He was a gangster, she did paintings

Сегодня ветрено и пасмурно, но ничего не мешает голубкам, Штырю и Жезе – Жеза, ну что за глупое прозвище он ей придумал – гулять по побережью Финского залива. У Штыря под мышкой кассетник на ленте, играет Сплин, и они распевают какие-то их песни под шелест волн. Точнее, поёт Штырь, а Жеза смотрит на его открывающийся рот и улыбается, кружась с ним в танце. На ней впервые за всё время не вечный растянутый свитер, а красивое синее платье и берет, маленькие каблуки лакированных туфелек стучат по камню набережной. Зачем, собственно, Рифа вообще поплелась следом? Возможно, потому что и видеть, и не видеть его счастье было одинаково больно. А так… так она могла продолжить притворяться частью его жизни. Жеза врывается в их со Штырём размеренную жизнь внезапно, резко, как штормовой ветер, круша и снося всё по пути. Штырь не разрешает ей курить в коридоре и в комнате, разбрасывать вещи, смотреть телевизор до ночи, а в конце концов объявляет, что они больше не могут спать на одной кровати, как спали до того лет шесть, с самого юношества, и выгоняет её на кухонный диван. После оказывается, что он приводит Жезу на ночёвку. В первую такую ночь между ними ничего не случается – Штырь, может, и цыган, но до странного сдержанный и приличный парень – но уже спустя неделю Рифа, курящая на балконе до полуночи, слышит и видит сквозь щель в запертых дверях что-то, очень похожее на любовь. Девочка удачно остаётся немой, и они не производят почти никаких звуков, кроме приглушённых вздохов, скрипов и шорохов, так что соседи даже не могут на них пожаловаться. Рифе искренне жаль. Жеза переезжает к ним насовсем. С ней маленькая котомка вещей – все бледные и чёрно-белые, как сам Питер, – и все они умещаются на одной полке шкафа. Она готовит завтраки и спит со Штырём в одной постели. Она ходит с ними в катакомбы и рисует карты. Она убегает с ним на танцы и позволяет ему вести. Рисует в тетрадках его бесконечные портреты. Расчёсывает ей жёсткие волнистые волосы. Рифа клянёт всё на свете и курит на балконе до полуночи. *** Это одна из тех ночей, когда Рифа убивает. Она пробирается домой посреди ночи, избегая света фонарей, дворами-колодцами, тёмными переулками, не удосуживаясь даже стереть со лба и рук брызги крови. В воздухе вокруг неё повисает сладковатый металлический запах. Она только перехватывает пистолет другой рукой, позже засовывая его под ремень юбки, и роется в глубоком кармане куртки в поисках ключей. Старая ворчливая соседка выходит на площадку и крестится, видя её. К счастью, следов убийства она не замечает – или же предпочитает смолчать. Жеза выходит из кухни ей навстречу. "Видимо, звук ключей привлёк внимание", – думает Рифа за мгновение до того, как напомнить себе, что Жеза глухая. – Почему не спишь? – бодро спрашивает она, совсем не подумав, что из кухни ей на лицо падает только тонкий лучик света. И что без света Жеза бессильна. В ответ та только достаёт тетрадочку и корябает что-то быстрым почерком на мятых страницах. "Ты хочешь есть?" – красуется новая запись, и Рифа глядит на неё, проходя в ванную, скорее жалостливо. "Я волновалась за тебя" – подсовывает Жеза под нос очередную строчку уже в ванной, и Рифа еле успевает отпрянуть, чтобы не набрызгать с волос на бумагу. Жеза? Волноваться? За неё? Пф! Сама идея кажется ей уморительной. Что может быть такого, из-за чего за неё стоило бы волноваться? Жеза сворачивает тетрадку в трубочку и засовывает в карман фартука, который зачем-то до сих пор носит. Она нерешительно тянется куда-то к Рифиному лицу и почти невесомо касается рассечённой брови. – А, это… – Рифа только отмахивается, беря резинку в зубы и закручивая волосы в высокий хвост, – мелофь. Ме-ло-чь, – повторяет она уже со свободным ртом, чтобы глухая и немая Жеза точно могла себе это уяснить. – Вёрткий попался, гад, – говорит она уже темноте коридора, скрипя половицами и направляясь на балкон. Жеза донимает её даже там. Резкий порыв ночного ветра почти уносит тетрадку, ворошит страницы, и Жеза только крепче вцепляется в бумагу тонкими, почти что костлявыми пальцами. "Я приготовила омлет с травами", – выписывает она в полумраке балкона долго и упорно, а Рифа долго и упорно пытается прочитать, – "но он уже остыл". Рифа усмехается в сигарету, стряхивая пепел в банку. Жеза приносит ей на балкон бутерброд с колбасой. Рифа ест, перемежая укусы с неглубокими затяжками. Этой ночью она спит на кухне на полный желудок. Жезу с утра ждёт пустая сковородка.