Сияй

Вэй Усянь нашел Лань Чжаня в одной из общих беседок. Ничто не указывало на то, что ему было некомфортно или плохо. Он выглядел спокойным и, возможно, созерцающим. За неимением другого слова. В его руках лежала книга, тонкая совсем, небольшая. Внимательные янтарные глаза ни на секунду не отрывались от текста. И у Вэй Ина вдруг возникло ощущение, что отвлечь Лань Чжаня будет неправильно. Тот был занят. Но и дать ему знать о себе — необходимо. Вэй Ин нерешительно потоптался на месте, думая, с какой бы стороны подойти к увлеченному чтением жениху, и решил действовать по ситуации. Не прогонит же он его, в конце концов? Они же друг другу вроде как… нравились. Лань Чжань, по крайней мере, еще ни разу при виде него не проявил неприятия. Да, избегал в начале, но оно и не удивительно. Вэй Усянь поступил бы ровно так же. Только сбежал бы не к себе в комнату, а на другой конец страны, чтоб наверняка, и вернулся бы через несколько дней, вероятно, так и не достигнув границ, более-менее успокоившийся и готовый слушать. М-да, в семнадцать-восемнадцать лет он был той еще занозой в заднице. Никого не слушал. Даже госпожу Юй. Интересно, сколько лет Лань Ванцзи? Духовно он вне всяких сомнений был намного старше своих ровесников и товарищей, но что насчет возраста обычного? Вэй Ин вздохнул с досады, — ничего-то конкретного он, оказывается, о женихе и не знал, — подошел ближе к беседке и тихо постучал о дерево. Лань Чжань не шелохнулся и лишь слегка приподнял веки, пронзая его насквозь спокойным мягким взглядом. В светлых глазах затаилось уже привычное Вэй Ину любопытство. И непонятное пока ожидание. — Доброе утро, — неловко поздоровался Усянь, глубоко вдыхая окружающий его горячий влажный воздух, который совсем не помогал прогнать из тяжелой головы мешающий думать туман, липкий и очень надоедливый. Пульс громко стучал в висках. И жарко. Как же ему было жарко. Невыносимо душно. И ни погода, ни солнце тут были совершенно не причем. Его состояние давно ушло за пределы какого-либо понимания. Он и сам, если честно, перестал понимать себя и реакции своего тела. И нечто неосязаемое внутри Вэй Усяня подсказывало ему, что реагировал он так исключительно на своего жениха, и ни на кого другого. Другие Вэй Ину, в сущности, были особо не нужны и не интересны. Сердце у него болело лишь по одному конкретному человеку. — Уже день, — без осуждения проговорил Лань Чжань. — И то верно, — кивнул Вэй Ин. — Я присяду? — Мгм, — кивнул он в ответ. Вэй Усянь улыбнулся уголками губ, чуть огляделся и присел рядом с женихом. В его изящных ладонях лежал знакомый сборник стихотворений с красивой золотистой иволгой, не без удобства устроившейся среди припорошенных снегом еловых ветвей, на светло-серой простенькой обложке. Книжица была тонкой и старенькой, с выцветшими кое-где чернилами, но ее содержание вызывало куда как больший интерес, нежели нетоварный внешний вид. Усянь успел пролистать сборник от корки до корки, когда держал путь домой, и всем существом своим надеялся на то, что юноше понравится его подарок — проявление внимания. Ведь Вэй Ин о нем не забывал. Никогда. Да и как бы он смог забыть? Глупости какие. — Нравится? — указал на книгу Вэй Усянь. — О чем она? И пусть он приблизительно знал суть всех предоставленных стихотворениий, Вэй Ину было любопытно узнать мнение жениха. Вдруг оно отличается? — О природе, о жизни и… любви. — Последнее слово Лань Чжань тихо-тихо прошептал, и Вэй Ину пришлось навострить уши, чтобы услышать все правильно. От этого шепота у него сердце подскочило к горлу и забилось в бешеном темпе. Такой шепот ожидаешь услышать в несколько иных обстоятельствах… Более личных, что ли, интимных… Или же Вэй Ин снова себя накручивал и воображал то, чего и в помине не было. Глупец! — Какое тебе понравилось больше всего? — спросил он, выбивая ненужные мысли из головы. — А вам? — Как я могу знать? Я не читал, — беспечно пожал плечами Вэй Ин, улыбнувшись широко и ясно. — Так уж не читали? — произнес негромко Лань Чжань. Усянь едва не поперхнулся воздухом, заслышав в низком бархатном голосе возлюбленного намек на насмешку. — Подловил, — с веселым изумлением отметил он вслух. — Хорошо, я просмотрел его мельком, чтобы убедиться в том, что подарю тебе не весенний сборник. Лань Чжань издал мягкий нечленораздельный звук, чуть нахмурив совершенные брови, и смущенно отвернулся от него. Кончики его ушей нежно зарозовели. Вэй Ину захотелось разразиться пылкими извинениями. И, возможно, пересесть поближе, коснуться покрасневшего ушка пересохшими губами, спуститься поцелуями к белой шее, собрать языком яркий и необузданный вкус диких полевых цветов и трав и последующую за влажным прикосновением чувственную дрожь, — задрожит ли? — зарыться пальцами в темные волосы, успокоить… Успокоить, да. Окутать собой. Всем собой. — Глупость сказал, — повинился Вэй Ин, — ну не серчай, не злись на меня. Хватает и того, что я сам на себя злюсь. — Ни к чему, — молвил Лань Чжань, оправив и без того идеально лежавшие рукава. — Это ни к чему. — Так я прощен? — Прощение требовалось бы лишь в том случае, если бы вы были виноваты передо мной. Но вы ни в чем не виноваты. — Какой благородный молодой господин, — восхитился Вэй Усянь, пытаясь унять и успокоить поднявшуюся волну тепла внутри себя. — Этому недостойному очень повезло с женихом. — Вздор, — бросил Лань Чжань, смутившийся от нескромных слов еще сильнее. Вэй Ин только усмехнулся и решил вернуться к прошлой теме разговора, почти забытой ими обоими: — Поэзия, — вздохнул задумчиво мужчина. — Я плохо в ней разбираюсь, но не скажу, что она мне не нравится. — Вэй Ин постучал пальцами с отросшими за короткое путешествие ногтями по деревянной скамье, отбивая нестройный живой ритм. — Мне понравилась главная тема, с иволгой. Иволга так или иначе, намеком или полунамеком, присутствует в каждом стихотворении. Как некий наблюдатель. Молодому господину известно, что означает иволга*? — Свет, радость, дружба, — ответил без запинки Лань Чжань. Тонкие музыкальные пальцы сжали переплет книги сильнее положенного. — Благословение, — мягко выдохнул мужчина. — Очень светлый символ, я ничего не путаю? — Мог бы быть. — Хм? Почему? — … — Что-то не так? — Есть одно стихотворение. Оно вызывает вопросы. — И какое же? Лань Чжань опустил чем-то опечаленные глаза к раскрытому в нужном месте сборнику: — Небо и Земля, разлученные океаном, которые все никак не встретятся. — Я не дочитал его, — печально протянул Вэй Ин. — Там все очень плохо? Лань Чжань покачал головой: — Нет. — Тогда что? — Они могут встретиться только тогда, когда Небеса проливаются дождем. — Оу, это ведь не так уж и плохо, верно? Было бы в сотни раз хуже, если бы они были разлучены навсегда, без возможности встречи. Как думаешь? — Мгм. — Вот и хорошо, — вновь улыбнулся Усянь. — Я рад, что сумел угодить с подарком. Удивительно, кстати, что сборник не распространили дальше. Его копий очень мало. Если они вообще есть. Ты встречал этого автора раньше? — Нет. — Даже в библиотеке Облачных Глубин? — Даже там. Вэй Ин хмыкнул: — Скорее всего, он не из здешних мест, путешествует. Легенды, которые он излагает в стихах, родом не отсюда, не из Поднебесной. Но не будем об этом! Я к тебе пришел по другим причинам. Лань Чжань озадаченно моргнул и с отчетливым вопросом в глазах глянул на него. Вэй Усянь обрадовался, что сумел все понять и без лишних слов, и поспешил объясниться с женихом: — Я хотел извиниться перед тобой. — Извиниться? — удивился Лань Ванцзи. — Конечно. Мы же вчера так и не увиделись, а я обещал встретиться с тобой. — Вы уже извинились, — сказал Лань Чжань, ласково погладив корешок книжки. Вэй Ин чуть не задрожал от тайного неуместного наслаждения и несильно ущипнул себя за бедро, ненадолго и крепко зажмурившись. Бесстыдство. Подозревал ли его Лань Чжань о том, насколько «говорящие» были у него глаза и руки**? Вот уж вряд ли. — Недостаточно, — хрипнул Усянь. — Вы подарили мне чудесный подарок. Этого достаточно. — А если я приглашу тебя посетить город сейчас? — с легкой надеждой поинтересовался у замолчавшего Лань Чжаня Вэй Ин, скрывая внутри себя неистовое желание схватить юношу за руку и тут же повести его во все свои любимые места. — Согласен? После долгих секунд раздумий, за которые Вэй Усянь успел несколько раз незаметно лишиться сознания, умереть и восстать из мертвых, Лань Чжань медленным кивком головы обозначил согласие и неуверенно протянул ему руку. Сам. «Теплая, — мысленно вздохнул Вэй Ин, потерявшись в ощущениях, — лучше, чем во снах».

***

Город встретил их шумом и кучей жадных, насмешливых и любопытных взглядов. Вэй Ин особо других не рассматривал. Мужчину заботила лишь удивительно теплая и твердая ладонь, мягко лежавшая в его собственной, и неспешно сгущающиеся вокруг них летние сумерки. Воздух остывал. Ветер теперь приносил сплошное удовольствие, а не кратковременное облегчение. И солнце, к всеобщей радости, перестало сжигать живых существ заживо. Лань Чжань размеренно шел рядом, посматривая с интересом на жителей Юньмэна и, к глубочайшему удовольствию и смущению Вэй Ина, слушая его нелепые разговоры. А говорил Вэй Ин много. Даже больше, чем обычно. — Видишь вон того господина, Лань Чжань? — спрашивал он. — Мгм, — кивал Лань Чжань. — Это господин По. Все здесь знают, что он очень сильно любит свою жену и то, как она, его жена то есть, готовит куриные лапки под острым соусом. И потому старается сейчас ей очень угодить. Видишь коробочки свежих лотосов у него в руках? Это как раз подарок для его жены, которая страстно обожает семена лотоса. — Левее от тебя госпожа Ма. У нее плохое зрение, но идеальное чутье, поверь мне. Еще ни разу ее не смогли обмануть ушлые торговцы и купцы. Нюх у нее что надо. Она и за несколько ли от себя почует гнилую картошку, но, к чести своей, только брезгливо сморщится. Кричать и возмущаться на всю округу не станет. Она добра и всегда поможет, если возникнут трудности. Поэтому если захочешь купить что-нибудь свежее и вкусное, то смело обращайся прямо к ней. Не прогадаешь. — А вон та старушка много лет назад потеряла единственного сына, — вздыхал Вэй Усянь, — а год назад — любимую невестку, которая всегда искренне заботилась о ней и о благополучии своей семьи. У нее остался только внук. Вон он, кстати, помогает своей бабушке. Хитрый мальчишка, умный. На тренировках он появляется часто и очень внимательно смотрит на наших адептов. — И вы разрешаете ему остаться? — А что еще нам делать, милый? Прогонять? Таких как Чэнь Линь у нас много. Ни к чему ссориться. Если они желают наблюдать, то всегда пожалуйста! Кто знает, может, в будущем полученные знания им пригодятся? Лань Чжань едва уловимо хмурился, поджимая сочные, налитые цветом губы, и безмолвно просил продолжать. Он не изображал заинтересованность, не притворялся, а просто внимательно слушал и запоминал. — Из наблюдений тоже многое можно вынести, Лань Чжань. А дети обычно очень умны и наблюдательны. Мир для них — это что-то неизведанное. Каждый день для них — это какое-то открытие. Ну, и забавные они, конечно же, — смеялся Вэй Ин. — Почему? — А ты не замечал? Они так теряются в первые годы жизни. Все им интересно и волшебно. Привлечь их внимание сложновато, потому что вокруг них еще столько вещей, о которых они ничего не знают. Это их… немного отвлекает. Лань Чжань снова и снова кивал в ответ, тепло сверкая своими потрясающе-эмоциональными глазами и вроде бы даже улыбаясь ему какой-то доселе незнакомой улыбкой-миражом, а Вэй Ин, подбодренный, счастливый, заново воодушевленный, продолжал говорить дальше. И до того он разговорился, что не заметил, как солнце село за горизонт. Рядом с любимым человеком время шло намного-намного быстрее. День подошел к концу слишком стремительно. [Примечания автора]: *Иволга: самец иволги, как правило, находится в тесном контакте с самкой. Это означает, что иволга в качестве тотема может стать источником солнечного света и радости в отношениях. Эта птица является предвестником позитивной энергии, благословляя создание союзов [это почти никак не связано с восточной культурой, но мне показалось важным сделать примечание. На востоке вообще иволгу считали символом женской красоты и ну… такое выражение как «дикая иволга» означало буквально «девушка по вызову», проститутка то бишь. Неромантишные азиаты! Это выражение ничуть не сглаживает основное значение — радость, дружба]. ** «говорящие руки» — небольшая отсылка на Цвейга и его «Двадцать четыре часа из жизни женщины».