Сияй

Вэй Ин открыл глаза ближе к рассвету или на рассвете, почувствовав на себе чужой изучающий взгляд. Он, признаться, так и не смог уснуть, — слишком был взбудоражен. И потому ему оставалось лишь довольствоваться сладкой, давящей на сознание полудремой, — этой тонкой гранью между сном и явью, когда все ощущения ограничиваются лишь вечным мигом падения вникуда, — и мягким теплым телом под боком. И не то чтобы Вэй Усяню что-то не нравилось. Лежать рядом с Лань Чжанем, обнимать его, вновь и вновь дышать им — было восхитительно. И смущающе, безусловно, очень смущающе. Лань Чжань тихо, как умел только он, рассматривал его в предрассветных сумерках, и в легкой ненавязчивой темноте, полностью объявшей гостевые покои, Вэй Ин с осторожностью и несвойственной себе деликатностью, боясь спугнуть, ожидая непонятно чего, занимался ровно тем же. Наверное, во всем было виновно любопытство, очень настойчивое чувство, трудноуправляемое. Все же Лань Ванцзи при всей своей внешней холодности внутри оказался намного интересней и удивительней, чем он думал. Чего только стоили его непредсказуемость и скрытая от чужого невнимательного взора теплота — желанная, сладостная, влекущая за собой. Вэй Усянь не знал, испытывал ли Лань Чжань нечто похожее, находясь рядом с ним, немного грустил, но и не отчаивался. Его нетерпеливость и склонность к излишнему драматизму, к счастью, пока не спешили брать верх над разумом. Наоборот, рядом с ним — со своим спокойным и надежным женихом — он и сам будто успокаивался и набирался необходимого терпения. Колдовство. Вэй Ин издал мягкий негромкий смешок, и Лань Чжань в его руках вдруг мелко вздрогнул, словно от холода, и изошелся легкой дрожью. Янтарные глаза, что в окружавшем их полумраке казались на несколько тонов темнее и глубже, влажно засияли в тусклом солнечном свете, еле-еле пробивающемся через щели плохо занавешенных окон. Юноша длинно беззвучно выдохнул, пододвинулся поближе и робко прильнул к нему всем телом, уткнувшись носом в грудь, ровно туда, где края тонкой нижней рубашки широко и небрежно разъехались за эту беспокойную ночь, обнажив чувствительную кожу с редкими и бледными полосками шрамов, которые Вэй Ин не успел вовремя свести с помощью золотого ядра, а позже просто не пожелал тратить на них драгоценное время. Сердце оглушительно загрохотало в груди, и наверняка Лань Чжань все прекрасно слышал, наверняка чувствовал его волнение, желание, исходящий от его тела размеренный жар… Но… Но вместо того, чтобы, как положено, отпрянуть, испугаться или, быть может, прохладно и ровно извиниться, он просто положил голову ему на грудь, вслушиваясь в ускоренное сердцебиение и изменившийся под влиянием близости запах. Вэй Ин ничего не сказал, побоявшись нарушить повисшее между ними молчание. Да и не смог бы он ничего произнести — голос ему в который раз самым жестоким образом отказал. Остались лишь мысли, разрозненные, нечеткие. Никак не удавалось их поймать. «Лань Чжань», — шепнул про себя мужчина, после чего устало зажмурился. Во рту было сухо, на языке до сих пор ощущалось выпитое им вино, его призрачные отголоски, тонкое послевкусие, лишь намек на вкус. Вэй Ин, не открывая глаз, переместил руки на спину Лань Ванцзи, лег на бок, чтобы было удобнее им обоим, погладил сквозь ткань плавную линию позвоночника, снизу вверх, чуть касаясь большим пальцем изгиба стройной талии, твердых ребер, сверху вниз, бесконечно медленно и сладко, до сбитого дыхания. Он то ли жениха пытался успокоить, то ли себя самого. Ох, Небо… — Еще так рано, Лань Чжань, — прошептал слабым голосом Вэй Усянь в иссиня-черную макушку, немного хрипло, сорванно, отчего юноша снова вздрогнул и, шурша одеждами, переместился выше, неуверенно коснувшись своими руками его напряженных плеч. А потом из головы Вэй Ина вылетело вообще все, что он когда-либо знал. Лань Ванцзи легонько толкнул его в грудь и, как и тогда, когда они, мокрые, горячие, уставшие, стояли, тесно прижавшись друг к другу напротив плотно прикрытой двери, спрятал лицо у него в шее. Прижался губами. Нежно. Лань Чжань такой нежный, ласковый и ничуть не холодный, совсем нет. — Лань Чжань, — чуть дыша, произнес Вэй Ин и вдруг судорожно выдохнул, когда Лань Чжань оставил на его шее тонкую влажную линию кончиком своего языка, будто пробуя. Пробуя на вкус. Вэй Ин издал нечто среднее между вздохом и приглушенным стоном, незаметно сходя с ума от нежданного удовольствия. Лань Чжань пробовал его. Коснулся так… Тяжело сглотнув вязкую слюну, мужчина запустил пальцы обеих рук в волосы жениха, откинул голову назад, на нагретые простыни и подушки, и безмолвно попросил любимого посмотреть на него, просто посмотреть, чтобы убедиться в том, что не он один наслаждался происходящим, что не он один здесь, в конце концов, желал. — Лань Чжань? Хороший мой… — все так же шепча, проговорил Усянь, чувствуя витающий вокруг аромат полевых трав, обласканных утренним невесомым туманом — прохладной свежей дымкой — и лотосов. Боги, он чувствовал себя. Еще никогда он столь отчетливо и ярко не слышал свой запах. Спустив одну руку на талию жениха, а другую оставив в шелковых волосах, Вэй Усянь медленно, давая возможность вырваться или оттолкнуть в случае чего, перевернул их, ненадолго нависнув сверху, и плавно, настолько, насколько только мог, опустился вниз. Лань Чжань под ним лишь тихо вздохнул. Грудь его тяжело поднималась и опускалась, а сердце билось почти так же быстро, как и у Вэй Ина. Приоткрытые губы манили. И разгорающийся за окном рассвет любезно помог рассмотреть их безупречную форму, их неповторимый и поразительно аккуратный изгиб. Чистое совершенство. Вэй Ин с трудом подавил дрожь, когда Лань Чжань облизнул свои сочные губы, которые так и хотелось смять жадным поцелуем, прижался лбом к чужому лбу и лишь ласково потерся носом о кончик носа жениха, сдерживаясь и сдерживаясь. Лань Ванцзи в ответ обнял его смелее, согнув правую ногу в колене, длинно выдохнул и смущенно опустил длинные ресницы. Щеки у него, если Вэй Усяню еще не отказали все чувства, приятно нагрелись, они излучали тепло и жар. Лань Чжань покраснел? «И почему здесь вообще так темно?» — с незначительной досадой подумал Вэй Ин, а затем вновь перевел внимание на своего жениха и вдруг осознал, что они все это время делили одно дыхание на двоих. Вэй Усянь замер напротив губ разомлевшего от тепла Лань Ванцзи, мягко и невесомо касаясь нежной тонкой кожи своими губами, и не решался поцеловать. Действительно поцеловать. Он, сам того не осознавая, словно ждал разрешения — согласного кивка, шелестящего и желанного «да» или тихого и не менее желанного «Вэй Ин», сказанного этим его бархатным и мелодичным голосом, пробуждающим в нем что-то необъятное и страшное, сокрытое в самой глубине сердца, которое сейчас разрывалось от любви. Вэй Ин, огладив непослушными пальцами щеки Лань Ванцзи, устав ждать, склонился ближе и все же коснулся его губ поцелуем. Но углублять пока что не смел. Он просто касался, дышал через раз, водил гладко, щекоча прикосновениями, дразня, возможно, и мягко подталкивая к ответу. Лань Чжань, однако, не спешил отвечать. Лишь по его учащенному дыханию, реакциям тела и изменившемуся запаху, более сладкому и зовущему, Вэй Усянь мог быть уверенным в том, что любимый получал удовольствие и ничуть не возражал. Осмелев, Вэй Ин наклонил голову набок, легко обхватил верхнюю губу жениха, нижнюю, скользнул меж ними языком, молча просясь внутрь жаркого влажного рта, и едва сдержал победный и абсолютно бесстыдный стон, когда Лань Чжань наконец ответил ему, робко, неспешно. Первый поцелуй, первый, второй, третий… «Как же сладко». «Лань Чжань». «Лань Чжань…» … Вэй Усянь наслаждался каждой секундой их поцелуя, не пытаясь даже усмирить разгорающийся в крови пожар. Неумелость не стала непреодолимым препятствием. Отнюдь, у них, кажется, получалось все лучше и лучше. Нежные и неуверенные движения вскоре стали более страстными и открытыми. Вэй Ин, наполовину забывшись, теперь целовал глубже, пробуя, поглаживая, проникая языком в разомкнувшийся под его лаской мягкий рот. Отстранился. Задышал тяжело. Закрыл на миг затуманенные глаза. И вновь принялся целовать. Щеки, губы, подбородок, открытую шею, дрогнувшее адамово яблоко… Лань Чжань мягко вздыхал от поцелуев, сминал ткань на его плечах, ежился порой — должно быть, ему было щекотно, — красиво и гибко выгибался, но делал это так сдержанно и изящно, что невнимательному глазу могло бы показаться, словно ничего такого на самом деле и не было. Обман зрения. Вэй Ин продолжил целовать шею жениха, ее плавный и прекрасный изгиб, тонкую ключицу, выразительную ямочку над ней, чуть приспустил ворот чужого одеяния дрожащей рукой и накрыл пылающими губами горячее правое плечо. Лань Чжань хрипло, практически беззвучно, застонал, запустив пальцы в его растрепанные волосы и притягивая все ближе и ближе к себе. Если бы Вэй Усянь и без того не находился так возмутительно и чудесно близко к нему, то ничего бы не услышал и не почувствовал. Наверное, это было бы большим упущением с его стороны… — Вэй И-ин, — выдохнул ошарашенно Лань Ванцзи. Но Вэй Ин уже отпрянул от соблазнительного белого плеча. Мысли испуганно взметнулись в его голове, пока тело продолжало бесстыдно отзываться на ласковые прикосновения и на уже давно поглощенный окружающей их темнотой хриплый блаженный стон. Вэй Усянь до сих пор слышал его и все никак не мог успокоиться, отдышаться, взять себя в руки и задаться наконец одним единственным вопросом — «Какого черта он вообще сейчас творит?» И после того, как вопрос оказался задан, он, глухо рыча, буквально вылетел из теплой постели, в которой ему, если быть до конца честными, до самой свадебной церемонии было нечего делать, и выскочил за дверь, оставив застывшего и переставшего что-либо понимать Лань Ванцзи позади. Вэй Ин сгорал со стыда и потому, оказавшись в своих покоях, рухнул ничком на холодный, мерзкий и ужасно пустой футон и издал нечто среднее между рычанием и стоном. Для проформы он еще и за волосы себя подергал. Чтобы наверняка. Однако это не помогло. Тело, глупое и слабое, просило и требовало. Вэй Ин поморщился от того, насколько неприятно было лежать на животе, когда внизу все горело от желания и любое, — даже самое малейшее, — прикосновение приносило одновременно и облегчение, и муку. О, Небо. И Лань Чжань… Вэй Усянь яростно встряхнул головой, почти не обратив внимания, как его крупно передернуло только от того, что он мысленно произнес имя жениха. Не вслух даже. И неужели такое будет повторяться каждый раз? Если вообще будет повторяться, ехидно добавил он про себя. Усянь перешел черту дозволенного, и, похоже, единственное, что ему теперь оставалось, так это навечно запереться в своем доме и никогда больше не показываться на глаза Лань Ванцзи, который, в свою очередь, ни за что не покажет собственного недовольства. Возможно, он окончательно перестанет доверять Вэй Ину, попросит разорвать помолвку… У него есть на это все основания. Ведь он так и не отдал никому свою ленту. Лань Чжань мог найти кого-то лучше и благороднее Вэй Усяня и отдать чуть ли не священный атрибут клана Лань истинному избраннику. Ни старейшины, ни глава даже пикнуть не посмеют. И Вэй Ин тоже не посмеет… В клане Лань принято заключать браки только по любви. Выходить замуж или жениться по расчету у них не сильно распространено, хоть и порой что-то подобное случается, если будущий союз им выгоден. Возбуждение моментально исчезло, как старое воспоминание, когда Вэй Усянь путем недолгих размышлений пришел к страшному выводу. Его прошило холодом от осознания, что все могло закончиться из-за одной глупой ошибки. Которую он и не считал ошибкой вовсе. Быть может, и Лань Чжань не считал. Вэй Ин же просто сбежал, не поговорив! Как храбро-то, убейте его уже кто-нибудь, сейчас же. Вэй Усянь застонал громче, — футон, слава Небесам, заглушил его страдальческие вопли, — и решил подумать о другом. Например, о работе, об учениках или провальных талисманах, которые необходимо переделать полностью, чтобы те нормально реагировали на духовную энергию даже самого слабенького заклинателя и легко применялись как в бою, так и в быту. Задачка, конечно. Он еще несколько минут, или часов, или дней, или пару вечностей, полежал, уткнувшись лицом в ненавистный футон, а затем с завидной решительностью, которую и в помине не чувствовал, прошел за ширму, где стояли бочка с остывшей водой и скромный сундук с одеждой, оделся и пошел будить Цзян Чэна. Вэй Ин всем сердцем надеялся, что голову ему открутят не сразу, а сначала все-таки выслушают и не погонят прочь. Он же с чистыми намерениями, помощь вот предлагает. Всего лишь помощь.