***
Позади них ехали солдаты из их отделений, переговариваясь между собой. Когда их капитана трясло, это действовало на нервы. Им становилось не по себе. — Дерьмово, — прошептал Сивек. — Капитана трясёт, как осиновый лист. — Эвальду сейчас не до шуток. Никто бы не хотел оказаться на его месте, — ответил ему Ульман. — Да, — басисто проговорил Гримел. — Капитану сейчас тяжелее всех нас. Не подрывайте его авторитет. — Просто… хер его знает, всё-таки осада. Дадут боги, живыми выйдем. А тут с капитаном что-то неладное. — Ах-ха, боишься, что твоя жопа без масла не в каждую щель пройдёт, не переживай ты так, выберемся, — вступил в разговор Рональд. — Пойди-ка нахер, Рональд. Зато в твою жопу кто угодно влезет, ты только рад будешь. Остальные лишь посмеялись. — Но всё-таки, не хотелось бы, чтобы капитан в ответственный момент соскочил или кончился.***
Фентон подъехал ближе и положил другу руку на плечо. — Ты не виноват в его смерти. Никто не виноват. Ему снесли голову булавой — это могло постичь каждого из нас. Но смерть выбрала Тавона. Так решили судьба или боги, хер его знает и насрать. Мы можем лишь чтить его память и не дать стать его смерти напрасной. Он знал, что, если погибнет, ты займёшь его место. Ты подходишь для этого лучше любого другого, — его друга и заодно капитана роты всё так же трясло. — Эвальд, мы должны быть сильными, ага? Ты ведь сам это повторяешь всегда, когда кто-то из нас не находит себе места. И сейчас тоже будь сильным, за тобой стоят другие люди, которые доверяют тебе. Не подведи нас: не будь тряпкой. Вспомни учебный лагерь, вспомни первый бой. — Я… я помню, — всхлипывал Эвальд. — Но… но, Тавон умер из-за меня. А все остальные. Они погибли. — Да, мы сожгли их тела. И простились с ними со всеми почестями. Но это не должно подкосить тебя. Вспомни, как ты тащил меня с переломанными ногами. Ты помнишь? Я бы сдох ещё при первом бою — это ущербнее, чем задохнуться в луже собственного говна. — Да. Я помню, — его голос становился чётче. — Вспомни всё, о чём мы пели. Мы справимся. Ты мне как брат, и ты знаешь об этом. Вспомни свои слова. Будьте сильными — кричал как идиот, ей богу. Не подведи своих людей и не подведи меня. Эвальд улыбнулся. — Да. Спасибо тебе, я постараюсь, — они пожали руки, и Эвальд пришёл в себя. — Я не подведу.***
Чуткий проныра из их отделения c шутливой кличкой Гора, который на самом деле был невысокого роста, щуплый и с большими ушами, услышав последние слова Эвальда, встрял в разговор. — Не-а, парни, — он по привычке шмыгнул носом. — Всё в поряде будет. Командира не трясёт более. Ровно едет. Да и сказал он аки наш полковой, ну, знаете, ободряющее эти ё мать. — Вот видите, всё в поряде, — подтвердил Гримел. — А вы тут мочу разводите. — Что сказал-то? — прошептал Сивек. — Что не подведёт.***
Впереди армии ехало командование и остальные наиболее важные фигуры, сопровождавшие её. Среди них были: полководцы всех четырёх полков и их адъютанты; оруженосцы и всевозможные помощники, которые то и дело разворачивались и отправлялись передать указания командирам батальонов или просто разузнать всё ли в порядке у тех, кто маршировал или ехал в самом конце растянувшейся вереницы войска. Рядом с полковниками ехал главный разведчик армии Лоррим и несколько его доверенных лиц из числа опытных разведчиков. Лоррима неофициально называли пятым полковником и на это были свои основания, ведь он занимался едва ли не всем, что касалось разведки, а именно: логистикой, формированием дорожной карты войска, участвовал в стратегии и разработке дальнейших планов действий, а также обладал острым умом и большими познаниями в географии, ориентировке на местности, местах обитания дичи, а также об различных отродьях и монстрах, которые могли встретиться на пути, и ко всему был сведущ в тактике и умел принимать выверенные и правильные решения, когда и где это было необходимо, — всё это действительно делало его значимой фигурой среди остальных военачальников: с его мнением считались и уважали, и он по праву занимал своё место среди них. И сейчас, в пути, Лоррим периодически принимал сведения от патрулей, которые отправлялись вперёд армии и разведывали обстановку вокруг или непосредственно патрулировали местность, дабы избежать возможных проблем, с которыми может столкнуться войско или в случае атаки дать время подготовиться к ней. В случае опасности патруль должен был зажечь сигнальный огонь и протрубить в рог и последнее, что хотел бы услышать Лоррим в эту ночь, — это его протяжное звучание. Среди значимых фигур также ехал морщащийся от непогоды сэр Гиллиан ли Даус, который обязался довести дело до конца и отправиться с докладом к военмейстеру лишь после того, как армия возьмёт или наоборот не сможет взять город. Никто не испытывал к нему теплых чувств и ещё меньшим нравилось его присутствие, но он был представителем главнокомандования всей военной кампании, а значит выбора не было ни у него, ни у остальных, и сейчас, укрывшись в дорогой меховой плащ, сонный Гиллиан ехал верхом вслед за остальными, лишь иногда перебрасываясь короткими фразами с полковниками или адъютантами. По нему было видно, что жизнь в военном лагере, ночной подъём и тяжёлый переход вымотали его. Пусть он и был солдатом, он был так называемым «белым воротничком», аристократом, и не привык к такой жизни, пусть и не все выходцы из знатных семей были похожими на него, а обычно как раз наоборот, но, тем не менее, многие в том числе и Сигманд считали, что его отправка на фронт с указаниями разузнать о ситуации и как продвигается план военмейстера была не больше, чем шуткой, чтобы или проучить Гиллиана, или вовсе отправить на тот свет. И этот возможный факт очень забавлял Сигманда. «Беднягу не могут вытерпеть даже подобные ему соплежуи и видимо сам военный совет раз отправили его сюда, — он криво улыбался. — Это можно считать сродни ссылке в солевые шахты, но стоит отдать ему должное: даже если он и не догадывается об истинной причине своего приезда сюда, то свою работу он продолжает выполнять даже будучи измученным. Забавный воротничок». И действительно: Гиллиан продолжал делать пометки о своих замечаниях в бумагах даже сейчас, в дождь, на холоде и будучи очень уставшим. Ему совершенно не нравилось его окружение, и он сполна выражал это в своём докладе. «А вот что касательно её», — взгляд Сигманда переключился на другую фигуру. Алия, которая будто бы и не замечала холодного дождя и ветра, ехала неподалёку. Её глаза горели в полумраке, будто два раскалённых уголька из жаровни, а волосы, заплетённые за спиной, были едва ли не такими же яркими как костёр. На ней была всё та же одежда и накинутый сверху плащ, защищающий от дождевых капель, но Сигманду по какой-то причине казалось, что это не более, чем способ не выделяться из толпы, и он ей не особо нужен. Какие цели она преследовала и зачем действительно присоединилась к ним в походе на Виллирий было до сих пор неизвестно. По её словам, её интересовала лишь Коллегия Магов и выполнение их поручений, но так ли это было известно лишь самой Алии и, пожалуй, верхушке военного совета. Она оставалась наиболее загадочной фигурой из всех присутствующих и больше пугала, чем ободряла и внушала доверие к себе. Магии сторонились многие, ещё больше её просто боялось или не переносило физически. Неизведанные, неподдающиеся пониманию принципы её возникновения и действия — простой человеческий мозг был не в силах понять магию и поэтому многие предпочитали относиться к ней с осторожностью и старались никогда не сталкиваться с подобными вещами. Были и те, кто находил в ней нечто иное: пытался изучить, внести лепту логики в потустороннюю силу, находил в этих разрушительных потоках что-то прекрасное и чистое, нетронутое и незапятнанное людскими грехами и пороками. Но что объединяло всех и каждого — абсолютно все здравомыслящие существа уважали магию и относились ко всему, что с ней связано с опаской и осторожностью, и в том числе, даже наиболее сильные маги из всех ныне живущих. «Оставалось надеяться, что наш с ней союз не привнесёт в этот поход больше жертв, чем могло бы быть. Как и надеюсь на то, что все россказни о съехавших с катушки магов не более, чем байки. Надеюсь. Повсюду это слово». Сигманд периодически отрывался от своих мыслей, переговариваясь со своим другом и собратом по оружию Ликелем или получал новые донесения от своего адъютанта Дерли. — А что с ополчением? — задал вопрос Сигманд. — Как и решили, половина, но скорее едва ли не все мужчины, которые могут держать оружие, присоединяться к нашему походу. По своему желанию или нет, так или иначе им придётся сражаться. Но мы сможем привлечь обычный люд лишь в том случае, если одержим верх в захвате Виллирия. Если попробуем набрать новых людей силой, не получим ничего, кроме возможных восстаний или новых партизан, которые будут бороться не за нас, а против, — ответил Ликель. Сигманд кивнул, соглашаясь с его словами. — Как твои люди? — Все вдохновлены нашей победой на лугах и в предвкушении битвы за сам город. Сражаться смогут. А твои? — Также. — Отлично, — сказал Сигманд, прикрывая ладонью лицо от налетевшего шквального ветра и дождевых капель. — Помнишь нашу первую осаду? Всё прямо как тогда, много лет назад, — протянул Ликель, поправляя седельные сумки на лошади и свой плащ. Он оглянулся: его взору предстала военная армада двух союзных стран. Воистину впечатляющее могущество. Солдаты, которые маршировали последними, а также крытые повозки и полевая кухня, тянулись далеко позади. Буйная погода развевала знамёна и штандарты, деревья покачивались в такт строевому маршу и цоканью копыт. Шёл мелкий дождь. — Да, помню. Только вот мы были обычными солдатами, а сама осада кончилась полным крахом. — Точно… — под нос себе сказал Ликель. — Наш сержант тогда рвал и метал после бойни, которая там была. Мы едва не погибли ведь, — он чуть ли не присвистывал, вспоминая минувшие события. — А потом ты выбил ему зубы за то, что он так отзывался о тех, кто там погиб. Сигманд усмехнулся. — А ты выбил зубы тем, кто заступился за него. — Было дело, — улыбнулся он. — Дальше был трибунал и мучительно долгие разбирательства из-за этого ублюдка. Как сейчас помню. Мы ведь столько раз могли с тобой помереть и не счесть… но каким-то чудом каждый раз смерть обходила нас стороной. — Да. Нас, но не наших друзей. — Тебя что-то гложет? — Вся эта кампания и военный поход… все эти кампании, которые уже позади. Им нет конца и края, только трупы. То, как мы замучили до смерти часть пленных… Мой бой с командиром варгов Торусом: я потерял контроль во время него. Я едва не погиб. Я даже не знаю… Быть может, придёт момент, когда и я стану для кого-то Торусом в глазах очередного врага. — Тише, — сказал Ликель, оглядываясь по сторонам. Они ехали впереди всей колонны, и их тихий разговор должен был заглушать дождь и топот копыт, но он всё равно не хотел, чтобы их подслушали. — Если тебя услышат не те, кто надо, ты погибнешь гораздо раньше, чем того заслуживаешь. Сигманд лишь сплюнул на мокрую землю. — Просто мне иногда кажется, что мы занимаемся совсем не тем, чем нужно. Ради кого мы сражаемся? Правители сменяют друг друга и плетут свои треклятые интриги, пока на полях сражений мрут самые обычные люди. За что, Ликель? Прошли годы, а за моей спиной остались лишь десятки убитых мной людей и знаешь… меня это не тревожит, я не испытываю за это чувства стыда или чего-то подобного. Мне плевать… и это ужасно, я словно превращаюсь в то, чего раньше боялся. — Ты убивал лишь тех, кого требовалось убить и не более. Как и я. Как и все мы. — А вдруг это не так. И какая разница, если тех, кого я хотел уберечь от смерти в итоге погибли, и продолжают умирать. Всё, что у меня есть это ты и Восьмой Рэдмерский, — на Сигманда вновь нахлынули эмоции и странное чувство, будто он что-то упускает, что-то слишком важное и уже почти недостижимое для него. Дождевые капли скрывали редкие слёзы, выступившие на его глазах. Он всеми силами пытался отогнать это состояние, запереть на замок в своём разуме, но у него не получалось: мозг цеплялся за эту мысль крепкой хваткой, словно какая-то древняя, почти угасшая часть его самого отчаянно рвалась наружу. Ликель понимал друга, хоть и считал его состояние и проявление подобных эмоций слабостью. Раньше и его преследовали подобные мысли, но он давно избавился от них. Сжёг часть своей души в горниле войн и был рад тому, что прошлое не причиняет ему боли, что он мог контролировать себя и свои эмоции. Он говорил Сигманду что-то вразумительное, но тот, слишком погрязший в пучине собственных мыслей, не слышал его. Он продолжал вспоминать: болезненными вспышками в его разуме всплывали различные моменты его жизни. Ему становилось дурно: воспоминания наслаивались друг на друга, закручиваясь в ужасающий клубок гнева, ненависти, тоски и злости, отдавая болью где-то в груди, точно истекающая кровью рана от вражеского удара. «Речной ил», — отдало в его разуме. Тошнотный привкус прошлого вновь появился во рту, и Сигманда внезапно выбросило в реальность, а все воспоминания и мысли, что преследовали его, вновь запечатались и исчезли из головы, как будто их и не было вовсе. — Поэтому я и прошу тебя сейчас оставить эти мысли. Ты там, где должен быть, Сигманд, — Ликель хотел ободряюще похлопать своего друга по плечу, но обстановка не позволяла. — Мы всё преодолеем, и ты преодолеешь. А я последую за тобой, как и все сражения до этого. Ты один из лучших мечников и командиров, которых я встречал. Твоё место здесь. — Да, — к Сигманду вновь вернулся его твёрдый, беспринципный голос ветерана и опытного командира. — Спасибо тебе, не знаю, что на меня нашло, — сказал он, хотя в глубине души прекрасно понимал, что это. Ликель улыбнулся, обрадованный тому, что его друг снова оказался в нужном русле. Он достал флягу с выпивкой и, сделав глоток, передал Сигманду. — Возьмём, как думаешь? — он посмотрел вдаль: туда, где молнии освещали высокие башни Виллирия. — Возьмём. Я чувствую, что возьмём, — кивнул Сигманд, принимая флягу и отпивая приятно согревающее вино. — Помнится Алия говорила, что после того, как она пополнила наши ряды, то наши силы можно сказать удвоились. Как считаешь, она действительно настолько могущественна? — спросил Ликель. — Бездна её бы побрала, я не знаю. Она излучает уверенность в своих силах и превосходство над обычными людьми, и наверняка так и считает на самом деле. Но я знаю лишь то, что магия это невероятно могущественная дрянь и с теми, кто умеет ею пользоваться нужно считаться. — Надеюсь, эта магичка не сойдёт с ума в пылу боя. Не хотелось бы сдохнуть, будучи поджаренным до корочки её фокусами. — Да, я тоже об этом думал. Надежда и одновременная уверенность в наших действиях — это всё, чем мы располагаем. Ну что-же, — силы вернулись к Сигманду в полной мере и его взгляд снова врезался в их цель, окончательно отогнав разъедавшие его мысли. — Вперёд! — прокричал он, и весь строй войск вторил его ободряющему, обнадеживающему крику. И действительно: весь их поход был пропитан надеждой и верой. Каждый их шаг и действие. Каждый солдат, который сражался за свои земли, свой дом и семью. Кому ещё было за что сражаться и за кого погибать. И в особенности их надежда, но уже совершенно другого рода, начала разгораться всё сильнее в тот момент, когда один из патрулей Лоррима внезапно исчез, а со стороны, где должны были находиться остальные, отправленные в разведку люди, послышались протяжные, захлёбывающиеся звуки горнов и слабые, тут же угасающие огоньки сигнальных огней. И едва слышимые, растворяющиеся в потоке звуков человеческие крики. Это была надежда дожить до утра.