Опалённый воин

      Военный лагерь вблизи Виллирия. Спустя сутки после битвы.       Светлое весеннее небо медленно сгущалось более тёмными красками. Птицы летали низко над землёй, предзнаменуя скорый дождь; где-то вдалеке гремели облака, а стаи ворон слетались к свежему месту недавней резни. В удушливом, будто бы застывшем стеклянном воздухе, среди всех запахов отчётливо была слышна вонь горелой плоти. Противный тошнотворный запах, казалось, въелся во всё, к чему только мог прикоснуться, пропитывая даже землю под ногами и проникая едва ли не в само естество каждого, кто находился тут. Отвратным зловонием был пропитан весь лагерь, а поодаль, над кронами деревьев, от сотен тлеющих трупов в небо поднимались столбы дыма.       Сотни палаток военного лагеря с шумом хлопали на ветру, который свистел между их рядов. Лагерь жил своей жизнью, но тихо, будто опасливо: все постепенно отходили от затяжной битвы. Каждый был занят своим делом: по лагерю то и дело проезжали гонцы с остальной части фронта; полевая кухня гудела ароматами простых, но сытных блюд; пробегали солдаты, пытаясь найти потерянных в бою друзей; кто-то тихо оплакивал то, что уже нашёл; из лазарета доносились болезненные стоны и крики, а бывалые вояки тут и там переговаривались у своих палаток, выпивали или играли в кости.       Сигманд, отмывшись от грязи, начищал меч у своей командирской палатки. Он был членом офицерского состава, возглавляя один из нескольких полков, которые были перекинуты на эту часть фронта. Каждый полк в идеале состоял из четырёх батальонов, каждый из которых в свою очередь из пяти рот, по пятьдесят человек в каждой. Сейчас же количество солдат в них заметно сократилось.       Сигманд был опытным солдатом с большим послужным списком и ещё большим количеством боевых стычек, не смотря на то, что был самым молодым из командиров. Другая жизнь, кроме как жизнь в бесконечных походах и войнах, была ему неизвестна, а память о беззаботном детстве фактически стёрлась, как кровь и грязь с клинка. Он участвовал в военных походах и жил в военных палатках дольше, чем некоторые из его солдат ходили по свету. Хотя к этому моменту войны необстрелянных солдат не осталось вовсе: каждый или убил, или был убитым. Другого не дано.       Он всё думал о том, что случилось на поле битвы во время его боя с Торусом. Он не знал, что это было: проявление страха или чего-то большего перед лицом серьёзного противника. Однако одно он знал точно: такого страха он не испытывал много лет. В его груди словно что-то больно взорвалось, рассеявшись тягучей, неприятной болью по телу, будто он должен был убить не врага, а собственного брата. Его пугало и то, кого он вспомнил во время боя. Он испугался не Торуса — он испугался того, на кого он был похож.       А ещё он испугался, что был не против смерти. В тот момент он был не против остаться лежать прямо там и это его пугало. Что-то с ним творилось. Сигманд думал, что навсегда избавился от панических атак и кошмаров прошлого, и, к его сожалению, это оказалось не так.       Он размышлял о боевых действиях и тактических манёврах, а также о том, что они уже сделали и что им ещё предстоит сделать для победы.       Поскрёбши подбородок, он оглянулся на своего адъютанта, который тщательно натирал его доспехи и новый левый наплечник. Своё оружие он никому не доверял.       — Дерли, — окликнул он его, — не нужно проделывать в доспехах новую дыру. Я думаю ты достаточно постарался.       Дерли только улыбнулся и кивнул. Он подпрыгнул с земли и, перетащив доспехи на стойку, вышел из палатки.       — Какие дальнейшие указания?       — Мне нужны Ликель, Обрехт, Рабиен и Лоррим, нужно обсудить всё, что касается нашего взятия Виллирия, а после этого наши офицеры. Потом можешь поесть.       — Есть, сэр, — Дерли развернулся и, оседлав лошадь, отправился за командирами трёх остальных полков.       Дерли был его адъютантом с середины военной кампании, но он уже не по своей воле успел привязаться к мальчишке. Дерли было всего семнадцать лет. Он был родом из знати малой руки, к которым когда-то принадлежал и сам Сигманд, а теперь постигал военное искусство у лучших учителей, к которым он только мог обратиться — войны. Не привязаться к нему было тяжело: он был смышлёным; имел тягу к знаниям; всегда знал, что требуется его командиру и отчётливо понимал, что и где происходит, и на что повлияют данные события, и по мнению Сигманда, если он переживёт эту войну — его ждёт большое будущее.       Прошлый адъютант погиб при осаде замка и тот факт, что им предстояло взять такой же спустя некоторое время, напрягал его.       Война шла уже третий год, и что будет завтра сказать наверняка никто не мог. Оставалось лишь надеяться, что продлится она не слишком долго. Сигманд пусть и прожил большую часть жизни как наёмник или солдат, но воевать ему было не по душе уже тогда: он видел смерти друзей, предательства, ужасные события, на которые идут люди ради своих эгоистичных целей, и сам убивал за них.       Вторая война, которую в народе нарекли войной Ублюдков, буквально изничтожала земли и людей, не успевших ещё забыть события прошлой. Эта война была самоубийством: казна была пуста, армии — укомплектованы лишь наполовину и разбиты, люди — уставшими и искалеченными, и пусть на данный момент объединенные силы Эфрелии и Дастора одерживали верх, кто в итоге окажется утопленным в море собственной крови было неизвестно. То, что народ до сих пор продолжал терпеть бесконечные осады, убийства, грабежи, военные действия и тысячи похоронных процессий казалось удивительным, но пропаганда, гонения и запугивания делали своё чёрное дело. Как утверждали некоторые, ответом на преступления правительства против государства стало образование организованного партизанского движения, которое не признавало ни одну из сторон конфликта. Они называли себя Рассветным воинством, что казалось Сигманду несоизмеримо глупым. Все варились в одном котелке.       «Эти идиоты лишь создавали много дополнительных проблем, но никак не помогали в борьбе с противником, особенно уничтожая и наши войска».       Рассветное воинство, по слухам, было лишь сумасшедшей группой чокнутых фанатиков кровавых богов прошлого, которые чтили лишь кровь, жертвоприношения и убийства, но что из этого было правдой оставалось неизвестным. Было ясно лишь то, что они также хотят окончания войны, что уже давало повод задуматься: действительно ли они так ужасны, как их рисуют?       Когда началась первая война, Сигманду было девятнадцать, а когда он сам вступил на поля сражений не как наёмник, а как солдат, ему стукнуло уже двадцать два и благодаря не дюжему мастерству владения оружием, понимания того, как привести то или иное задание до победного конца и патриотизму к собственной стране в память об его отце, он быстро пошёл по карьерной лестнице вверх. И сейчас, когда ему было уже тридцать три года, он постепенно осознавал, что война не то, чем он хочет закончить. Из своих тридцати трёх лет в постоянных сражениях он провёл едва ли не двадцать три.       Первая война с Галосской империей закончилась семь лет назад, после чего началось так называемое перемирие, которое продлилось ещё 4 года, хотя назвать его таковым было нельзя. Страна всё это время была охвачена гражданской войной и разрываема изнутри восстаниями, мятежами и набегами окрепших банд наёмников и нерегулярных войск. Тогда фактически каждый должен был решить кем он станет во время боевых действий: мертвецом или убийцей. Хотя сказать, что что-то изменилось с тех пор, Сигманд тоже не мог: менялись правители, но не цели. Во время гражданской войны Сигманд и получил своё новое звание в лице полковника и негласное прозвище Викенвальдский Потрошитель, которое ему совсем не нравилось.       «Много с того времени воды утекло» — думал он, всё размышляя о прошлом и людях, которые были с ним. Но скучал ли он по прошлому?       Да, скучал. Очень. По временам, когда были живы его родители, по временам, когда была жива его возлюбленная. Он мог заменить кого угодно из людей, но найти замену ей… Его чувства к ней, эмоции, которые она у него вызывала, тепло её тела и запах заменить так никому и не удалось.       «И не удастся», — он отпил из деревянной кружки, вставляя начищенный и вновь заточенный клинок в ножны.       Все эти мысли периодически заставляли его сердце метаться между двух огней: действительно ли он сражается за благое дело и действительно ли войны и солдатская служба — это то, на чём он стремится окончить свою жизнь.       — Сэр Сигманд, — окликнул его с подоспевшими командирами Дерли.       Он встал и проморгавшись, будто бы отгоняя пелену дурных мыслей и воспоминаний с глаз, откинул подол палатки, приглашая войти остальных. Чтобы там не было, сейчас стоит думать лишь о том, как им взять Виллирий.