Токийские мстители.

Кадзутора стоял глубоко дыша, им завладела ярость. — Значит ты тоже предал меня, Баджи... — парень вынул нож из кармана и на негнущихся ногах, но твёрдо шагая, направился к своему другу. — Все люди предатели, они предают и предают. Предают и предают, никому нельзя верить, никому. Сколько бы у тебя не было друзей, какие бы сильные чувства вас бы не связывали. В конце всё равно, останешься один... — бубнил Кадзутора, оскалившись. Юноша шёл вперёд, проталкиваясь сквозь толпу. Ханэмия чувствовал как внутри него что-то рухнуло. Парень чувствовал боль, гнев, разочарование и опустошённость. Кадзутора чувствовал будто в груди, там где должно быть сердце, и там где должна быть душа, сейчас зияла большая дыра, края которой приносили невыносимую жгучую боль. — Убью... Я вас всех убью... — парень подходил к Кейске. — Умри, Баджи. — Ханэмия вонзил в юношу нож. — Баджи! — Чифуя бросился к другу. — Не прощу. — Майки стал серьёзным. — В этом мире нет места для нас двоих, Майки. Поэтому, я убью тебя. — подул ветер, серёжка парня издала звон, будто подтверждая серьёзность намерений хозяина. — Умри, Майки. — юноша чувствовал всю неправильность ситуации, но ничего сделать уже не мог, чувства охватили телом. Чувства несправедливости, обиды и чувство предательства плясали внутри принося боль, от которой хочется кричать, рвать на себе волосы, царапаться. Приносить себе боль лишь бы пляска чувств внутри прекратилась. — "Я не хотел убивать твоего брата. Я просто хотел увидеть твою улыбку, Майки. Прости." — запаздало раздалось в голове, но слова так и не прозвучали. Вместо них запел нож и стекающая струёй кровь. — Теперь вы, вы все должны умереть. — Кадзутора улыбнулся, хотя и не хотел. Парень хотел кричать, бросить нож, остановиться. Но тело не слушалось. Он разделывался со всеми по очереди, хотя и не желал этого. — "Что же я делаю? Почему? Остановись..." — слёзы полились из глаз юноши, когда нож вонзился в Мицую. — "Пожалуйста, остановись! Остановись! Прекрати! Отпусти нож! Вызови скорую! Попроси прощения! Остановись... Пожалуйста..." — но непослушное тело не слушалось, а продолжало убивать друзей, одним за другим. — "Я не хочу... Не хочу... Не хочу... Я не хочу остаться один! Я устал от одиночества! Я не хочу! Прекрати! Зачем ты всё портишь?! Зачем ломаешь мою жизнь?! Я хочу жить! Я хочу смеяться и плакать вместе со своими друзьями! Зачем! Зачем! Зачем! Почему я?! Почему это всё сделал я?!" — Кадзутора стоял один среди трупов людей, которые были его сокровищем, жаль, что он понял это слишком поздно, так и не сказав этих слов. Жаль что не рассказал что чувствовал. Жаль что скрывал чувства, которые грели его и утешали, когда ему было грустно. Чувство что он не один. Но, к сожалению, юноша больше никогда их и не скажет. Говорить их просто уже некому. — Простите... Простите... Простите... Простите меня... — повторял словно мантру парень. Кажется, и в полицейской машине, и в зале суда, и по дороге в колонию он повторял только эти слова. Один. Кадзутора Ханэмия остался один. Снова. Сколько он себя помнил, он всегда был один. Все люди рядом с ним предавали его. Сначала его родители, что всё время соррились и заставляли его, тогда маленького мальчика, выберать. Выберать между отцом-тираном, бьёщего без особых причин и жену, и сына, и матерью-терпилой, что не была способна защитить ни себя, ни сына. Потом его предали его первые друзья... Вернее, он их считал друзьями для них он был просто "кошельком", одалживающим денег на их развлечения. А потом... Потом... Парень заблудился, потерялся, не смог найти силы и признать свои ошибки, попросить прощения. Кадзутора винил в своей трусости себя всю оставшуюся жизнь, хотя на деле виновата была его семья. Семья, которая с самого детства не давала мальчику чувства защищённости, тепла и любви. И пусть всё-таки нашлись люди дающие это тепло, но юноша сам всё испортил. Разрушил всё своими руками и больше ничего не вернуть. Одиночество - его судьба, а судьбу невозможно обмануть. Кадзутора, широко распахнув глаза, проснулся. Юноша сел, его била мелкая дрожь, холодный пот струёй стекал по его телу, отчего-то вспомнилось что почти так стекала кровь у Майки в его сне. Ханэмия тяжело дышал, обхватив себя за плечи. Он убил своих друзей, он снова один. Паника быстро охватывала парня, он обхватил себя ледяными руками, обнимая, его зубы мелко стучали. Кадзутора перевёл взгляд на стену и увидел призрачную фигуру Майки, с которой стекала кровь. Вскрикнув, парень включил свет. Выдохнул. Призраком оказалась байкерская куртка. Его куртка. Куртка Тосвы, в которую он ушёл из Вальхаллы в Тосву, где его приняли. Юноша устало и облегчённо выдохнул. — Сон. Всего лишь сон. Дурной, но сон. — Кадзутора нервно хихикнул и отправился на кухню попить воды. Парня уже несколько дней мучили кошмары. Уже несколько дней он плохо спит, просыпаясь в холодном поту, а то и с криками по среди ночи. — Успокойся, это всего лишь сон. — повторял себе Ханэмия, но стакан в руке всё равно заметно дрожал, вода выплёскивалась. — Спокойно. Ты такой же член Тосвы как и все. Ты не один. У тебя кучу друзей, ты больше не будешь одинок. Тебя все простили, тебя приняли. Ты свой. Успокойся. — лишь спустя минут пятнадцать дыхание выравнялось и парень успокоился. Выпив воды, Кадзутора отправился на встречу новому кошмару. Который с каждым разом становился всё хуже и хуже, мучая парня бесконечной бессонницей, тревогой и страхом, что это может случиться взаправду, что он и вправду убьёт, что он и вправду останется совершенно один, никому не нужный, всеми презираемый.