Опалённый воин

      Военный лагерь, в шести часах пути от Виллирия. Спустя сутки.       Небеса всё ещё были затянуты густыми серыми тучами, застилавшими собой холодный синий цвет небосвода до самого горизонта. Лишь изредка из-за туч выглядывало дневное Солнце или ночная Луна, пытаясь хоть немного согреть людей и землю или указать дорогу во тьме. Дождь, ливший будто из ведра, сменился на мелкий, непрекращающийся дождик, время от времени срывавшийся с облаков сильным порывом ливня. Раскаты грома и молний, разрезавших мрак, всё ещё виднелись где-то далеко, изредка разносясь грозным ревом рядом с военным лагерем.       На улице, среди стука дождевых капель, стояла глухая ночь.       Командиры батальонов Восьмого Редмерского полка собрались под импровизированным навесом у палатки Торена, только Дирка не было: он всё ещё проверял готовность своих воинских частей перед тем, как вся армия двинется в сторону Виллирия. Командование решило выдвинутся как можно раньше до рассвета, едва ли не в полночь, чтобы добраться до города-крепости пока не начало светать. Поэтому вчера большая часть лагеря уснула ещё до темноты: предстоял тяжёлый ночной переход с дальнейшей осадой города, так что все должны были набраться сил и использовали любую возможность, чтобы это сделать.       Офицеры и командование поднялись с прогретых собственными телами лежанок раньше основной части солдат, чтобы ещё раз обсудить план действий и раздать указания своим подчинённым.       Сейчас же лагерь наполнил осторожный, будто бы робкий шум поднимавшихся из сна воинов, которые словно боялись разбудить утихшую грозу, но спустя какое-то время, лагерь ожил: все вокруг метались, раздавая указания и строя солдат по отрядам.       Торен, Маркус и Бифет уже проверили готовность своих батальонов и теперь у них было немного времени в который раз прокрутить план дальнейших действий в голове или просто побыть наедине со своими мыслями. Дирк вскоре должен был подойти.       Торен в уже готовой к разборке палатке разливал по кружкам горячительный напиток — хлебное вино. Маркус и Бифет сидели на плаще, постеленном на одной из лежанок у её входа. Бифет обтачивал края своего боевого топора, а Маркус лишь смотрел вдаль.       — Чего не заходите? — донесся голос Торена из палатки. — Нравится гудки студить?       — Закрой тяпало, — хрипло отозвался Бифет. — В твоей палатки смердит похуже, чем в свинарнике, хе-хе!       — Это от тебя, рыло! — хмыкнул в ответ Торен.       Бифет только посмеялся.       — Маркус, а ты чего притих?       — Слушаю вашу интеллектуальную беседу, — пробубнил он.       Теперь в ответ донеслось лишь хриплое: «Гы-гы».       — Этот забулдыга скоро будет? — вновь спросил Торен.       — Хрен его знает, сказал скоро. А там, чёрт поймёшь, — ответил Маркус. Торен вышел из палатки и, передав дощечку с пойлом и закусью, плюхнулся между боевыми товарищами на расстеленный плащ.       Бифет, вложив топор в ножны и бережно, будто ребёнка, завернул орудие в ткань и аккуратно отложил на землю, подле себя.       — Ты со своим топором обращаешься лучше, чем с девками, — хмыкнул Маркус.       — Я их хотя бы вижу иногда, заднепроходец! — захохотал Бифет. Остальные тоже не смогли сдержать смех.       — Ты их иногда спереди хоть щупай, а то ведь и ошибиться можешь с выбором в борделе, а потом только моргнёшь и уже не ты, а тебя! Всё-таки, у гномов как говорят бабы тоже с бородой и коренастые, а тебе ведь только таких и подавай, полугном наш, — ответил Маркус.       Бифет действительно был невысокого по меркам человека роста, но выше любого гнома, а прямо-таки аномальная растительность по всему телу, в том числе, огромная косматая рыжая борода, хриплый голос, коренастое, будто бы связанное из пудовых канатов мощное тело и соответствующая сила лишь дополняли его образ. Его близкие друзья в шутку называли его гномом и коротышкой, что смешило и забавляло рыжебородого, но как только он чувствовал, что в шутке есть хотя бы толика насмешки или злой умысел, Бифет свирепел и тогда уже никому смеяться не хотелось. Своих родителей он не знал, как и то, откуда родом, сколько ему полных лет и где родился, так что шутки о том, что он всё же был наполовину двергом или цвергом или как их называли люди — гномом, — могли оказаться не только шутками.       Торен и Бифет лишь посмеялись в ответ, а последний почти по-доброму отозвался:       — Сволочь белобрысая.       После чего хлопнув в ладоши и потерев руки, предложил:       — Начнём, — едва ли не облизываясь, проговорил он.       — Отставить, без Дирка не начинать, — буркнул Торен, закрывая выпивку от загребущих рук. — Традиция же, — Бифет никогда не был против выпить — особенно перед боем.       — А не хер опаздывать. Ещё и этот треклятый дождь, льёт и льёт сука, — сетовал рыжебородый воин — за словом в карман Бифет тоже никогда не лез.       — Сколько у нас времени? — протянул Торен, видя, что его палатку разбирают. Его лицо было статным, будто высеченным из камня, с грубыми чертами лица, отчего он иногда и сам напоминал кусок горной породы: он был крепок, хорошо сложен и среднего роста. Голову укрывали русые волосы, которые он периодически сбривал подчистую, и тёмная борода. На теле виднелись различные боевые шрамы, а сам он наиболее всего походил на их полковника Сигманда и был его доверенным лицом среди других командиров. Его уважали за любовь к своим подчинённым, храбрость в бою и простоту. В нём не было и толики надменности, а что ещё сильнее подкупало, так это то, что он всегда стоял горой за своих, а по характеру был дуболомом и своеобразно решал различные конфликты, отчего и получил прозвище Глыба. И тем не менее, все считали, что его ждёт высокий военный чин и блистательная карьера солдата: он был будто создан для этого.       — Не больше часа, — ответил Маркус.       — Эй! Не дайте нашему рыжему пьянице всё выжрать! — донеслось неподалёку. Дирк быстрым шагом подходил к палатке и, воткнув факел в сырую землю, уселся на накидку.       — Ещё дольше бы лазил, — сказал Бифет, приветственно хлопая друга по плечу.       — Бифет, пьянчуги в батальоне у меня, а квасишь сильнее всех ты! — засмеялся Дирк. — Давайте, парни.       Каждый взял кружку с водкой.       — Всё подготовили? — спросил Торен.       — Так точно, — ответил ему задержавшийся командир.       — Тогда за нас! — поднял кружку с выпивкой Торен. — И за наших!       — Ура-а-а! — вскричали командиры, гулко ударяясь кружками. Жгущая горло водка, горячим комом прокатилась по горлу вниз, отдавая приятным теплом в груди и попадая в желудки солдат, согревая тело.       — Ух-х! Хороша! — просипел Дирк, закусывая салом. Торен лишь занюхнул пойло густой бородой Бифета — закуси было немного.       Маркус разлил вторую порцию и также поднял тост.       — За Эфрелию и Дастор, за нашего полкового и за вас лоботрясы, чтобы каждый вернулся домой!       — Да-а-а!       После второй каждый на пару минут погрузился в мысли — это была такая же часть традиции: немного посидеть в тишине среди боевых товарищей и обдумать надвигающуюся битву.       — Возьмём? Как думаете? — подал голос Дирк. У него были темноватые, слегка русые волосы и голубые глаза, а сам он был вытянутым и поджарым, с острым подбородком и орлиным носом. Его в шутку называли «недопринц» за характерные черты лица, но в собственном батальоне и всём полку его уважали за острый ум и дальновидность. Он чем-то напоминал Маркуса, пусть они и были разными: Маркус всегда просчитывал всё наперёд, стараясь предугадывать действия противника, но был вспыльчив и злопамятен. Он сильнее всего походил на какого-то плута или хитрого наёмного убийцу, который был готов всадить кинжал в горло жертве, как только она ослабит бдительность. От всех остальных его отличала своеобразная хладнокровность, а голову покрывали светлые, блондинистые волосы, редкая борода и шрам на щеке.       — Как мы знаем, варги раскололись.       — Ещё бы, Роланд свой хлеб не зря ест, — присвистнул Бифет. — Черти бы его побрали, жуткий тип, рад, что он на нашей стороне.       Остальные могли лишь согласиться.       — Поэтому у нас есть все шансы, — продолжил Торен. — Всех из них, у кого была честь или достойные воинские навыки мы уже отправили на погост. Гарнизон небольшой, офицеров среди них немного как и хорошо обученных ветеранов. Большинство это отребье и ублюдочная стража города, которая его и сдала.       — Да, каждому бы на жопу глаз натянул, — подтвердил свою неприязнь Бифет.       — Уроды, — согласился Маркус.       — И к тому же, — шёпотом добавил Дирк, — среди нас маг. По остальным прошла слабая дрожь.       — Не перевариваю этих колдунов, но, к счастью, она тоже за нас, — кивнул Торен, уже прочувствовавший на себе способности Алии.       Все немного посидели в тишине, вслушиваясь в шум лагеря и гул дождя. На горизонте сверкали вспышки света и кричал гром. Близилась битва — её запах отчётливо слышался в воздухе.       — Что же, тогда последнюю, — разлил по кружкам остатки выпивки Маркус. Остальные посмотрели друг на друга: кто знает, увидятся ли они вновь. Соберутся ли ещё раз под хлипким навесом, разливая по кружкам водку и готовясь к бою. Никто не знал, но каждый верил и надеялся ещё раз увидеть своих друзей.       — На рассвете мы выбьем этих уродов из Виллирия, рад биться с вами плечом к плечу, парни! Да помогут нам все святые! В Бездну варгов! В Бездну Галлоскую империю! В Бездну каждого врага на нашем пути!       — В Бездну! — загорланили старшие офицеры Редмерского Восьмого, с шумом чокаясь, ободряющее вопя и хлопая друг друга по спине.       Пора было выдвигаться.

***

      Вдоль редких луговых кустиков, деревьев и камней, между ручейками дождевой воды, катившейся вниз по склону, по размокшей, чавкающей под ногами грязи, тянулась длинная вереница войска, точно огромный змей, выползший ночью из норы на охоту и зигзагообразно скользящий по траве.       Несколько тысяч солдат вместе с лошадьми, гружёными доверху повозками и телегами, двигались в сторону Виллирия, неся над своими головами штандарты отделений, знамёна соколов и поблёскивая в темноте факелами.       На небе временами выглядывала полная Луна, похожая на огромный круг жёлтого, плесневелого сыра, не давая сбиться с пути — солдаты считали это добрым знамением. Небеса благоволили им и это вселяло надежду в продрогших, уставших, измученных войной людей.       Когда они только выдвинулись, все шли тихо, молча, едва перешёптываясь, и только топот сотен сапог и копыт нарушал тишину. Пусть у них и были все шансы победить, а солдаты были приободрены последними событиями, все шли словно в печали. Печали, которая была вызвана тем, что, если они проиграют, эти земли, люди, живущие тут и они сами ещё долго не смогут оправится от боевых действий и отбросить противника дальше, а значит война затянется. Это была последняя битва за провинцию Люссант. Решающая битва, пусть и не в войне, но на этом этапе контрнаступления точно — это вселяло в сердца людей надежду и одновременно вгоняло в тоску, сеяло зёрна сомнения в собственные силы.       Как вдруг, в полной тишине и царящем мраке уныния, тут и там между солдат начали слышаться проблески голосов, то обычных солдат, то сержантов и других офицеров. Вскоре голосов становилось всё больше, их подхватывали другие. Вначале это было похоже на обычный гомон, что-то несвязное, но с каждым мгновением нарастающий мелодичный гул становился всё отчетливее. Армия запела.       Тысячи воинов, маршируя среди ночной темноты и холодного дождя, пели песню: тянущуюся, монотонную песню, пролетавшую эхом среди ближайших лесов и полей.       Это была песня о подвигах минувших дней и людях, которые эти подвиги совершили. О войне и её тяжбах. О друзьях, семье и победе. О рассветном Солнце и счастливых детях.       Вдоль рядов воинов прошла волна вдохновения, рябью рассыпавшаяся в сердце каждого. Отряды зашагали увереннее, зажжённые будто бы лучинки от огня, теперь разгораясь в огромный костёр: костёр перемен.       Мечи сжались крепче, поводья натянулись, глаза блеснули в предвкушении битвы. Теперь каждый знал: если потребуется, он выложится на полную, сделает всё возможное для победы ради своих близких и друзей, марширующих рядом.       Также в рядах своих подчинённых, верхом на лошади басисто пел Сигманд. Прохладные капли дождя падали на лицо и руки, охлаждая разум и успокаивая дух. Он начал петь одним из первых и, слыша, чувствуя, ощущая всем телом, что голоса всей армии: каждого солдата, повара, лекаря и оруженосца слились воедино, продолжал, не останавливаясь. Они двигались вперёд и звучали, соединяясь в один единый, громогласный голос, словно огромный живой организм, орудие войны. И в этот момент они были едины, сливаясь душой и телом с каждым, кто шёл рядом. Это вдохновляло его: пусть он и был в раздумьях о последних событиях, войне, битвах и своём участие в этом; пусть он и задумывался о том, действительно ли он там, где должен был быть, стегаемый поступками прошлого. Сейчас, отогнав казавшиеся ему дурными мысли, он был готов.       Он был готов привести на рассвете этих людей к победе, дать им надежду на будущее и вдохновить на поступки, на которые был когда-то вдохновлён сам. Он был готов остаться здесь ещё на какое-то время, вновь погрузится в то, в чём он был одним из лучших, в чём он был как рыба в воде. Вновь омыть свои руки кровью и погрязнуть в пучине, из которой, быть может, и не было пути назад.       Сейчас он был готов закончить начатое и взять город.       Сигманд крепко сжал поводья и посмотрел вдаль за горизонт. Небо будто бы вторило его взгляду, ярко осветив вспышками молний земли вдалеке и едва различимые очертания города, отсюда казавшегося не больше ячного зёрнышка. Раскаты грома донеслись до ушей, мягко вплетаясь в велегласную песню, едва ли не молитву, шествовавшей колонны солдат.       Ряды соколов шли вперёд в тёмной, полной от ужасов ночи, под хлеставшим их дождём и холодом к своей цели, готовые взять город-крепость любой ценой. Их песня разрезала глухую ночь, и её отзвуки были слышны далеко отсюда. Теперь они были готовы.       В их главе ехал Сигманд, и он также был готов.