нежный, розовый румянец, слова слетали с губ быстрее, чем мысли успевали оформиться в голове: — Чу Ваньнин… любит меня?.. Он
любит меня… Всегда любил… Меня одного…
Судорожно всхлипывая, юноша постарался вспомнить каждый взгляд, каждое слово, направленное в свою сторону от этого человека. Он видел прекрасные, хоть и строгие глаза феникса, и читал в них беспокойство за себя.
Потом он увидел своего учителя, одиноко свернувшегося на больничной койке.
Чувствуя, что воздуха стало просто катастрофически не хватать, Мо Жань приоткрыл окно, по-наитию потянувшись к карману джинс, чтобы достать сигареты. Затем вспомнил, что уже три недели как бросил курить, закрыл окно и уселся на место.
Превозмогая тоску в сердце, Мо Жань принялся читать дальше.
«Сочинение. Кем я стану, когда вырасту.
Когда я вырасту — я хочу стать похожим на моего учителя Чу. Он очень умный и красивый, а так же добрый. Когда-нибудь я придумаю супер-мега-клевое изобретение, за которое получу очень много денег, и когда все будут поздравлять меня — я выйду и скажу, что без моего любимого учителя ничего б не получилось. И все будут хлопать»
«Сочинение. Нужна ли обществу свобода слова.
Я считаю, что свобода слова обществу нужна. Потому что без нее человек не может выражать своего мнения и его личность подавляется. Мне не нравятся учителя, которые запрещают высказывать свои мысли, даже если они не являются общепринятыми. У меня есть один такой учитель, и я думаю, что он не заслуживает этой должности»
— …
Глупая улыбка слетела с лица юноши.
Мо Жань хорошо помнил тот день, когда Чу Ваньнин попросил написать его это эссе на своем дополнительном занятии. Помнил ненависть, поселившуюся у себя в сердце, будто черный терновник опутал его душу. В тот месяц Чу Ваньнин побил его за то, что тот сорвал ветвь яблони. Отныне любое слово учителя не встречало благоговейного трепета, а воспринималось сугубо в штыки.
Мо Жань не хотел читать следующие сочинения, но решил, что теперь, раз начал, должен дочитать все до конца. Иногда он качал головой, поражаясь своей дурости, иногда смеялся, вспоминая собственные шутки, но почти все это заставляло его плакать, а сердце — кровоточить.
Наконец, он закончил.
Приняв в сердце осознание того, каким же дурным неблагодарным псом он был все это время, Мо Жань аккуратно сложил листки в коробку, обвязал тесьмой и положил на место. Затем, погасив свет, тихо выбрался наружу, снова позабыв о телефоне.
Сейчас Мо Жаня это мало волновало. Он должен был увидеть Чу Ваньнина снова.
