He was a gangster, she did paintings

Жеза долго сидела над листком с картой катакомб. Она честно долго сидела, пытаясь просто понять, зачем же его вынесли сюда. Они просили её записать… что? Где было их последнее заложение? Куда они шли? Куда они направлялись? Где они встретились? Предложили зарисовать портрет оперуполномоченного на фоне петербургской подземки? Вышеозначенное лицо, впрочем, вскоре само появилось в камере, и знакомство с ним началось крайне неприятно – с того, что он вдавил её лицо в стол, нажав на затылок. Что-то хрустнуло, по жёлтой бумаге прочертилась рваная вишнёвая линия. "Нет!" – по ту сторону окошка Штырь дёрнулся вперёд так сильно, что чуть не вывихнул себе плечо (наручники у него были прикованы к скамейке со спины) и приложился к стеклу окошка лбом. – "Не трогайте её!" – Докажи мне, – так же развязно предложил всё тот же легавый, издалека отпинывая его в живот, как собаку, от стекла. Штырь начал кашлять кровью в плечо, за неимением свободных рук – видимо, помимо рассечённой губы повреждено было и горло. – Пока она нам ничего не написала, она бесполезна. Может, хоть так она заговорит, хЕ-ХЕ, – его тон всё повышался и повышался, пока не перешёл в и вовсе маниакальный. – ЗАГОВОРИТ! ВЫ СЛЫШАЛИ, ОНА З А Г О В О Р И Т ! ПОСМОТРИМ, НА ЧТО СПОСОБНА ЭТА ДЕВОЧКА! Штырь только сжал руки в кулаки за спиной. – Напиши нам, где все ваши закладки, – шипел на ухо длинный оперуполномоченный, прижимая её за волосы к столу, – все пароли, явки, подходы к точкам, завалы, перекрытые вещи – В С Ё, – от него внезапно повеяло холодом. – и, В О З М О Ж Н О, мы вас отпустим, – ей пришлось наклонить свою голову ближе к его плечу, чтобы прочитать по губам, чего же он от неё просил, и он – он п л ю н у л в неё, прямо так, прямо на глазах у очередной пары подозреваемых-свидетелей, под светом лампы в металлическом абажуре, взрослый человек плюнул другому человеку в ухо. Жеза схватила карандаш так сильно, что не знала уже, что сломается первым – её палец или же карандаш. Опер всё ещё тянул её за волосы – теперь уже куда-то вниз и влево, размазывая кровь и сопли по лицу, и она не знала, что делать. Она могла – она многое могла, и Штырь был сам по себе вхож во многие круги, так что они шли на вещи частые и разно, но… сдавать информацию им, одним махом? Это просто казалось неправильным. Неверным. Тем более когда тебя ради неё бьют. Карандаш всё-таки сломался первым, и длинный опер распрямился и послал куда-то в пространство приказ привести сюда заключённых, а ей выдать детский набор. Одна лейтенантка – или лейтенантша, или вообще кто-то из майоров, Жеза не разбиралась в званиях – принесла и бережно положила на стол набор цветных карандашей, а второй человек – небритый и чуть шатающийся, будто пьяный, ввёл сюда Рифу и Штыря с наручниками за их спинами. "Пишите, мадмуазель", – протянул длинный опер, нарочито приблизившись к её лицу, чтобы она могла прочитать, и картинным жестом стёр с карты лишние следы, длинным желтоватым ногтем нарисовав крестик в месте, где их повязали. Ей неприятно пришло в голову, что она рискует так и умереть мадмуазелью, если срочно чего-нибудь не предпримет, и этим "чем-нибудь", возможно, и являлась работа в интересах следствия. Но она замотала головой. Это было неправильно. – Ах так? – короткий кивок длинной головы, и Штыря бьют в живот носком тяжёлого сапога. Жеза вздрагивает. Это не то, чего она ожидала. Она ожидала, что если кому и достанется из-за её упрямства, то только ей, но… но… Штырь сидит с опущенной головой, и на мгновение Жеза задумывается о том, что он, возможно, так и умер – или, по крайней мере, без сознания. – Пожалуйста, – начинает Штырь слабо, почти что для себя, всё так же с опущенной головой, и Рифа удивлённо поворачивается к нему, – пожалуйста, делай, что они просят, – заканчивает он, глядя Жезе прямо в глаза. Штырь харкает, разбрызгивая кровь, и плюёт на пол, а потом только кашляет. Легавый слева от него пинает его в плечо, из-за чего Штырь глухо наваливается на Рифу, а длинный опер одобрительно треплет ему вьющиеся вихры. – Хороший мальчик. "Делай, что они просят". После нового избиения. Это ожидаемо. Это обычное дело. Это шантаж и манипуляции. И она им поддаётся. Жеза начинает писать. Сначала медленно и осторожно, хватая карандаши онемевшими, опухшими и негнущимися уже пальцами, но после уже более резво, с каким-то вдохновением, которого сама от себя не ожидает. Это обеспечит жизнь ей и Штырю? Замечательно. Возможно, учитывая, что она выдаст ментам, жизнь недолгую, но жизнь. Возможно, им придётся бежать из страны. Возможно, их застрелят прямо в отделении. Всё это было лучше слепого продолжения пыток. *** Спустя четыре часа карта нарисована.