Шведская семья, французские поцелуи и истинно японские традиции

Они с Тоукой стараются держать друг от друга некоторую дистанцию – скорее в качестве какого-то глупого эксперимента, потому что со временем становится вполне очевидно, что ни сам Кен, ни дети каких-то особенных различий между ними не делают и любят их практически одинаково – но и это у них начинает получаться с трудом, потому что Тоука первая со вздохом признаёт, что начинает к нему притираться, и в качестве жеста примирения предлагает ему сыграть в какой-то файтинг на приставке. Хиде, искренне полагая, что у него больший опыт игр в принципе, сначала пытается ей поддаваться, но заканчивается это тем, что Тоука выигрывает пять раундов из семи, а после того, как они сменяют персонажей и Хиде вроде как начинает относиться к этому серьёзно, выигрывает у него восемь из восьми. – Ты знаешь, что Хинами беременна? – спрашивает он неожиданно для себя же в один из таких вечеров, вальяжно раскинувшись на разостланном футоне после очередного разгромного поражения, пока Тоука долго обрабатывает сказанное и в недоумении откладывает джойстик в сторону. Это, к сожалению, не домыслы: Кен рассказывает ему о положении Хины однажды вечером, когда они до самого заката гуляют на какой-то далёкой детской площадке. Он долго качается на качелях, пока Хиде с сосредоточенным видом копается в песочнице (просто потому, что у Канеки целый день было какое-то сложное лицо, и он не хочет сбивать его концентрацию). В конце концов Хиде к нему присоединяется, потому что тот оттуда слезать явно не собирается, и они некоторое время молчат, слушая тихий скрип не предназначенных для взрослых качелей. – Ты знаешь, что Хинами беременна? – внезапно выдаёт Кен, и Хиде, из-за того, что не ожидал от него никаких звуков в принципе, вздрагивает и чуть не сваливается с сиденья. – Правда?.. – только и отвечает он, тормозя ногами, чтобы полностью остановиться и отдышаться. На кроссовках остаётся рыжеватый песок. – Ну, она сама была сначала не уверена… – Кен опирается о спинку качели и закидывает назад голову, поэтому его слова звучат немного приглушённо, – поэтому ждала некоторое время… у неё всё сходилось… по симптомам, но проверила она только недавно. – Ммм, – только и отвечает Хиде, словно бы провозглашая, что он слушает и требует продолжения. – Ну, мы думаем, что она… где-то на третьем месяце. Или на втором, она сама ни в чём не уверена, – он со смешком пожимает плечами. – Подожди, а кто… отец? – вдруг доходит до него и другой аспект беременности, на что Кен только иронично скалится. – Ну а кто, ты думаешь?.. Хиде честно напрягает мозги, пытаясь подумать, с кем таким Хинами вообще общалась в последнее время, но только потом понимает, что ответ, в общем-то, очевиден. – О ужас, – только и находит что ответить он, на что Кен только смеётся и раскачивается сильнее. – А Тоука знает? – Я думал, – он закидывает голову назад в самой высокой точке своего полёта и рассматривает город вверх ногами, – рассказать ей в ближайшее время, но они с Аято рассорились (опять), и мне кажется, что пока это плохая идея. – Знаешь, – добавляет Кен уже после, тоже тормозя ногами и приглаживая рукой растрепавшиеся белые волосы, – они с Аято же рассорились ещё тогда, когда Тоука была беременна Юкио, так что Аято впервые увиделся-то с ним только тогда, когда ему стукнул год где-то, – он грустно улыбается и качает головой, – и знаешь, что он тогда сказал? Хиде слишком заинтересован, и это, видимо, заметно, поскольку Кен без дальнейших напоминаний продолжает: – Он сказал, цитирую, "он слишком похож на отца, не думаю, что это действительно мой племянник", – Канеки весь сияет от воспоминаний, хотя они и далеки от по-настоящему радостных, и Хиде только неловко хихикает в поддержку. – Ну… вы с Юкио действительно очень похожи, – отвечает он буквально первое, что приходит в голову. – Ты хочешь сказать, с Ичикой мы не похожи? С Ичикой они, по правде, похожи ничуть не меньше, потому что внешне она тоже почти точная его копия, только с более длинными волосами, большими глазами и в общем более женственными чертами маленького лица. – Ну, у Ичики… – он в размышлениях проводит по нижней губе пальцем. – У неё мамин характер. Кен только фыркает и начинает раскачиваться сначала. – А ещё, насколько я знаю, Тоука ему тогда сказала родить собственных детей, чтобы посмотреть, на кого они будут похожи, и… и вот, – он сияет ещё больше, и Хиде невольно тоже пробивает на улыбку. Сейчас он, сидя рядом с Тоукой на футоне, тоже пытается не улыбаться, вспоминая это, пока она хмурится и тщетно пытается убрать злость из лица. – Так вот как… подлец… – только и бормочет она, смотря куда-то в пол. – А знаешь, что Аято собирается на ней жениться? – Чего? – Хиде не припоминает, чтобы Канеки говорил ему такое, да и, судя по всему, тот даже не в курсе, и остаётся только недоумевающе хлопать глазами, оглядывая сверху всю эту ситуацию. – Он мне ещё давно сказал, что собирается, но я тогда подумала, что он шутит, – она обнимает руками согнутые в коленях ноги, – но тут всё встаёт на свои места. – А… а он знает? Тоука только молча мотает головой. – Я ему пока не рассказывала. Он же с ума сойдёт. Ну да, конечно. Хиде долго раздумывает, стоит ли уточнить, что ему новость о беременности Хинами передал именно он, но в конце концов молчит. – Тогда, выходит, она будет Хинами Киришима? – Выходит, – отрешённо отвечает она и в прострации смотрит куда-то сквозь телевизионный экран с поставленной на паузу игрой. – Подожди, а ты же… когда вышла замуж, тоже сменила фамилию? – Ну? – То есть ты сейчас… Тоука Канеки?.. – Ну, – только и повторяет медленно она, смотря, как удлиняется в каком-то непонятном удивлении его лицо. – Ты что, не знал? – Да я как-то… не интересовался… – он только опускает голову, уставившись невидящими глазами куда-то в пол. – Подожди, тогда, раз вы оба Канеки… а как мне его называть?.. – он, кажется, всерьёз смущён этим вопросом. – Кого? Кена? – её брови поднимаются до абсурдно высокого положения, и она только молча моргает и осматривает комнату в попытках осознать, что бы это вообще значило. – Подожди, ты что, всё ещё называешь его по фамилии? Хиде мелко кивает, неловко поджав губы и весь как-то сжавшись. – Ну… я всё понимаю, конечно, – начинает она заранее стервозным тоном, и Хиде уже готовится к тому, что его, возможно, будут бить – но хотя бы за дело, – но это клиника. – Ну… разве не многие люди… называют даже членов своей семьи по фамилии?.. – робко предполагает он, пытаясь вместе с этим незаметно отодвинуться подальше. – Называют членов семьи по фамилии только чопорные люди, которым… только фамилия и важна, – со злостью отвечает Тоука, будто знает, о чём говорит, и Хиде не склонен ей противоречить. – И что… делать? – он пытается отползти назад ещё дальше, но Тоука резко поворачивается и пригвождает его к месту холодным взглядом. – Учиться? – говорит она противоречиво тёплым тоном, хотя весь её вид так и кричит об опасности. – Ну… я пытаюсь… хотя бы мысленно… его называть, – он в неловкости потирает одной рукой локоть другой, – но… это как-то слишком… – Интимно? – спрашивает Тоука прямо, на что Хиде только бурчит что-то невразумительное и тушуется, не в силах решить, краснеть ему или бледнеть, что её очень веселит. – Возможно… – он всё-таки решил, что лучше было бы краснеть, и этим и занимается. – Сиди на месте, – вдруг машет в его сторону Тоука и шевелится на месте, доставая что-то из кармана, – дай тебя сфоткаю. – Эй! – он опрокидывает её на спину, но поздно: слышится щелчок камеры, и она смеётся и пытается добраться до его живота в ответном жесте. – Сейча-а-ас отошлём… – она извивается, не давая ему отобрать телефон, и слышится звук отправленного сообщения. – Всё, всё, поздно уже! – признаёт она с сияющей злорадной улыбкой, поднимая руки над головой, будто сдаётся. – Кому ты отправила? – Хиде обиженно надувает щёки, на что Тоука только тянется снова к отложенному телефону. – А кому я могла? – она лёжа рассматривает экран, и Хиде из интереса наклоняется к ней и только слышит очередной щелчок камеры и – очень скоро, так, что даже не успевает среагировать – звук отправляемого сообщения и быстрый стук по клавишам. Тоука в сосредоточении высовывает кончик языка и хитро на него смотрит, прикрывая нижнюю половину лица телефоном. – Ну… Аято?.. – это первое, что вообще приходит Хиде в голову, и Тоука удивлённо фыркает и начинает безудержно смеяться. – Ему?.. Мы с этим придурком не разговариваем! – странно горделиво признаёт она и, как только может в своём лежачем положении, отворачивает голову и прикрывает в нарочитом жесте игнорирования глаза. – А кому тогда? – он чувствует, что упускает что-то донельзя очевидное, и видит, как Тоука начинает смеяться ещё больше. – Кену, – только и произносит сквозь хихикания она, тщетно стараясь не улыбаться, – а кому ещё? Он же мне тебя посылает, почему я не могу ему тебя послать? Подождите… Чего?.. – Он… посылает тебе… фотографии со мной? – Ну да, а ещё всякие… вещи красивые. Недавно вот послал закат, – она вытягивает в его сторону руку с телефоном и поворачивает его экраном к Хиде, листая сообщения снизу вверх. Он действительно видит закат (кажется, снятый даже откуда-то из его района города), оранжевые цветы у тротуара, мост (снятый в каком-то из парков, но Хиде не может сказать, в каком), карпов, почему-то… фотографию гуля со спины, очень издалека, с активированным кагуне, похожим на сине-красный цветок – Тоука комментирует на это, пересаживаясь ему за спину, что тогда он спрашивал, нет ли у неё знакомых с таким типом, – потом Хиде неуверенно листает дальше вверх, не желая особенно вникать в их переписку, и Тоука из-за его плеча пальцем проматывает быстрей, пока не останавливается на посланной ей фотографии Нагачики. На ней он, весь растрёпанный и сонный, ест в окружении бумаг, чашек и тарелок яичницу, щедро посыпанную приправами. На фотографии не видно даже его лица, потому что она снята с какого-то незаметного угла, и заметны только его сосредоточенно сведённые брови. Хиде пытается вспомнить, когда вообще он был так завален работой, да и к тому же когда он был завален ею одновременно с тем, чтобы… Кен оставался у него дома, и вспоминает только парочку последних дел с организованной бандой гулей-подростков, нападающей на людей в метро. Кен, к его большому сожалению, работает в совершенно другом дивизионе и занимается совершенно другими делами, но всё равно пытается помочь им разобраться, подключая какие-то свои связи. Сегодня он с самого утра (часов, вроде бы, с четырёх) находится на каком-то таком задании, несмотря на то, что сейчас, вроде как, официальный выходной. Да и вообще, он на военной пенсии (с совсем недавних пор, и Хиде сам был удивлён, но, судя по всему, ему действительно выписали что-то такое). Ему вспоминается в связи с этим, что даже Ичика сегодня целый день гуляет по округе с подружками из школы, которым не лень было переться в такую даль. Это… пожалуй, очень странно – отпускать семилетних девочек одних в пригород гулять с девочкой, чья семья состоит из сплошных гулей, но Хиде совершенно не хочется узнавать подробности того, о чём их родители думали. В общем и целом, пока Юкио находится в очередном перерыве для сна, в доме бодрствуют только они с Тоукой наедине. Это… как-то настолько же неловко, насколько и по-странному привычно, и Хиде кажется, будто они с ней знакомы всю жизнь, хотя действительно близко общаются они только последние пару месяцев. – Кстати, – Тоука, видимо, возвращается к предыдущей теме, ища глазами что-то в складках ткани, и вскоре вытаскивает откуда-то и подаёт ему в руки его телефон, – ты ведь тоже можешь ему меня посылать! – говорит она весело, и Хиде кажется, что она делает это скорее из тех же соображений "честности", из которых вообще согласилась свести их с… Кеном в первую очередь. Она только поправляет волосы и мельком расчёсывает их пятернёй – Хиде только сейчас замечает на ней маленькое кольцо – и садится на футон со скрещёнными ногами, как-то странно выгибая спину и старательно строя одухотворённое лицо. Только через пару минут неподвижного рассматривания Хиде понимает, что она, похоже, позирует. Долго серьёзность она держать не может, и уже к моменту, когда он стеснительно добирается до камеры, не выдерживает и взрывается в приступе смеха, сильно наклоняясь вперёд – так, что распущенные волосы занавешивают ей лицо – и только тогда он, скорее случайно, снимает. Тоука, слыша звук камеры, мгновенно оказывается у него за плечом и любопытно смотрит в телефон. – Ну как я там получилась? – она как-то обнимательно накидывает ему сцеплённые руки на плечи, любопытно наклоняется к самому его уху, – и Хиде не приходит ничего лучше в голову, чем сфотографировать её ещё раз. Тоука щурится от неожиданности и слегка отдёргивается назад, но вскоре просто пересаживается ему за другое плечо. Они вместе просматривают фотографии, и Хиде думает, что ими действительно стоит поделиться: на последней видно лицо Тоуки крупным планом, её сияющие голубые глаза и тёмные волосы, волнами обрамляющие лицо, и с каким-то смущением Хиде думает, насколько она красивая. Он более чем уверен, что не считает её привлекательной в каком-то… романтическом смысле (хотя и думает над теми словами Канеки о том, как ему сложно различать влюблённости), но Нагачика в любом случае должен признать, что выглядит она очень эффектно. Она одновременно нежная и пронзительная, волевая и деликатная, умеющая идти напролом и, в случае чего, отступиться – и всё это он может сказать только по одному фото (и вовсе не потому, что знаком с ней достаточно много лет, ну нет). На первом фото, которое сделано в движении, Тоука выглядит как человек под обрядом экзорциста, и этой фотографией он стремится поделиться как можно быстрее. Кен отвечает коротко, двумя эмодзи – красного сердечка и дьяволёнка, и Тоука только прыскает от смеха где-то у него за спиной, прикрывая рукой рот. "Как проходит вечер?" – пишет Канеки следом, и Хиде долго думает перед тем, как просто написать "хорошо", на что Тоука только устало кладёт голову ему на плечо и урчит горлом что-то неодобрительное. Она отбирает, очень быстро, у него телефон и что-то резво пишет, пытаясь одновременно уклониться от его рук. В конце концов она и вовсе встаёт и уходит в сторону лестницы, нахмуренно листая переписку в телефоне. – Вы же почти совсем не общаетесь, – только хмуро замечает она, уже в дверях отдавая ему телефон из поднятых в жесте сдачи рук. Действительно, за неделю у них набирается едва пара десятков сообщений, которые, со стороны Хиде, скорее односложные, чем вежливые или хотя бы развёрнутые. – Стесняешься? – не даёт ему даже объясниться Тоука, смеряя тяжёлым взглядом с ног до головы. – Не знаю… возможно, – тут слышится звук очередного пришедшего сообщения – это два лаконичных красных сердечка и какой-то цветок. Хиде осматривает то, что успела написать и отослать Тоука: это что-то нарочито кричащее и громкое с общим посылом "лучший вечер из всех", на что он сам только неловко улыбается, пока Тоука строит самодовольное лицо. – А вот мне он столько сердечек не посылает, – притворно ноет она, опираясь ему локтями о плечо, – по крайней мере, не подряд, – она только сводит брови и кривит в том же притворном недовольстве губы. – Серьёзно, попробуй отвечать что-то длиннее одного слова, – она отходит назад и с размаху хлопает его ладонью по лопаткам – это, вроде как, поддерживающий жест, но Хиде кажется, что у него от силы удара вылетят рёбра. Этим вечером Тоука вообще не скупится на сильные жесты, беспрестанно браня Аято за то, что он сделал с "её сестрицей Хинами". Хиде слушает вполуха, попивая из чашки горький чай с кучей сахара, и от мыслей о том, что ему предстоит сделать, в животе разливается приятное тепло. Несмотря на все уговоры Тоуки и даже несмотря на собственные планы, Хиде не остаётся на ночь, а уезжает домой. *** Вечером, у себя дома, в полной темноте и под одеялом, словно бы скрываясь ото всех, Нагачика Хидейоши переименовывает в своём телефоне контакт "Канеки" на "Кен".