Шведская семья, французские поцелуи и истинно японские традиции

Оглядываясь назад, Хиде думает, что таки соглашаться готовить с ним было… не такой уж хорошей идеей, потому что весь процесс с его, Хиде, стороны выглядит скорее как беспрестанная череда нескрываемого флирта. Как будто они пропустили весь конфетно-букетный, так называемый, период и сразу же перешли к интимной близости. Впрочем – если судить по тому, что ему полушутя-полусерьёзно рассказывала Тоука в редкие моменты опьянения – кажется, с ней было точно так же. Они шесть (или сколько там?) лет ходили вокруг да около только для того, чтобы из разряда знакомых и друзей Тоука мгновенно вознеслась, минуя все посредники, в ранг любовницы. (А потом – жены, но о таких вещах он старается не думать, потому что это… чересчур крамольно.) Мало того, что Кен постоянно стоит у него за спиной (после Дракона он резко и неожиданно вымахал сантиметров на двенадцать ввысь и теперь, кажется, спокойно может опереться подбородком о его макушку) и направляет руки Хиде своими, так ещё и шепчет, низким и томным голосом (возможно, он начал галлюционировать или преувеличивать, но честное слово, обычно Канеки звучит совсем не так… взросло и обольстительно, нет-нет-нет) ему на ухо, что делать. В результате вместо того, чтобы запоминать, как держать нож и в какой последовательности соединять ингредиенты для теста (Ичика с Хинами спорили где-то полчаса насчёт того, бисквит там или песочное тесто, потому что Ичика совершенно не могла найти снова тот рецепт, на который и в первый раз наткнулась случайно), Хиде только и делает, что пытается не выдать своё смущение перед Хинами (она изредка смотрит искоса в его сторону и хмурится) и, позже, Аято, который пришёл "только посмотреть", уселся на стул спинкой вперёд и принялся кидать в его сторону чрезвычайно грязные взгляды. Заканчивается это театральное представление тем, что Ичике приходится отбирать у него (и, технически, у своего отца, придерживающего его руки) нож, когда он чуть не режется на пустом месте, и она командирским тоном велит ему смотреть за духовкой. На всё это Кен только хихикает где-то у него за спиной и выходит вперёд, сам регулируя температуру и время на ней. Наконец, через кажущийся бесконечным час с чем-то, Ичика провозглашает, что она довольна всем, они собирают все части пирога в форму и сгружают его в горячий зев духового шкафа. Ждать им ещё где-то сорок минут, и неожиданно Хиде оказывается свободен ото всех – Кен занимает себя мытьём разных плошек, ножей и венчиков, а Хинами становится рядом, опираясь о кухонный гарнитур, и заводит с ним какой-то разговор об их с Аято личной жизни: Хиде кажется неприличным такое подслушивать, поскольку, даже если Аято и успел уйти куда-то далеко, он всё ещё может прознать, что Нагачика слышал его грязные секретики, и предпринять меры, соответствующие Киришимам. Ичика угрюмо смотрит на своего отца и, видимо, тётю, и с лицом "как же надоели эти взрослые" поворачивается к Хиде, чтобы предложить ему сыграть на приставке. Он мельком переглядывается с Кеном, встревоженно кивая на Ичику, на что тот только с ужасающе хитрым видом скалится и кивает, смущая и без того пунцового Хиде и заставляя его краснеть ещё больше (хотя больше уже, кажется, некуда, потому что стук собственного сердца в ушах уже заглушает ему всё остальное). Ичика играет… неплохо. Хорошо, даже можно сказать. Они сидят в темноте перед телевизором в маленькой комнате на втором этаже, рядом с детской – оттуда слышно, как Аято пытается разговаривать с Юкио на какие-то очень взрослые темы, а Тоука смеётся над ними и рассказывает брату какие-то забавные истории из жизни. Хиде надолго задумывается над чем-то и погружается в себя – и, видимо, перестаёт реагировать на происходящее извне, поскольку его машина, до этого ведущая в гонке, глупейшим образом врезается в препятствие и переворачивается несколько раз. Ичика, конечно, тоже выиграть заезд не может, поскольку у её болида почти нет топлива в запасе, и вот, когда до проигрыша ей остаются сущие секунды, она ставит игру на паузу и сильно трясёт его за плечо (Хиде даже кажется, что она хочет его вывихнуть). – …Что? – только и спрашивает он, тряся головой и пытаясь обратно вернуться в реальность. Ичика смотрит на него – в темноте видно не очень хорошо, конечно, но – очень устало и угрюмо (Хиде кажется, что так могла бы смотреть на него Тоука за секунду до того, как активировать кагуне и пришпилить его острыми осколками к стене) и спрашивает у него, что с ним сегодня такое. – А… что со мной? – Нагачика только отодвигается от неё дальше. В синевато-белом свете телевизора едва видны черты её лица, но в недовольстве поджатые губы заметны очень хорошо. – Ты сегодня какой-то… – она поднимает глаза к потолку и в раздумьи покачивается вперёд-назад, положив палец на губу, – странный. – Странный? – переспрашивает за неимением другого выбора Хиде и выдаёт ей на-гора мучающий его вопрос (в конце концов, когда, как не сейчас): – А что бы ты подумала, если бы у тебя было два отца? – Чего? – Ичика искренне удивлена и, судя по нахмуренным бровям и искривлённому рту, считает его каким-то дурачком. – Ну, представь… что у тебя есть папа… и ещё один папа, – пытается подвести её к этому Хиде, полуложась на покрытый ковром пол и упираясь головой о руку. – И мама? Хиде мельком обводит комнату глазами. – Ну да, и мама, – хоть самому себе признавать этот факт как-то неловко и почти что неприятно, замечает он с прискорбием. – Ну-у-у, – Ичика, кажется, всерьёз задумывается. Сегодня её волосы, всё больше с каждым годом чернеющие, заплетены в два хвоста, и она закручивает один из них на пальцах. – Мне кажется, это было бы клёво! – она с каким-то энтузиазмом подпрыгивает на месте, и Хиде вздрагивает от неожиданности и пристально всматривается в полутьме в её лицо, но её влажно блестящие в свете от экрана глаза не выдают ничего, кроме искренней радости. – Представляешь, – она мечтательно разводит руками, – это можно вдвое больше гулять! И играть в видеоигры! И ужинать? И, может, помогать мне с домашним заданием?.. И у меня будет два бенто? – она, кажется, снова по-деловому задумывается над преимуществами такого расклада, и Хиде становится неловко, потому что… честно говоря, он и половины этих вещей не сделал бы. Учитывая (он смущённо припоминает сегодняшние слова Кена), что он и вправду совсем не умеет готовить. – А у меня что, два отца? – вдруг с серьёзным лицом поворачивается к нему она, как будто пытается разгадать, когда пропустила такое событие, и Хиде не может придумать ничего лучше, чем сдаться ей с потрохами. – Ну… возможно, – он мечется взглядом туда-сюда, – будет. Возможно, – добавляет он во второй раз, чтобы официально утвердить степень своего сомнения. – Мама что, выходит за кого-то ещё замуж? – даже не мигнув, предполагает Ичика, и Хиде пробирает нервный смех. – Нет, скорее… наоборот, – отвечает он и осознаёт, как превратно можно было это понять, когда Ичика с тем же серьёзным видом спрашивает, разводятся ли её родители, на что Нагачика начинает только панически махать руками. – В общем… я просто спросил, – он растягивает губы со шрамом в нелепой, неловкой улыбке, – гипотетически, – и Ичика с таким же убийственно серьёзным лицом спрашивает у него: – Ты женишься на маме? – Что? Нет! – на это утверждение он действительно начинает паниковать, но Ичика неумолима над ним, заговорщицки спрашивая: – Ты женишься на папе? – на это он даже не может как-то вслух сопротивляться и только молча хлопает глазами в ответ на такую дерзость. – Хммм, – она смотрит на него с хитрым намёком, склонив голову к плечу, совсем как Тоука, и Хиде в который раз клянёт их похожесть, потому что они почти одинаково пронзительны. Она уже вроде приподнимается и поворачивается в сторону детской, чтобы, видимо, радостно доложиться об этом маме, когда Тоука играет на опережение и заходит к ним сама, включая свет и зовя их на кухню на ужин. И Хиде, и Ичика одинаково жмурят глаза с непривычки, на что Тоука только хихикает и бормочет нечто, похожее на "дурачки", себе под нос. Аято, как раз в это время выходящий из детской, окидывает Хидейоши с ног до головы укорительным, втайне злобным взглядом, на что Хиде только ёжится. Конечно, он мог ожидать, что в этом доме такая себе звукоизоляция, да ещё и учитывая, как Ичика кричит… но переходить к открытой конфронтации с кем-то из Киришим по такой теме он явно не готов. Ужин проходит без происшествий: Ичика умудряется запихнуть в себя и суп, и несколько креветок, и тушёные овощи (которые Кен, видимо, приготовил буквально только что), и почти полпирога разом в то время, как Хиде вяло жуёт один отрезанный кусочек и возит по почти нетронутой тарелке ложкой. Всё, конечно, очень вкусно (особенно учитывая, сколько Кен спорил с дочерью по поводу специй в пирог и того, что в рецепте написана какая-то ерунда, а у него есть опыт), но он не может сосредоточиться на том, чтобы есть, потому что опять начинает нервничать. Хинами, сидящая за круглым столом по левую руку от него, мило переговаривается с братом (сидящим напротив, около Ичики, которая с хитрым видом болтает ногами на стуле справа от него) на тему, похоже, снова их отношений с Аято, и Тоука (словно зажатая между мужем и братом) изредка то одной, то другой стороне поддакивает. Сам Аято, сидящий на противоположной стороне стола, около Хинами, но словно от них двоих с Нагачикой отодвинувшийся, по-прежнему только и делает, что глядит на него тяжёлым, пригвождающим к месту взглядом, и Хиде осознаёт, что едва может под ним шевелиться. В нём чувствуется угроза – реальная угроза, которую он давненько не ощущал даже от гулей – и он начинает опасаться за свою жизнь. …Как оказывается, пока что довольно напрасно, потому что после того, как Хинами решительно допивает остатки кофе из своей кружки и встаёт, расшаркиваясь и всем своим видом извиняясь за то, что уходит домой, Аято покорно и безропотно идёт за ней следом и успевает только буркнуть что-то вроде "до свидания" напоследок до того, как Хинами за руку выдёргивает его во двор и уже с улицы машет им (они все вчетвером, включая Ичику, с грустью оторвавшуюся от ужина, стоят на пороге) на прощание. Уже вечереет, и где-то вдали (дом семейства Канеки находится на краю Токио, уже на границе пригорода) зажигаются огни. Хиде с сожалением (неожиданным для себя самого) понимает, что совсем не хочет возвращаться домой, к пустому холодильнику и захламлённому полу. После того, как Кен и Ичика уходят обратно в дом, Тоука кладёт горячую руку ему на спину. – Он тебе ничего не сделает. – Чего?.. – Хиде не находит, что сказать, потому что это явно не тот поворот, к которому он готовился. – Аято, – она смотрит ему прямо в глаза, уверенно и пристально. – По крайней мере, не пока я рядом, – Тоука опускает взгляд, устало выдыхая и зябко гладя предплечье в сложенных на груди руках. – Я с ним об этом поговорила. Ты уже уходишь? Хиде оглядывается на сияющий огнями город где-то за дорогами. – Наверное. Уверена, что он не подстережёт меня где-нибудь в подворотне? – говорит он скорее в шутку, но Тоука всерьёз хмурит брови и задумчиво потирает подбородок. – Не думаю. Как будто ему делать больше нечего. К тому же, вы живёте в разных районах города, так что… – Хиде улыбается, тупо и грустно, как от несмешной шутки, и Тоука только машет рукой. – В общем… – она останавливает его за локоть, как только тот выходит из-за двери во двор. – Мы с Кеном тут… недавно говорили… – она стреляет глазами то на темнеющее небо, то на вялую траву у дворовой дорожки, будто не в силах собраться с духом, и с тяжким вздохом потирает лоб, – В общем, что ты думаешь насчёт того, чтобы жить у нас? – она сама быстро пугается ею же сказанного и будто отдёргивается, добавляя: – Или просто чаще приходить! Так… – она обнимает себя за плечи, прикусывая губу, и взгляд её устремляется куда-то вдаль, в сторону, – так было бы удобнее. И тебе, и… и ему, пожалуй. Это всё – это всё как-то слишком неожиданно, слишком скоро решается, и оба они, даже, можно сказать, все трое, донельзя смущены этим. И Тоука, и Хиде одинаково напуганы своим положением, потому что, судя по всему, ни один из них не решает по-настоящему своего места и не контролирует расположение Кена (да и он сам вряд ли как-то способен сознательно распределить свои чувства между ними). И это – это огромная неизвестность, огромная неуверенность в завтрашнем дне, которая внезапно проглатывает их обоих целиком. Тоука молча смотрит на зажигающиеся в небе звёзды. Хиде думает, что, не будь он тогда, во время первой встречи в Антейку, подсознательно занят, возможно, он бы всерьёз начал с ней встречаться. Эта мысль… забавляет, и он незаметно улыбается одним уголком рта. – Я подумаю, – отвечает он на то предложение, потому что, с одной стороны, оно звучит до ужаса маняще, но с другой – до ужаса неудобно с точки зрения именно их с Тоукой частых пересечений. Она только вздыхает (и даже кажется, что изо рта у неё идёт пар, несмотря на то, что на улице очень большой плюс) и устало машет ему на прощание рукой и уходит в дом, оставляя их обоих наедине со своими мыслями. Хиде внезапно приходит в голову, что с момента своего прихода он не видел Тоуку и Кена болтающими наедине.