Светлячок в долине света

Последние лучи солнца медленно растворялись в наступающих сумерках и исчезали в темных недрах таинственного Летающего города, который парил над морем. Длинные густые тени укрыли улицы и дома, скрадывая пространство и объем, так что белые, как лунный диск, башни казались рисунком, вырезанным из бумаги и наклеенным чьей-то гигантской рукой на темную гладь небосвода. Холодный вечерний бриз легко и свободно гулял среди пустынных переходов, свистел под ажурными мостиками, гудел в россыпи воздуховодов и труб, шелестел меж лестничных проемов, соединявших десятки этажей Города Тысячи Лиц. Вот ветер, играючи, облетел центральную площадь и выточенные из гранита огромные человеческие головы, установленные по периметру, мазнул по застывшим, словно посмертные маски, серым лицам и слепым бельмам каменных глаз, потом рванул ввысь, к высокому шпилю главной башни, пронесся сквозь разбитые витражи окон из разноцветного стекла и ухнул вниз, брызнув прохладными струями по стенам длинных спиралевидных переходов, украшенных муралами с такими же мертвыми лицами, как на площади. Немногочисленные стражники, обходящие дозором коридоры и галереи, лишь едва заметно ежились от холода, хмуро подтягивали вороты курток повыше и молча шли дальше по намеченному командирами маршруту, а ослабевший под неодолимой каменной тяжестью бриз летел все ниже и ниже, тихо шелестя в лестничных маршах, и совсем скоро спустился почти к самой летающей платформе и укрытому на нижних ярусах накрепко запертому тюремному отсеку. Сквозняк легко и неудержимо пронесся по каменному полу сквозь щели дверей, игриво свистнул напоследок, подцепил связку цепей, неведомо кем развешанных на тяжелых заржавелых крючьях, и окончательно рассыпался в тихом шорохе эха. Покинутые капризным гостем цепи затянули-запели протяжно и тоскливо: «Тле-е-е-е-ен... пле-е-е-ен... гни-и-иль... гро-об... Тле-е-е-е-ен... пле-е-е-ен...» Сакура глянула сквозь решетку в затянутый сквозняками проем с одинаковыми пустыми камерами, на мгновение прислушалась к заунывному пению цепей, примерилась и со всей силы дернула железные прутья на себя, но внезапно охнула и упала на пол, не сумев устоять на ногах от боли. — Осторожно, — из глубины камеры донеслось тихое предостережение. — Эти ошейники не только блокируют чакру. Подцепи пальцем сзади, там вырезаны печати. На решетке — такие же. Запомни символы. Когда станем выбираться отсюда, внимательно гляди по сторонам, нужно будет избегать любых таких вставок, пока не придумаем, как снять эту гадость. Розоволосая девушка обернулась, посмотрев куда-то в полутьму камеры, и, проверяя, подцепила рукой тонкую полоску металла на своей шее, почти сразу же обнаружив какие-то выбоины. Сакура медленно провела подушечками пальцев вдоль ошейника снаружи и изнутри, запоминая узор, затем еще раз внимательно оглядела железные прутья и камеру напротив. — Ты права, — проговорила она. — Точно такие же символы вырезаны на двери, они парные, поэтому было так больно... При соприкосновении идет разряд. Проклятье! Выломать прутья не получится. Тяжело вздохнув, девушка развернулась и шагнула вглубь камеры, у дальней стены которой на тонкой соломенной подстилке сидела Мокса. Черноволосая женщина лениво и расслабленно откинулась на стену, будто находилась сейчас не в плену, а у себя дома. Красивые руки ее с длинными ловкими пальцами привольно лежали на согнутых коленях, лицо было безмятежно и лишено эмоций. — Окно тоже отпадает, — проговорила старшая куноичи, — проем слишком узкий, даже если бы у нас было, чем перепилить прутья, туда не пролез бы и ребенок. Сакура взглянула на подругу, снова механически потерла ошейник, блокирующий чакру, и рассерженно поджала губы. — А еще эти подонки, кажется, о нас просто забыли... Сколько мы будем тут мерзнуть?! Мокса ободряюще улыбнулась и похлопала рукой рядом. — Успокойся и не трать силы попусту, Светлячок. Нам еще представится шанс, и тогда мы им воспользуемся. Розоволосая девушка поморщилась и кивнула, а затем подошла ближе и устало плюхнулась рядом на соломенную циновку. — Не могу так... — шепотом пожаловалась она. — Даже при чакроистощении как-то проще, а теперь... будто голая... Мокса поглядела на нее сквозь полуприкрытые веки. — Нас делает шиноби не только наличие чакры — мы сами оружие: наше тело, наш разум и наша воля к победе. Мы обязательно найдем выход. Всему свое время. Сакура уткнулась в плечо подруги. — Как у тебя получается быть такой спокойной? Каждая минута здесь будто высасывает силы. Они же все погибли там... а Мадара... Он ведь будет думать, что и мы тоже... Мокса искоса поглядела на нее, утешающе приобняла за плечо и сказала: — Он сильный и справится. У него будет цель. Ты ведь знаешь уже, что Учиха не прощают обид, а Командир не тот человек, чтобы просто сдаться и опустить руки. Он не остановится и не отступит при виде уничтоженного госпиталя. Да и не останется он один со своим горем. Я верю, что Шут выжил в том взрыве, а еще рядом постоянно трется этот надоедливый и упрямый Сенджу. Если случится страшное, у них хватит сил сдержать Командира. — Ты это о чем? — Сакура вздрогнула и, подняв голову с плеча подруги, встревоженно посмотрела ей в глаза снизу вверх. — Да так... — протянула Мокса, — не важно... — Нет, все-таки, что ты имела ввиду? — Сакура нахмурилась и осторожно добавила: — Это как-то связано с проклятием шарингана? — Где ты могла такое услышать? — проговорила черноволосая женщина, брови ее удивленно приподнялись. — Тобирама назвал шаринган проклятым перед тем, как они с Изуной едва не поубивали друг друга. Помнишь, когда меня ранили... — Сакура замолчала, неожиданно вспомнив безумные глаза возрожденного Мадары в своем, таком далеком теперь, прошлом-будущем, а еще слишком сильно изменившегося Саске, который угрожал уничтожить друзей и родную деревню, и абсолютно уверенного в своей извращенной правоте Обито. Девушка чуть скомканно добавила: — Я видела, как тебе было плохо, когда ты прикрыла нас своей техникой мангекё. Это же всего лишь кеккегенкай... — Сакура почти не верила собственным словам, но все же продолжила: — Как бьякуган и мокутон Хаширамы... и многие другие техники. Глаза Моксы загадочно блеснули в вечерних сумерках, просочившихся сквозь зарешеченное оконце. — Не думаю, что твой вопрос сейчас к месту, — протянула она. — Может, другого раза и не будет! Скажи мне! — настойчиво и твердо попросила Сакура и прижалась ближе к теплому боку подруги. — Я должна знать и быть готовой... — она резко замолчала и стиснула зубы, не имея права рассказать о том, что уже знала, и испугавшись того, что может еще узнать. — Ну возможно ты и права... Хотя и не стоило бы тебе сейчас думать о плохом, — вздохнув, согласилась Мокса. — Это не слишком веселая история. Совсем не то, что можно было бы рассказать в наших обстоятельствах, чтобы убить время или утешить, но ты жена Командира, и должна знать. Пока за нами не пришли, я расскажу тебе все, что знаю о проклятии нашего клана... У меня есть право говорить об этом, ведь нынешней весной оно настигло и меня... Мокса прикрыла глаза и начала свой рассказ — цепи по ту сторону решетки заунывно и печально звенели от сквозняка, заглушая их тихий разговор. — Еще совсем недавно, Светлячок, я считалась самой талантливой куноичи клана в своем поколении. Если бы ты только знала, как я гордилась собой, сколько времени и сил на это положила. Работала я чаще всего одна или со своим напарником — Надаре. Мы были ровесниками, вместе учились и росли, вместе воевали. Я... любила его... — Крапива вдруг зажмурилась, тень эмоций впервые проскользнула по ее лицу. Черноволосая женщина судорожно сжала воротник под ошейником, словно ей внезапно стало больно говорить. — А потом в один ужасный день мой мир рухнул... Мокса замолчала, заставляя себя дышать медленно и глубоко, страдальческая гримаса постепенно разгладилась, лицо словно окаменело — и женщина продолжила равнодушно и отстраненно: — Знаешь, Светлячок, раньше мне всегда казалось, что несчастье можно предвидеть и почувствовать: я была убеждена, что наша жизнь наполнена подсказками, символами и знаками, нужно всего лишь правильно их читать, а кто может сделать это лучше носителя шарингана? Вот только шаринган приучает нас видеть многое, но при этом делает слишком самоуверенными и порой оставляет слепыми и беспомощными перед обстоятельствами... Так вот, в тот весенний день никаких подсказок для меня не было. Казалось, это самая обычная миссия, мы с Надаре возвращались с победой и деньгами, был прекрасный солнечный день, пели птицы, и роща цвела перед нами, а мы были влюблены и слишком увлечены друг другом... Черноволосая женщина запнулась на мгновение и прикусила губу, Сакура приобняла ее за талию. — Расплата пришла очень быстро, — тихо продолжила старшая куноичи. — Мы потеряли бдительность и по глупости попали в ловушку, которую устроил небольшой обнищавший клан. Они хорошо подготовились и правильно распределили цели: убить мужчину, забрать глаза, а женщину продать на черном рынке. Мой Надаре погиб... — Мокса задышала чуть глубже и быстрей. — Тогда-то меня и накрыло... той страшной волной, что зовется в наших летописях проклятием клана Учиха... Много позже я решила назвать способность моего мангекё — Надаре, в честь любимого и той волны, что настигла меня саму и едва не похоронила под собою... Мокса замолчала и сжала руку подруги, в поисках поддержки. — Что же тебе еще рассказать, Светлячок, чтобы ты лучше поняла, что это за лавина? По правде сказать, я не так уж много помню из того дня: алые-алые пятна крови на зеленой листве и траве, слишком четкие и яркие, не как в обычной жизни... еще боль, невыносимую скорбь и костер ненависти, который сжег меня дотла, а на пепелище родился кто-то новый, чужой и страшный. Сердце болело так сильно, что меркли любые раны, потом это пламя выплеснулось вовне и покатилось раскаленной волной вперед — убийца вспыхнул факелом, а я смеялась, как безумная, глядя на его муки... Потом помню, как стена ослепительно-белого огня передо мной гнала остальных до самых ворот их собственного селения, убивая одного за другим, но и этого мне показалось мало. Ненависть продолжала сжигать меня изнутри, я не могла повернуть время вспять, но в один миг решила, что хочу хоть как-то исправить эту неправильность, чтобы никто больше не познал такую же боль, как я... Самое страшное — я ведь хорошо знала симптомы, но ни на мгновение не усомнилась в своих действиях. Ненависть и ярость вели меня вперед, я уничтожила их всех... все селение... Потом долго рыдала на теплом пепелище, облегчения так и не наступило, гнев продолжал сжигать меня изнутри. Потом вернулась домой. Еще помню те холодные дни и ночи, когда помощь друзей и боевых товарищей воспринималась как насмешка и издевательство... И все мнилась мне ненависть окружающих... Глаза Крапивы затуманились, и Сакуре показалось на миг, что эта сильная, красивая, уверенная в себе женщина сейчас не рассказывает ей свою историю, а заново проживает те страшные дни. — Понимаешь, Светлячок, — тихо продолжила Мокса, — меня действительно больше всего пугает то, что я ни на мгновение не усомнилась, не подумала даже, что несуществующая ненависть — всего лишь отражение моей собственной ненависти и гнева... Сколько я существовала так? Не помню... Месяц, возможно, два... Я бы умерла, наверно, жить мне тогда было не для кого и незачем, но мне очень повезло, когда бабушка Ханако предложила свою помощь. Так я стала работать в нашей лечебнице, помогала Ханако, Касуми и хирургам, перевязывала раны и выхаживала наших шиноби, заботилась о них, наблюдала, как все эти мужчины и женщины хотят жить... Потом появилась ты, я увидела, на что ты способна, и напросилась к тебе в ученицы. Я никому раньше не рассказывала об этом, но я продолжаю считать спасенные мною жизни и верю, что когда это число сравняется с числом тех, кого я убила в тот страшный день, я излечусь окончательно. Пепел ненависти остынет навсегда, и я избавлюсь от проклятия мангекё... Мокса досказала свою историю и замолчала, равнодушно глядя сквозь прутья решетки. Розоволосая девушка потянулась вперед и порывисто обняла ее, мягко и легко поглаживая по спине, острые худые лопатки под ее пальцами беспомощно вздрогнули, но черноволосая куноичи так и не проронила ни слезинки. Сколько прошло времени, Сакура не знала. Небо за оконной решеткой окончательно потемнело, а Мокса наконец отстранилась и устало откинулась назад, снова прислонившись спиной к каменной стене. Сакура обняла согнутые колени и тихо спросила: — Скажи... а это всегда так заканчивается? — Мангекё? Нет, что ты, — окончательно придя в себя, откликнулась Мокса. — Это наивысшая ступень развития шарингана, очень могущественная и очень опасная... но даже с ней редко у кого все заканчивается так, как у меня. Обычно мы лучше справляемся, сумев пережить ужасный миг потери... Хотя я солгу, если скажу, что все проходит совсем уж бесследно. Сейчас в клане пять человек с мангекё, и мы все очень изменились после обретения высшей ступени: Командира начали бояться даже свои, сам отпечаток чакры его стал другим, Молчун окончательно замкнулся в себе, и я не представляю, чего Сороке стоило вернуть его почти-прежнего, Компэй натворил много... всего, так что теперь ведет себя слишком осторожно, даже в мелочах, Шут... Шут за дурные шутки получил свое прозвище и до сих пор винит себя в том, что случилось. Но к настоящему безумию это привело только меня. На протяжении многих поколений таких случаев наберется едва ли с десяток, однажды проклятье настигло даже главу нашего клана, но это было совсем уж давно... — За что же Учиха такое несчастье?.. — шепотом перебила ее Сакура. Черноволосая куноичи тихо хмыкнула. — Скорее уж несчастье всех древних кланов, — помолчав немного, отозвалась она. — Учиха ведь не одни такие... ты не думай. У Хьюга нередко появляются слепые дети, у бешеных зверей Кагуя что-то не в порядке с мозгами и кровью, Хагоромо еще несколько поколений назад начали вырождаться, а лоно многих женщин Сенджу так и остается сухим и бесплодным, как пустыня, не способным выносить дитя. Я не знаю, что это за напасть и, как ты сказала, несчастье, но, возможно, шиноби не зря называют стальным клинком. После того, что случилось со мной, я много думала и нашла только это сравнение. Сакура повернула голову и внимательно поглядела на напарницу. Мокса продолжила: — Мне кажется, эти болезни сродни усталости металла. Самые древние и благородные кланы, которые ведут прямое родство от Хагоромо и Хамуры, всегда жили обособленно. Мы слишком кичимся собственным благородством, стараясь не смешивать драгоценную кровь с остальными. Я думаю, дело в этом. Клан, как стальной меч, постепенно накапливает в себе трещины и выбоины былых трагедий и когда-нибудь... так же, как истертый боями клинок... — Мокса резко замолчала, одернув себя и не рискнув продолжить. — По крайней мере, это та схожесть, которую я вижу, — с трудом договорила она и, помолчав немного, добавила: — И, думаю, такие мысли приходили не мне одной. Еще отца нашего Командира старики называли бесстыжим разрушителем законов. Незадолго до его гибели, клан впервые принял к себе двоих чужаков — немыслимое дело до этого. — Ты права, — медленно проговорила Сакура, — сейчас слишком долго и сложно объяснять, почему так происходит, но я изучала этот вопрос со своей наставницей: она много лет посвятила поиску правды и выяснила точно, что близкородственные браки серьезно увеличивают риск генных мутаций и рождения детей с пороками развития. Мокса прищурилась и посмотрела на младшую подругу. — Когда мы вернемся домой, — проговорила она и неожиданно тепло усмехнулась, — я буду трясти тебя, как спелую грушу, Светлячок, пока ты все мне не расскажешь, не объяснишь и не научишь. — Если мы вернемся... — эхом повторила Сакура. — Мы вернемся, — твердо проговорила черноволосая женщина и задумчиво потерла переносицу. — Получается, старый глава и в самом деле сумел что-то заметить и предвидеть, а ведь его ругали, на чем свет стоит, что он предает чистоту нашей крови. — А другие кланы... не думали о том же, что и Учиха? — спросила Сакура. — Вряд ли. — Мокса потянулась, как большая кошка, и расслабленно положила подбородок на согнутые колени. — У них ведь нет шарингана. Маленькие кланы иногда объединяются, но иначе им попросту не выжить. Ну еще Сенджу... с этим своим союзом с Узумаки, но, может, это только совпадение. Выход к морю — достаточно хорошая стратегия сама по себе. Да и засилья рыжих в наших лесах мы пока не видели. Так что, по косвенным признакам, проблемы у них все еще есть... Поэтому все так сильно и удивились, когда глупый Сенджу без всяких условий отдал тебя Командиру. Слишком щедро, не в его ситуации делать такие подарки. Сакура вспомнила о бесплодии Цунаде и поежилась, осознав весь пласт проблем, которые ей придется решать, как медику, если они выживут. Она видела, как страдала ее наставница, и не хотела, чтобы любая другая женщина испытывала такие же муки. Именно теперь девушка поняла, насколько шиноби страны Огня нуждались в мире и создании общей деревни. И нуждались, похоже, уже несколько поколений назад... Мокса, которая даже не догадывалась о ее мыслях, вдруг тихо хмыкнула и медленно протянула: — А вообще, я бы сказала, что глупому Сенджу придется сильно поднапрячься. Может, все-таки, и по этой причине бегал к Узумаки на два месяца. Вряд ли кто-то из собственного клана сумеет выносить и родить ребенка этой ходячей чакровой буре. Его отцу Буцуме несказанно повезло найти в свое время достаточно сильную жену, сумевшую родить такого первенца, хотя, стоит признать, что уже на белобрысом Тобираме и остальных детях ее силы иссякли. Удивительно, как альбинос вообще сумел стать шиноби, и чего это ему стоило. — Мокса криво ухмыльнулась. — Уверена, не только враги, но и собственная родня за глаза зовет его недоделанным ублюдком. — Ты что?!! Но это же несправедливо! — возмутилась Сакура. — Он такой умный, и сильный, и способный. Сильнее и умнее многих. — Девушка вспомнила, сколько всего сделал Второй Хокаге для Конохи, и едва сдержалась, чтобы не проговориться. Она прикусила язык, сложила руки в замок и неловко добавила: — Я до сих пор не могу понять, как он распознал мое хенге тогда в столице, и где я умудрилась проколоться. — Ты еще очень юная и наивная, Светлячок, — не заметив ее тревог или не придав им серьезного значения, сказала Мокса. — А сердце твое большое и доброе, поэтому ты и не можешь понять, что для зависти никогда не нужно слишком многого. — Черноволосая куноичи усмехнулась краешком губ. — Для завистливых слабаков осознание того, что даже недоделанный альбинос во сто крат лучше и талантливее их всех, — словно кунаем в печень, с проворотом, — Мокса задумчиво хмыкнула. — Иногда я думаю, что в этом мире нет страсти разрушительней и чернее, чем бессильная зависть... — И все же это гадко — судить о человеке только по цвету его волос. Что ж теперь и не жить вовсе, если кому-то вдруг не понравишься?! — совсем тихо прошептала Сакура, покраснела и заправила розовую прядку за ухо. Брови ее напарницы весело приподнялись, но она так и не сказала ни слова, щадя чувства подруги. — А... а что было с тем главой, о котором ты говорила? — спросила Сакура, чтобы сменить тему, щеки ее все еще пламенели румянцем. — Хм-м... Безумный Глава... — Крапива задумалась, припоминая. — Наши легенды гласят, что в тот год приключилось страшное землетрясение, многие погибли под завалами, как и вся семья тогдашнего главы. Горе и скорбь по погибшим помутили его рассудок, он обвинил во всем биджу, якобы их сила привела к землетрясению. Одержимый проклятием шарингана, он решил все исправить, чтобы впредь подобного не случилось, и попытался уничтожить Девятихвостого. Записи свидетельствуют, что Безумного Главу пробовали остановить, но он был слишком силен, раскидал всех и ушел из клана на поиски Лиса. И он его быстро нашел — препятствия для одержимых практически никогда не имели серьезного значения... Ну так вот, он нашел Девятихвостого и сразился с ним. Известно, что ему даже на какое-то время удалось поработить сильнейшего из биджу и причинить ему ужасную боль за мнимое преступление, но потом что-то пошло не так, глава потерял контроль и погиб в схватке. Как видишь, есть общий и единый признак помешательства Учиха — навязчивая, сводящая с ума идея исправления неправильности... — Исправления неправильности... — задохнувшись, тихо повторила Сакура, вспомнив обо всем, что было, и что будет. Она вжала голову в плечи и обняла себя холодными, как лед, пальцами — девушку потряхивало. Сквозняк свистел в пыльном пустом коридоре, а цепи все пели и пели заунывно и протяжно свою печальную песню...