Сияй

К вечеру стало только хуже. Лань Ванцзи начало раздражать все вокруг — цвета, запахи, звуки. Все казалось слишком ярким, насыщенным и тяжелым. Он с трудом отсидел положенные занятия и наказание в библиотеке прежде чем понял, что у него поднялась температура. Низ живота томно тянуло, непривычно, горячо и совсем немного больно. Рот быстро наполнялся слюной, и приходилось часто сглатывать. Лань Чжань, находясь уже в своих покоях, с подступающим ужасом заподозрил течку. И не то чтобы он не сталкивался с этим явлением раньше. Просто симптомы были мягче. К этому еще шла и подготовка. Лань Чжань научился распознавать приближение течки заранее и за несколько дней до принимал легкие подавители и отвары, снижающие напряжение и боль. Тогда он мог спокойно ходить на занятия, не волнуясь о том, что кому-то помешает его запах и зов. Но сейчас все было как-то иначе. Лань Ванцзи еще никогда не чувствовал окружающее пространство настолько остро. Даже воздух вокруг ощущался жарче и тяжелее обыкновенного. Лань Чжаню зверски хотелось прикосновений, тепла, ласк и чего-то… более глубинного, неизведанного… Чтобы… Присев на край постели и прикрыв краснеющие от стыда щеки, он пальцами до тихого треска вцепился в белые простыни. Ни о каких медитациях и успокоении не шло и речи. Не это ему было нужно. Лань Чжань просто хотел уткнуться лицом в сильную шею, от которой тонко веяло лотосами и, может быть, остро-сладкими специями, и замереть в таком положении навсегда. Он точно знал, — каким-то незыблемым внутренним знанием, — что тогда его тело бы успокоилось и неспешно, но неотвратимо, наполнилось жизнью, благостью, негой, жаром — всем, чего ему так отчаянно не хватало сейчас. Лань Ванцзи судорожно вздохнул и непослушными руками расслабил пояс. Желание раздеться казалось непреодолимым, ткань лишь дразнила чувствительную кожу. Смущение и стыд сжигали дотла, а незнание того, что делать дальше, — медленно убивало. Помощи просить не у кого. Да и сомневался Лань Чжань, что у него бы это получилось, что у него язык бы вообще повернулся озвучить какую-нибудь из его пока неявных и периодически мелькающих в голове мыслей вслух. Доверить что-то настолько сокровенное другому человеку он не мог. Даже брату… Ему хватило их первого и последнего разговора, где Лань Сичэнь мягко и ласково говорил, что нет ничего постыдного в том, чтобы принести себе облегчение. Так же говорили и книги. Сдержанность в подобных вещах — помеха. Она делала только хуже. Лань Чжань, чуть дыша, снял пояс, распустил завязки ханьфу и неуверенно обнажил плечи и грудь. Легкое касание собственных пальцев к коже заставило его мелко задрожать и испустить пораженный полувыдох-полустон. Слишком сильно. Много. И… и приятно. Забравшись поглубже на постель, он медленно приспустил с бедер нижние одежды. Ткань мягко скользила вниз по подрагивающим ногам, к голеням, к изящным ступням, лаская невесомо и забирая тепло. В цзинши царила вечерняя прохлада, и она ничуть не усмиряла разошедшееся пламя в крови и будто, наоборот, подразнивала. «Желание», — вспыхнула тихим шепотом мысль у него в голове. Лань Чжань лег на спину и скрыл лицо в сгибе локтя. В книгах и сотой доли того, что он сейчас испытывал, не описывалось. Кончики пальцев зудели, ныли, кололи, сердце отбивало суматошный ритм, он чувствовал что-то нежно-щемящее и тоскливое, поднимающееся прямо изнутри, нечто зовущее, призывающее даже, такое смелое, открытое и всеобъемлющее. Хотелось прикосновений, хотелось касаться самому, чтобы до беспамятства, до потери сознания. Всем существом он желал ласки, помощи, поцелуев — долгих, нежных, страстных. С недоумением и неподдельным изумлением Лань Чжань еще один раз повторил про себя это слово — «желание». И захотел умереть на месте. Лань Чжань словно наяву видел блестящие серые глаза и солнечную улыбку, слышал нежный запах лотосов и чувственный низкий голос и ощущал фантомные прикосновения к рукам и плечу, от которых внутренности сжимались, а в груди разгорался небольшой костер. Ласкать себя Лань Ванцзи еще не приходилось — в том не было нужды, да и правила ордена диктовали сдерживать желания плоти. Но сейчас он, полностью поглощенный ощущениями и незнакомыми эмоциями, руками отследил контуры груди и на пробу, совсем невесомо, огладил низ живота, внутреннюю сторону повлажневших бедер, ягодицы, робко скользнул пальцами, что свело сладкой судорогой, внутрь. Ошарашенный, резко отстранился, неожиданно выгнувшись в пояснице и испустив беззвучный блаженный стон к потолку цзинши, приоткрыв жаждущие, искусанные губы. Кровь громче прежнего застучала в висках, почти болезненно, тело покрылось соленой испариной и чуть расслабилось. Лань Чжань испытывал одновременно и жуткую усталость, и невероятный прилив сил. Прежние растерянность и смущение потонули в мареве удовольствия. Отголоски стыда, безусловно, давали о себе знать, но теперь не столь отчетливо и очевидно. Мысли об опытных и чутких руках, покрытых трудовыми мозолями, с поврежденной кожей на твердых и красивых костяшках, на себе приносили и облегчение, и наслаждение и давали желанное забытье, мечтания об идеальных губах, с виду твердых и неподатливых, когда их не касался росчерк теплой улыбки, заставляли содрогаться неподготовленное и неопытное тело, которому хватило всего лишь пары правильных и нужных движений, чтобы отправиться за грань. Лань Чжань с мягким стоном перевернулся на живот и слегка поморщился от неприятной липкости. Перед глазами все плыло и размывалось. Внутренний пожар немного поутих, и теперь он мог глубоко и беспрепятственно вздохнуть полной грудью. Ничто больше не мешало и не сковывало. Новая волна смущения накатила позже, когда тело перестало просить о внимании и теперь лишь начало излучать приятное и какое-то пленительное тепло, которым до слез хотелось поделиться уже с кем-нибудь, жадно объяв собой. В памяти вновь всплыли колдовские серые глаза, и Лань Чжань прикусил ребро ладони зубами, чтобы не выдать своего состояния неприличным звуком. Пусть его никто бы и не услышал, однако это не отменяло того факта, что ему было стыдно прежде всего перед самим собой. Ванцзи не должен был думать о другом человеке в таком интимном плане. Это… неподобающе, эгоистично, грязно. Они не были близки. И навряд ли когда-то будут. Вэй Усянь — очень яркий, сильный и подвижный мужчина. Их брак одобрили только потому, что выбора как такового не оставалось. Мечтать о любви — глупо и нелепо. Лань Чжань должен быть счастлив уже от того, что его будущий супруг, похоже, относился к нему с уважением, и довольствоваться малым. Вэй Ин — хороший человек. Он заслуживал всего лучшего, что есть в этом мире. Лань Чжань не имел никакого права использовать его образ в своих целях. Это неправильно. Неправильно.

***

Течка длилась чуть меньше двух дней. Первая волна желания спала быстро, а дальше Лань Чжаня настигла неожиданно резкая пульсирующая боль, из-за которой ему пришлось временно забыть о необходимых тренировках и занятиях и пропить болеутоляющие отвары. В качестве альтернативы и лекарства от скуки юноша решил поработать с бумагами и растущими стопками отчетов брата. Подобная монотонная работа помогала забыть о физических неудобствах. Разумеется, Лань Сичэнь не хотел загружать его делами ордена, но Ванцзи сам вызвался помочь, а тот просто не сумел отказать. И вот спустя какие-то сутки после разговора с Вэй Ином на кроличьей поляне, на имя Лань Ванцзи пришло письмо. Из Пристани Лотоса. Поняв, от кого исходила весточка, Лань Чжань забросил письмо на дно ящика и, краснея, продолжил работать. Документы, которые не отвлекали так, как положено, заканчивались с ужасающей скоростью, а новые Сичэнь еще не приносил. Любопытство быстро взяло свое, и потому Лань Чжань с обреченностью смертника вынул конверт с фиолетовой печатью и неохотно вскрыл его. Письмо началось бодро, иероглифы скакали по белой поверхности, резкие и небрежные, и торопливо рассказывали о жизни в резиденции Юньмэн Цзян, о погоде, о тренировках, о местных жителях, так тепло и красочно, что Лань Чжаню стало намного легче дышать. Вэй Ин не давил, не требовал и почти ничего не писал о себе, — только о людях вокруг, — и это совсем немножко расстраивало. Уместно ли будет отправить ответное письмо с вопросами? Или лучше промолчать и сделать вид, что никакого письма и не было вовсе? Но Вэй Ин в конце задавал ему свои вопросы, которые было бы невежливо проигнорировать, так что… Лань Чжань вздохнул и взялся за кисть, стараясь угомонить непослушное сердце и взять под контроль собственные руки. Какая нелепость. Примечания автора: Благость — таинственное понятие, в котором подразумевается также и чувство глубинного восхищения. [Офигенное слово, не знаю как вам, но мне оно безумно нравится]. Также благость означает добросердечность, сострадательность, добросердечие, благодушие, кротость, мягкосердечие, мягкосердечность.